Диалог о Стене. Любимые песни гуннов

И произошел чрезвычайный, исключительный, почти невозможный случай. Двое совсем нерусских авторов получили у русских право громко говорить и быть услышанными.

Вопреки вспотевшим от нежности утверждениям руссиян, к «гениальности», «таланту» и тем более к деятельности «мыслителей времен и народов» это не имело отношения.

Попросту условия среды делали исход однозначным. Настолько, что общий сюжет рекомендован в качестве обязательного чтения в школах Русской Федерации. В культуре Запада, вроде бы такой падкой до всего нового, те же усилия «мыслителей» вызвали внимания не больше, чем сообщения о попытке сезонной миграции домашних кур. А какой-нибудь немытый гунн-кочевник из всё тех же полумертвых 190 non-Russians, глядя туда и отрезанный от возможности глядеть на что-то еще, должен был сказать в сердце своем, твою мать, так и у меня, по всему, тоже нет выбора, как стать руссиянином. При таких делах и материях…

Вроде бы со следствиями онанизма на своей этнической принадлежности ознакомлены все, о них обстоятельно изложено в хрониках последней мировой бойни. Потом приходят в действие механизмы Бессознательного, невнятно мыча чужими ртами о том, о чем говорить вслух нельзя, обстоятельно проходят монографии на одну тему «ах, как хорошо говорят нам два иудея» и «какие суки саботируют нам такое светлое будущее?».

И на фоне всего, всех тех «учеников», «людей будущего», кушающих со столов «летописцев», «следующих путем борьбы с Мирозданием», приоритетов и почвоведов – весь оглушительный масштаб руссиян с безмолвным призывом и расстегнутыми ширинками бесстыдно умоляя: «Рассказывайте, ребята, рассказывайте!» (немедленно подхваченным издателями).

«Прогрессор». Именно в таком виде. Так должен был называться тайный сотрудник, несущий «отсталым планетам» (именно в таком виде) свет Прогресса. Очень скоро становилось понятно, о каком именно прогрессе шла речь. Идея тотальной принудительной русификации, раздвинутой до масштабов звездных миров Вселенной, настолько понравилась руссиянам, что они буквально спятили от счастья. Тут же посвятив себя оной прогрессорской деятельности в домашних условиях, от торгующей пучками укропа неприоритетной бабушки, осмелившейся занять приоритетную ступеньку, до букв алфавита чужого языка. Большое Спасибо преследовало теперь авторов, как налогообложение. Распахнутые двумя иудеями новые горизонты открывали одну новую главу за другой. Общественная мысль бурлила. Теперь такое и только такое будущее предполагалось быть светлым. Отдельный сюжет посвящен тому, как в рамках той же деятельности предполагалось нести свет задыхавшейся в темноте животного невежества Европе (то есть не спутнику Юпитера, а натурально Западной Европе): с негромким мужеством. Лицо московской национальности, прибывающее с Миссией в Европу, утонувшей в сытости и во мраке не видящей, в какой стороне лежит свет истины, открыть который ей единственно лишь способно оно, лицо московской национальности. Попробуй предсказать масштаб успеха для сюжета в среде приоритетных.

То, что тотальная русификация звездных массивов Мироздания предполагалась быть именно принудительной, выводилось до такой степени откровенно, с кровью, в мясо зарубленными бестолковыми «неприоритетными» массами, что руссияне уже заранее потели.

О том, что все очень серьезно, можно было разглядеть по трагическому апломбу, с каким давалось решение сюжета. Разумеется, критике здесь места не предполагалось: русские аплодировали, и мешать им было нельзя. Интереснее всего, что со стороны авторов не было ни одного сообщения о сожалении или какой-либо тени раскаяния по поводу своего мыслительного процесса. Не нашлось даже обычного оправдания задним числом: «Ах, вы не так поняли».

Необходимости в искусстве изворачиваться не видел никто.

В фабуле об освоении космического пространства русских выровняли к богам.

И вновь вывели их в свою Миссию – по отношению к темным, невежественным, грубым, мелким и суетливым мирам.

Тираж немедленно занимает первые строчки всех хит-парадов нацфантастики на территории пней – в категории «самая любимая книга авторов».

