Сон о принце

Героическая самопожертвенность, естественно, не планировалась: мы собирались внести свою лепту в благое дело, а не возложить жизнь, на алтарь социальных проблем. Однако выкроить раз в месяц чуток свободного времени нам было вполне по силам. Во всяком случае, поход в детдом, лично для меня, звучал намного привлекательнее глазения на драку по правилам. Поэтому, желая отвязаться от назойливого мачо, я, недолго думая, сказанула правду: мол, в субботу ничего не получится: в детский дом игрушки отношу. И как специально активно бурлящий студенческий ропот в аудитории внезапно затих, заставив мои слова прозвучать неожиданно громко.

– Ой, как интересно! – радостно захлопала глазками Юлечка, которая чуть ли не единственная в «клубе ССЧ» крутилась рядом со мной из чистого любопытства, не источая ни капли негативных чувств.

– И часто ты так? – с некой настороженностью, спросила вечно сердитая Ольга, оторвавшись от штудирования своих записей.

– Если честно, впервые, – призналась я, слегка растерявшись от того, как привычный запах ревности сменяется удивлением и искренней заинтересованностью.

– А че вдруг?

– Не знаю, – сказала я, и, подчиняясь внезапному порыву, продолжила, – просто в одной книжке почерпнула мысль, мол, на самом деле, людям нужен бог, чтоб быть кому-то благодарным, когда дела идут хорошо4…

– Наверно это приятно, когда дела идут хорошо, – подключилась сидящая через проход Сашка, уколов знакомой иголочкой зависти с надписью «А нам такое не суждено».

Я невольно усмехнулась:

– Ну, началось все как раз с обратного. Сидела я как-то, жалея себя несчастную. И все у меня не очень-то хорошо, и что вряд ли найдется кто-то, у кого ситуация еще хуже, – ожидаемые ехидные смешки-хмыканья со всех сторон слегка разрядили общий агрессивно серьезный настрой, – буду считать, что всем знакома ситуация, когда себя несчастную пожалеть хочется. Вот и я, увы, не исключение. Однако главное не впасть в хандру, а суметь из нее выползти. Поэтому начала себя уговаривать: мне повезло – есть крыша над головой; мне повезло – есть кусок хлеба. И так далее. И получилась, что жизнь не так уж плоха. За нее благодарить надо. Вот только благодарить кого? И вспомнилась книжка…

– А детдом тут причем? – попыталась связать концы с концами Ольга, и до меня донеслось ощущение, что ей почему-то очень важен ответ.

– Почти ни при чем. Просто изливать благодарность в молитве неведомой сущности, по-моему, глупо. Я бы сказала, надо молиться делами… ну знаете, как цепочка писем счастья. Глупо звучит, конечно, но с другой стороны, почему нет. Мне самой такая жертва практически ничего не стоит, только сравнительно небольшой кусочек личного времени. Так почему не потратить его на радость для других?

– Ха, – влез единоборец, – так приходи к нам на соревнование и ты гарантированно принесешь радость другим. Мне, например. Или…

– Жень, заткнулся бы ты, а? – прервала его Сашка, – гарантированно радость другим доставишь.

Под раздавшимися смешками, мачо, буркнув невнятное о своей паре, слинял из аудитории. Народ на периферии как-то ожил, завозился, создавая фоновой шум. Но для сидящих рядом я осталась в центре внимания.

– Твои разговоры звучат, как цитаты из «Незнайки», – Ольга пристально смотрела мне в глаза, – буду поступать хорошо, и тогда мне за это что-то обломится.

– А для меня звучало как письмо дед Морозу, – призналась я, – буду вести себя хорошо, а ты мне конфет и подарков…

Усмехнувшись, Ольга согласно кивнула.

– … Но на самом деле, это ложный путь рассуждений. Во-первых, потому что хорошее дело все равно останется хорошим, даже если побудительные мотивы не очень. А во-вторых, я же сама осознаю, что это не так, почему же меня должно волновать, кто о чем и почему подумает?

Сашка вздохнула:

– Вот только за один раз мало что сделать можно.

– Можно как минимум узнать, что нужно и что можно сделать, – ответила я, – у меня папа когда-то игрушки отвез в детдом. Одноразово, но может кому-то пригодилось. Вот теперь у меня вызрело решение съездить и узнать.

– Попутчиков берешь? – раздался сверху тяжелый бас.

