скачать книгу бесплатно
Султанат Оман. Легенды, сказания и факты истории
Игорь Петрович Сенченко
Книга, предлагаемая вниманию читателя, – это первая изданная в России полная история Омана с древнейших времен и до наших дней. Книга обращает на себя внимание представленным в ней солидным массивом архивных документов, рассказывающих об отношениях Омана с Россией, Францией, Англией и США, Турцией и Персией. Немалый интерес представляют собранный в книге свод легенд, преданий и сказаний племен Омана, а также содержащийся в ней увлекательный рассказ о достопримечательностях Омана, об обычаях, традициях и нравах оманцев.
И. П. Сенченко
Султанат Оман. Легенды, сказания и факты истории
Султанат Оман.
Стране, народу и правящей династии Аль Бу Са’ид —
ПОСВЯЩАЕТСЯ
К читателю
Снимая пласты песка и паутину времен с истории земель и племен Омана, мы приглашаем читателя в увлекательное путешествие в прошлое и настоящее по одному из интереснейших и красивейших уголков Аравии.
Ознакомившись с содержанием сохранившихся во времени «глиняных архивов» шумеров и ассирийцев, тесно общавшихся с арабами Омана, «лучшими морскими извозчиками», как они их называли, читатель сможет зримо представить себе жизнь и быт жителей древнейших оманских портовых городов, «колыбели мореходов» Аравии.
Сведения об Омане, оставленные именитыми собирателями аравийской старины, знаменитыми арабскими историками, географами и прославленными путешественниками-портретистами Аравии, изложенные в этой книге, расскажут любознательному читателю и о богатом историческом прошлом Омана, одного из мест обитания автохтонов Аравии, «арабов угасших», и о легендах, сказаниях, обычаях и нравах оманцев. Познакомят его с правившими в этой стране династиями и с морскими экспедициями оманцев, торговыми и военными, в «чужие земли», к берегам Восточной Африки, Индии и Китая. Информируют о приходе в Оман христианства и ислама, и о кровопролитных войнах племен Омана за независимость во времена Халифата. Поведают о вторжениях в Оман персов и карматов, сельджуков и ваххабитов, португальцев и турок, а также об острой схватке за Оман Англии и Франции, и об отношениях Омана с Соединенными Штатами.
Солидный массив архивных документов, представленный в этой книге, донесет до читателя интереснейшие сведения о неизвестных и малоизвестных страницах истории отношений Омана с Россией.
Взяв в руки эту книгу, читатель познакомится с сохранившимися в архиве времени, непубликовавшимися ранее заметками и записками об Омане, «крае ладана» и родине Синдбада-морехода, российских дипломатов и купцов, путешественников и капитанов судов, торговых и военных.
Часть I
Дневник памяти
‘Уман (Оман) в работах именитых исследователей Аравии, известных историков, географов и собирателей аравийской старины, в воспоминаниях мореходов и путешественников, в донесениях, заметках и записках дипломатов
Интересные главы увлекательной саги открытия Омана связаны с экспедициями Скилака и Неарха. Информацию о них донесли до нас сочинения историков и географов античности.
Со слов «отца истории» Геродота Галикарнасского (ок. 484 – ок. 425 до н. э.), Скилак из Карианды, греческий мореплаватель и географ, происходил из «древнего морского народа карийцев». По поручению Дария I, царя Персии из династии Ахеменидов (правил 522–486 до н. э.), у которого он состоял на службе, мореход прошел на судах (519–516) по р. Инд и вдоль побережья Южной Аравии. Пересек «неприветливое море», известное сегодня как Красное, «опасное рифами и ветрами сильными», и добрался до места у входа в нынешний Суэцкий канал. На составленное им описание этого морского пути, «Перипл Скилака» (руководство по навигации), с содержавшимися в нем характеристиками гаваней и крупных портов Южной Аравии, в том числе Сухара и Маската, ссылались впоследствии Аристотель (385–322), ученик Платона, а также историк и географ Страбон (64/63 до н. э. – 23/24 н. э.).
Весомый вклад в общемировой свод сведений о прибрежных землях Юго-Восточной Аравии, часть которых принадлежала в то время Оману, внесла вошедшая во всемирную историю мореплаваний экспедиция Неарха (умер около 312 г. до н. э.), друга детства Александра Македонского и его флотоводца. Цель данной экспедиции, предпринятой по завершении похода Македонского в Индию, состояла в исследовании морского пути из Индии в Месопотамию. Плавание продолжалось с 21 сентября 325 г. по 22 января 324 г. до н. э. (флотилия Неарха проследовала через Аравийское море, Ормузский пролив и Персидский залив). Помощником Неарха во время этого похода был Онексикрит, лучший кормчий Александра Македонского. Он убеждал Неарха, сообщает древнегреческий историк Арриан, пристать к мысу (к полуострову Мусандам), обнаруженному ими слева от входа в залив, что «разделяет земли персов и арабов». Отмечал, что южнее него, «на земле арабской», как рассказывал ему их лоцман-индус, находился «великий рынок оманский» и «большое пристанище корабельное» (речь идет о Сухаре), где непременно следовало бы побывать, дабы узреть «богатый край мореходов». Но Неарх «воспротивился». Сказал, что послан был Александром для того, чтобы разведать побережье персов. Собрать сведения об обитателях тамошних, их обычаях и нравах, о гаванях морских и колодцах; и понять: «плодородна та земля, или бесплодна, обитаема или пустынна». И потому «мыс гористый и большой» (полуостров Мусандам), что у входа в «залив персов и арабов», приказал пройти, не останавливаясь, как не настаивал на том Онексикрит. Личностью, к слову, был он неординарной. Ученик древнегреческого философа Диогена (412–323 до н. э.), блестящий офицер флота и историк, Онексикрит сопровождал Александра Македонского во всех его азиатских походах. И если Неарх командовал всем греческим флотом, то Онексикрит являлся личным кормчим Македонского.
В отчете об этой экспедиции, снабженном различного рода комментариями астрономического, географического и этнографического характера, Неарх, по словам Арриана, кратко описал и сам «залив персов и арабов», где встречались «твари морские невероятной величины», и острова, в прибрежных водах которых местные жители вылавливали «драгоценный жемчуг в большом количестве». Упомянул он и о том (первым, кстати, из европейцев), что слышал во время похода о гаванях морских, глубоководных и удобных, в землях арабов, что ниже от пролива, и о рынках торговых тамошних, бойких и богатых.
