скачать книгу бесплатно
Странное дело, мне стало легче, будто оно отлегло, мое жуткое детство. Хотя… навряд ли. Слишком просто.
от Аннеты 25 октября
Марина, слышали новость? Только не смейтесь. У меня объявился… угадайте, кто? Ага! У меня объявился… Слабо, сдаетесь? У-ме-ня-объ-явил-ся-пок-лон-ник. Самый настоящий, как в "Саге о Форсайтах". Убой!
Вот как это случилось.
Недели две тому назад темным ненастным вечером я сидела в читальном зале и просматривала журналы. На развороте одного из них была напечатана фотокартина, сделанная в лунных голубых тонах, изображавшая симфонический оркестр. Лица музыкантов (настоящих, не лабухов!) тонули в синеватом полумраке, и лишь один-единственный голубой луч высвечивал из темноты руки и сомкнутые губы исполнителей. Вглядись-вглядись, казалось мне, и сами собой польются волшебные звуки.
Незнакомый голос развлек мои грезы.
– Разрешите? – и благородного вида джентльмен с серебряной головой опустился на свободный стул. – Я наблюдал за вами оттуда, – он показал на место возле окна, – и затруднился определить, кто вы. Обычно мне это удается. Кто же вы, простите за нескромность?
«Обычно удается»… ничего себе!
– Я здесь работаю, – ответила с улыбкой вежливости.
– Вы сотрудница курорта? – он казался разочарован.
– Я инженер гидрогеологической партии. Мы ведем разведку на минеральные воды.
– Вы из Перми?
– Я из Москвы.
Мы разговорились, вышли в сырую холодную темноту. На невидимой реке в черноте светился далекий бакен, сосны стояли черные и четкие на фоне мглистого неба. Мы прошли аллею из конца в конец и обратно. Мой "принц" учтиво вел меня под руку.
Наутро пошел дождь с мокрым снегом. Отдыхающие сидели по комнатам, и только мы, трудовой народ, месили подошвами снежную кашу. По возвращении я увидела у калитки внушительную фигуру в элегантном сером пальто. Это был он, мой новый знакомый. Мы вдохновенно поговорили у меня в комнате, на прощанье я поставила «Балладу» Шопена. На глубоких последних звуках мой гость прикрыл глаза. Поднялся, поцеловал мне руку.
– Вы сокровище. Вас ищут.
С тех пор Эдвард Эрнестович мой постоянный спутник. Иду ли я на буровую, возвращаюсь ли к себе, бегу ли в библиотеку, в кино – он приветствует издали и спешит навстречу. Его присутствие не стесняет, восхищение окрыляет, наконец-то можно быть умной, никого не задевая, серьезной – не смеша, и не казаться "чудной" и не казаться "странной". С ним легко и как-то не без изящной усмешечки.
Кто же он, спросите Вы? Эдвард Эрнестович – человек классического образования, полученного когда-то в Риге, владеет несколькими языками, знаток истории и литературы, работает консультантом по экономике в промышленном концерне Урала. И сей академик снисходит к моему лепету, видит в нем смысл? … воистину, я расту в собственных глазах! Он даже повторяет мои высказывания, заносит их в книжечку на память.
– Я буду перечитывать это в своем далёке.
Иван чертыхается, но держится молодцом. Его-то уж без сомнения устраивали мои пустые вечера, моя неизменная нежность. И теперь он посмеивается, но без прежней уверенности, разводя руками – слишком уж мощен соперник. Зато по-детски счастлива Раиса. Карусель!
Прошло полторы недели. Наши прогулки привлекли внимание, официантки, медсестры пожалели мою молодость. "Со стариком ходишь…"
И я спеклась. Сказать по правде, заумь академика достала донельзя, а железная хватка вконец заколебала. Какие там пустые вечера! У меня не осталось и часа! Подобно спасенному Робинзону, хлебнувшему лондонской суеты, я могла лишь вздыхать о былом блаженстве. "О, мой остров!" Но главное – та ледяная высота, на которую он вознес меня, готовый к поклонению. Пещерная память, что ли, проснулась?
