скачать книгу бесплатно
– Необыкновенно! Вот бы подружиться!
Вскоре Аннета уехала.
Вдали от столицы оно тревожило вновь и вновь, пока в одно прекрасное утро не обернулось простым решением.
– Письмо Марине! На e-mail.
Легко сказать… И что? Подвергнуться недоуменному пожатию плеч? Да пожелает ли сиятельная Марина впустить ее в свою великолепную жизнь? Да и помнит ли она ее?
Первый шаг, как прыжок с обрыва.
Письмо от Аннеты 5 июня
Дорогая Марина! Вы очень удивитесь моему письму, я заранее прошу извинения. Я – Аннета Румянцева, гидрогеолог, я весь апрель работала в Вашей комнате. Помните?
Теперь я на Урале, на берегу Камы.
Марина, разрешите писать Вам письма. Я одна, на первом самостоятельном объекте. Просьба моя странна, слова неловки, как я сама. Мне очень-очень нужно. Простите.
Письмо от Марины 7 июня
Ты угадала, милейшая Аннета, я и впрямь нахожусь в затруднении относительно ответа на твое послание. Мало представляю, чем могу быть полезна. Разве у тебя нет подруг или матери? Или требуется именно старшая наставница? Боюсь не оправдать твоих надежд. И почему «Аннета»? Помнится, в комнате и в документах тебя называли Анна, не так ли?
Если же тебе и впрямь "очень-очень нужно" – пиши, сделай милость. А я решу. Не обессудь, если не в твою пользу.
от Аннеты 15 июня
Вы – настоящий друг, Марина!
Разрешите с самого начала, с первого дня пребывания в Усть-Качке.
Уф. Значит, так.
Представьте себе холмистое предгорье Урала, хвойные леса, высокий берег Камы; постарайтесь увидеть красно-белый протяженный дворец с фонтаном и клумбой перед главным входом. Это курорт Усть-Качка. Для него мы ведем буровую разведку на минеральные воды. Они лежат на глубине двухсот метров под дневной поверхностью. "Северная Мацеста" – называют эти чистые и шипучие подземные струи, ведь лечебного сероводорода в них не меньше, чем в прославленных источниках Кавказа.
Но это не все. Под ними, в темных недрах на полутора тысячах метров глубины нас ожидают совсем иные воды, содержащие природные йод и бром, будущая слава маленькой Усть-Качки.
Берег очень красив, особенно издали, когда он медленно появляется из-за поворота, освещенный солнцем. Именно таким я увидела его после четырех часов плавания на речном трамвайчике. Я выбрала этот тихоход, чтобы полюбоваться новыми краями. Убойное путешествие! Зеленые берега тихо идут навстречу, плавно колышется гладь реки, веет ароматами лесов, трав, цветущих лугов. Зачарованно вплывала я в неизвестный мир… как вдруг ко мне подсели. Некто, помятый и небритый, настоящий чухан, решил, что " девушка грустит, девушке скучно", и принялся развлекать меня историей собственной жизни. Свет померк в моих глазах. Что за нечистая путаница – жизнь некоторых людей, и что за бедствие – непрошенная откровенность!
Но ведь и я самозванка, напросилась на Ваше внимание. Поэтому пока все.
А зовут меня, конечно же, Анна, серьезно и по-русски. Но в студенческие времена за хороший иностранный явилась «Аннета», как говорится, «по жизни», подобно индейцам «avant christophe colomb». Да так и осталась для себя и друзей.
от Марины 17 июня
…Что ж, Аннета, опасения не оправдались. Письма твои не занудны. Пиши.
от Аннеты 19 июня
Спасибо, Марина.
Вперед, вперед.
…На пристани под обрывом меня встречали. Начальник геопарти Иван Николаевич Коробков поднял мой чемодан, Рая-блондинка, жена его, мою сумку, а драгоценный не новый проигрыватель с дисками подхватил Боря Клюев, заика-бородач с шахматным задачником подмышкой. Этот третий и есть тот гидрогеолог, которого я здесь сменяю. Все полезли вверх по крутым ступеням.