Чтобы больше те строчки не покинуть никогда.

Должно ли вызывать удивление, что неприлично дрожать от возбуждения стал даже не умеющий читать рабочий контингент, не способный написать без ошибок двух слов?

Оба апостола были совершенно правы и угадали абсолютно точно: спрос на рынке именно на данный профиль услуг у пней настолько панически востребован, – “legitimately ravenous”9, говоря языком капитала, – что любое предложение будет встречено рукоплесканиями. Великий Полдень Ницше и его бессмертная притча о сверхчеловеке были глубоко переосмыслены, творчески воссозданы и стали… русскими. Два еврея даже не потрудились нигде ни одним словом упомянуть, с кого они содрали концепцию будущего.

Сняв с него же идею об учителе как архитекторе новых измерений, по каким-то причинам они также забыли где-либо об этом вспомнить. Озаглавлен труд обезоруживающе откровенно, как трудно быть господом богом или аллахом – что-то из той серии.

Но в казусе было и еще одно дно, и оно как раз и есть главный стержень сюжета. Идя по темным отсталым мирам со сталью аристократов на поясах, скрипя сапогами и брезгливо поджав губу, авторы выводили в них самих себя. Это они шагали патрициями, пока вселенная плебеев суетилась где-то там у их ног, это к ним бумага под их пером обращалась «бла-ародный», это они прочертили путь к темным отсталым звездным мирам, приоткрыв для них тайну полезности умывания по утрам, это они знали то, чего не знал больше никто, и это им с прервавшимся дыханием аплодировало все русское население, уверенное, что аплодирует себе. Власть над бумагой дает многое, чего нет.

Тысячи молодых людей были обмануты этой легкостью, с какой оба автора делали сюжет фантастики наглядно живым, и, завороженные, пытались прикоснуться трепетной ладонью к нарисованному миру; они тоже брали в руки карандаш, прятались от прочего пошлого мира за пачками еще нетронутой свежей бумаги, они все были теперь уверены, что нашли свое место в жизни, на годы склоняя головы над дешевыми печатными машинками и софтами, набивая руку и полируя реальное мастерство, в конце концов, кто больше, кто меньше, становясь реальными художниками слова, против воли взрослея, теряя иллюзии, старея, пытаясь повторить ту же легкость и тот же успех, чтобы спустя годы закончить тем же, чем и все до них. Ничем.

Добросовестно подвергая себя неблагодарному труду и с юношеской наивностью стараясь быть честными, они все упускали главный ключ успеха двух предусмотрительных иудеев. На полях своих выстраданных сюжетов недостаточно уверенно отсасывали приоритетной нации. И это решало всё. Делало все годы труда бесполезной, пустой, ненужной тратой времени…

Сюжет о том, как два иудея создали сказку о русском мировом господстве – и сразу стали в глазах русских смотреться «лучше», превратившись не много не мало в богов светлого будущего, покоряет не только своей пошлостью. Горцы и Соединенные Штаты ведь потому вызвали со стороны москвы такой всплеск брызгающей слюной злобы, прямо продолжающей себя из прагматической концепции русских концлагерей, что горцы не просто силой оружия и ценой огромных жертв сумели вырвать у москвы национальную независимость и выбраться, пусть на короткое время, из исторического русского рабства. Стоя буквально на последней грани передела времен, они впервые в самых доступных формах показали, насколько такое светлое русское будущее невозможно. В том и заключалась «трагедия двадцать какого-то там столетия», о которой публично расплакался маленький больной диктатор русосов.

Вторая война с независимым этнодоменом горцев была вызвана тем, что легитимно избранный республикой Ичкерия президент Джохар Дудаев нанес официальный визит президенту Татарстана Шаймиеву.

То, чего нация русятины боялась со дня своего зачатия, начало бесстыдно обретать форму реальности.

Две нерусские республики стали объединяться.

В нации русятины началась паника.

То, что началось в ее большой кормушке Москвы, навсегда укрыто мраком.

