скачать книгу бесплатно
БЛЮХЕР. Позволит, чего там…
ШИВУРА. Весьма благодарен. Направляясь к вам, я не уставая восторгался восхитительной красотой читинского неба, чуть тронутого отблесками ранней зари, а потому похожего на гравюры мастеров позднего Ши-Чжу-синя.
БЛЮХЕР. Не согласен, милый Шивура. Мастера эпохи позднего Ши-Чжу-синя любили писать воду, особенно морские заливы, причем при закате солнца. Сегодняшняя утренняя заря скорее похожа на живопись мастеров школы Намато.
ШИВУРА. Мой дорогой министр, я потрясен вашей эрудицией.
БЛЮХЕР. Мы эдак не выцарапаемся из обоюдных комплиментов. С чем пожаловали, валяйте начистоту.
ШИВУРА. Наша концепция – это концепция разумного и выгодного мира. В том случае, если ваше правительство, измученное войной, захочет найти почву для переговоров с правительством божественного Микадо, все сдвинется с мертвой точки.
Появляется АДЪЮТАНТ.
АДЪЮТАНТ. К вам американский консул Норс.
ШИВУРА. Мерзавец, жена отказала ему от дома.
БЛЮХЕР. Просите.
ШИВУРА. Господин министр, нельзя же так! Надо с глазу на глаз!
Входит НОРС.
НОРС. Здравствуйте, мистер Блюхер.
ШИВУРА. О мой дорогой Норс, я счастлив вас видеть, жена сердится, вы совсем забыли ее!
НОРС. Я ее всегда помню.
БЛЮХЕР. Как я погляжу, американские дипломаты весьма ревнуют своих японских коллег.
ШИВУРА. Ну что вы, мы такие друзья.
НОРС. Да, неразливанные, как говорят в России. Мистер Блюхер, я пришел просить вас о милости.
БЛЮХЕР. Пожалуйста.
НОРС. Моя дача находится в Березах, а там ваше артиллерийское ведомство открыло полигон. Бесконечная стрельба… Поверьте, большей неприятности трудно представить.
БЛЮХЕР. Большие неприятности не бывают продолжительными, а малые не заслуживают того, чтобы обращать на них внимание.
ШИВУРА. Прекрасно сказано. Честь имею откланяться.
БЛЮХЕР. Куда же вы заторопились, господин Шивура? Я еще вам не ответил.
ШИВУРА. Позже, позже поговорим, до свиданья, до свиданья…
БЛЮХЕР. Ну зачем же откладывать в долгий ящик?
НОРС. Как это поется: «Петушок, петушок, золотой гребешок!»
ШИВУРА. Мой милый Норс, у нас как раз был разговор, напоминающий по своей трепетности объяснение влюбленных петушка и курочки.
БЛЮХЕР. Занятно – кто из нас петушок, а кто курочка?
НОРС. Обожаю подслушивать чужие секреты.
БЛЮХЕР. Профессия у вас такая.
НОРС. Плохих профессий нет, мистер Блюхер.
БЛЮХЕР. Разумно. Так вот, дорогой Шивура, мое правительство радо сообщить вам, что ваши предложения о начале мирных переговоров между ДВР и Японией приняты нами и в ближайшие дни наша делегация будет готова выехать в то место, которое мы согласуем по дипломатическим каналам. Всего хорошего, господа!
НОРС и ШИВУРА уходят.
А теперь пусть у вас перья летят, петушки и курочки. Ну, будет сейчас драка у дипломатов!
Центр сцены. Рельсы, уходящие в Москву, длинный стол. Идет заседание правительства ДВР в Чите.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Друзья, мы собрали заседание кабинета Дальневосточной республики по крайне важному вопросу – о мирных переговорах с Японией. Поэтому я призываю вас соблюдать сдержанность в дискуссии. Мнения могут разделиться – я понимаю и народного социалиста Шрейбера, и товарищей левых эсеров, и моего коллегу Блюхера. Прошу.
ШРЕЙБЕР. От имени фракции народных социалистов я требую, чтобы Блюхер выступил с обоснованием своей точки зрения.
БЛЮХЕР. Я подожду. Мне важней пока вас послушать.
ПРОСКУНЯКОВ. Позвольте? Я считаю, что абсолютно правы те эсеры и народные социалисты, которые в самой категорической форме выступают против переговоров в Токио. Я как левый большевик поддерживаю моих коллег по кабинету. Вести революционную пропаганду – с одной стороны, и садиться за стол переговоров с теми, против кого агитируешь, – с другой стороны, – есть не что иное, как проституирование и беспринципность! Этот вопрос я беру в общем, так сказать, государственном срезе.
МЕНЬШЕВИК. А в партийном? Как в партийном?
ПРОСКУНЯКОВ. Я не собираюсь ни с кем сводить счеты в момент, который по своей позорности близок к Бресту. Ребенок, который видит, как его отец, только что получивший плевок в лицо, вместо пощечины оскорбителю начинает снимать пылинки с его плечиков, навсегда и отныне потеряет любовь к такому отцу и веру в него.