Вздрогнув, я подняла глаза, уставившись в массивное лицо Малюткина, самого молчаливого однокурсника. По совместительству он удерживал еще несколько «самый-самый»: самый высокий и самый мощный… не толстый, а именно мощный, а еще самый длинноволосый, самый небритый, самый хмурый и так далее. Всезнающая Юлька утверждала, что пару особо нервных девушек в натуральную обмочились, когда поздним вечером, налетев впотьмах на Малюткина, услышали сердито-хриплое «Ну и что мне с вами сделать?» Поэтому не было ничего удивительного, что смысл его вопроса не дошел до меня с первого раза.

– Я спросил, ты хочешь поехать в одиночку или к тебе можно присоединиться? – расшифровал одногруппник в ответ на мое полуиспуганное «Ч-ч-что?»

– Да нет, можно компанией… Может даже лучше компанией.

– Окей, – Малюткин взглянул на входящего преподавателя, – тогда позже договоримся.

В результате сопровождающих набралось десять человек. Да еще Валерка, не один, а с компашкой. Я прикинула и решила связаться заранее с директрисой детдома. Оказалось, наш поход пришелся как нельзя ко времени, поскольку требовалось привести в порядок после растаявшего снега детскую площадку, что мы и сделали шумно весело и хорошо. Так состоялся выход нашего клуба ССЧ за пределы факультета в люди.

С тех пор раз в месяц… конечно, кроме сессий, я находила какой-нибудь фронт работ, «свистала всех наверх», и наша разношерстная компания «молилась добру, творя безвозмездное добро». Мы сажали деревья в парках, помогали в восстановлении монастыря, убирали мусор на берегу речки, ездили на какие-то местные раскопки… хотя последнее больше из любопытства, и, конечно, не забывали детские дома. Здесь все же больше верховодила признавшаяся в своем детдомовском прошлом Ольга. Она, сохранив в памяти далеко не радужные картинки, очень строго следила, чтоб при общении с детьми мы избегали проявлений жалости и ни в коем случае не подавали несбыточных надежд, особенно насчет усыновления. Поэтому наш клуб больше занимался условиями быта. Например, ремонтом, уборкой, или ребята с нашего программистского факультета на базе старых компьютеров создавали классы информатики и обучали работе детей. Юристы тоже пригодились, помогая бесплатно с документами желающим усыновить ребенка… Но самое интересное было, когда мы для воспитанников устраивали Новогоднюю Елку. Из Малюткина вышел такой потрясный Дед Мороз! Он моментально стал звездой не только у детей, но и у девчонок нашего клуба… к большому неудовольствию юристки Снегурочки. Однако ее черед растаять пришел вечером, когда в ответ на весьма зазывные девчачьи предложения, Дед Мороз пробасил, что ему, как порядочному дедушке, за внучкой проследить нужно. Народ пришел в восторг от ответа, и я не унюхала даже ни одного намека на какой-нибудь негатив. Через пару месяцев вездесущая Юлечка, кивая на стильную бородку Малюткина, по большому секрету рассказала, что у него дело, не идет, а просто мчится экспрессом к загсу. Собственно своим «супернюхом» я давно учуяла изменение в их отношениях, но без объяснений оно «выглядело» как неизвестное экзотическое блюдо. Точнее, даже несколько блюд, поскольку подобные ароматы разной концентрации уже стали завязываться вокруг некоторых сложившихся пар.

Естественно, я невольно… и вольно, конечно тоже, примеривала ситуацию на себя. Мысли гуляли от «Ну и чего она в нем нашла?» до «А была бы на ее месте я…», после чего все упиралась в осознание, что снова сравниваю реальных парней с принцем. Настроение становилось раздраженно-паршивым, вызывая язвительные комментарии в адрес окружающих. Девчонки дружно вынесли вердикт, что меня просто искрит от неудовлетворенности, и, поверив им, я решила завести ни к чему не обязывающую интрижку.

Однако верный паладин встал поперек планов своей богини. Трех парней он откровенно запугал, одного свел с жадной до мальчиков особой, а пятого напоил вусмерть прямо перед свиданьем.

В результате никчемность кавалеров была осознана, но и на Валерку я обиделась. Правда, ненадолго, поскольку сама осознавала ущербность своей затеи. Вот только факт, что такая идея не просто залетела в голову, но почти успешно пустила корни, заставил как-то тщательнее взглянуть на себя и окружающих.