Геопартия располагается в роще близ деревни. Она занимает обширный рубленый дом о двух крылечках, который вместил все: общую камору с компьютером, принтером и картами на стенах, семейство начальника, комнату Бори, мою комнату, да еще остались две-три глухие двери, за которыми пауки и тайна, как в замке Синей Бороды. Я никогда не жила в деревянном доме, у него даже запах позапрошло-столетний. Из моих окон видны кусты при огороде, угол забора, сосны, в окнах конторы синеет Кама.
Я Вас не утомила, Марина? Поймала за пуговицу, достаю по полной… ничего?
В общем, в тот же вечер было устроено новоселье. Я была всерьез, гидрогеолог, второй человек после начальника, а то и первый, когда начнутся опробования. Сменив джинсы на синее в горошек платье с кружевным воротничком, а прическу со стразами на простую косу, я опустилась за стол с незнакомыми людьми. Стаканы сдвинулись. Стаканы, Марина, стаканы… Через час замшелый холостяк Боря Клюев, закинув шахматный задачник, предложил мне руку и сердце, но вскоре он разбил себе нос, и помолвка расстроилась.
Начались танцы. Иван Николаевич пригласил меня, повел широким шагом, покачивая, как океанский корабль. Необыкновенно! Вдруг резкий звон заставил меня вскрикнуть – синеокая Рая, бледная, как мрамор, стояла над разбитыми тарелками, вонзив в меня ревнивые глаза-гвозди.
Муж обхватил ее.
– Рая, опомнись!
Она отвесила ему полновесную пощечину.
Отрезвевший Клюев утащил меня прочь. Мы сбежали к реке, забрались в привязанную лодку. И здесь под мерное покачивание и плеск волны он поведал мне о здешнем житье-бытье. Ссадина на его носу кровоточила, он промокал ее моим кружевным платком.
Пламенное солнце садилось в сосновые верхушки на том берегу. Мимо плыли какие-то конверты, письма, на середине реки смешивал разноцветную воду катер "Зодиак".
Так закончился первый день.
от Аннеты 19 июня
Пишу вдогонку, не дожидаясь ответа, так хочется рассказать Вам, Марина!
Я давно работаю, много езжу. Нет, "езжу"– не то слово, мы носимся, как угорелые, завивая пыль столбом, и придорожные березы, словно женщины, протягивают нам белые руки. Леса вокруг дремучие, старо-прежние. Можно прижаться лицом к теплой сосне, упасть ничком во мхи: все пахнет травой, смолой, хвоей. О, эти запахи! А первобытность! Вчера на поляне буровой станок зацепил две пушистые зеленые елочки, они стоят, накренившись, обнявшись, как две сестренки, и пахнут, пахнут из последних сил.
Работаем круглосуточно. На ночных сменах горят костры, поют-заливаются шальные соловьи. Два часа темноты, светлое высокое северное небо. Душа полна радости, даже руках веселье. Я ухожу на дальний край поляны, забираюсь в спальный мешок. Три звезды и комар – моя компания. Белка сбежит с дерева, ежик приостановится в любопытстве – что это здесь положили?
И горят, горят в траве зеленые светляки. Отпад!
Зато уж и день получается длинный-предлинный и весь мой-пре-мой, от зари до зари, не то, что в Москве, среди сонных бумаг Управления. Одна стена за окном чего стоит!
(Чур, без обиды, да, Марина?)
И все же нельзя сказать, чтобы я вмиг прониклась тонкостями бурового искусства. Ни-ни. Люди, грохот. Вообще-то, я ужасно стеснительная, хотя у Вас, наверняка, другое мнение. Пришлось наблюдать, сидя на ящиках с керном, заучивать последовательность буровых подъемов-спусков, свинчиваний-развинчиваний, пока не уяснилось в моей голове.
