скачать книгу бесплатно
– Ты что это? – отступил Константин.
– Прости меня, – отозвалась Софья, поднимая заплаканное лицо. – Ради Христа прости!
– За что? – смутился княжич.
– За все, что сделал твоему отцу и твоей семье мой отец.
– Я никогда не смогу простить твоего отца! – воскликнул Константин.
– Я не его, а меня простить прошу. Потому что я его дочь, и я вижу, что ты ненавидишь меня за это!
– Я не ненавижу тебя… – тихо ответил княжич. – Ты не виновата в родительских злодействах… Но мне тяжело, чтобы ты была здесь.
– Твой отец – святой, он у Бога прославлен, я знаю, – жарко заговорила Софья, продолжая стоять на коленях. – Я потому и пришла. Его молить о прощении! И о мире, чтобы больше ничья кровь не лилась… – девочка заплакала, и Константин растерялся окончательно. Ему вдруг стало жаль Софью и показалось неловким, чтобы она стояла перед ним на коленях.
– Ну, полно, полно, – торопливо сказал он, поднимая ее. – Не за что мне прощать тебя. А ты уж прости, что груб был. Боль мне сердце помрачила. Кто тебе сказал, что мой отец у Бога прославлен?
– Я во сне его видела.
– Кого?
– Твоего отца… А с ним Архистратига Михаила и ангелов… И так страшно мне сделалось!
– Отчего же страшно?
– А думаешь, не страшно, не тяжело жить, зная, что твой отец – изверг хуже язычника? Что на нем кровь святого мужа лежит? А, стало быть, и на мне… Мне этот грех до конца моих дней замаливать да не замолить!
– Полно блажить, – покачал головой Константин. – Нет на тебе крови моего родителя…
– Значит, и в твоем сердце зла на меня нет?
Княжич внимательно посмотрел на трепещущую девочку. Тоненькая, с русой косицей до пояса, в темно-синем сарафане и такого же цвета платке, бледная, с заплаканными лазоревыми глазами, она неожиданно тронула его душу своим смирением и беззащитностью.
– Нет, Софья, нет у меня зла к тебе, – ответил Константин. – Давай помолимся вместе.
Эта встреча положила начало их дружбе. Неисповедимы пути Господни! Мог ли ожидать пленник встретить во вражеском стане сердце милующее и понимающее, друга верного и искреннего? И чтобы другом этим оказалась дочь заклятого врага его?
Княжна Софья была полной противоположностью своему отцу. Сама кротость, сама чистота и набожность… Даже внешне ничем не походила она на него. Ее участливая, теплая дружба стала для Константина истинным утешением в затянувшиеся месяцы плена. В отличие от ханши Баялун с Софьей было ему необычайно легко. Словно с родной сестрицей, которой у него никогда не было. Вместе читали они святые книги, молились, посещали церковь, а иной раз и предавались беззаботным играм, ненадолго забывая тяготы и тревоги.
Константин тосковал по матери и братьям, практически ничего не зная о них. Лишь Софья, прислушиваясь к разговорам старших, приносила ему столь ожидаемые вести. От нее узнал княжич, что в Твери лишь несколькими месяцами спустя узнали о несчастье, что хан Узбек сохранил Тверское княжество за братом Дмитрием, что мать и братья хлопочут о выкупе у московского князя тела мужа и отца, а также всех пленников.
– Миленький! Голубчик! Очнись же!
Константин с трудом открыл отяжелевшие веки. На миг ему показалось, что он снова в Орде, а над ним склоняется ханша Баялун. Но нет, это не ханша вовсе, а Софьинька, его обмороком-сном до слез перепуганная.
– Слава Богу, ожил! – сплеснула она руками.
– Прости, что напугал, – Константин ласково погладил девочку по щеке. – Ты знаешь, со мной иногда случается такое… Я кричал во сне? Бредил?