До самого последнего дня на протяжении всей истории нации пней все строилось и все было построено исключительно на программе стравливания нерусских этнодоменов между собой. Здание русской диктатуры целиком держалось лишь на этом. Впервые история ей ясно дала понять, что ее время вышло. Откровенный страх на лицах правительства пней читался невооруженным глазом. Новые горы трупов снова были только вопросом времени.

Причина Второй войны Москвы с республикой Ичкерия лежала в том, что Мелкому и приоритетам нельзя было показать, что совсем крошечный этнодомен может стать свободным, всего лишь взяв в руки оружие: на них смотрели 189 этнокультур коренного населения. В том и состоял весь похабный сюжет, почему они там так тужились. Должна в таком свете вызывать особый интерес развязанная Москвой истерия вокруг мифа об «освобождении». Многословная пропаганда исполинской информационной машины так ни разу внятно и не ответила, от кого конкретно они освобождали, убивая ее легитимно избранного, признанного ОБСЕ президента. Он впервые без всякого страха показал, чего может добиться совсем маленькая настырная нация даже без чужой помощи. Джохар Дудаев, национальный герой всех свободолюбивых горцев в борьбе против иноземной оккупации и русского рабства, думал слишком неправильно, чтобы диктатура могла оставить его в живых.

Весьма показателен в данной связи факт провалившихся усилий гигантской машины пропаганды Москвы дискредитировать президента и национального героя Ичкерии. Что с самого начала по сути своей относилось к числу ее жизненно важных приоритетов. И это стоит отдельного упоминания. Чудовищный по масштабам, практически не знавший поражения агрегат контроля и психокоррекции населения, который журнал «Forbes» сравнил с ложью, по мощности сопоставимую с машиной Геббельса, вдруг начал кашлять. Всего лишь первых младенческих шажков действительно независимых медиа хватило, чтобы целиком весь механизм дал сбой. Вот тут московскому диктатору впервые открылась простая вещь.

Что при реально демократическом правлении по принципу Европейской культуры невозможно сохранить географию в том виде, в каком он привык считать ее своей собственностью. Дальше был уже только вопрос техники.

Но главный, самый интересный вопрос остался открытым. Так сколько конкретно, в натуральном выражении, гор трупов Мелкий и пни готовы положить под этот свой приоритет?

Таким образом, сотрудник КГБ убивал там людей для глаз коренного населения Спорной Территории и Восточной Федерации. «И так будет с каждым, кто совершит попытку бегства за пределы лагеря…» Делая это в прямом эфире посредством своего телевидения, московский диктатор нес вполне конкретное сообщение еще оставшимся в живых. Спорной Территории предписано смотреть исключительно в рот Москве.

Русские убивают за попытку бегства.

Дети Гулага аплодируют.

Спроси русского, что он чувствует по поводу того, что сто девяносто нерусских этнокультур должны учить его язык – но он не должен им ничего?

Их злоба доходила вплоть до полуофициальных обсуждений применения к горцам ядерного оружия пней (я так аккуратно отмечаю это обстоятельство не из склонности к точности, а чтобы сделать им приятное: ко всем другим этнокультурам оно, ворованное ядерное оружие, не имеет отношения. Оно не их).

Тут, конечно, отдельного внимания социолога заслуживает уникальное явление психологической конверсии, чисто достояние одних приоритетных. Практика наказаний в русских тюрьмах по отношению к захваченным в плен членам командного состава Сопротивления горцев была ничем иным, как поразительным явлением суррогата – своего рода «замещением» того самого их пресловутого ядерного удара «по всем этим», но на индивидуальном уровне. Насколько мне известно, в клинической практике описаний такого рода до сих пор не существовало. Социолог просто не может пройти здесь мимо.

Пни, последовательно забивая тех насмерть палками, таким образом проектировали желаемый исход, условно говоря, на всю «неприоритетную среду». Не что иное, как суррогат мести за акт неподчинения – попытки побега с адресатом конкретной этнической принадлежности.

Особенность данной практики этой, скажем так, культурной среды состояла в комплексной, достаточно сложной, предполагающей длительный опыт методике, когда этапы наказания сопровождали процедуры дозированного профессионального медицинского лечения, так сказать, растягивая удовольствие. Приоритетная нация замещала страх действием. Насколько мне известно, больше такого не было не у кого.