Оказывается, я изменилась. Мы изменились. Кружа по спирали учебного процесса, мы незаметно для себя взрослели, постепенно истончая и теряя что-то волшебно детское. Мы откидывали эту часть себя как ненужную, омертвевшую шелуху, даже не задумываясь, чего именно лишаемся. И вот приближаясь к концу второго курса, оглядываешься и видишь, что та девчонка, которой ты была, осталась в прошлом. Она мечтала попасть в будущее, но умерла под давлением сегодняшних забот. Потускнела и растворилась в свете «взрослого» понимания жизни. Только бабушка с дедом видят еще ту девочку во мне, не зная, что я ее уже убила, забрав себе как трофей ее прошлое.

Впрочем, Валерка, зазвавший как-то меня перед работой в «Кафешку», отреагировал на рассуждения довольно странно.

– Забываешь богиня, что глобальное большинство людей не могут похвастать такой же восприимчивостью, как ты, – сказал он, отодвигая в сторону чашку недопитого латте, – Мы живем, не задумываясь об этих вещах, поэтому для нас взросление подобно переходу на новую, более удобную одежду.

– Ты так говоришь, будто я не такая как все.

– Да, другая, – в его голосе не чувствовалась даже намека на шутливость, – я давно знаю, что ты особенная.

– Не смешно.

– А я и не смеюсь. Ты возьми хотя бы сегодняшний разговор. Кто еще отнесется к взрослению как к убийству? Наше детство просто изживает себя. Нам трудно двигаться дальше, опираясь на детское восприятие мира. А топтаться на месте не хочется…

– Но я не об этом говорю.

– … А о том, что мы теряем что-то ценное при взрослении, – дождавшись моего кивка, он продолжил, – ты вот лучше своего шоколаду пригубь, и меня послушай. Так вот большинство относится к детскому восприятию мира как к костылям: нужны на определенном этапе, но надо побыстрее избавляться от их использования. Насколько я понимаю, есть индивидуумы, для которых детство… ну не знаю… Может как учебное оружие. Мол, выросли, перешли на настоящее, однако и для учебного в жизни осталось место. Ты же более особенная…

– Звучит как более дурная, – буркнула я и тут же, под осуждающим взглядом, демонстративно сделала глоток из своей чашки.

– Нет, именно особенная… только описать эту особенность сложно, поскольку она лежит в области чувств.

– А причем здесь моя чуйка? – искренне удивилась я.

– Да не твоих чувств, а моих! – не менее искренне возмутился моей непонятливости Валерка, – я чувствую, что ты, видя изменения в окружающих, находишь для себя что-то ценное.

– Звучит бредово. Ты чувствуешь, что я нахожу, но при этом я сама ни сном, ни духом. Валер, ты хоть сам понимаешь, как оно звучит?

– Как звучит, так и звучит, – в его голосе послышалась обида, – это вопрос веры.

Я обреченно вздохнула, ставя чашку на стол:

– Слушай, ну неужели ты по-прежнему серьезно веришь в мою божественность?

– Я не верю в твою божественность, – ответил он твердо, глядя прямо в глаза, – Я просто знаю, что ты богиня. Только не такая, как в древних мифах или современном фэнтези. Ты существо другого порядка, которое неизвестно по какой причине существует в этой физической оболочке

– Американцы говорят, что если выглядит как утка, ведет себя как утка, крякает как утка, значит это утка.

– Дураки твои американцы, поскольку на этом обывательском принципе построены шпионские маскировки.

– Значит, я утка-шпион?

– Значит, ты другая, – не поддержал шутку Валерка, – хочешь того или нет, веришь или нет, но ты другая.

– Хорошо, другая, – согласилась я – и что теперь?

– Ничего, живи дальше, – он усмехнулся на мое недоумение и пояснил, – я не всеведущ, поэтому понятия не имею, зачем ты живешь средь нас. Просто, на мой взгляд, ты должна как можно реже сравнивать свой путь с другими людьми и не комплексовать, находя свою дорогу.

– А разве такое справедливо не для всех людей?

– Теоретически – да. Практически – глобальное большинство выравнивает свой путь по наезженной колее. Тебе так нельзя.

Я подумала и вернулась к шоколаду. Валерик, последив немного за постепенным уменьшением уровня жидкости в моей чашке, тоже безмолвно взялся за свое латте. Больше мы об этом не говорили.