– Да… Ты очень страдал…
– Я снова видел гибель моего отца…
– Я поняла это, – откликнулась Софьинька и, прижавшись к княжичу всем телом, крепко обняла его своими хрупкими руками, точно хотела всю боль его исцелить своим теплом, растворить в нем. – Успокойся, это был сон…
– К сожалению, прежде была явь, – отозвался княжич.
– Как бы я хотел взять себе всю твою скорбь! Это было бы справедливо!
– Спасибо тебе, – откликнулся Константин. – Ты, может быть, уже мою душу спасла, не дав ей окаменеть, озлобиться в эти месяцы. Ты кротостью и добротою своей умягчила ее.
– Твой плен к концу идет, – известила княжна, оправляя косу.
– Откуда знаешь?
– Слышала, как отец говорил с дядьями. За тебя выкуп заплачен. Уже завтра в Москву приедут тверские бояре, чтобы забрать тело твоего отца, тебя и всех пленников. Совсем скоро ты сможешь обнять мать и братьев!
– Слава Богу! – воскликнул Константин и, упав на колени перед образом, перекрестился. – И тебе, радость моя, слава за такие вести!
Софьинька смотрела на него со счастливой улыбкой, но из глаз ее текли слезы.
– Но почему же ты плачешь? – княжич сел рядом с девочкой и ласково взял ее за руку. – Разве ты не рада за меня?
– Безмерно рада, яхонтовый мой. Но тоскливо мне, что ты уедешь, а я останусь одна… Тяжело мне посреди своих, сам знаешь, как тяжело. А без тебя и того горше будет.
Впервые за все эти месяцы Константин вдруг отчетливо понял, что эта маленькая княжна стала для него много большим, чем подруга или сестра. Что он вовсе не хочет разлучаться с этим чутким, нежным, преданным ему существом. Мысль о предстоящей разлуке с ней омрачила и его радость.
– Не печалься, – сказал он негромко и твердо, сжав в обеих руках ладонь девочки и посмотрев ей в глаза. – Я обязательно вернусь за тобой и увезу тебя. Хочешь ли ты этого?
Софьинька безмолвно кивнула.
– Тогда я даю тебе, княжна Софья Юрьевна, мое княжеское слово, что так и будет! Веришь ли ты мне?
– Как в Царствие Небесное! – выдохнула девочка.
– Будем молиться, радость моя, будем молиться, чтобы мой отец упросил за нас Господа!
На другой день, еще до рассвета, зная о том, что рано поутру прибудут тверские бояре, Константин прошел в Преображенскую церковь, дабы в одиночестве помолиться на гробе родителя. Однако, уединение его было прервано. В церковь по-кошачьи бесшумно ступил брат князя Юрия, Иван Данилович по прозванию Калита, коему было наказано принять тверское посольство, с которым сам Юрий не пожелал даже встречаться.
Константин резко поднялся, досадуя на нежданное явление.
– Прости, Константин Михайлович, что потревожил тебя, – сказал Калита. – Сегодня радостный день для тебя! Скоро ты, наконец, будешь в родной отчине и посреди родных людей! – князь было протянул руку, дабы отечески коснуться плеча юного княжича, но тот уклонился, смерив родственника полным презрения и гнева взглядом.
– Ненавидишь меня? – прищурил Иван Данилович свои и без того небольшие глаза.
– Твоя правда, князь, ненавижу, – не стал отнекиваться Константин.
– Понимаю, – кивнул Калита. – И иного не ожидаю. Но послушай и запомни одно, брат. На Руси может быть лишь один властитель и один стольный град. И градом этим однажды станет Москва. И случится это уже скоро, поверь моему слову. Вокруг Москвы соберется вся Русь, и тогда никакая Орда не будет ей страшна.
– Давно ли тебе стали страшны ваши вернейшие приспешники против ваших же братьев? – запальчиво ответил княжич.
– Не всякая победа с кличем «Иду на вы» достигается, – усмехнулся Иван Данилович. – Не в Святославовы времена живем. Но я и не ищу, чтобы ты понял меня. Я лишь хочу, чтобы ты запомнил мои слова и передал своим братьям. Никогда не пытайтесь идти против Москвы!