Конечно, для специалистов наибольший интерес тут представляет та особенность, как индивидуальный уровень упомянутого замещения находит выразительную проекцию собственного «культурного» единства. К сожалению, любое исследование в этом плане сильно осложняется обрывочными свидетельствами, к достоверности которых далеко не всегда можно отнестись с доверием, они почти неизбежно лишены документальных подтверждений, а сама п.н. по понятным причинам делать достижения в данной области доступными для всех не спешит.

Если последовательная методика подобных чередований (сеансов побоев) выполнялась правильно и с соблюдением «нормы», человека способна была ввести в состояние комы обычная вилка в столовой, упавшая на пол. Говорят, этот механизм торможения как форма защитной реакции организма хорошо изучена русскими специалистами в собственных рабочих концентрационных лагерях и современных тюрьмах. На заключительном этапе такой элемент воздействий представлял совершенно бесформенный невменяемый сочащийся плазмой и кровью мешок, не содержащий ни одной целой кости. Понятно, что конец в данной практике п.н. предполагался лишь один. Самое бесчеловечное, что русятина следит за тем, чтобы у объекта не было возможности покончить жизнь самоубийством. Ходили сплетни даже, в домах для умалишенных сегодня еще можно найти такие экспонаты. После закрытого административного вмешательства приоритетного правительства и по завершении уникальной методики психокоррекции от прежнего индивида остается немного. Но мне такие свидетельства кажутся сомнительными. В любом случае здесь понадобился бы не просто длительный практический опыт, а чисто профессиональные знания физиологии. Трудно поверить. Остается только строить предположения.

Еще интереснее, когда на начальном этапе процедуры психокоррекции колонию посещает русское телевидение, данного субъекта умывают, причесывают, одевают во все свежее, сажают в мягкое кресло – и русятина подробно снимает «добровольное признание в содеянном», о том, как снимаемый был счастлив оказаться здесь, как он всю жизнь шел к этому дню, как он лишь здесь осознал всю ложность своих идеалов, как он ненавидит свободу – и свою, и своей республики, которое есть исчадие международного терроризма, как он благодарен за возможность выразить искреннюю признательность лично президенту и всем, кто ему помог здесь оказаться, как ему здесь хорошо и из чего состоит первое, второе и третье блюдо и т. д. Эту часть лучше оставить без комментариев.

Вообще, вопрос почему маленькой Швейцарии хватает того, что есть, а русятине всё мало, – гораздо более тонкий, чем могло показаться. Даже просто одного беспечного взгляда социолога было бы недостаточно. В экспериментальной философии есть один принцип – с расстегнутыми штанами не стоять против ветра. Принцип, полезный не только в экспериментах и философии. Я взялся бы логически связно объяснить причину, откуда у русоса такое убеждение, что весь мир ему что-то «должен», включая свободный мир целиком и цивилизацию Запада, тот самый пресловутый корень «русского мирового господства». Его стоит озвучить, поскольку все говорит за то, что сделать это некому.

Причина в безнаказанности. Вот Восточная Федерация: 10 тех самых пресловутых часовых поясов исполинской географии Континента. Бесконечно счастливый период русского универсума для поясов и этнокультур, никогда не видевших дня иного, помимо реальности черно-серых тонов, естественно закончившей себя реальностью концентрационных рабочих лагерей. То, что осталось или было оставлено в живых, просто физически было не способно держаться на ногах. Проекцию одной географии пн переносили на весь остальной мир. И остальную вселенную.

Ту легкость, с какой руссияне овладели чужой географией и ее бесценными ресурсами, они все как бы автоматом начинали переносить на географию всю остальную: это был не больше чем условный рефлекс. Неизбежное же столкновение с реальной действительностью ни в коем разе не принесло отрезвления, далеко нет; в их случае оно принесло озлобление. Убежденность, что их дальнейшему произрастанию («светлому русскому будущему для всех») противостоит международный заговор, под развивающимся знаменем русофобии точащим черную зависть к замечательным успехам приоритетного образа жизни.