И я стала избегать Эда. Кинула, свалила, соскочила, послала подальше всю уважуху, (ботая по ухрябной фене).
Смотрите, что из этого вышло.
Не найдя меня на заветных тропках, он посетил буровую. Как нарочно, проходки в тот день не было, шла сборка насосного оборудования, и я занималась делами в камералке. Эд обошел кругом и решился ждать. Морозило. Лужи на дорогах подсохли, трава поседела и похрустывала, как стружка. Наш Дон Жуан прогуливался без головного убора, открытый всем ветрам. Мела поземка, колючий снег заметал упрямца. Воспаление легких, бронхит, ревматизм – вот чем кончаются подобные лаццо в его возрасте.
Иван-Великодушный пришел ему на помощь, позвонил мне.
– Беги скорей, он замерзнет.
Старик шагнул навстречу, сдергивая с руки вязаную перчатку. На бескровном лице фанатично горели глаза.
– Как я рад, как я рад!
И восторженно объявил, что весь мой завтрашний день принадлежит ему, поскольку нанят фотограф, дабы увековечить меня у каждой сосны, и на весь длинный вечер также расположился у нас к радости Раисы, которая ловит каждое его слово, точно приходит на лекцию.
Я взбесилась. Что за бесцеремонность? А не пошел бы он… я склонилась над расчетами, бранясь в душе "как настоящая леди". Гость помрачнел, удалился. Воспитание, годы обязывали его сдержанности, он крепился два дня, не показывался, не приходил.
Тем ярче была вспышка.
Вернувшись к вечеру, я открыла комнату и ахнула от неожиданности. По столу, подоконнику, полу живописно рассыпались цветы, яблоки, апельсины. Вскоре явился и он сам.
– Зачем вы лишаете меня единственной радости? Видеть вас, быть с вами рядом…– теплыми руками он сжал мои пальцы, и в глазах его вдруг высветилось такое беспокойство, такое одиночество, что сердце мое затмилось. Бог его знает, чем она стала для него, наша встреча. Старый Гете пришел мне на память. Пусть, подумала я, потерплю еще немного, кончится же когда-нибудь его путевка.
Вот такой "прынц".
А теперь ответьте мне, Марина: отчего могучая зрелость интеллекта и хоть отблеск мудрости не встретились в его душе? Что он там записывает за девчонкой? Отчего истины его слабы, а свет прозренья тускл? И куда плыть молодым, если нравственные маяки старейшин едва чадят и тлеют?
Вопросы, вопросы…
Так-то, Марина. Тра-ля-ля.
от Марины 28 октября
Я начинаю думать, милая Анюта, что ты не зря прожила полгода. Что ожидало бы тебя, поступи ты в другое учреждение? Утренняя толпа, спешащая на работу, вечерняя толпа, спешащая с работы, в промежутке бесцветный день в обществе робких невольников собственного диплома. Офисный планктон – слышала выражение? Уж лучше в сторожа!
Я вновь не в духе.
Помнишь ли ты картину, висящую в комнате у геологов? На днях я словно увидела ее твоими глазами, ты ведь любишь паруса. Представь себе парусную яхту, несущуюся по изумрудным волнам, крепкий ветер, срывающий с волн стремительные брызги; они сверкают на солнце и чуть не обдают вас с ног до головы… совсем как твои письма, милая девочка. Нет, ты не зря прожила полгода! И то, как ты всматриваешься, идешь насквозь… дорогого стоит. А твой поклонник! Он затмил все! И откуда оно взялось, это полезное ископаемое, в наш рациональный, рациональный, рациональный век?
В этой связи не могу удержаться от последнего анекдота про душку-Очёскова, почтившего меня особым доверием.