– Мой отец не шел против вас, но искал мира! А вы оболгали и убили его!
Калита опустил голову:
– Скоро приедут ваши бояре, можешь дождаться их здесь, я не стану дольше досаждать тебе, – он повернулся к дверям, но на мгновение задержался. – Чуть не забыл! Я полагаю, тебе приятно будет узнать, что хан Узбек казнил недавно Кавгадыя. Ханша Баялун возвела на него столь серьезные обвинения, что приговор ее царственного супруга был скор и беспощаден. Голову Кавгадыя он лично преподнес возлюбленной жене.
С этими словами Иван Данилович удалился. Потрясенный, смотрел Константин ему вслед. Ай да ханша! Прекрасная, мудрая, отважная Баялун! И как не восхищаться тобой, рожденная повелевать?! Как не благодарить тебя, верная слову?! Слава тебе, величайшая из женщин!
Послы тверские явились двумя часами позже в сопровождении духовенства, князя Ивана Даниловича и нескольких московских бояр. Отслужив молебен у гроба убиенного князя, с благоговением вскрыли его. Возглас радости огласил своды Преображенской церкви! Родное, просветленное неизреченным блаженством лицо открылось Константину и всем тверичам! Два года минуло со дня гибели мученика, и, вот, мощи его обретены были нетленными! Пав на колени, тверичи восславили Божие чудо.
Константин искоса взглянул на стоявшего поодаль Калиту. Сумрачно и непроницаемо было лицо юрьева брата. О чем-то думал он и что чувствовал, видя явное прославление Богом того, кого они, Даниловичи, оклеветали и извели?..
5
К кошмарным снам он привык за долгие годы… И княгиня Софья привыкла, пробудившись от чуткого сна, спешить на стоны мужа и кротчайшими ласками успокаивать его терзающуюся душу. Эта женщина стала опорой его, добрым гением, ангелом-хранителем… Много лет назад, узнав, что сын хочет жениться на дочери заклятого врага Твери, убийцы собственного отца, мать горько плакала и отказывалась благословить этот брак. Но видя искреннее чувство сына, смирилась, а позже и сама полюбила невестку, сумевшую расположить боголюбивую княгиню непритворной кротостью, набожностью и великой любовью, питаемой к своему супругу.
Впрочем, счастья этого могло бы и не быть, кабы не пришло прежде еще одно великое горе… В 1321 году брат Дмитрий, скрепя сердце, признал Юрия Даниловича великим князем и отдал ему тверскую дань, но тот не передал ее хану, а пустил в оборот в Новгороде. Тогда Дмитрий отправился в Орду и донес о том Узбеку. Хан разгневался и передал ему ярлык на великое княжение. Три года спустя посол Ахмыл передал скрывшемуся в Новгороде Юрию и Дмитрию волю своего господина, чтобы оба они вновь приехали в Орду. Оба князя подчинились этому приказанию. Каков был умысел Узбека, осталось неведомо, так как брат Дмитрий, недаром прозванный «Грозные очи», едва увидев лицом к лицу убийцу горячо любимого отца, не смог совладать с гневом и, выхватив меч, изрубил его. Само собой, хан пришел в бешенство от такого самоуправства и приказал казнить Дмитрия. Тверское же, а с ним и Новгородское княжества были отданы им брату Александру…
Вечно повторяющий кошмар, как проклятье! Во сне и наяву, и нет спасенья… От сна можно пробудиться и утешиться в объятьях нежного и все понимающего друга-жены. Но как пробудиться от еще более кошмарной яви?! И думать не мог Константин, что спустя долгие годы вновь придется пережить ему ужасные события своего отрочества. Но Бог судил иначе…
Когда они с Александром покидали Тверь, чтобы ехать в Орду, сама природа возмущалась против этого. Погода резко испортилась, поднялся ураганный ветер, т.ч. гребцы едва могли одолеть стремление волн, которые несли их ладью назад к берегу.
– Дурной знак! – перешептывались люди, качая головами.