Пройдя древним морским торговым путем из Индии в Двуречье (Месопотамию), Неарх всецело и решительно, по выражению Арриана, поддержал намерения Александра Македонского по «освоению Аравии». Выступил горячим сторонником идеи своего военачальника, первооткрывателя Востока, насчет того, чтобы основать в «землях благовоний, алоэ и амбры», в центрах морской торговли арабов Южной Аравии, греческую морскую базу, а вдоль «побережья арабов» заложить цепь сторожевых постов – для контроля над судоходством на морском торговом пути из Индии в Вавилон.
Знаменитый арабский историк, географ и путешественник-негоциант Абу-л-Хасан ‘Али ибн ал-Хусейн ал-Мас’уди (896–956) поведал в своих увлекательных сочинениях о торговых связях арабов Прибрежной Аравии, в первую очередь Адана (Адена) и ‘Умана (Омана), с царствами и народами Индии и Восточной Африки. «Ходил он в земли черных людей», как тогда говорили, на аравийских парусниках «торговцев из ‘Умана». И воочию убедился как в высоких профессиональных навыках мореходов тамошних, «арабов из ‘аздов», так и в мощи, и величии «царства ‘Уманского», распростершего власть свою на ряд городов-портов на побережье зинджей. Владельцы судов и негоцианты Южной Аравии, отмечает ал-Мас’уди, йеменцы и оманцы, именовали в то время все народы Восточной Африки зинджами, то есть людьми с темным цветом кожи, а воды вдоль восточноафриканского побережья – Морем зинджей. В Со-фале, замечает он, торговцы из Йемена и Омана закупали золото, слоновую кость и «другие сокровища». Из Занзибара везли рабов, а из Малинди, еще одного популярного среди них рынка в Восточной Африке, – железную руду. Доставляли ее в Индию и размещали там заказы на изготовление железа, из которого впоследствии йеменские и оманские оружейники ковали мечи, делали кольчуги и кинжалы.
Жители Южной Аравии, пишет ал-Мас’уди, особенно оманцы, были искусными корабелами и опытными мореходами. Суда свои строили не только в Омане, но и в Индии. Загружали их товарами индийскими, и с попутными ветрами возвращались в родные гавани и порты.
В своем знаменитом сочинении «Золотые копи и россыпи самоцветов» ал-Мас’уди рассказывает, что торговцы и владельцы судов из Омана везли в Багдад и Дамаск специи и самоцветы из Индии и с Цейлона, шкуры «красных леопардов» (из них мастерили седла), «панцири черепах» и «клыки слонов» (бивни) из Африки. И все эти «товары дорогие» шли в земли Халифата, по его словам, в «огромном количестве». На рынках самого же Омана и особенно соседнего с ним Адена широким спросом пользовалась ад-дурра (просо), которую завозили из владений зинджей (из Африки).
Из свода рассказов мореходов Южной Аравии, представленных в книге «Цепь историй» Абу Зайда Хасана ас-Сирафи (ум. 979), известного собирателя сказаний об арабских путешественниках и мореплавателях, следует, что оманцев, наведывавшихся в земли зинджей морем и торговывших с ними финиками, они называли «счастливыми людьми» из «царства финиковых деревьев». Финики и сладости, приготовленные из них, зинджи обожали, и потому «лакомства оманские» обменивали на товар свой с превеликим удовольствием.
Передвигаться по по морю ал-Кулзум (Красное море), повествует ас-Сирафи, было непросто – из-за множества коралловых рифов в нем. Но мореходы-южноаравийцы хорошо знали «карту рифов» и календарь «противных ветров», и хаживали туда безбоязненно.
Именитый арабский географ, или «землеописатель», как его величали арабы Южной Аравии, Шамсуддин [Шамс ад-Дин] Мухаммад ибн Ахмад ал-Мукаддаси (945–991), автор труда «Лучшее разделение для познания климатов», сообщает, что самыми известными в его время торговыми городами-портами Омана считались Сухар (Сохар) и Маскат. Первый из них он именует «сокровищницей Востока», «преддверием Китая», аравийским центром торговли китайским шелком и фарфором. О Маскате говорит как о «пристанище купцов», городе неповторимых по колориту рынков и «восхитительных окрестностей».
Практически также писал об Омане и почитаемый среди арабов Аравии персидский поэт и мыслитель Абу Мухаммад Муслих ад-Дин ибн ‘Абд Аллах Саади Ширази (1210–1291). О Сухаре (Соха-ре), одном из древнейших городов Омана, отзывался как о «месте сосредоточения богатств и сладостей жизни», а о Маскате – как о «граде мореходов и корабелов».
Крупным центром кораблестроения прошлого характеризовал Древний Оман и автор «Перипла Эритрейского моря».
Оставил воспоминания об Омане и ряде других мест в Прибрежной Аравии бывавший там (1272) великий венецианский путешественник Марко Поло (ок. 1254–1324). В своей широко разошедшейся по миру «Книге о разнообразии мира» он упоминает, в частности, о Зафаре и Калхате. Называет их одними из самых знатных городов Южной Аравии того времени. О древнем Зафаре пишет как о «городе большом и красивом». Ежедневно приходило и бросало якорь в «пристанище зафарском», сказывает он, «кораблей купеческих множество, отовсюду и с товарами разными». Вывозили же купцы на судах своих из земель Зафара, где «ладану много», благовония аравийские. «Бойкой стоянкой для судов» по пути из Индии в Персидский залив выступал, по его словам, древний Калхат. Славился он гаванью удобной и портом отменным, откуда «специи и другие товары индийские» шли в города и деревни, располагавшиеся вдали от побережья. Везли из Калхата в Индию, рассказывает он, лошадей чистой арабской породы. И от товара того имели купцы «прибыль большую», и «состояния огромные» делали, ибо продавали они там «коня хорошего за 100 серебряных монет и дороже»[1 - See: The Travels of Marco Polo, trans. by William Marsden, London 1946, p. 63-69, 404-407.].
Город этот, именитый некогда и богатый, говорится в сводах «аравийской старины», пришел в упадок из-за сильного землетрясения, и больше не поднялся.
Повествуя о сборе ладана в землях Южной Аравии, в том числе и в нынешнем оманском Дофаре, Марко Поло отмечает, что «деревья ладаноносные» по размеру небольшие – с «маленькие елки». Что надрезали их ножом, «во многих местах», и что через надрезы эти и проступала наружу камедь благовонная. Собранные жителями тех мест и доставленные на рынки благовония аравийские, сообщает Марко Поло, расходились оттуда, с караванами торговыми и судами купеческими, по всему белу свету, и приносили правителю тамошнему «доход большой».