С некоторый пор у него роман с кассиршей, крикливой особой в несусветном рыжем парике. И вот в обеденный перерыв мне случается купить за углом пару божественных французских колгот в бархатной коробочке, перевязанной розовой ленточкой. В комнате я вынимаю из кармана и прячу в сумку незаметно для всех. Для всех, но не для Очёскова. Кто-кто, а он мигом узрел розовый бантик и задышал мне в ухо.
– Где оторвала? Покажи.
– Не могу. Дамское.
– Да брось, предрассудки.
Я приоткрыла коробочку.
– Ого! Уступи мне.
– О?
– За любую цену. Не для себя прошу.
– Надеюсь.
– Будь другом. Если бы ты знала…
Но я была непреклонна. Тогда он махнул рукой и посвятил меня в свои "сердешные".
– Доверяю тебе, как себе, – а эту "тайну" знает все Управление.
Остервенеть можно!
…И вдруг твой Эд…
от Аннеты 7 ноября
С праздником, Марина! Я не шучу, у нас его отмечают, да еще как! Третий день все гуляют, все во хмелю, но курорт работает без сбоев. Мне тоже особенно работается именно в праздничные дни. Стендаль вообще ненавидел праздники, когда закрывались театры и лавки.
Быть при деле – быть за щитом. Приятно с умным видом сидеть за письменным столом и смотреть на объемную завесу косонесущегося мелкого снега, на ширь земли, преображающуюся на твоих глазах. Зима идет, зимушка. Какова-то она в здешних краях?
В доме тишина. Все уехали в гости на целую неделю. Я одна, если не считать пестрой кошачьей девчонки, что свернулась клубком на моих коленях.
У нас пятьсот метров глубины, у нас большое опробование, вернее, конец его, предпоследний день, когда движок еще стучит, вода льется, а результаты давно ясны. По ним-то я и пишу свой первый отчет, промежуточный и не слишком строгий, где пытаюсь изложить то, что удалось понять. Не хвалясь, скажу, что имеются находки, и чем глубже, тем значительнее. Предчувствую скорую встречу с нефтью на глубине восемьсот метров, не фонтан, конечно, упаси бог, но дальний отзвук заволжских месторождений, нечто вроде визитной карточки. Не желаете ли флакончик черного золота?!!
В конце же бурения на глубине полторы тысячи метров нас поджидают йодо-бромные рассолы. Вот где удача гидрогеолога! "Будь хорошим князем и спасешься" – говорили волхвы. Слово чести, я уеду отсюда классным ассом! ИМХО. В самом деле, стоит лишь вообразить плотное тело Земли, вечное заточение глубоких вод, проникающее жерло скважины, стоит лишь представить все это!.. Ну, можно, без затей, по-инженерски пробить дырку и сдать заказчику, мало их пробито, что ли? Но ведь это, по-моему, даже совестно как-то, а, Марина? Кто уж мы такие перед Землёю, гордецы?
Впрочем, пустое. Вечно меня заносит. Ничегошеньки я не знаю. Сижу за столом, смотрю в окно, а мысленно заглядываю то вглубь земли, то вглубь себя и теряю, теряю последние опоры. Маска сорвана. Карточный домик зашатался, покосились стены и похилилась крыша.
Ну… в общем, так. В канун праздников в "моем" семействе разыгрался очередной скандал. Шло опробование, мы с Иваном не уходили с буровой. Ах, как с ним счастливо, как едино вместе! На жену его было жалко смотреть. Улик никаких, лишь сердце-вещун да радость в глазах любимого при виде соперницы, которая моложе ее на десять лет.
Не позавидуешь.
И перед самым отбытием Иван, усмехнувшись, обратился ко мне с небывалой просьбой.
– Давай поругаемся, солнышко, при ней, для понту. Пусть расслабится и не портит мне праздников. А то у нее комок в горле из-за тебя.