И сам Константин понимал: дурной знак! Понимал, должно быть, и Александр. Но ничего не говорил, глядя перед собой невидящим взглядом, погруженный в свои безотрадные мысли… Все повторялось, как и 20 лет назад. Отрок Федор, Александров сын, томился в заложниках у хана Узбека, а теперь и отец ехал в Орду – на неправый суд с московским князем Иваном Даниловичем по прозванию Калита, оклеветавшим тверского князя… Только нет уж в Орде мудрой и отважной красавицы Баялун, умерла великая ханша несколько лет тому назад, и сильно горевал о ней Константин, поминая язычницу в домашней молитве. В ней, светом истинной веры не просвещенной, было истины больше, чем в иных, носящих христианские имена и нательные крестики…
Первый раз опала настигла Александра еще более 10 лет назад. Тогда в Тверь прибыл с большой свитой посол Шевкал, двоюродный брат Узбека. По-хозяйски расположившись во дворце, он изгнал оттуда князя с семьей, а его люди учинили истинное гонение на тверичей. Грабежи, насилия, убийства – стоном стонала земля от бесчинств ханского посланника! А к тому пронесся слух, будто бы хочет Шевкал русских силой в магометанство обратить. Уж этого не могли вынести православные! Когда татары напали на дьякона Дудку, тверичи перебили их и уже не могли остановиться. Ханских людей стали избивать по всему городу, уцелевшие бежали к Шевкалу в княжеский дворец. Не пощадили и дворца – сожгли дотла вместе с ханским родичем и его приближенными. Это было настоящее побоище… Убиты были даже татарские купцы, не имевшие отношения к людям посла и с давних пор занимавшиеся в Твери мирной торговлей.
Разумеется, Узбек не мог спустить такого оскорбления своей власти. Карать восставший город он послал Ивана Калиту, дав ему 50 тысяч воинов под началом пяти темников. Александр, понимая, что погибель неминуема, бежал во Псков, а Константин с младшим братом Василием – в Ладогу. Тверская земля была выжжена огнем, а ее жители истреблены или взяты в полон.
Тем не менее Узбек вновь сохранил тверской удел за потомками князя Михаила, призвав из Ладоги Константина и вручив ему ярлык на княжение в родной вотчине. Потянулись долгие годы восстановления разоренного княжества…
Брат Александр, между тем, обосновался во Пскове, жители которого очень полюбили его. Однако, хан искал его головы, и ни любовь псковичей, ни дружба литовского князя Гедимина не могла защитить бывшего тверского господина. Через год после восстания во Псков явились послы от русских князей и архиепископ Моисей и стали уговаривать Александра ехать в Орду.
– Царь Узбек, – говорили они брату, – всем нам велел искать тебя и прислать к нему в Орду; ступай к нему, чтоб нам всем не пострадать от него из-за тебя одного; лучше тебе за всех пострадать, чем после всем из-за одного тебя испустошить всю землю.
На это Александр смиренно отвечал:
– Точно, мне следует с терпением и любовью за всех страдать и не мстить за себя лукавым крамольникам; но и вам недурно было бы друг за друга и брат за брата стоять и татарам не выдавать и всем вместе противиться им, защищать Русскую землю и православное христианство.
Жертвенному решению брата ехать к Узбеку воспротивились тогда благородные и верные псковичи, сказавшие ему:
– Не езди, господин, в Орду; что б с тобой не случилось, умрем, господин, с тобою на одном месте!
Псковичи были честны, праведны и отважны. Но у них было мало сил, чтобы защитить своего господина. К тому же за дело взялся по приказу Узбека лукавый московский князь Иван Данилович. Калита уговорил митрополита Феогноста проклясть и отлучить от церкви князя Александра и весь Псков, если они не исполнят требование хана. Пред этой угрозой сокрушились христианские сердца и прежде иных сердце самого гонимого князя, головы которого искал Узбек.
– Братья мои и друзья мои! – обратился он к верным псковичам. – Не будет на вас проклятия ради меня; еду вон из вашего города и снимаю с себя крестное целование, только целуйте крест, что не выдадите княгини моей!