Обратил внимание Марко Поло и на обилие рыбы в том крае. Большую рыбу местные жители разрезали на куски, сушили и ели, «как сухари». Мелкую же сушили, толкли в ступах и добавляли в корм скоту, а также удобряли ею сады и огороды[2 - Книга Марко Поло. Перевод И. П. Минаева. М., 1995. С. 184, 200-202, 209, 210, 263; Харт Генри. Венецианец Марко Поло. М., 1999. С. 109-113, 164-169; Марко Поло. Книга о разнообразии мира. www.vostlit.info/Texts. Восточная литература. Авторы и источники на букву «П».].
Ведя речь о торговле края, упомянул Марко Поло и о вывозимой оттуда амбре (продукт внутренней секреции кашалотов), широко применявшейся в прошлом в странах Арабского Востока в медицинских целях и в парфюмерии. С помощью амбры «мастера ароматов» придавали духам «стойкость», как тогда говорили.
Посетил Марко Поло и легендарный Старый Ормуз (континентальный, на персидском побережье), один из центров мировой коммерции прошлого, «большой и славный город у моря». К сведению читателя, на протяжении более 240 лет (с 1261 по 1507 гг.) Ормуз (сначала континентальный, а потом островной) владел и некоторыми землями в Омане, в том числе портами Калхат и Сухар (Сохар), которые активно использовал в торговле с Индией и народами бассейна Персидского залива. Поскольку жара в тех местах стояла «сильная, невтерпеж», свидетельствует Марко Поло, то и обиталища свои люд тамошний строил со «сквозняками» (ветряными башнями-ловушками на крышах домов), и так охлаждал их[3 - Марко Поло. Книга о разнообразии мира. Перевод И. П. Минаева. Вестник Европы, 1887. № 11. Книга третья. Глава СХС и СХСVII (Ормуз) CXCV (Зафар); Харт, Генри. Указ. соч. С. 112, 113, 164, 165, 169.].
Не обошел вниманием земли Омана в своем знаменитом географическом сочинении «Таквим ал-булдан» («Упорядочение стран») и именитый сирийский принц Абу-л-Фида’ (1273–1331), известный арабский историк и географ. Страна Оман, рассказывает он, обжитая ‘аздами, богата финиковыми пальмами и другими фруктовыми деревьями, рыбой и животными. Есть там красивый город Маскат «с гаванью, в которой кишмя кишат суда из Синда [Южного Пакистана] и Хинда [Индии], Сина [Китая] и страны Занджав [Африки]». Много на рынках тамошних купцов иноземных и торговых лавок богатых; есть среди них и такие, полы в которых устланы листами из бронзы[4 - Географическое описание Аравии. Из глав «Географии» (Таквим аль-больдана) Абульфеды. Казань, 1891. С. 60.].
Поведал Абу-л-Фида’ и о сокотрийском алоэ, пользовавшимся у заморских торговцев «повышенным спросом». Повествуя о Сокотре, упомянул о его «чудесном источнике» пресной воды, к которому непременно наведывались все посещавшие остров тот мореходы. И все потому, что вода из него, как гласило одно из поверий арабов Южной Аравии, «увеличива ум человека» и «разум его крепила»[5 - Абу-л-Фида. Книга упорядочения стран. www.vostlit.info/Texts. Восточная литература. Авторы и источники на букву «А». Публикация 2002 г. Текст.].
Интересные воспоминания о древних землях Омана, в том числе о Дофаре, одной из обителей ‘адитов, «арабов первородных» или «арабов утерянных» (‘араб ал-ба’ида), как о них говорится в преданиях арабов Аравии, принадлежат перу великого арабского путешественника и географа Ибн Баттуты (1304–1377).
Об Омане он отзывается как о крае пальмовых рощ и садов, красивых мечетей и многолюдных рынков.
Оставив Мурса Хасик (мыс и район Дофара), сообщает Ибн Баттута, их судно через 4 дня бросило якорь у Джабаль Кума’н, что посредине моря. Там, на вершине горы, проживал святой старец-отшельник. Поднявшись на ту гору, они увидели рядом с уединенным жилищем старца цистерну с дождевой водой. Самого его обнаружили спящим. Разбудили и поприветствовали. Завели с ним разговор. Слушал он их внимательно. Молчал, и только покачивал головой в ответ. Пищу, принесенную для него с судна, взять отказался. Когда попросили благословить их, то он зашевелил губами и что-то произнес. Но так тихо, что сказанное им не расслышал никто. Одет старец был в изорванную в клочья одежду. Голову его укрывал от солнца войлочный колпак греческого образца, неизвестно как к нему попавший. Ни кожуха для воды, ни посоха, ни сандалий он не имел.
Остаток дня и ночь, рассказывает Ибн Баттута, они провели у подножья той горы. Дважды за это время вместе со старцем, обладавшим, как оказалось, красивым и звучным голосом, помолились. Прочтя последнюю молитву, он знаком дал им знать, что хотел бы остаться один. И, попрощавшись с ним, пишет Ибн Баттута, они удалились.
Отойдя от него на какое-то расстояние, Ибн Баттута решил все же вернуться и задать старцу несколько интересовавших его вопросов. Приблизившись к тому месту, где они оставили отшельника, почувствовал, по его словам, что неожиданно теряет к тому охоту. Более того, что его одолевает страх. И, развернувшись и не оглядываясь, догнал своих компаньонов, и вместе с ними спешно проследовал прочь, выполняяя просьбу старца-отшельника оставить его наедине с Богом.
Взойдя на борт судна, повествует Ибн Баттута, они продолжили путь. И через два дня подошли к группе небольших необитаемых островков. Мореходы называли то место Обителью птиц (речь, судя по всему, идет об островах Джазаир Дайманийат, месте остановки перелетных птиц и откладывания яиц морскими черепахами). Бросили якорь и высадились. Птиц там, действительно, оказалось множество. Матросы тут же изловили с десяток пернатых. Забили их, не спустив, однако, как должно мусульманам, кровь. Ощипали, сварили в котле на разожженном ими костре и съели. Так же поступили и с собранными ими яйцами в гнездах этих птиц. Отведал того мяса, как следует из повествования путешественника, и находившийся на их судне один торговец, родом с острова Масира, но проживавший в то время в Зафаре. Стыдясь им содеянного, он потом говорил Ибн Баттуте, что и подумать не мог, что кровь у птиц матросы не спустили. Чувствовал себя торговец после этого разговора, судя по всему, настолько неловко, замечает Ибн Баттута, что ни разу после этого даже не подсел к нему, хотя он и приглашал его поговорить с ним и поведать ему о торговле края.