– Что, девочка, освоила технику бурения? – посмотрел один из рабочих, едва я, наконец, разобралась, что к чему.
Сказать по правде, я боюсь их всех, насмешливых и дерзких, говорю, указываю ровным голосом, а в душе прячусь за последний кустик, а тут… есть тут один мастер. Загорелый, складный, зеленоглазый, как лесной бог. Я сама не своя, я как на горячих углях. Пошла по колее в ритме вальса, оглянулась – смотрит и как!
Шла я тогда, шла и встретила просеку. Слетел глухарь, заквохтала другая птица, открылась светлая чистая поляна. Трава некошеная, пряная. Легла навзничь, смотрела в небо… взлетела, слилась. Ни с чем не сравнится…
Мой тихий дом встречает меня, как награда. Цветастые сатиновые занавески, опустошившие мой кошелек, полосатый коврик-половичок, насмешивший ценой всю деревню. Собственная комната с ключом от двери – необыкновенно! В Москве я живу с мамой, братом, его женой, его тещей, его дочкой в одной квартире. Уф!.. Представьте моё нынешнее блаженство! Окно, забросанное ладонями зеленых листьев, ломаная кривая ветвей… вздрогнет ветка, а самой птицы не видно… И хочется смотреть, затаившись, и жалко спать, закрывать глаза, вдруг растеряешь поутру всю свою радость.
от Марины 21 июня
Ты ставишь меня в тупик, Аннета. Письма твои романтичны, и сама ты, видно, изрядная мечтательница. А потому, коль скоро я облечена твоим доверием, позволь опустить тебя с неба на землю. Начнем с полевой документации, что стекается в Управление со всех объектов. Просмотрев то, что пришло за твоей подписью, считаю необходимым насторожить твое внимание. Очень небрежно! Ошибки, пропуски, скорый почерк – это никуда не годится. Ты не на практике, милочка, ты на работе, где надо дело делать, а не витать в облаках. Очнись, пока не поздно. Поняла?
Передай Клюеву, это и его вина тоже.
Не знаю, как повернутся дела с очередной сменой названия и начальства в нашем Управлении, но, в любом случае, работа каждого сотрудника отныне совершенно прозрачна относительно его полезности.
Еще раз – поняла?
Далее. В своей восторженности ты упускаешь, что на наши объекты уезжают не без корыстных, вполне понятных и уважаемых целей. Твой доход (извини за вторжение) составляют весьма недурная зарплата инженера-гидрогеолога целого объекта, плюс сорок процентов полевого довольствия, плюс районный коэффициент и кое-какие премиальные. При умеренных тратах, если, как водится у добрых людей, проживать только полевые, что вовсе не сложно, имея под боком служебную курортную столовую, ты вернешься в Москву богатой невестой. Поучись-ка у Раисы.
Еще. Эти молодежные словечки… еще не остыла от них?
И последнее. Не уверена, однако, рискну намекнуть на правах старшей, что любые сплетни с объектов неизбежно достигают ушей Управления. Их ждут с вожделением.
Впрочем, сдаю назад: ты – девица взрослая, своенравная, поступай, как знаешь. Пока все. Пиши.
от Аннеты 26 июня
Благодарю за строгость, многоуважаемая Марина.
И теперь, внявши добрым советам, я стану… в общем, сама полезность. И не за страх вовсе, но за совесть, потому что прониклась и люблю порядокы.
Вот-тц.
Итак, место действия – стог сена, лучший среди лучших на светлом лугу. Я лежу на самом верху и навожу блеск на полевую документацию. Предо мной буровые журналы, бланки, чистая бумага, а вокруг духота и прелость, землянично-брусничный настой. И медовый – от пушистой мордочки лилового короставника. Надо мной туманно-крылые полупрозрачные облака, на мне – стрекозиные дымчатые очки и беспредельно-открытый сарафан с кружевной крахмальной нижней юбкой, сшитой собственными руками. Люблю пережитки!