Но не в Орду уехал брат из Пскова, провожаемый скорбным плачем его жителей, но в Литву к князю Гедимину, не желая столь дешево отдавать своей головы поганым и крамольникам.
Калита, будучи лишен кровожадности своего покойного брата и наделен куда большей мудростью, не стал карать стойкий город, но заключил с псковичами вечный мир, после чего покинул их пределы. Александр же вернулся в них через полтора года к великой радости жителей.
Много доброго успел сделать брат на псковской земле. На Жеравьей горе возвел он город Изборск, вырыл рвы под самим Псковом и построил вокруг него высокие каменные стены, обеспечив таким образом защиту городу на случай нападения врагов. И что бы было не благоденствовать Александру в новой вотчине? Горячий, но отходчивый хан уже позабыл о нем, занят был иными уделами и Данилович… Но душа брата томилась тоской по родному краю и печалью о том, что дети его будут лишены своего княжества, так как отец их – всего лишь беглец, милостиво принятый не имевшими своего князя псковичами.
Истомясь окончательно, брат отправился в Орду с покаянным словом и щедрыми дарами.
– Царь верховный! – сказал он хану без тени лукавства: – Я заслужил гнев твой и вручаю тебе мою судьбу. Действуй по внушению Неба и собственного сердца. Милуй или казни: в первом случае прославлю Бога и твою милость. Хочешь ли головы моей? Она пред тобою!
Смелая, полная достоинства, но вместе с тем покорная речь русского князя пришлась по душе Узбеку.
– Князь Александр смиренною мудростию избавил себя от смерти! – возвестил он своим приближенным и в знак прощения и примирения восстановил брата на Тверском княжении. Константин с готовностью уступил ему стол, радуясь избавлению Александра от смертельной опасности и возвращению его в родную отчину.
Но недолгою была та радость… Новое возвышение Твери испугало московского князя, и он пошел по стопам своего злодея-брата. Поехав в Орду и прожив там долгое время, он убедил Узбека в том, что Александр – убежденный противник татар и умышляет крамолу на самого хана. Годы не умудрили вспыльчивой натуры последнего, он, как и прежде, готов был верить всякому извету.
Получив повеление Узбека приехать в Орду, брат почувствовал неладное и отправил вперед себя сына Федора. Но хан требовал, чтобы князь явился сам…
– Брат, не должно тебе ехать в Орду! – говорил ему Константин. – Ты оклеветан теперь, как наш несчастный отец, а хан скор на расправу! Уезжай во Псков или Литву, обожди, пока гнев его утихнет!
– Что же, базилевс, всю жизнь, до могилы быть мне в бегах? – грустно улыбнулись тонкие губы под седеющими усами. – Нет уж, довольно… На все Божия воля!
– Брат! – взмолился Константин. – Пощади себя, молю тебя! Подумай о нашей несчастной матери и обо всех нас! Уже отняты у нас отец и брат Дмитрий, и до сих пор мы горько плачем по ним, не находя утешения! Что же станет, если и ты погибнешь?!
– Когда-нибудь нам всем суждено покинуть этот мир, – спокойно откликнулся Александр. – Когда-то мы с Дмитрием точно так же, как теперь ты, отговаривали отца от поездки в Орду. Но он ответил, что каждый должен следовать своему пути и отвечать за себя. Что хан ищет его головы, и, значит, не должно для ее спасения жертвовать головами чужими. Что ты хочешь, базилевс? Чтобы я оставил хану на расправу моего сына? Чтобы навлек гнев его на мое, на наше княжество? Чтобы сюда явились татарские полчища во главе с Калитой и вновь разорили наши земли, которые мы с тобой едва-едва возродили после всех несчастий? Чтобы вновь побили наших людей? Нет, не бывать этому! Если хан хочет моей головы, он получит ее. И тем будет спасено наше княжество, о котором ты позаботишься, как заботился прежде. Возможно, нужно было, чтобы ты и продолжал о нем заботиться, а мне надлежало остаться во Пскове, не ища новых бед на нашу семью… Прости меня! Я не смог остаться вдали от отчего края и навлек тем скорбь на него и на вас. Мой грех! Моя ошибка! Прости!
