скачать книгу бесплатно
– Хм… Кофе.
– А что ты усмехнулась?
– Так… – Наталья вытащила из сумочки сигареты. – Есть какая-нибудь пепельница? – Я принес блюдце; она закурила и тогда уж стала объяснять: – Когда мы жили, ты таких вопросов не задавал – делал, что тебе только нужно…
– Ну, тогда мы были на равных. А теперь ты моя как бы гостья.
У Натальи нехорошо блеснули глаза:
– В том-то и дело.
Я поставил на стол тарелку с печеньем, колбасную нарезку, сок, водку. Приготовил чашку кофе.
– Как живешь вообще? – спросил.
Наталья усмехнулась, пожала плечами:
– Думаю, тебе докладывают.
– Да нет, не особенно. К тому же я не люблю слушать сплетни.
Она глубоко затянулась и тщательно сбила пепел с уголька.
– В общем, все в порядке… В целом… – Кивнула на водку: – Ты выпей, не стесняйся.
– М-да, я же алкаш.
– Ну все, перестань. Давай ни о чем не вспоминать, не трясти обидами и… и всем, что было. Выпей. Если можно, включи музыку.
Я нажал на проигрывателе «play»; зазвучала «Мельница»:
Как клинки, режут небо крылья.
Улетать – только если к морю…
Взгляд Натальи потеплел. И я, как-то сразу успокоившись, наполнил рюмку и выпил. Бросил в рот ломтик колбасы.
Нужно было разговаривать, но я не находил о чем. О прошлом она просила не вспоминать, подробности нынешней жизни тоже обсуждать не хотела.
– Вот, обиталище купил, – сказал я, не придумав ничего лучше. – В кредит, правда. Теперь проценты выплачивать десять лет.
– Что ж, – поддерживающий вздох Натальи, – иначе сегодня жилье мало кто может приобрести.
Мне тут же вспомнилось, что она ушла к члену правления банка, и вздох показался уже скрыто-издевательским. Я посмотрел ей в глаза, стараясь определить, так это или нет.
Наталья мелкими глотками пила кофе. Глаза ничего не выражали. Ни грусти, ни нежности, ни насмешки… Я налил себе еще стопку.
Да, говорить было вроде как не о чем. И я стал разглядывать ее не как муж, долго не видевший жену, а как мужчина чужую женщину.
Молодая, тонкая, гибкая. Светло-русые волосы до плеч, узкое лицо, правильные черты. Уверенность, хоть и скрытая сейчас некоторой тревогой. Нога закинута на ногу и слегка качается. Обтянутая чулком икра подрагивает… Так вот, внешне, очень привлекательная, – чего б, как говорится, не жить… Но если действительно все вспомнить, все наши ссоры, ее истерики, капризы, подспудную, но постоянную на протяжении нескольких лет в браке борьбу друг с другом, мои мелкие измены и ее измену всерьез, то вся эта, пусть и не очень густая, грязь даст ясно понять, что дальнейшая совместная жизнь невозможна.
Многие пары присыпают эту грязь чистым песочком искусственных радостей, вымученного общего веселья, но он все равно быстро покрывается новым слоем грязи. И рано или поздно муж и жена доходят до точки, когда дальше быть рядом, спать в одной постели, просто обмениваться словами больше нельзя. Одни разбегаются, другие, по ряду причин, продолжают формально оставаться семьей, тихо, а иногда и бурно ненавидя друг друга, и их жизнь превращается в муку… Хорошо, что у нас с Натальей так получилось – мы расстались, не дойдя до степени, когда разбежаться очень сложно. Ни детей у нас, ни других сковывающих вещей. И я сейчас был почти благодарен жене, что она вот так тогда разрубила. Хотя зря сразу не объявила, что любит другого, зря скрывала. Я бы понял и отпустил. И не было бы моих бед с обморожением, ее угрызений…
Наталья допила кофе и вдруг заторопилась:
– Все, нужно ехать! Спасибо… Нужно ехать! – Пошла в прихожую.
Я догнал ее и обнял. Повернул к себе, стал целовать… Очень приятно было ощутить, как ее напряженное, почти каменное тело расслабилось под моими ладонями и неподвижные, сжатые губы раскрылись, стали мне отвечать… Не выпуская, я повел Наталью в спальню, на оставшуюся от сирийцев широкую супружескую кровать.
Остаток этого дня я пребывал в поганейшем настроении. Даже водка не помогала его как-то поправить, избавиться от чувства совершенной ошибки, и – главное – почти не пьянила…
Наталья вскочила, как только я кончил и отвалился в сторону. Быстро оделась и, повесив на локоть баул с вещами, стала пытаться открыть дверь. Щелкала замками.
Я завернулся в простыню, вышел к ней и просил остаться. «Побудь еще со мной». Хотел обнять; Наталья резко отстранилась и почти со злобой сказала: «Выпусти». Сказала так, что я, уже без споров и уговоров, провернул ключи.