Солнце жжет мою спину, мне чудится пляж, синяя кромка моря и счастье, счастье, поджидающее меня за поворотом. Ах, море! Говорят, им грезят потомки Атлантиды, люди с голубыми глазами. Необыкновенно! Купила тетрадь с изображением парусного корабля и вздрогнула предчувствием счастья.
…Вдохни аромат цветка – и поймешь лето, пройдись по тропке, примусоренной соломинками – та-та-та! Ах, счастье! Оно грезится мне постоянно, и разве может быть иначе под этим солнцем, в такой прекрасный летний день?!!
…А из сена меж тем наползают мошки, жучки-паучки-мотылечки, пёстрые обитатели одной копны. И далеко не всем улыбается солнышко-счастье. Вот на бумагу с трудом взобралась ободранная моха – крылья изломаны, ног не хватает, усики тоже не целы; вскарабкалась и застыла в изнеможении прямо на строчке. Мешает, да жаль сгонять, кругом необоримый сенной навал. Сколько их пострадало в несчастии "сенокос"!
Лежу, смотрю… я в тупике. Ободранная моха и я… связи не улавливаю, а ведь должна быть… Нет, безнадежно. Лежу, смотрю.
Зато производственные дела у нас в большом-большом порядке. Бурим, пишем, опробуем. Да еще уехал Клюев. Повез Вам мой привет и льдисто-лиловый образец гипса с глубины сто метров. Мы взяли его горяченьким от обуривания и с ювелирным тщанием отбили по затертостям геологическим молотком. Да украсится им Ваш рабочий стол!
Вот-тц.
А и прощался Боря четыре дня, а и гуляла на проводах вся обслуга, все, с кем он не успел поругаться. Бедный Боря! На причале, смурной и мутный, он сжал мою руку и сказал с проникновенной запиночкой.
– П-прощай, Аннета. Жалею, что не встретил тебя раньше.
– А зачем? – пренаивно спросила я.
– Н-ну, я бы что-нибудь придумал.
– Например?
Тут я хихикнула, а он чмок меня в щеку, а я дерг его за хохол на темечке. На том и расстались.
Странный чел! Шутки и анекдоты не смешат его, красоты природы не впечатляют, если он в одиночестве и не с кем поделиться; всегда напряжен, застенчив до косноязычия. И с таким характером ссорится напропалую… Или потому и ссорится, что "с таким характером"? Бедный Боря!
После его отъезда в огромном доме остались три человека. Вы знаете Коробковых, Марина, красивая пара, не правда ли? Полгода, если не больше, придется жить бок о бок с этим семейством. Молодые, им всего по тридцать два года, а они вместе уже одиннадцать лет! И, как я посмотрю, между ними далеко не все ладно, стычка не катит, хотя это, трам-пам-пам, и не мое дело. Синеокая Рая влюблена в него рабски, безоглядно, она без него не живет, каждую минуту ждет, ищет, а, найдя, ведет домой, где ссоры и насущные нужды составляют обыкновение их семейной жизни.
"Ах, если бы, – мечтается ей, – если хоть одним годочком быть моложе него!" Ей хочется бо?льшей уверенности.
Зато сам Иван, когда трезв, человек удивительный, необыкновенный, бескорыстная простая душа. Последнюю рубашку, как говорится, снимет и отдаст. А как четко знает буровое дело, орудует рычагами, отдает команды – любо-дорого! А гоняет машину! Я сижу, не жива, не мертва, твержу-заклинаю "и какой же русский не любит быстрой езды, и какой же русский…", а он лишь посмеивается да позволяет себе прикуривать на скорости в сто тридцать километров в час! Аж заколебал удалью. Сама я сажусь за руль лишь по необходимости.
Да, Марина, смешные дела: помните, тот мастер? с ним полный конфуз. Вобравши в голову невесть что, он пожаловал при полном параде – в черном костюме, в шляпе! И что же? В белой рубашке с галстуком, с прилизанными волосами он показался затрапезным мужичком с плоским лицом и желтыми кошачьими глазами. Где его стать, где литая медь в берендеевой темной чаще? Их нет, их нет, вот и сходи с ума…
Зато теперь можно шутить, как вздумается, быть, наконец, свободной и раскованной… Тра-ля-ля! Как, думаете, его лесное имя? Людвиг. Людвиг ван Кротов. Хи-хи.