Я согласилась, мне что, я сильнее! И возвысила голос, и вошла в роль, и хлопнула дверью… и ощутила, чмо, в какую трясину погружаюсь душой, в какой ад! О… злиться, дуться, взлаивать, как собака в углу – нет и нет, это не мое. Быть веселой и доброй – вот я.
А через минуту Рая запела.
Какое же страдание несу ей я, «добрая и веселая»! Эта мысль гвоздем засела в башке и неясно влияет на все, что я думаю… а мне-то казалось, что все рассеется и станет хотя бы спокойно. По морда?м за такие вещи!
Нечисто мне, нечисто.
Сижу, тепло одетая, в холодном доме, смотрю на первый снег и чувствую себя последней из последних. Как явствует, мне сродно все: жить в фуфле, гнать в глаза, даже ломать комедию… Браво! Вот я какая, оказывается! Стоило же ехать за тридевять земель, чтобы узнать о себе эти милые подробности!
от Марины 9 ноября
Охолони, Аннета. Все мы не без греха. Совесть сама устраивает себе суд и чистку. Ты умница, разберёшься.
от Аннеты 20 ноября
Спасибо, Марина. Простите меня.
У нас чудо, у нас зима! Снежный воздух, острый и душистый, сугробы, мороз. Дорога мягко уходит за поворот мимо заваленных белых кустов, заснеженных елей, мимо красавиц-сосен, которые одни во всем лесу не терпят на себе снега, нарочно качают ветвями и вновь зеленеют под солнцем, под холодным высоким небом.
Вот показалась подвода с сеном, на ней, стоя с вожжами, краснолицый рабочий в ушанке. Поздоровались. Оглаживая снег, подвода проехала мимо, а я подняла сухой лиловый цветочек. Не тот ли, с лучшей копны? Вдохнула слабый медовый запах… тот… и пустилась бегом по белой дороге, потом вплясовую. Ой, люли-люли-люли… Запыхалась, прислонилась к шершавому стволу и долго смотрела теплыми мокрыми глазами.
А лыжня! Я бегаю наперегонки с собакой, кричу, взрыхляю снег, такой чистый-чистый, что дырочки от палок сгущено голубеют, точно налитые морской водой. Собака моя лает от радости, носится прыжками, длинными шаловливыми кругами и мчится навстречу, чтобы изловчиться-исхитриться и лизнуть меня в лицо.
И пусть он угасает, зимний день, я прожила в нем свою сказку.
Ночь. Горит моя лампа. Звучит моя музыка. В ней нарастает порыв, я слежу за ним, и радость моя следит со мною. За окном ночь-ночь, луна-луна. Снег будто светится, все синее, все сверкает.
…В квадрат окна медленно входит звезда. Спускается до неровной полосочки на стекле и расплывается, отдыхает. Я знаю этот путь. Можно послушать русские распевы, помечтать о Марии Черни, о генерале… а генерала все нет и нет, и вокруг одна солдатня.
Музыка огромная, до той звезды.
от Марины 22 ноября
Анна-Анюта, пожалей меня. У нас моросящий ледяной дождь, оттепельный туман над грязным городом; стена ненавистная отполирована мокрым льдом… а и как же осточертело, кто бы знал! Так бы и грохнула кулаком, и рванулась туда, где "дырочки от палок сгущено голубеют". Идут, идут по улицам мужчины, лица как жеваная газета, им наплевать, кто встретится на дороге: женщина, самосвал, крокодил, в голове у них деньги, выпивка, тусовка. Зеркало предо мной, я красивая женщина, мне дают не более двадцати семи, так почему же эти слепцы идут мимо, а если и встретят случайный взгляд, тотчас отводят глаза, мол, извините, не хотел. Что происходит? Одна морщинка, другая… что за беспросветность, господи боже!
Прости мою истерику, не сердись, милая лыжница.