Пока ждала лифт, я смотрел на нее, а она – на створки дверей. Лишь когда они стали медленно, с поскрипыванием раскрываться, глянула на меня. И этот короткий взгляд испортил мне настроение. Да что там – окатил новой порцией грязи и испугал. В нем, во взгляде, секундном, но остром, были и ненависть, и презрение, и торжество. Словно она перехитрила, победила и раздавила гаденького врага. И вот, покидая поле боя, глянула, чтобы удостовериться, что же это была за мерзость, шевелится ли еще. Понимает ли вообще, что побежден…
И вот теперь я глотал водку и думал, пытался понять, почему она так на меня посмотрела, что я сделал неправльно, зачем она поддалась и легла, если так меня презирает… Позже, когда исправить ничего уже было нельзя, стало ясно, зачем разыграла приступ страсти, расслабила каменное тело, сама стянула с себя джинсы, задрала водолазку. А глянула так бессознательно, устав притворяться.
Я пил, слушал уже не «Мельницу», ставшую мне сейчас отвратительной, а когда-то любимый «Дорз», тот безумный концертик, на котором пьяный или обдолбанный Моррисон почти не мог петь, и его пытался заменять Манзарек, между ними то и дело возникали перепалки; Моррисон падал, мычал, визжал в микрофон, а публика бесновалась…
Немного разбавил беспросветную концовку этого дня звонок Свечина.
– Привет, – как обычно безо всякой приветливости поздоровался он. – Говорить можешь?
– Могу-у! – помню, воскликнул я с полупьяной развязностью. – Теперь я все могу!
– Что-то случилось?
– Все отлично. У меня все отлично!
– У, поздравляю… Слушай, ничего нет для халтуры?
– Как нет? – есть, конечно! – Я слегка протрезвел, приглушил звук проигрывателя. – Нужна статья, пятнадцать тысяч знаков.
– О чем?
– О социальных инициативах российских угольных компаний. Берешься?
Свечин подумал и спросил:
– А сопроводительные материалы есть?
– Есть кое-что. Но в основном – в Интернете найдешь.
– И сколько стоит?
– Сто пятьдесят бакинских.
– Нормально. Можно попробовать. – Он помолчал и, не меняя интонации, заговорил о другом: – Я вообще вот что звоню – завтра в музее Маяковского вечер литературный. Думаю, вдруг тебе интересно.
– А что за вечер?
– «Свежая кровь». Будут…
Меня жутко рассмешило это название. Я хохотал так долго, что Свечин положил трубку. Пришлось перезвонить.
– Извини. Просто бухаю, настроение поганое.
– Ты же говорил, что у тебя все отлично, – вроде бы удивился он.
– Это я так… наоборот, хреново. Думаешь, стоит пойти?
– Ну, я обязательно буду. Там вся наша писательская группа соберется. То есть те, кто в Москве живет… Молодые боевые писатели. Ты же хотел познакомиться, тоже участвовать.
– Да, да, – вспомнил я наши со Свечиным разговоры в больнице. – Постараюсь.
– Давай тогда встретимся в половине седьмого на «Лубянке».
– Давай.
– Можешь коньяка фляжечку взять… И материалы для статьи не забудь, пожалуйста.
Литературный вечер показался мне довольно комичным и даже абсурдным (как большинство мероприятий, в которых участвуют люди сплошь со схожими взглядами), но на нем произошло знакомство с девушкой, которая на некоторое время меня очень увлекла… Я даже влюбился.
Встретились мы с Олегом Свечиным на выходе из метро. Было жарковато, настоящая летняя погода.
Выпили во дворе музея немного принесенного мной коньяка; Свечин выкурил сигарету и, растерев окурок ботинком по асфальту, спросил, сколько времени. (У него был мобильник, но он все время забывал, что там есть часы, и спрашивал у других.)
Было без пятнадцати семь.
– Давай еще по глотку, и пойдем. – Он заметно волновался…
В полукруглом зале сидело человек двадцать. Потом еще подошли, но немного – пятеро-семеро. Как оказалось, почти все собравшиеся (или вообще все) были поэтами, писателями, критиками. Их приглашал к микрофону находящийся на сцене темноволосый миловидный юноша в пышном сером свитере.
Выступления парней и девушек (на вид большинству из них было лет двадцать – двадцать семь) поражали своей одинаковостью. Сначала они произносили эмоциональные, к счастью, не очень длинные речи о том, что в литературу пришло новое поколение, свежее и преисполненное желания действовать… Один, миниатюрный паренек в дерматиновом пиджаке, сказал, что необходимо действовать обязательно вопреки (вопреки чему, я так и не понял), и это в конце концов принесет победу (кому и в чем, тоже осталось для меня неясным), а затем прочел чужой (фамилию поэта я забыл) стих в духе Крученых. Другой юноша, покрупней, гривастый, резко жестикулировавший, объявил, что хватит стебаться над советским, героическим, созидательным, и прочел свой стих в духе позднего Маяковского (про буржуев, утонувших в наворованных народных деньгах). Пухлотелая девушка с лицом египтянки сообщила, что у литературы остался единственный путь – «путь летящей в толпу бомбы», после чего прочитала свой рассказ от первого лица, в котором доведенная до безумия бытовухой героиня изрешетила размороженную курицу кухонным ножом…
Я услышал не всех – два раза мы выходили со Свечиным в музейный туалет, где прикладывались к бутылочке с коньяком… В какой-то момент у меня возникло желание забрать из гардероба пальто и пойти гулять по центру Москвы. Хорошо, что Свечин удержал.