Нам практически ничего неизвестно о психологии паразита и той цене, которую он готов положить на алтарь своих приоритетов. Тем большую ценность должна иметь любая даже скромная попытка приподнять вуаль и проникнуть взглядом туда, куда не заглядывал еще ни один исследователь.

Так какой шанс остаться в живых на географии, испачканной их вниманием, у книги о будущем, не содержащем русского мирового господства, чувственно обещанного им за хорошее вознаграждение парой накормленных иудеев?

…Когда «русские люди будущего» в том самом их журнале «русской нацфантастики» абсолютно непринужденно и безнаказанно высказывали свое взвешенное мнение насчет проблем своего размножения и допустимости прямого геноцида по отношению к небольшим этническим культурам, впервые реально взвесившим мысль о независимости от русских, культуры которые, если хотят вообще остаться в живых, вынуждены будут терпеть «одну, более сильную», – то совершенно всеми – напишу еще раз: всеми это было воспринято как явление, обычное для данной среды. Не было ни одного возмущенного или просто озадаченного мнения. Русятина, делая достоянием свою блевотину, даже не торопилась. Никто не усомнился, что мнение может быть только одно и только таким. Убеждение этих наевшихся сынов русского гулага в превосходстве над другими расами и народностями парадоксальным образом питает свои корни именно от исторической концепции их концлагерей.

Рассуждения редактора нацфантастики следом о «простом фашизме» составляли приятный фон. С лицом, искаженным беспокойством за судьбы мира и будущее человечества, давал он снимать себя крупным планом и крупным планом обозначал всем поколениям область приложения сил. Все слушали, не решаясь громко дышать. Этот кусок дерьма ни в одной запятой даже не сомневался, что имеет право открывать рот от имени будущего.

Больше того, законодатель того шедевра русской мысли был не просто замечен – он был незамедлительно приглашен на 1 правительственный канал и персонально взят к руке – шлепать для них свои сценарии под муви с бледными потугами на управление чужим сознанием. Вот элементарное сравнение. Этот подредактор того нацжурнала уверенным голосом испражняет свое искусство под громкие аплодисменты и самые приятные гонорары. Вопрос, почему так нельзя нам? Как теперь живет еще одно недоразумение на изгибе испачканного колеса – многим нельзя даже мечтать.

Чисто истерическая реакция со стороны москвы и их президента объяснялась элементарным пониманием: невзирая на все самодельные препятствия, до их сознания только сейчас стало добираться понимание, к чему все идет. Президент цивилизации насекомых на деле был не больше чем только микрофонным выразителем их вкусов и бессознательных импульсов. Даже ценой огромных жертв, беспрецедентной работы языка и специальных усилий сумев, в конце концов, стравить между собой горцев, они сами разрушили ту пресловутую концепцию, над которой так упорно, долго и нудно трудились их лагеря. Но самое интересное шло дальше. Вряд ли надо отдельно говорить, что стоило лишь нарисовать ту же самую концепцию «приоритетного будущего» в доступной для самой массовой среды форме и в достаточно мясистых образах, как автор сразу становился учредителем уже целой категории «мыслителей многих времен и народов». А наиболее подробные и трудолюбивые из его толкователей – «людьми будущего». Тема слишком неприятна и сложна, чтобы перегружать ею и без того их обширную плохо пахнущую тематику. Оставим ее менее брезгливым исследователям.

Все это было бы малоинтересным, обычным и довольно скучным проявлением импульсов, хорошо изученных специалистами, не начни он со своими «пнями будущего» с безопасного расстояния демонстрировать себе географическую акупунктуру – как бы мимоходом, как бы невзначай включать в ту же распланировку не кого-нибудь там, а еще и нас: «ненавязчиво растить до своего уровня сопливые продвинутые уголки темных миров». Немножко мудрого терпения, немножко снисхождения, показать «этим» пару виртуальных псевдоморковок, подержать с десять лет в колодце без еды и света – «и они вместе, плечо к плечу вошли в новое, светлое будущее…»

– «Чуть-чуть направляющая длань эволюции».

– Боюсь, все не так просто.