Горько заплакал при этих словах Константин, понимая, что не переубедит брата, и чувствуя приближение нового неминучего горя.
В Орду вместе с тверскими князьями отправились их сторонники – Роман Белозерский и Василий Ярославский. Путь им попытался преградить полутысячный отряд, посланный Иваном Калитой, не желавшим, чтобы тверской князь имел поддержку на суде у хана. Однако князь Василий, отважный и удачливый воин, разгромил москвичей и продолжил путь.
И, вот, Орда… Проклятое место… Уже в самом мрачном молчании, с которым принял Узбек тверского князя и его сторонников, в безразличии его к их словам и, более того, к их дарам, сквозила неотвратимая угроза. Дни шли за днями, а суда все не было, как не было и Калиты – главного обвинителя.
Иван Данилович прибыл в Орду со своими сыновьями лишь спустя месяц. И в тот же день состоялся «суд»… «Суд», подобный тому, который производили над Христом первосвященники Каиафа и Анна… Москвичи не скупились на обвинения, хотя и прятали, возводя их, свои бесстыжие глаза. А хан, будто бы оставил отверзнутым лишь одно ухо, в которое вливались искусные наветы, а другое замкнул, не пожелал внимать оправданиям.
– Повинен смерти!
При этом возгласе голова Константина закружилась, и он упал в беспамятстве, сраженный приступом одного из тех припадков, что начались с ним после убийства отца, но не напоминали о себе уже добрых десять лет. Его перенесли в княжеский шатер, где он провел в бреду всю ночь. А на утро бледные слуги сообщили ему, что Александр и Федор, причастившись Святых Тайн, только что отправились к месту казни. Константин отчаянно застонал: он даже не успел проститься с братом, в последний раз обнять его и племянника (его-то, отрока, за что осудил Узбек?!)! С великим трудом поднявшись со своего одра, опираясь на плечо слуги, шатаясь и едва переводя дух, Константин последовал к лобному месту. Он еще надеялся догнать брата, успеть поклониться его страданию, омыть слезами его ноги…
Но по реву толпы, раздавшемуся впереди, сердце, готовое разорваться на части, почувствовало: поздно! Шаг, другой, третий… Терпкий запах крови ударяет в голову, и в глазах все мутится… Там, впереди, в пыли и крови лежит то, что минутами назад было его братом и племянником… Несчастных не только обезглавили, но и рассекли на части честные тела! Содрогаясь от рыданий, Константин пал на колени подле дорогих останков. Он осыпал их горячими поцелуями и молился об упокоении их душ. Татары и разноплеменная толпа зевак стояли кругом и с безжалостным любопытством смотрели на это зрелище.
– Возьмите их! – наконец, хрипло сказал Константин слугам, указывая на изувеченные тела. – Омойте, покройте дорогими тканями, призовите священника… И подготовьте все к отъезду. Мы отправимся, как только хан даст на то позволение.
Хан и не думал удерживать тверичей. А равно не думал лишать Михайловичей тверского княжения. Во второй раз Константин был поставлен господином в своей вотчине. Только содрогалась душа и пылали руки принимать ярлык из рук, обагренных кровью отца и братьев. Казалось, будто бы ярлык этот дымится ею, сочится ее терпким запахом, и стоит только дотронуться до него, и собственные руки окажутся выпачканы алой, липкой влагой…
Но что же делать? Кто-то должен заботиться о княжестве, о семье, о жене и сиротах брата, о матери… Мать! Несчастная инокиня София! Как сказать ей о новом горе?! Как взглянуть в полные муки глаза ее?! Мужа, обоих сыновей и внука отняли у нее хан и Даниловичи! Как-то снесет она, все последние годы проводящая в молитвах в избранной обители, новый удар? А если не выдержит ее кроткое сердце? Господи, защити!
– Ты, князь, я вижу, недужен? – заметил хан.