Когда вернулись в зал во второй раз, на сцене стояла тонкая девушка с золотистыми (явно натурального цвета) волосами и строгим лицом. Она напомнила мне артистку Николь Кидман…
Видимо, свою речь девушка уже произнесла и теперь наизусть, без бумажки, читала стихи.
Слабовато, тонковато, но с нервом звучал ее голос, вспыхивали яркие сочетания слов, неожиданные рифмы…
– Кто это? – шепотом спросил я у Свечина.
– Ангелина Зотова. Поэт, прозаик, критик, публицист, – ответил он, а потом решил добавить: – Она, Сергей, который вечер ведет, и я – считаемся лидерами нового поколения.
Я хотел хмыкнуть, но не стал. Продолжал смотреть на девушку. «Ангелина, – повторял про себя, – надо не забыть. Ангелина…»
После нее Сергей позвал к микрофону Свечина.
Тот со свойственной ему вялой интонацией забубнил, что свобода ушла из политики, общественной жизни, но осталась в литературе, и, вымученно придав голосу энергию, призвал к тому, чтобы молодые писали о реальной жизни, фиксировали ее со всеми ее подробностями и темными сторонами…
Я слушал его, а глазами наблюдал за Ангелиной. Она сидела в первом ряду, выпрямив спину, и без отрыва смотрела на сцену.
– Как говорил Белинский, – заканчивал речь Свечин, – умение верно изображать отрицательное есть ключ к изображению положительных явлений, не ставя их на ходули… В общем, да здравствует реализм!
И после этого он минут пятнадцать читал рассказ, в котором герою во время общегородского праздника не продали алкоголь, и он, герой, разозлившись, стал обличать празднующих в лицемерии и тупости.
Закончил вечер ведущий Сергей по той же схеме: позажигал публику речью, а затем прочитал текст про бессильных пенсионеров – бывших когда-то молодыми и сильными комсомольцами-добровольцами, победившими Гитлера и запустившими в космос Гагарина…
– А теперь, – свернув листочки в трубочку, сказал Сергей, – приглашаю всех на скромный фуршет.
В соседней с залом комнате, почти каморке, был накрыт стол – бутерброды, маринованные огурчики, оливки, водка, вино в пакетах, минеральная вода… Свечиным завладел какой-то высокий юноша в очках и стал жаловаться, что его роман нигде не берут, просил помочь «протолкнуть»; Свечин косился на еду и питье, мычал, что нужно подумать, что поговорит с тем-то и тем-то… Я стоял возле двери, не решаясь нагло пробиться к столу, поглядывал то на Свечина, то на Ангелину, мило и грустновато улыбавшуюся говорящему ей что-то Сергею.
Вообще все вели себя довольно свободно – было очевидно, что знакомы давно, друг друга не стесняются… «Сколько таких группок в Москве, – пришла мне ехидная мысль, – и где плоды их вечеров, споров, планов…»
– Ну что, выпьем? – наконец освободился Свечин и, не дожидаясь моего ответа, ринулся к яствам; вернулся с двумя пластиковыми, почти полными стаканчиками и пластиковой тарелкой с горкой закуски. – Держи, а то уроню… Пей.
Глотнули теплой водки.
– Слушай, – наклонился я к уху Свечина, – познакомь меня с Ангелиной.
Тот кривовато усмехнулся:
– А-а, я так и думал. Для этого и звал, в общем-то. Понравилась?
– Ну да. – Играть в смущение было нечего. – Она замужем?
– Была. Муж тоже писатель. Разошлись года два назад… Вот такой романище написала! – Свечин, резко оживившись, растопырил пальцы.
– О чем?
– Ну, о разводе, как ей плохо одной. О душевных переживаниях. «Выжженное пространство» называется. Советую прочитать.
– Ладно… Познакомь. – Мне уже не терпелось заговорить с ней.
– Пошли. Только я скажу, что ты почитатель ее таланта, давно следишь за творчеством.
– Зачем?
– Ей нравится.
Действительно, он расписал меня чуть ли не фанатом Ангелины, и та посмотрела мне в глаза с большим интересом. А я стоял и глуповато улыбался.
Но куда сильнее ее заинтересовали слова Свечина, что я хочу участвовать в их объединении и мечтаю издавать журнал (я про себя возмутился этому заявлению, но виду, понятно, не подал).
– Да, журнал нам нужен, – серьезно сдвинув бровки, сказала Ангелина; голос ее теперь не был похож на тот, каким читала стихи, теперь он был сильным, грудным, низковатым для ее комплекции. – Мы, – обвела рукой собравшихся, – Олег, Сергей, Илья, не имеем проблем с публикацией в толстых журналах, но есть те, кто не может пробиться. Не успел или слишком радикален. Достойные ребята. Нужно поддерживать молодежь!