БЛЮХЕР. Даже Достоевский такой темы не брался решать, быть может, наоборот, ребенок поймет всю трудность положения и поможет отцу пережить ужас оскорбления.
ПРОСКУНЯКОВ. Политика – не арена для литературных упражнений! Перестаньте жонглировать терминами! Я присоединяюсь к тем, кто выступает против переговоров с Японией и кто требует войны с нею!
БЛЮХЕР. Или вы демагог, или – в лучшем случае – неумный человек!
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Я призываю всех к спокойствию.
ШРЕЙБЕР. Великолепный образчик новоявленного барства! Дубина, которая в равной степени бьет и правого, и неправого. А главное – ищущего! Ищущий, да убоись дубины Блюхера! Не смей высказывать суждения о тех, кто надругался над твоей родиной! Не моги думать! Повторяй догмы – это лучший образчик патриотизма! Я всегда был противником Проскунякова! Сегодня я стал его союзником! Повторяю, мне противна идея переговоров с желтыми! Запад есть Запад, Восток есть Восток! Я – против переговоров! Я – за продолжение войны!
БЛЮХЕР. Браво! Слышишь, Проскуняков, народники поняли тебя, большевика!
Слышны протяжные паровозные гудки. БЛЮХЕР отходит на край сцены, туда, где, возможно, было окно, тень от окна, солнечный луч. Останавливается и долго смотрит туда откуда доносятся паровозные гудки – тревожные и надсадные.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Что там такое? Закрыть окно надо…
БЛЮХЕР. От этого не уйдешь… Голодающих детишек с Поволжья привезли… Вон, серенькие все… Рученьки, как спички…
ПРОСКУНЯКОВ. Я лучше погибну в атаке, чем буду жить в тепле и холе, связанный договором с Японией.
БЛЮХЕР. По-видимому, самый страшный вид демагогии – это искренняя демагогия.
ШРЕЙБЕР. Не говорите терминами заклинателя змей! Я требую, чтобы вопрос о мире был поставлен на голосование!
БЛЮХЕР. Патриотизм всепобеждающ, когда он вооружен. А у нас во всех забайкальских дивизиях – двадцать семь лошадей. Вам понятно, что это такое? Крестьянин доведен до полного нищенства, лошадей нет, кавалерии, таким образом, тоже, орудия без конной тяги – мертвы. А криком сейчас много не навоюешь, пушка нужна. Это раз! Восемьдесят процентов наших бойцов подлежат демобилизации по возрасту – два. В Госбанке для нужд армии нет денег – три! В пехоте на семерых одна винтовка – четыре. Постышев передает, что в нашем тылу начали ворочаться анархисты, – пять! Тиф пожирает армию, страшный сыпняк – шесть! И вы хотите, чтобы я в таких условиях повел армию на фронт? Это ж будет продуманное, бессердечное убийство десятков тысяч людей, русских людей – понимаете вы это или нет? До тех пор, пока я не получу оружия, коней, денег, до тех пор, пока мои командиры не организуют войска так, как им надлежит быть организованными, – я пойду на любые, самые унизительные переговоры с кем угодно! Вы трещите фразами о любви к Родине, а расплачиваться кровью за эти ваши фразы должны мужики?! Рабочие?! Отказываться сейчас от переговоров – это не просто безумие. Это глупость либо это коварное преступление! Я прошу голосовать вопрос о войне и мире!
Ревут паровозные гудки, слышен протяжный бабий вопль и детский надрывный плач…
Картина шестая
Владивосток. Кабинет Меркулова. Сейчас здесь премьер МЕРКУЛОВ и американский журналист КЛАРК.
КЛАРК. Прежде всего, господин премьер, позвольте мне поблагодарить вас за этот прекрасный, истинно русский обед.
МЕРКУЛОВ. Это мы закусываем, обедать в Москве будем.
КЛАРК. Постучите о дерево, это наша примета. Мистер Меркулов, после того, как ваши японские союзнички вступили в контакт с красными, группа сенаторов попросила меня – совершенно доверительно, зондажно, если хотите, – узнать: каковы возможные акции вашего правительства после этого обычного азиатского вероломства? Нас интересует теоретическая сторона вопроса.
МЕРКУЛОВ. Теория – это хреновина с морковиной, Кларк. Тьфу и растереть – вот и вся эта самая жидовская теория. Нас, купцов, практика волнует. Маяк – он чем ценен? Тем, что в одном направлении мигает. А вы Колчаку мигали-мигали, а потом, как ударили красные посильней, взяли и ушли.
КЛАРК. Нас интересует будущее, мистер Меркулов. По нашим сведениям, Блюхер работает дни и ночи, он достал оружие, он получает помощь от Ленина. Это все очень серьезно.
Мы все думаем, что они бессильны, а они крепнут день ото дня. Как вы думаете противостоять красным? Когда начнете наступление против них?