Сам же Ибн Баттута, с его слов, питался во время пути сначала тем, что прихватил с собой, – лепешками с маслом. Когда же припасы закончились, то перешел на рыбу с финиками. Чаще всего моряки предлагали им поесть на судне шир махи, как называли этот сорт рыбы персы, то есть лев-рыбу. Слово «шир» по-персидски значит лев, поясняет он, а «махи» – рыба. Ловили ее матросы по утрам и вечерам. Разрезали на большие куски, варили или поджаривали. Ели сами и предлагали каждому, кто был на судне.
На полпути к острову Масира, пишет путешественник, они попали в дикий шторм, свирепствовавший до рассвета и, чуть было, не потопивший их судно. Передвигался на нем в Оман и один пилигрим-индус. Звали его Хайдар. Другие находившиеся на корабле мусульмане-индусы почтительно именовали его муланой, то есть человеком, знавшим наизусть Коран. Был он к тому же еще и известным в своих краях каллиграфом, красиво воспроизводившим на бумаге «стихи» (айаты) из Корана. Похоже, замечает Ибн Бат-тута, индус этот никогда прежде не видовал такой морской стихии. И, накрыв голову плащом, безостановочно читал молитвы. После того как ураган стих и море успокоилось, Ибн Баттута поинтересовался, о чем он думал, какие мысли обуревали его. Когда море неистовствовало, ответил Хайдар, меня охватил ужас, и я закрыл глаза. По прошествии какого-то времени открыл их, чтобы узреть, не пришли ли по мою душу те ангелы, которые собирают души усопших. Не приметив их, сказал про себя: «Слава богу! Если бы судну суждено было пойти на дно, то они бы непремено явились. И потому опять закрыл глаза, и продолжил читать молитвы. И так еще много и много раз, пока Господь не услышал обращенной к нему мольбы о спасении и не отвратил угрозу со стороны моря и от их корабля, и от людей на нем.
Прямо напротив их судна, повествует Ибн Баттута, находилось еще одно. Но вот оно затонуло. Не спасся никто, кроме одного правоверного мусульманина. Ему удалось добраться до берега вплавь, с именем Господа на устах.
Следующим местом, где они встали на якорь, рассказывает Ибн Баттута, был остров Масира. Там проживал владелец их бума, океанского аравийского парусника. Рыбы на острове том имелось в достатке, а вот все другие продукты завозили с Оманского побережья, из Эль-Батины.
Покинув Масиру, проведя в пути день и ночь, сообщает Ибн Баттута, они пришли в «гавань большого города под названием Сур». Оттуда хорошо просматривался лежавший за ним древний город Калхат, о котором он много слышал от торговцев, арабов и индусов. Все они отзывались о граде том, как о месте «бойких и многолюдных рынков», и одной из красивейших в мире мечетей.
Ибн Баттута захотел непременно посетить Калхат. Но их судно, после стоянки в Суре, планировало пробыть там не больше суток. И потому он решил отправиться туда по суше, не дожидаясь отхода корабля из Сура. Путь в Калхат, говорит путешественник, оказался далеко не таким легким и близким, как он себе представлял, всматриваясь в его очертания из Сура. Ко всему прочему, постоянно приходилось быть начеку. И все потому, что нанятый им проводник, как понял Ибн Баттута, положил глаз на его вещи, и задался мыслью прибрать их к рукам. Всякий раз, когда провожатый во время ночлега под открытым небом начинал ворочаться, то путешественник, по его словам, ясно давал ему знать, что не спит.
И вот, наконец, перед его взором предстал Калхат. Стражник у въезных ворот, поинтересовавшись, кто он и зачем пожаловал, заявил, что Ибн Баттуте надлежит проследовать вместе с ним к губернатору города, дабы лично поведать ему о том, что привело его в Калхат, и куда он держат путь. Человеком, сообщает Ибн Баттута, губернатор оказался обходительным и любознательным. Заинтересовавшись беседой с ним, пригласил к себе в гости. И никак не хотел отпускать. Ибн Баттута прожил в его доме шесть дней. Жара в Калхате стояла невыносимая; и он, по его выражению, изрядно подустал, и едва держался на ногах.
Познакомившись с городом, Ибн Баттута, судя по всему, был сильно впечатлен всем тем, что увидел там. Особенно той мечетью, о которой так много слышал, мечетью с гробницей легендарной Биби Марйам, дочери правителя Ормуза Бахи ад-Дина Айаза. Возведенная на возвышенности и смотрящая изящным фасадом на море и гавань, она притягивала к себе взоры всех, без исключения, прибывавших в город мореходов, торговцев и путешественников. Стены ее, покрытые красивыми изразцами с изображениями животных и растений, изящный михраб, указывающий направление на Мекку, резные входные двери и потолок, действительно, делали мечеть эту одним из красивейших творений человека, говорит путешественник.
Находясь в Калхате, повествует Ибн Баттута, он ел там такую вкусную рыбу, какой прежде ему вкушать не доводилась, ни в одной другой стране мира. Подавали ее к столу с рисом. Завозили его из Индии. Оттуда же поступали и многие другие продукты. Ели оманцы исключительно руками, и торговцы, и шейхи, и простой люд.
Население Калхата, отмечает Ибн Баттута, составляли в основном торговцы. Язык жителей города, хотя и являлись они арабами, назвать чистым арабским можно было едва ли. Чувствовалось влияние персов. Каждое предложение, что интересно, рассказывает он, калхатцы «превращали в вопрос», добавляя в конце слово «ля» («нет»). Говорили, к примеру: «Вы ели сегодня, нет?»; «Вы ходили на рынок, нет?»; «Вы делали то-то и то-то, нет?». Большинство горожан и жителей сел в окрестностях Калхата, делает интересное замечание путешественник, являлись хариджитами (самая ранняя в исламе религиозно-политическая группировка, образовавшаяся в ходе борьбы за власть в Халифате между ‘Али и Му’авиййей). Однако открыто следовать их догмату не могли, поскольку находились под властью короля Ормуза, Султана Кутб ад-Дина, суннита.
Упомянул Ибн Баттута и о располагавшейся в окрестностях Калхата живописной деревушке Тайба, «с журчащими ручьми и цветущими садами». Оттуда, сообщает он, в Калхат поставляли фрукты, а на Ормуз – плоды «растения эль-муррувари». Смысл этого, укрепившегося за ними персидского названия, – «драгоценные», что говорит о том, настолько нравились они персам.