Однако стоило только выйти на улицу, как разговор продолжился без нашего участия. Сначала прямо перед носом с криком «Дорогу!» пронесся пацан на велосипеде. Ему в спину громко завозмущалась едва не сбитая мадам в деловом костюме, поведав всем и всям, как именно нужно выбирать себе путь. Но окончание ее речи было полностью заглушено рокотом подъехавшего джипа и несущимся из его открытых окон надсадным хрипом Высоцкого, возвещавшего:

«Колея это только моя, выбирайтесь своей колей».

Хитро улыбнувшись, словно все было им подстроено заранее, Валерка подмигнул и с наигранным пафосно-менторским тоном возвестил:

– Владимиру Семеновичу можно верить!

За что и схлопотал от меня шутливый тычок под ребра.

Глава VII

Тем не менее, слова поэта прочно врезались память, став в течение нескольких дней своеобразной набившей оскомину мантрой. В мозгах, как в клетке, неуспокоенной птицей бился бесконечный рефрен: «Колея эта только моя…», и к середине следующей недели глаза автоматически скользили по сторонам, пытаясь углядеть если не саму колею, то хотя бы намек на нее. К счастью приближающаяся летняя сессия стала активнее вытеснять из головы всякую не относящуюся к учебе блажь. Однако тут по моим окончательно неуспокоившимся извилинам внезапно шандарахнул новый удар. И главное я была совершенно ни при чем. Никуда не лезла, ни во что не встревала. Спокойно собиралась после тренировки домой, улетев мыслями в недописанный реферат по экономике, как вдруг мощный аромат амурных чувств вышиб меня в реальность. Невольно оглянулась в поисках источника, и сразу приостановленные размышления о грядущей писанине окончательно покинули мою голову.

Взгляд уперся в твердокаменного Тимура. Того самого Тимура, который к радости моей чуйности, практически не фонил чувствами. Теперь же он выдавал просто невероятный всезаглушающий своей мощью поток влюбленности. Но дело даже было не в мощности, а в том, что он смотрел на Симку, тринадцатилетнюю детдомовку, которую я сама привела к нему в клуб где-то с полгода назад.

Правда, внешне все выглядело весьма обыденно-обыкновенно. Ну, наблюдает тренер внимательно за одной из учениц – так у него работа такая наблюдать. Наблюдать, поправлять и обучать, что, собственно говоря, и происходит. Если б не моя чуйность, то нестандартность ситуации так бы и осталась тайной. Тем более что, подойдя к Симке, Тимур Рустамович ни словом, ни жестом не проявил своей страсти. Просто сымитировал удар левой, после чего пнул девчонку в голень, показав недостаток ее защиты. В общем, обычная тренерская работа, которую я наблюдала уже года полтора. Вот только никогда ранее, даже при работе с такими же девчонками как Симка, от пожилого спецназовца даже намека на любовно-сексуальный запах не приходило. А тут такой бешенный ароматический поток.

С другой стороны, чувства – вещь практически неподконтрольная, и, по большому счету, должна быть неподсудной. По крайней мере, судят людей не за мысли – желания, а за конкретные действия. Так что если человек умеет держать себя в руках, а за время нашего знакомства тренер, зарекомендовал себя именно таким, то и осуждать не за что.

Но все же девчонку стоило предупредить.

Дождавшись окончания Симкиного занятия, я подсела к переобувающейся пацанке и после приветствий поинтересовалась:

– Похоже, ты не жалеешь, что пришла сюда, или как?

– Это подколка такая, как бы юморная?– не поняла она.

– Скорей неудачная подъездка, чтоб узнать, как у тебя дела. Пытаюсь убедиться, что не втравила тебя в еще большее проблемы.

– Какие проблемы? – искреннее непонимание ее в глазах подтверждалось запахом. Значит, тренерское внимание не переросло в нечто большее. От такого осознания стало и легче, и труднее: предупредить-то надо, но и лишнюю предвзятость вроде как тоже внушать не стоит.

– Видимо, потенциальные, – озвучила я свой вывод, – Но начнем со старых…

– А, – отмахнулась Симка, – Тигрэ позаботился о них.

– Кто?

– Я так Тимура Рустамовича называю, – ответила она и, увидев непонимание в моих глазах пояснила, – он же по инициалам Т.Р.Э. А еще «и» из «Тимур».

Лично у меня получилось «тирэ», но созвучный знак препинания к тренеру не подходил совершенно. Даже не подползал. «Тигрэ» звучало не в пример лучше.

– Понятно. Значит, старые проблемы решились?

– Ага, – Симка злобно усмехнулась, – больше эти стручкалоиды не тронут ни одной девчонки, – и, заметив, как я невольно поежилась от ее слов, спросила, – Не одобряешь?