МЕРКУЛОВ. Бросьте, миленький мой, хорошенький Кларк. Хитрите – так хитро. Вас волнует сейчас, как бы я пошагал плечиком-плечиком да с Дальнего Востока обратно к ним на острова, а здесь обосноваться.
КЛАРК. Мистер Меркулов, вам следовало родиться американцем, мы умеем ценить юмор.
МЕРКУЛОВ. Как бы мне американцем не пришлось стать. Сколько оружия-то дадите?
КЛАРК. Этот вопрос, а также проблема танков и аэропланов находится в прямой связи с тем, какова будет ваша официальная позиция в дальнейшем.
МЕРКУЛОВ. Не иначе, как совместную декларацию имеете в виду? Чтоб япошатки мои заурчали? Ладно, я все обдумаю. Теперь: мне надо твердо знать, чего хотите вы?
КЛАРК. Только справедливости…
МЕРКУЛОВ. Бросьте… Это вы для дамочек приберегите. Скорее всего, вас интересует передача Штатам Камчатки и Сахалина. Узнайте точно цену, гарантии, условия. И лично для меня: какие из ваших фирм заключат со мной договор на торговлю лесом, чесучой и трепангами.
КЛАРК. Я запрошу Вашингтон сегодня же.
МЕРКУЛОВ. Ступай с богом, миленький, ступай с богом.
КЛАРК уходит. Появляется ФРИВЕЙСКИЙ.
ФРИВЕЙСКИЙ. Генерал Тачибана.
МЕРКУЛОВ. Не приму.
ФРИВЕЙСКИЙ. Он видел, как от вас вышел Кларк.
МЕРКУЛОВ. Скажи, что я занемог сердечным биеньем.
ФРИВЕЙСКИЙ. Я немедленно вызываю вашего врача.
МЕРКУЛОВ. Это жалким будет, будто мы боимся, оттого и выкозюливаем. Откажи в глаза. И Гиацинтова пригласи. А главком Молчанов пущай в резиденцию приедет с планчиком своим.
ФРИВЕЙСКИЙ выходит. МЕРКУЛОВ наливает себе воды, выпивает лекарство. Входит ГИАЦИНТОВ.
Получаешь задачу громадной значимости.
ГИАЦИНТОВ. Почту за честь.
МЕРКУЛОВ. Не надувайся, ты не индюк, а жандарм.
ГИАЦИНТОВ. Это рядом.
МЕРКУЛОВ. Шутки все шутишь, кровопийца. Так вот: к началу переговоров красных с японцами в Дайрене надо устроить сюрприз. Красным военным руководителем делегации будет некто Блюхер. Сильный парнишка. Так вот: его в Дайрене надобно и оставить. Сие – конец переговорам: за это морду бьют, а к тому времени и я с американцев уже все и выцежу. Ты Ванюшина осторожно к этому подготовь, чтоб он первым затрубил. Только осторожно, он острого не любит, он идеи любит, чтоб чисто все было, без крови…
ГИАЦИНТОВ. Я выполню ваше задание. Князь Мордвинов уже в Дайрене.
МЕРКУЛОВ. Хорошо. Теперь: у тебя все детали по плану кампании с Молчановым урегулированы?
ГИАЦИНТОВ. Почти. Видимо, Дайренские переговоры определяют дату выступления?
МЕРКУЛОВ. Я определю. Понял? Я.
Штаб Блюхера. Эпизод происходит в центре сцены, на фоне рельсов, уходящих в Москву. Несколько столов, за которыми сидят шифровальщики. БЛЮХЕР в галифе и толстом джемпере сидит, ссутулившись, опустив голову на ладони.
ПЕРВЫЙ ШИФРОВАЛЬЩИК. Концентрация белых войск в районе Соловьевки продолжает расти угрожающими темпами. Прибыла артиллерия, огневые точки расположены в километре от нашей границы.
ВТОРОЙ ШИФРОВАЛЬЩИК. Банды белоказаков отправились в рейд, пропущенные китайскими властями в тыл к красным частям. Предполагают, что направление рейда – Чита. Цель: внезапный удар в тыл, когда начнутся основные операции на фронте.
ТРЕТИЙ ШИФРОВАЛЬЩИК. Реввоенсовет республики не в состоянии в настоящее время перебросить войсковые соединения на помощь народно-революционной армии ДВР в связи с крайне напряженным положением на западных границах РСФСР.
БЛЮХЕР (вскочив со стула). Черт возьми, где ж Исаев?! Где Исаев?
ПЕРВЫЙ ШИФРОВАЛЬЩИК. От товарища Исаева никаких шифровок не поступало.
БЛЮХЕР. Это ужас. Я жду его шифровки каждый день… Каждую минуту…
Входит начальник разведотдела ПОТАПОВ.
ПОТАПОВ. Ничего?
БЛЮХЕР. Ничего.
ПОТАПОВ. Боюсь, что через месяц его шифровка нам уже не потребуется.