Кстати, с лыжным спортом в нашей Компании тоже полный ажур. В соответствии с распоряжением молодого президента, мы провели забег на три километра по застывшему водохранилищу. Бежала вся бухгалтерия, плановый и производственный отделы, все бабы, коим возмечталось задаром получить отгул. Мое достижение – шестнадцать с половиной минут, спаленное горло и первенство по Управлению, а также любезное поздравление от руководства, вывешенное на видном месте с указанием результата и года рождения. Мальчишки!
"И дырочки от палок сгущено голубеют". А что, в самом деле, не купить ли путевку, не махнуть ли куда-подальше по твоему примеру? Отпуск-то мой не использован. Дай развяжусь с делами в жилищной комиссии, с распределением бессрочных субсидий, этим ежегодным испытанием нервов, когда созерцаешь внутренности милых сотрудников, дай освобожусь, и ей-ей сорвусь, куда глаза глядят.
от Аннеты 23 ноября
Замечательно, Марина!
Приезжайте к нам. Путевки не надо, уж мы расстараемся, останетесь предовольны. О, счастье! С утречка мы пойдем на лыжах, я покажу Вам лес, длинный спуск к реке, одно страш-шное место, где я видела пиршество волков. А днем Вы увидите, как синицы со всей Усть-Качки слетаются клевать сливочное масло, подвязанное для них к моей форточке. Оно твердое, как кристалл, и они долбят его, как дятлы. А темным вечером будем беседовать, и свет из нашего окна будет падать на сугробы, и между делом привяжем кисти к зеленой шали, которую я сплела крючком, сидя среди зеленых клубков. А ночью услышите органный хор натянутых морозом посеребрённых проводов над крыльцом. А станет скучно, соберем званый вечер и прямо руками будем хватать кровавую печенку со сковородки величиной с колесо. Надеюсь, Вас устроит общество местных охотников, краснолицых викингов, среди которых Вы будете золотоволосой Изольдой?
– Кто такая, кто такая? – станут спрашивать на Усть-Качке. – У вас что, в Москве-то, все красивые, что ли?
Я же обрету свободу и независимость, не буду играть в карты и пить вино, выручая Раису, которая зазывает меня к себе, чтобы удержать Ивана в доме, чтобы ему было с кем говорить и смеяться, потому что… че-е-ерт! им самим давно-предавно скучно-прескучно. Тёмная сила глупости… хоть головой об стенку!.. зато синие-синие айзы. Прости ей, господи!
Мне не бывает скучно. Печаль-тоска – святое дело, но скука – что за хрень?!! А уж здесь-то! Когда-нибудь я пожалею о здешней свободе, о безбрежном времени. Сколько прочитано в уединении моих сосен! И мне плевать, что кто-то не въезжает, чванится своим… гендером! пусть пойдет… Я – сама по себе, и моя жизнь – не хрень с ботвой. Грубо? Да. Могу, умею.
Тра-ля-ля.
Что за поразительные места встречаются у Великих! У Ницше! Слежу за его суждениями и жажду простого решения, ибо "истина проста", по уверениям наших мудрецов. Как бы не так! Точно грузчик ворочает и перетряхивает он глыбы своих мыслей, всякообразничает, заводит и выводит.
– Нельзя счесть праздным вопрос, – замечает где-то, – не нашел бы Платон, избегнув чар Сократа, еще более высокий тип философствующего человека, тип, который теперь навсегда утрачен для нас.
Вот так. Неотразимые чары Сократа огрузили ученика признательностью в виде томов "Диалогов" с тридцатью шестью беседами между Сократом и всякими-прочими, дабы возвысить Учителя. На это он положил жизнь, и , возможно, задержал развитие человечества. Прогнулся чел под Сократа – и упустил тропу озаренных сокровений. Трагедия античной мощи. А все только блеют: ах, Платон, ах, Сократ! Не догоняют, что ли? Что происходит, когда что-то происходит?
Марина!