– Чтоб одобрять или осуждать, надо знать, что произошло.

– А я и сама не знаю, что произошло. Предположения есть, конечно, но вот конкретно… – девочка пожала плечами, а ее чувства полыхнули хищным злорадством, – … я просто доверяю словам Тигрэ.

– Хм, – я постаралась не задумываться о радикальности Тимуровских решений по отношению к здоровью трех подонков. В конце концов, во мне нет веры в добрые человеческие начала. Точнее, есть вера в то, что к пятнадцати-шестнадцати годам человек и его окружение способны изничтожить в себе не только все доброе, но и малейшие его зачатки. К такому существу относиться можно только как к прокисшему супу: жалко, что испортился, но только в унитаз. Однако в Симкиных словах прозвучало еще кое-что, зацепившее мое внимание.

– Забавно, но когда я предложила помочь с решением проблемы, твоя реакция была несколько другой.

– Ты, Лен, конечно, извини, – Симка заискрилась ехидством, – но, глядя на тебя, не скажешь, что ты способна решить даже свои маломальские проблемы.

– А Тимур Рустамович…

– Тигрэ просто замечательный, – Симкино лицо осветилось улыбкой, – он добрый и надежный. Словно папа вернулся… только лучше.

– Интересно чем же?

– Так с отцом же нельзя! – искренне удивилась моей «неосведомленности» Симка.

– Подожди, – я несколько растерялась, – ты с ним спишь, что ли?

– А что? – она недоуменно похлопала глазками, – расслабляться как-то надо. Ему, кстати, тоже. Говорят мужчинам это даже важнее. Ну а мне с ним гораздо уютнее. Не то что с этими прыщавыми стручками: навалятся, попыхтят и отшвырнут, как использованную салфетку. Да после Тигрэ в их сторону даже смотреть противно.

Мои мозги схлопнулись в попытке осмысливания услышанного. Хотя по большому счету, я вроде бы еще при нашем знакомстве должна была осознать, что в ее детдомовской жизни – существовала совершенно другая, слава богу, неизвестная мне, шкала оценки окружающего мира. Так, к примеру, по ее словам, неизвестный повадившийся таскать деньги и личные вещи, был неизмеримо хуже, компашки подонков, устраивавшей у них чуть ли не ежедневные изнасилования. Ну а парнишка, промышляющий сутенерством, считался чуть ли не святым, так как никого силой не заставлял «работать», защищал своих девочек и мальчиков (да и мальчиков) от насильников, да еще денег давал «по справедливости»… Единственный, по Симкиному мнению, недостаток его бизнеса – это поганая клиентура. Мол, лучше в очередной раз пережить жестокое изнасилование в исполнении регулярно моющейся сволочи, чем по доброй воле обслуживать пьяно-буйного шоферюгу, неделями солившегося в своем поту.

Моя чуйность раскрашивала ее откровения, улавливая неподдельно-яркие запахи чувств, от чего душа материлась, а внутренний голос обреченно констатировал: я бы сломалась. Правда, мои волнения и переживания не произвели нужного впечатления на детдомовку, поэтому все предложения по изменению ее ситуации встречались, мягко говоря, язвительно. Вот только к Тимуру на тренировку она в виде одолжения согласилась сходить. Да и то после долгих уговоров. Теперь же оказалось, что я привела ее из огня, да в полымя. Ну, кто знал, что мужик в летах поведется на недозрелую девчонку? А она, дурочка, даже не понимает, как это все неправильно.

Неожиданный резкий запах ревности, вырвав меня из размышлений, заставил внимательней присмотреться к стремительно краснеющей Симке. Сердито сжатые губы в сочетании с насупленными бровями смотрелись бы весьма забавно, если бы не ощущаемые чувства. Такой насыщенный ядовито-терпкий аромат, по сравнению с которым ревность одногруппниц казалась мелкой детской обидой. В Симке же бурлило что-то более серьезное. Даже можно сказать более основательное. Она неторопливым злобным взглядом прошлась по мне снизу доверху и почти не дрогнувшим голосом спросила:

– А ты что, сама на него планы строишь?

– Я? – мозг пробило пониманием к кому именно меня ревнуют, заставив резко выдохнуть, – Нет!

Видимо вместе с ответом до Симки донеслась и моя искренность. Ее лоб разгладился, глаза в радостной надежде широко распахнулись и словно все лицо осветилось изнутри.

– Честно? – счастливо переспросила она.