– «И завязался напряженный, творческий обмен идеями…»

– Все, как им хотелось. Субъект просто идиот. Нетрудно было предсказать, как в среде приближенного обслуживающего персонала «людей будущего» должно было восприниматься наличие какого-то элемента за пределами контроля: как покушение на их Кормушку. У всех мысли только о них. Вначале ленивая попытка с безопасного расстояния адаптации к своим нуждам – дрессировка; затем обычный сценарий «его не существует» и «плохо понимаю, о чем говорите». В структуре стандартной системы иерархии приматов это негативное определение социального положения для нового элемента хорошо известно как статус ниже нулевого. Другой стороне нужно было поистине хорошо постараться, чтобы суметь его, такой статус, получить. Интереснее всего, как до таких шедевроведов медленно доходит, откуда нужно ждать опасность.

– У всех исторических паразитов той же категории я заметил одно омерзительное свойство. Они находят кого-то, кого не могут заставить на себя работать. Потом перекрывают ему все выходы и делают жизнь невыносимой, с тем чтобы затем непринужденно выступить для него благодетелем и последней надеждой. Потом идут этапы и стадии мародерства. Хорошо быть умным. Запротоколируешь так одну сволочь – и чувствуешь, как начинаешь дышать легко и свободно. Словно сделал что-то действительно полезное. Скромно поддержал эволюционное развитие. После этого как-то лучше начинаешь относиться к самому себе, к тому, что делаешь. Как-то лучше дышится, с новых высот.

– В таком вот ключе.

4

– Так о чем это мы?

– Об Альфе Центавра.

– Да. Ну что же это мы – все о космосе да о космосе…

– У кельтов был обычай: по направлению движения крови на теле жертвы предсказывали будущее. Просто вспомнилось вдруг.

– Меня тоже футурология местами бросает в дрожь. Это еще что – москвой делались попытки даже разрушение стены в Берлине поставить себе в заслугу. Вот это, их мать, упсс…

– По-моему, Запад давно привык к их оправданиям. Нам тоже пора. Их тоже можно понять: я не хотел бы остаться в истории одним крепким историческим засосом. Птьф-фу, прости господи…

– Я не Запад, и я стреляю лучше, чем говорю. Если поворот галактики имеет место, то это, конечно, благодаря усилиям пней.

– Я тут осмотрелся и что подумал. Нет национальной идеи. У Квебека, прибалтов, норвегов, американцев и австралийцев она есть – у еврокочевников ее нет. Как никогда не было.

– Ну, на счет этого, я думаю, дело поправить можно.

– Только вот этим экспонатам не нашего прошлого как бы громкость убрать. Они же все у себя держат.

– Там поначалу решили: закопали чеченцев – все. Был просто трудный период. Сейчас потрясем деревянными бусами, там подмажем, тут причешем, здесь похороним. И все, как раньше. И ничего не надо менять.

– Самое интересное, когда они начинают дергаться от бешенства, видя, что их деревянные бусы не работают. Самое приятное кино.

– Еще интереснее, что они не сомневаются, что они должны работать. Страна, на чужую нефть замочившая 50 000 детей, не имеет права жить хорошо.

– Страна, построившая себя на вранье, даже если у нее будет возможность пожить хорошо, не имеет права на существование. Дело уже не в одной нефти, смотри выше. Эти дети ушли на то, чтобы Москва с Мелким могли показать нерусским горцам и нам и всему миру, у кого член длиннее. Мелкий даже не вспотел. Ничего не меняется. Только почему-то все время при обязательном историческом соотношении 10:1 и всегда за чужой счет.

– У меня действительно большие сомнения. Смотрю по сторонам и вижу все то же самое. Тупость дегенеративную. Русские на него украдкой плюют – он все бегает с энергичным лицом туда-сюда с их флажком. Боюсь, это не исправить. У выведенной русятиной породы принципиально иное восприятие, и вся футурология будет иметь только ее вид. Продукт ассимиляции. То, что не в силах расстаться с сапогом хозяина. Пни потому и чувствуют себя так спокойно. С негромким удовлетворением. А ты даже на свои книги наложил запрет на издание на этой географии. Я бы, имея хотя бы часть того, что есть у тебя, сделал бы то же самое, но я сейчас о другом.