После Калхата, как следует из заметок Ибн Баттуты, он в течение семи дней добирался до Низвы, города, что во Внутреннем Омане, лежащего у подножья гор и окруженного фруктовыми садами и рощами финиковых пальм. В Низве, пишет он, которую арабы Омана именуют порой Назвой, – богатые рынки и красивые мечети, величественные и тщательно прибранные. Люди, проживающие там, – отважные и смелые; племена – воинственные, и потому, то и дело, схлестываются друг с другом. Арабы тамошние принадлежат к секте ибадитов. Когда имам их произносит в мечети хутбу (проповедь), то молится в ней только за «праведных» халифов Абу Бакра и ‘Умара, и ни словом не упоминает двух других – ‘Усмана и ‘Али (в пятницу, к сведению читателя, хутба предшествует молитве, а в другие дни – следует за ней). Если же в проповеди и ссылается на те или иные поступки или слова халифа ‘Али, то имени его не произносит, а называет Человеком. Говорит, к примеру: «Человек сказал то-то и то-то».
Женщины-оманки, жены и наложницы в гаремах, рассказывает Ибн Баттута, – «большие интриганки». Мужчины к проявлению женщинами ревности по отношению к ним абсолютно безразличны, и к интригам, что они плетут в гаремах, относятся спокойно.
Есть в Омане, пишет Ибн Баттута, и другие именитые города, помимо названных им, о которых он много слышал во время его путешествия по этой стране, а именно: Изки, Сухар (Сохар) и Эль-Курйат, Кальба и Хор Факкан (в наши дни два последних из них принадлежат ОАЭ).
Правителя земель ‘Умана (Омана), значительная часть которых, по словам Ибн Баттуты, «зависила в то время от Ормуза», он характеризует, как человека разумного. Сообщает, что происходил владыка Омана, имам Абу Мухаммад ибн Набхан, из колена племени ал-‘азд ибн ал-гаус. Слыл властелином справедливым и отзывчивым. Ежедневно усаживался у входных ворот во двор своего дома для встреч с населением, горожанами и бедуинами. Внимательно выслушивал их жалобы и просьбы, и, если мог, то непременно помогал им. Никому не запрещалось являться на эти встречи, ни арабам-оманцам, ни чужеземцам. И потому о том, что происходило во владениях его, узнавал он быстро. Не было у него, сказывает путешественник, ни управляющего двором, ни камергера. Но вот писарь и визирь, люди знающие и образованные, имелись. Гостей он принимал и чествовал в соответствии с традициями и обычаями предков. Угощал, как должно владыке, и одаривал щедро – «в соответствии со статусом гостя»[6 - Colonel S. B. Miles. The Countries and the tribes of the Persian Gulf, London, 1919, vol. II, p. 476-484; https://dl.wdl.org/17107/serice/1707.pdf].
Династия Набхани, о которой мы еще обстоятельно информируем читателя в этой книге, правила Оманом 460 лет (с 1164 по 1624 гг.).
‘Абд ар-Рашид Ибн Салих ибн Нури ал-Бакуви, знаменитый арабский географ второй половины XIV – начала XV, родившийся, к слову в Баку, писал в своем увлекательном сочинении, «Книге о “памятниках” и чудесах царя могучего», что Оман, раскинувшийся на морском побережье, восточнее Йемена, почитался у народов Аравии землей мореходов и торговцев. Ходили они оттуда за товарами и в страну ал-Хинд (Индия), и на Сарандиб (Цейлон), и к народам моря ал-Кулзум (Красное море), и в земли зинджей (Африка). Из Суфалы (город на юге Мозамбика), одного из центров троговли зинджей, везли золото и рабов, а из страны Хабаш – бивни слонов, которые называли «белой костью»; «черной костью» именовали африканских рабов.
Особо славился Оман, отмечает ал-Бакуви, отзывчивостью и гостеприимством его жителей. Потому-то Пророк Мухаммад и наставлял первых своих последователей, подвергавшихся жестоким гонениям со стороны язычников, чтобы те из них, кому трудно будет добыть средства к жизни, шли в Оман[7 - Абд ар-Рашид ал-Бакуви. Книга о памятниках и чудеса царя могучего. Первый климат. Глава 34. Оман. www.vostlit.info/Texts.].
О вездесущих торговцах и талантливых мореходах из Омана, «владельцах судов из ‘аздов», упоминал в своих путевых заметках и итальянский путешественник Пьетро делла Валле (1586–1652). Из Маската, понравившегося ему своими рынками и фортами, он планировал попасть в Йемен, чтобы воочию познакомиться, как говорил, с великим письменным и архитектурным наследием химйаритов. Следует, думается, сказать и о том, что бывал он и в землях других ушедших в легенды крупных мегаполисов Древнего мира, тесно общавшихся с землями Омана, – в Вавилоне, Ниневии и Уре. Собрал там и вывез на родину богатую коллекцию клинописных табличек, с текстами об их торговых сношениях с Маганом, как именовали Оман жители тех мест.
Яркие и интересные заметки об Омане вообще и Маскате в частности оставили англичане. Так, Джон Фрайер (ок. 1650–1733), путешественник и писатель, посещавший Маскат в марте 1676 г., был впечатлен красивыми многоэтажными домами этого города. В Маскате, по его словам, проживали многочисленные коммуны торговцев. Самыми деятельными из них, «главенствовавшими на местном рынке», выступали крепко спаянные торговые сообщества арабов, евреев и индусов-банйанов [8 - John Fryer, A New Account of East India and Persia, London, 1919, vol. II, p. 155, 156.].
Известно, что после изучения медицины в Кембриджском университете Джон Фрайер отправился в Индию, где состоял на службе в Ост-Индской компании, занимал должность врача-хирурга. С торговыми экспедициями компании побывал в землях Персии и Прибрежной Аравии.
Капитан Эдвард Сэй, судно которого потерпело крушение у острова Масира (вторая половина XVII века), долго прожил с оманцами. Много путешествовал по стране. И ни разу при этом, как вспоминал впоследствии, не был ограблен. Познакомился с обычаями и традициями, жизнью и бытом населения Омана, кочевников и горожан. Его перу принадлежат интересные зарисовки о дозорно-сторожевых башнях и крепостях Омана, замках и фортах, рынках и судостроительных верфях. Дерево для сооружения судов (доу, бугал и самбук), рассказывает он, завозили в Оман из Индии. Для мачт, киля и обшивки использовали малабарский тик, а вот шпангоуты изготавливали из местной акации. Корпус пропитывали акульим жиром[9 - John Ovington, A Voyage to Surat in the Year 1689, Oxford, 1929, p. 251.].
Из воспоминаний капитана Александра Гамильтона, посещавшего Маскат в 1715 г., следует, что, гуляя вечером по тесным улочкам города, он повстречался с самим правителем Омана, которого сопровождала многочисленная охрана, вооруженная ханджарами (кривыми национальными кинжалами) и мечами. Дабы пропустить их, он прижался спиной к стене. И тогда, неожиданно для путешественника, владыка Омана подал знак гвардейцам посторониться и не препятствовать проходу гостя-иноземца, что те тотчас же и исполнили. Затем, повернувшись к Гамильтону, взглядом и поворотом головы дал знать, что он может следовать дальше, уступив, по сути, ему дорогу. Из сказанного явствует, замечает Гамильтон, как маскатцы относятся к чужестранцам – приветливо и уважительно.
Сполна ощутил на себе Гамильтон, побывавший также в Дофаре, на островах Куриа Муриа и Масира, на мысе Ра’с-эль-Хадд и в древнем городе Карйате, все «прелести» аравийского лета – страшную жару и нестерпимую духоту. Видел, находясь в Маскате, как местные жители жарили рыбу на раскаленных сонцем камнях[10 - Alexander Hamilton, A New Account of East Indies, 2 vols, London, 1930, vol. I, p. 45.].
О нестерпимо знойном воздухе в Маскате писал в своих заметках об Омане и бывавший там в 1716 г. капитан Генри Корнуолл. Отмечал наличие множества морепродуктов на местном рыбном рынке. Рассказывал и о случавшихся там, порой, плутовстве и мошенничестве со стороны торговцев, и рекомендовал быть начеку[11 - Henry Cornwall, Observations upon Several Voyages to India out and Home, London, 1720, p. 42.].
В 1765 г. Маскат посетил великий исследователь-портретист Аравии Карстен Нибур (1723–1815), немецкий ученый, состоявший на датской службе. Побывал он также в Хиджазе, Йемене и на Бахрейне. Повествуя в своем увлекательном сочинении «Описание Аравии» о сильных и слабых сторонах характера аравийцев, он упомянул, в частности, о присущих им, как сам в том убедился, гостеприимстве и тяге к знаниям, о готовности «познавать и учиться». Арабы Аравии, говорил он, не стыдились научиться у европейцев чему-нибудь полезному. Проявляли живой интерес ко всему новому. К иностранцам, или к представителям народов «чужих земель» в их речи, с «миром путешествовавших» по городам и весям Аравии, относились подчеркнуто уважительно.
Шейхов аравийских племен, будь то в Йемене или в Омане, или еще где-нибудь, Нибур величал «истинными хозяевами» своих мест обитания (даир). Владения их, сказывал он, были закрыты только для тех, кто «являлся к ним с дурными намерениями». Тех же, кто приходил с миром, чтобы торговать или «делиться знаниями жизни и ремесел», они привечали и принимали сердечно.
«Описание Аравии» – это увлекательный рассказ об Аравии кофейной и Аравии корабельной, о землях благовоний и жемчуга. Это – познавательное историко-этнографическое путешествие в йеменские Моху и Бейт-эль-Факих, некогда кофейные центры мира; в оманские Сур и Сухар с их крупными судостроительными верфями. Это – хождения с купцами на Бахрейн, «известный повсюду в мире своим жемчужным промыслом»; и, конечно же, в Маскат, откуда «в обилии» шли на вывоз финики, и где рыбы в прибрежных водах было «видимо-невидимо»[12 - Сенченко И. П. Аравийский полуостров: «колыбель арабов». СПб, 2014. С. 47-54.].
Возвращаясь к разговору об известных англичанах-портретистах Омана, следует познакомить читателя и с Авраамом Парсонсом, посещавшим Оман в 1775 г., по пути из Бушира в Бомбей, и ярко описавшим его. Маскат с красивой гаванью и «портом удобным» он называл крупным центром торговли в землях Южной Аравии, где видел «много товаров и купцов заморских». Сказывал, что все суда английские, шедшие с товарами из Индии в Басру, непременно останавливались в Маскате, где скапливалось «огромное количество товаров». Мест для их хранения в порту не хватало, и товары складывали прямо на улицах, примыкавших к порту. Ночью и днем они оставались без присмотра, но случаев хищения и краж не наблюдалось. Когда он знакомился с Маскатом, вспоминал Парсонс, а было это летом, в августе месяце, то жара там стояла страшная, и люди за продуктами ходили на рынки только по вечерам[13 - Parsons, Abraham, Travels in Asia, London, 1808, p. 207, 208.].
Что касается «аравийской саги» Британской империи и ее деятельности конкретно в Омане, то ярко и интересно она отражена в работах сэра Джона Малкольма (1769–1833), шотландца, офицера английских колониальных войск в Индии, дипломата и разработчика британской политики в Южной Аравии и в Персидском заливе. Этот человек, к разговору о котором мы еще вернемся, справедливо рассматривается исследователями прошлого «Острова арабов» одной из наиболее заметных, после португальца д’Албукерки, фигур, когда-либо появлявшихся на авансцене истории колониализма в данном районе мира[14 - Kaye J. W. The Life and Correspondence of Sir John Malcolm, London, 1865, vol. I, p. 433-435, 438.].
В январе 1800 г. Джон Малкольм во главе специальной миссии прибыл в Бендер- Бушир (Персия). В течение четырех месяцев малкольмовцы, как они фигурируют в донесениях российских дипломатов, трудились, не покладая рук. Обстоятельно исследовали не только побережье Персии и принадлежавшие ей острова, но и некоторые районы в Южной Аравии, в том числе Маскат, а также некоторые порты в землях Аш-Шамал (нынешние ОАЭ), в частности Кальбу, Хор Факкан и Ра’с-эль-Хайму. Деньги, потраченные миссией Малкольма на вербовку агентов и подкуп шейхов, были впечатляющими, сообщают историки. И английское правительство долго потом не могло забыть о «восточной расточительности» Малкольма. При всяком удобном случае Лондон напоминал ему о крупных финансовых средствах, «утекших из казны в Персию и Аравию», и о необходимости их восполнения – путем увеличения «портфеля колониальных приобретений» в зоне Персидского залива.
Во время пребывания миссии в Персии Малкольма наведался и в Маскат. Поднес владыке Омана богатые подарки и добился пролонгации чрезвычайно важных для Лондона англо-оманских договоренностей от 1798 г., не позволявших имаму вступать в какие бы то ни было контакты с Голландией и Францией, главными в то время соперниками Англии в зоне Персидского залива. Громкие заявления о «вечной дружбе», сделанные им во время встреч с имамом, оказались всего лишь дипломатическими реверансами в сторону Омана. Подтверждением тому – инициатива, с которой он выступил практически сразу же после этого, призывав английское правительство «подвинуть Маскат», и как можно скоро, от прямой торговли с Индией[15 - Sultan Muhammad Al-Qasimi. The Myth of the Arab Piracy in the Gulf, London, 1986, p. 39.].
В 1816 г. Оман посетили два именитых англичанина – Уильям Худ (в ноябре) и Джеймс Силлк Букингем (декабрь). Последний из них, Букингем (1786–1855), был не только знаменитым путешественником, как первый, но и видным журналистом, писателем и общественным деятелем, членом парламента. В 1818 г. он основал популярный среди англичан журнал – «Culcutta Journal», принесший ему широкую известность. В 1823 г. его журнал опубликовал ряд острых критических статей по адресу Английской Ост-Индской компании, долгое время выступавшей проводником британской политики в зоне Персидского залива. Реакция английских колониальных властей в Индии на эти статьи, жесткая и даже озлобленная, как о ней отзывался Букингем, вынудила его покинуть Индию и возвратиться в Англию.
В своих заметках об Аравии он рассказал о крупнейшем в то время на полуострове невольничьем рынке в Маскате. Поведал о том, что «живой товар», то есть невольников-африканцев, торговцы оманские перевозили в трюмах большегрузных океанских парусников (доу), человек по триста.
Упомянул, как и многие другие путешественники, и о вывозе в Индию из Омана, Кувейта и Басры лошадей чистой арабской породы. Лошади в Индии, отмечал путешественник, и в первую очередь у расквартированной там английской армии, пользовались повышенным спросом. Доставляли их в Бомбей, Мадрас и Калькутту на специально оборудованных судах, по 80–100 голов на каждом. В Бомбее продавали половину ввозимых в Индию лошадей, другую половину – в Калькутте и Мадрасе. Чистая прибыль торговца составляла не менее 100 рупий с лошади[16 - Сенченко И. П. Кувейт. Мозаика времен. СПб, 2017. С. 571, 574.].
Что касается Уильяма Худа, то из его книги «Вояж в Персидский залив и путешествие из Индии в Англию» следует, что прибыл он в Маскат 12 ноября 1816 года. Передвигался на арабском судне (покинуло Бомбей 26 октября 1816 г.) вместе с 90 другими пассажирами: персами и арабами, турками и евреями, торговцами и пилигримами. При входе в Маскатскую бухту видел, как ее покидала отправлявшаяся в Бомбей, как ему сказали, оманская торговая флотилия, состоявшая из 25 судов, в сопровождении фрегата с 40 орудиями. В самой бухте стояли два больших английских судна и 30–40 местных парусников, находившихся под погрузкой и разгрузкой товаров: фиников, соли, риса и других. На берег его доставила небольшая лодка с гребцами-рабами из Африки. У таможни на берегу, где он высадился, а также на улочках, шедших к рынкам, и на самих рынках толпились люди – горожане, кочевники и рабы. Среди них выделялись торговцы-индусы, стражники-белуджи и лоточники-евреи. Все попадавшие ему на глаза мужчины-оманцы и белуджи были вооружены; арабы – кинжалами, мушкетами с фитильными замками и копьями, а белуджи – ханджарами и двуручными мечами. И при этом – ни грубости, ни хамства, ни неучтивости, ни оскорблений.
В окрестностях города трудились рабы. Вот они-то, замечает У. Худ, дерзили и хамили прохожим, и даже, случалось, обирали невооруженных странников, оказывавшихся за чертой города, тех же любознательных торговцев и путешественников.
О маскатцах-ибадитах У. Худ отзывается как о людях прямолинейных и откровенных, честных и толерантных по отношению к представителям других вероисповеданий и рас.
Побывал У. Худ и на маскатском рынке невольников, где три раза в неделю устраивали торги рабов. Покупая их, осматривали с пристрастием, с головы до ног, особенно невольниц для утех.
Маскат У. Худ описывает как крупный торговый центр Омана, откуда торговцы везли финики, кофе, серу, лошадей и верблюдов. В городе, по его оценке, проживало около 30 000 чел., а вместе с четырьмя прилегавшими к Маскату селами численность тамошнего населения составляла около 47 000 человек.
Во время нахождения в Маскате У. Худ повстречался с правителем, сеййидом Са’идом ибн Султаном. Принимал он его вместе с другими просителями, на открытой веранде дворца, в окружении писарей-секретарей, толмачей и слуг-рабов.
По тому как владыка Омана поздаровался с ним, поднявшись со своего кресла, и по заданным ему вопросам, говорит У. Худ, было видно, что о каждом, явившемся на аудиенцию, ему доложили.
Сеййид Са’ид, отмечает У. Худ, владел крупным морским флотом, насчитывавшим до 35 судов. Войско его состояло в основном из наемников-белуджей; и в случае необходимости он мог выставить 7000 воинов под седлом[17 - William Heude, Voyage up the Persian Gulf and a journey over land from India to England in 1817, London, 1819, p. 19-34.].
В 1817 г. в Омане побывал английский путешественник Джон Джонсон. Делясь впечатлениями о Маскате, писал, что жара там летом стояла такая, что жители покидали город и перебирались в окрестности, поближе к пальмовым рощам, где разбивали шатры и проводили в них лето, коротая время по вечерам за дружеской беседой с чашкой кофе. Даже правитель Омана, замечает он, и тот оставлял столицу, и переселялся в Барку.
Поведал Джон Джонсон и о жизни рабов в Омане. Завозили их туда работорговцы, и довольно долго, надо сказать, на судах под француским флагом, дабы избежать задержания сторожевыми кораблями англичан. За разрешения на право пользования французским флагом, которые они получали во французском консульстве в Омане, либо же в Джибути, подвластном тогда Франци, платили ежегодные сборы.
В 1820–1829 гг. Бомбейское морское ведомство организовало несколько исследовательских экспедиций в Персидский залив. Был среди их участников-офицеров и лейтенант Уайтлок, неплохо, к слову, знавший арабский язык и рассказавший в своих воспоминаниях об арабах Оманского побережья. Отзывается о них как о людях гостеприимных и отважных, но в то же время – и как о лихих пиратах. Пишет, что совершали они морские набеги, дерзкие и грабительские, не только на торговые суда, но и на города, и села в прибрежных частях Аравии и Персии, Индии и Восточной Африки. Добычу, захваченную ими, включая, порой, и сами суда, дабы востребовать потом с торговцев выкуп за них, свозили и перегоняли в их «гнезда пиратские», свитые в гаванях и бухтах вдоль побережья от Ра’с-эль-Хаймы до Абу-Даби. Потому-то и именовалась земля та среди мореходов и торговцев «обителью пиратской».
Жители тех мест, повествует лейтенант Уайтлок, особенно арабы Ра’с-эль-Хаймы, племена кавасим, издавна занимались морским разбоем и грабежом, и потому само слово «кавасим» стало у англичинан синонимом слова «пират».
К сведению читателя, разбойничья флотилия этого племенного союза, по словам упоминавшегося уже нами У. Худа, состояла из 60 больших и 900 малых парусных судов. Некоторые из них имели на вооружении до 40 орудий и экипаж в 300 матросов (численный состав всей флотилии доходил до 19 000 человек).
Интересные воспоминания о Маскате, Оманском побережье и об Ормузе первой половины XIX века оставил Джеймс Фрейзер (1738–1856). В начале 1821 г., находясь в Бомбее, он познакомился с доктором Эндрю Джуксом, назначенным вскоре главой миссии Ост-Индской компании для проведения коммерческих переговоров в Персии. Он-то и предложил Джеймсу войти в состав этой миссии. К тому времени Джеймс Фрейзер довольно долго уже пробыл в Индии, куда приехал из Шотландии (1813). Успел поработать и торговым представителем одной фирмы в Каликуте (Калькутте), и поучаствовать в научной экспедиции, организованной его братом, Уильямом Фрейзером, в целях поиска истоков рек Ганга и Джамны. Предложение, сделанное ему, Джеймс Фрейзер принял охотно.
Судно «Френсис Варден», на борту которого находилась миссия Ост-Индской компании, вышло из Бомбея 14 мая 1821 года. По пути в Персию побывало в нескольких портах Омана, в том числе в Маскате. О впечатлениях об этом городе Джеймс Фрейзер поведал в своем увлекателном сочинении «Описание путешествий в Хорасан в 1821 и 1822 гг.». К побережью Омана, сообщает он, судно подошло 5 июля 1821 г., и бросило якорь у мыса Ра’с-эль-Хадд (Мыс оконечности земли). Там располагался небольшой одноименный городок. Заложили его в целях защиты земель Омана от набегов со стороны моря.
8 июля их шхуна вошла в живописную бухту, на берегу которой красовался древний город Маскат. Самым большим зданием в нем был стоявший у воды дворец правителя Омана. На северо-западной стороне города, на скале, возвышался форт с несколькими сторожевыми башнями, соединенными между собой высокой оборонительной стеной с 2–3 батареями орудий на ней. Напротив этого форта располагался еще один. Первый из них назывался Великолепный (Джалали), а второй – Превосходный (Камали [речь идет о форте Мирани]). Скалы, свисавшие над бухтой, рассказывает Дж. Фрейзер, венчали небольшие, но довольно мощные фортификационные сооружения со сторожевыми башнями. Население города насчитывало 10-12 тыс. человек, в том числе около 1 тысячи индусов, выходцев из Катча и Гуджарата[18 - Frazer, James B., Narrative of a Journey into Khorasan in the Years 1821 and 1822, London, 1825, p. 67.]. Улочки Маската «кишмя кишели рабами», рослыми, как на подбор, и крепко сложенными.
Ведя речь о местных женщинах, Дж. Фрейзер отмечает, что сказать что-либо конкретно об их внешности он не может, так как с головы до ног их «укрывали длинные черные покрывала, служившие им и мантией, и паранджой одновременно». Походили они на «монахинь, покинувших свои кельи».
Повествуя о проживавшей в Маскате общине индусов, Дж. Фрейзер говорит, что, учитывая ее весомые роль и место в торговле Омана с Индией, владыка Омана взял даже купцов-индусов под личную опеку и защиту. Им разрешалось свободно исполнять свои религиозные обряды и иметь собственные храмы, посвященные в том числе богине Кали Деви, убившей, как гласят легенды, шайтана. Службу, вместе с тем, надлежало проводить в них «без лишнего шума», как подчеркивалось в указе правителя. Двумя влиятельными артелями торговой общины индусов в Маскате Дж. Фрейзер называет ювелиров из клана джейнитов и ростовщиков из касты банйанов.
Центром коммерческой деятельности купцов-индусов на Оманском побережье считался тогда Матрах, небольшой, в описании Дж. Фрейзера, городок вблизи Маската. Там они держали торговые ряды, меняльные конторы, отделения «денежных домов» (ссудных контор) и ювелирные мастерские.
Маскат, замечает Дж. Фрейзер, – одно из самых «облюбованных мореходами» мест на всем Аравийском побережье. Здесь они пополняют запасы воды и продовольствия. В горных районах Омана – множество финиковых рощ, фруктовых садов и виноградников. Оттуда в Маскат регулярно подвозят свежие фрукты: виноград, белый и черный; персики и плоды манго, сладкие и сочные; гранаты и лимоны; и, конечно же, финики. Они в Омане – в изобилии, восклицает Фрейзер.
Маскат, продолжает он, богат рыбой. Сортов ее в прибрежных водах столько, что и не счесть. Есть устрицы, мелкие, правда, но вкусные. Рынки отменно снабжаются мясом. Коз в этой стране – бесчисленное множество. Коровы – двугорбые, молока дают много. Масло – в избытке, и разных сортов. Домашний скот в окрестностях городов, где пастбищ недостает, кормят сушеной рыбой, слегка приправленной истолченными в порошок финиковыми косточками. Много домашней птицы. Быстро портящиеся продукты – рыбу, мясо, фрукты и овощи – поставщики, имеющие на то специальные разрешения от городских властей, завозят на рынки Маската ежедневно. Сбывают оптом, владельцам лавок. Что не удается реализовать в течение дня, распродают по вечерам, по минимально низким, символическим, можно сказать, ценам; и только в специально отведенных для этого местах, за городской стеной[19 - Там же. С. 9, 10.].
Погода в Маскате, пишет Дж. Фрейзер, – несносно жаркая. Состоятельные маскатцы проводят это время года в горной деревушке Сардаб, а правитель Омана – в летней резиденции, милях в 50–60 к востоку от Маската.