Моя беда: я типа прогибаюсь под впечатлением "другого". Таковы плоды интернатского взращивания. Любимые дети смелы и победоносны, а другие… другие выруливают в мир кривыми дорожками, борясь с напутствием "все равно ничего не выйдет". Обиды детства жгут огнем. "Под старость все матеря находятся," – говаривала нянечка в интернате.
Я держусь. Главное, не строить из себя жертвы.
Словечки, Вы говорите, молодежные. Пусть. Я их обожаю. Они, словно живые глазки нашего дивного языка, свежие болотца, что питают родники и реки. Большинство их, сто пудов, соскочат, но самые чумовые останутся.
Лежу, смотрю.
Тень от моей головы сместилась, солнце заглядывает слева… Вопрос: на какую сторону света я смотрю? Ответ: я, геолог, смотрю на северо-запад. Ура!
Я легкомысленная, да, Марина? Я, я… Валяюсь тут на стоге сена и даже не поинтересуюсь, как ваши дела?
Как ваши дела? Как вам живется, тонкая женщина с золотыми волосами? Вам смешны мои бредни, не правда ли? А знаете, как я храню ваши письма? Распечатываю тонким женским почерком на розовой бумаге с кружевным обрезом. И душистую полоску в конверт.
от Марины 29 июня
Скажи-ка, моя красавица, что "необыкновенного" в том, что буровик водит машину, ладит с бригадой (и пьет, разумеется, вместе в нею)? Ровно ничего. Так не прогибайся и не твори себе кумира. Коробков, без сомнения, видный мужчина и на отличном счету у начальства, но ведь он груб, Аннета, необоримо груб, как ты не замечаешь? В его присутствии я всегда ожидаю хамоватой шутки, готовой сорваться с его губ. Со всем тем, он парень не промах, а ты слишком наивна, чтобы скрыть восхищение. Остерегись. Вспомни звон разбитой посуды, да пораскинь мозгами.
В Управлении все так, как тебе помнится, разве что жарко и воняет резиной, которую жгут под столь памятной тебе стеной. Перемены-переименования мало-помалу движутся, с кем-то мы сливаемся-разливаемся, но полевиков, в том числе и тебя, пока не касается, тем более что тобою довольны.
Да еще приехал Клюев. Он полон впечатлений от нового гидрогеолога, "девушки с пушистой русой косой и набором серьезной музыки". Поздравляю. Мелькнул и скрылся, как мимолетное видение, мстит, надо полагать, в ближайшем трактире за долгую разлуку с культурными центрами.
Еще раз: не увлекайся грубой силой, не ищи приключений на свою голову. Так-то.
от Аннеты 1 июля
Нет, нет, Марина, Вы не правы, Коробков не заслуживает плохих слов. Он и вправду не "принц", а простой буровик, умный, веселый, а грубость… на меня же она не распространяется. А ведь едучи сюда, я боялась начальства. Сказать по совести, работник-то пока на троечку ведь я. Так что Иван Николаевич – моя удача. Тут я не уступлю!
Ах, если бы он не пил! Горе-горькое… сколько наших богатырей стучат стаканами по кабинам, по машинам!
Вот он идет, пошатываясь, навстречу мне по тропинке.
– Ш-ш, не шуми, – прикладывает палец к губам, – хоть ты не ругай меня.
Жена встречает его бранной картечью, и вот уже Иван, словно раненый медведь, начинает крушить все и вся, а нежная блондинка – орошать слезами подушку, будто и не она минуту назад рвала его на части. Но спокойствие: к вечеру он придет в себя, даст "твердое обещание", а она поверит с тихим счастьем в небесно-голубых глазах.