– Да он же старый! – честно бухнула я в ответ.

– Глупая ты, Ленка, – ответила девчонка с улыбкой, напомнившей мою бабушку, когда та упрекает нерушимым «Вот доживешь до моих лет, узнаешь», – Большая, но глупая. Разве возраст главное?

– А что главное? – слегка раздражаясь на взрослость собеседницы, переспросила я.

– Отношение.

– Любовь что ли?

– Ой, да не смеши. Что во мне любить-то? Эти два прыщика что ли? – она выразительно дернула майку в районе груди. – Дело именно в том, как человек относится к тебе. Насколько он отзывчив, нежен…

– Господи, Симка, – я оттерла внезапно выступивший пот, – ты мне что, подробности о своих постельных ощущениях поведать хочешь?

– Да причем здесь постель! – девчонка гневно сверкнула глазами, – я говорю о том, как человек к тебе по жизни относится. Тигрэ во мне личность видит. Пусть маленькую и неразумную, но личность! Он заботится обо мне…

– Стоп. Подожди секундочку, – я указательными пальцами сжала виски, пытаясь как-то стабилизировать скачущие в голове мысли, – когда мы встретились, ты очень четко заявляла, что те, кто тягает мелких детей для взрослых забав, все как один подонки…

– А это тут причем?

– При том, что тебе тринадцать…

– Четырнадцать!

– Одна малина.

– Разная! – Симка наклонилась и яростно зашептала мне в лицо, – Я уже не десятилетка, которая не понимает, как именно два мудака могут ее подарить третьему на день рожденье, и что означает «порвать упаковочку». То детство кончилось. Мытьем ли катаньем, оно ушло. Сейчас я уже другая. Да пользованная. Да битая, но… я человек. Женщина, со своими желаниями и потребностями, которой нужен мужик. И не какой-нибудь, а именно этот.

– А как же: «Он как папа»?

– Ну да. Мой отец был тоже большим… В памяти таким остался. И он заботился обо мне. Так что заботу Тигрэ, мне просто не с чем другим сравнить. Но я на него все время как мужчину смотрела. Даже в тот первый раз, когда ты меня привела, не могла не думать о том, как он навалится на меня. Смотрела, как девка на нем виснет и…

– Погоди, – в очередной раз перебила я Симку, – какая девка? Тоже ученица?

– Ну, может и ученица. На ней написано что ли?

– То есть она была одетой не для тренировки?

– Ты по городу тоже в трениках не гуляешь.

– А! Ты их на улице встретила.

– Ну, можно и так сказать.

– То есть?

– Я же говорю, захотелось мне его. А во время тренировки как-то не получилось намекнуть. Пришлось проследить…

– Та-ак, дай-ка мне слегка все упорядочить. Увидев понравившегося тебе мужчину, ты, в силу своей взрослости четко осознавая секс позыв, решаешь проследить за ним, в надежде подстроить нужную ситуацию по ходу дела?

– Так. Только у тебя звучит как обвинение.

– Но, – я проигнорировала ее замечание, – он уже оказался занят, и ты вроде как осталась ни с чем. Так?

– Ну, так.

– Однако теперь ты с ним. И, как понимаю, ни с кем не делишься…

– И не собираюсь делиться!

– То есть ту девицу ты отшила…

– Ну, пришлось кое-что предпринять. Только не надо так смотреть на меня. У них все равно все было не серьезно. Они и так расстались бы. Я только слегка все ускорила.

– А у тебя, значит, все серьезно?

– Да серьезно! Только Тигрэ долго не верил. Я за пару месяцев уговоров просто извелась вся. Но… – девчушка замялась, явно фильтруя подробности их взаимоотношений. Я же, осознав, что хромой Тимур не бросался сходу во все тяжкие, вздохнула с некоторым облегчением. Можно сказать его авторитет, в моих глазах покачнувшись, устоял практически на прежней высоте, поскольку он оказался своего рода жертвой обстоятельств. Ведь эта малолетняя оторва вполне могла взять инициативу на себя и, к примеру, залезть к спящему в кровать. А там дальше уже по шахматному: взялся – играй. Поневоле мужика пожалеешь: влетел в переплет из-за юной идиотки с буйно вызревающими гормонами. И ведь теперь, как бы он ни дергался, его легко можно прищучить. Вот только одно маленькое «но»: запах чувств Тимура даже намека на «отчаянье загнанного в ловушку» не имел. Скорей даже наоборот. Вот уж точно: