Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 3

Начиная со второй четверти XVIII века чисто практические устремления культуры петровской эпохи: ее язык, деловой, грубый, близкий по словарю к языку деловых контрагентов – немцев и голландцев, все это сменяется придворно-условной культурой, французским языком в разговоре и пышным стилем в поэзии.

Во второй половине XVIII века дворянство ценой дворцовых переворотов добилось того, что торговый капитал получил нужные ему государственные гарантии, сильные армию и флот, и покровительственную политику. Не Голландия, а Франция; не деловитая практичность, не дешевое правительство чисто буржуазной страны, а пышное великолепие аристократического абсолютизма; не домик голландского шкипера, а Зимний дворец; не Петр в потертом камзоле, в матросском кабаке, а Екатерина на приемах, соперничающих с Версалем, – так завершилось государственное реформаторство XVIII века.

В течение последующих десятилетий развитие русской литературы сковывалось заимствованной ею формой французского классицизма XVII века. Это направление ориентировалось, как на образец на античную «классику», хотя классицизм и был вызван внутренними государственными потребностями своего времени. Свойственная французскому классицизму рационалистичность становится главным средством познания и для русских классицистов.

«Форма» русской поэзии XVIII века была воспринята в основном от поэзии французского классицизма, искусства периода монархии Людовика XIV. Монархии аристократической, централизованной, промышленной и торговой, культурной и воинственной. От этой монархии были усвоены: ее придворная пышность; ее парадная торжественность. Был усвоен и «пафос дистанции», господствовавший в ней между сословиями и разными ступенями иерархии высших сословий.

Россия XVIII века подражала Франции последних Людовиков в силу сходства социально-экономических и политических условий обеих стран. Все черты культуры торгово-аристократической монархии отразились и в ее искусстве и, в частности, в поэзии (особенно наглядно в «высокой» поэзии). Условный язык, пересыпанный мифологическими терминами, доступный пониманию лишь получивших утонченное образование дворян (недаром в кадетских корпусах обучали мифологии). Герои литературных произведений – исключительно цари, принцы, князья, дворяне. Литература от деловитого и грубоватого Кантемира пошла к пышным одам Ломоносова и Петрова, к высоким трагедиям Сумарокова, к героическим поэмам Хераскова. Тяжелая чинность оды, трагедии, героической поэмы, их не обычный, не разговорный, а совершенно особый синтаксис «высокого штиля», старинные слова в их языке, – все это отделяло людей, способных понять и оценить эту поэзию, от «черни», усиливая пафос дистанции. Этому пафосу дистанции служили: церемониал, этикет, костюмы и язык. Эти факторы резко отделяли дворянство от представителей третьего сословия: крестьян, мещан, купцов и буржуа, т.е. нетитулованных владельцев мануфактур и торговых предприятий. В этом пафосе дворянство черпало и уверенность в своем праве на власть, и сознание своего исторического долга, и почтение к иерархии в своей собственной среде.

М.В. Ломоносов внес большой личный вклад в развитие русской поэзии, прославившись, как выдающийся пиит и драматург. Его перу принадлежали такие известные произведения, как «Ода на взятие Хотина» (1735), «Ода на восшествие на престол Елизаветы Петровны» (1741), поэмы «Похвальное слово Петру Великому» (1755) и «Петр Великий» (1761), трагедии «Тамира и Селим» (1750) и «Демофонт» (1751), которые затем войдут в его «Собрание разных сочинений в стихах и прозе» (1752), а также знаменитые сатирические антицерковные трактаты «Гимн бороде» (1755) и «О пользе книг церковных в российском языке» (1757) и многие другие.

Оды М.В. Ломоносова – воплощенный миф об идеальном государстве, соединяющий образ государя, героической истории и природы, но не в конкретно-национальном облике, а в виде некой символической абстракции Мощи и Красоты. Государство – таков главный совокупный Герой оды. Тень божественного Петра витает над всем творчеством Ломоносова. Нет ни одной оды, где бы ни упоминалось легендарное имя, с неизменной гипнотизирующей настойчивостью не славилось дело Петрово. Для Ломоносова-одописца Петр – воплощенное божество: «Он Бог, он Бог твой был, Россия». Вместе с тем сквозь условно-религиозную терминологию проступают черты демократического Царя-плотника – образа, сделавшегося популярным несколько позднее.

В отличие от М.В. Ломоносова, видный представитель русского классицизма, воспитанник Кадетского корпуса А.П. Сумароков (1717–1777) демократически ратовал за равноправие всех жанров. В его собственном творчестве, по жанрам весьма разнообразном, наиболее полно проявились характерные черты русского классицизма – тесная связь с со-временностью и обличительная направленность, что и отметил В.Г. Белинский: «Сумароков особенно примечателен как представитель своего времени. Не изучив его, нельзя понимать и его эпохи». Известность Сумароков приобрел, по оценке А.Т. Болотова, «в порядочных стихах сочиненными песенками», в которых воспевалась «нежная любовь». Песенок на лирические, любовные темы было не только мало, но «они были в превеликую еще диковинку, и буде где какая появится, то молодыми боярынями и девушками с языка была неспускаема». Задолго до торжества романтиков Сумароков считал, что «природное чувствия изъяснение есть лучшее». Его произведения в жанре песни, лексически и композиционно близко стоявшие к фольклорной поэзии, сыграли немалую роль в приближении времени сентиментальной поэзии.

У современников Сумарокова особой популярностью пользовались его басни. Написал он их более 400. И здесь он предстает подлинным новатором. По мнению исследователей его творчества, он сумел придать басням характер живых, порой драматических сценок, наполнил их злободневным содержанием. В своих баснях он выступал против многих общественных пороков и людских недостатков. От басен выдающихся его предшественников – Кантемира, Тредиаковского и Ломоносова – басни Сумарокова выгодно отличались разговорным, с включением просторечных слов, языком и использованием ласкающего слух разностопного ямба, афористичностью концовок. «Сокровищем российского Парнаса» назвал басни Сумарокова Н.И. Новиков.

А.П. Сумароков по праву считается и родоначальником русской драматургии классицизма. Всего им было создано 9 трагедий и дюжина комедий. Его перу принадлежат та-кие трагедии, как: «Хорев» (1747), «Синав и Трувор» (1750), «Гамлет» (1755), «Пустын-ник» (1757), «Ярополк и Димиза» (1758), «Дмитрий Самозванец» (1761) и др. Среди 12 комедий есть такике, как: «Опекун» (1765), «Лихоимец» (1768), «Рогоносец по воображению» (1772) и др. Авторитетная оценка трагедий А.П. Сумарокова дана его младшим современником Н.И. Новиковым: «Хотя он первый из россиян начал писать трагедии по всем правилам театрального искусства, но столько успел во оных, что заслужил название северного Расина». А.П. Сумароков в истории русской литературы остался и как теоретик русского классицизма, являясь автором двух четко и ясно изложенных программных эпистол – «О русском языке» и «О стихотворстве» (1748).

Чем же так привлекал современников А.П. Сумароков-драматург? Тем, что остро и метко представлял в своих драматургических творениях грубовато-правдоподобную будничную жизнь, те «неправильные» явления, от которых много терпит общество. А также тем, что они направлены были на воспитание гражданских чувств у зрителя, их отличало стремление привить мысль о главенстве государственных интересов. О непримиримости к общественному злу, несправедливости он заявлял открыто: «Доколе дряхлостью иль смертью не увяну / Против порока я писать не перестану!».

Поскольку правящее сословие не видело перед собой серьезного врага, способного оттеснить его от власти, поскольку оно сознавало свою объективно-прогрессивную роль, оно не боялось пользоваться оружием самой резкой сатиры для борьбы с теми недостатками в своей среде, которые мешали общедворянскому делу. Осмеяние своих собственных недостатков в сатире, басне, комедии вполне естественно у класса, чувствующего свою растущую силу. Отсюда развитие общественной сатиры в XVIII веке.

Д.И. Фонвизин опубликовал два первых сочинения – комедии «Корион» (1763) и «Бригадир» (1768), которые сразу принесли ему известность у читающей публики за точное и яркое отображение нравов, царивших в аристократических и дворянских кругах Петербурга. В 1782 году выходит в свет его самая знаменитая комедия «Недоросль», в которой содержалась острая и едкая сатира на помещиков крепостников, их нравы, предрассудки и невежество. В 1788 году Екатерина II запретила публикацию его пятитомного собрания сочинений «Друг честных людей, или Стародум». А вскоре после этих событий его разбил паралич, всеми покинутый и забытый, он скончался в 1792 году.

Фонвизин высмеивает невежество диких, отсталых дворян, пустое фатовство светской молодежи, хищения и взяточничество. Державин высмеивает лень, обжорство, невежество, грубость, спесь и презрение к низшим по иерархии – свойства самих вельмож «великой» Екатерины. Конечно, у эксплуататорского класса, у привилегированного сословия это сопровождается значительной долей лицемерия и своего рода морального ханжества; но все же в сатирической литературе XVIII века отражается борьба дворянства за развитие своей социальной силы, своей гражданственности, борьба со своими недостатками, со своей обывательщиной.

Гаврила Романович Державин (1743–1816) бывал и губернатором, и сенатором, и министром, и личным секретарем императрицы, и правителем императорского Совета, но все это вместе взятое, несоизмеримо с непреходящей ценностью его поэтического слова. В своем поэтическом творчестве Г.Р. Державин умеет быть нежным и жестким, веселым и печальным, легким и утяжеленно-громоздким. Его поэтическое слово и громозвучно – «Глагол времен! Металла звон!», и вкусно-многокрасочно – «Багряна ветчина, зелены щи с желтком, // Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны, // Что смоль, янтарь – икра, и с голубым пером // Там щука пестрая: прекрасны!». В нем и упоение жизнью, и философичность, и гражданственность, и многообразие человеческих чувств с их оттенками. Державин и негодует, и льстит, красноречие смешивает с косноязычием. Он творит многомерный мир с его живой разноголосицей и сумбуром внутренне напряженных противоречий. Демонстрирует небывалое богатство стилистических фигур и стиховых форм. Со-временные Державину поэты рядом с ним в большинстве своем кажутся несколько пресноватыми.

В своем творчестве Г.Р. Державин видит и раскрывает двойственную природу человека. В оде «Бог» он предлагает глубокую концепцию природы человека, которая есть «почтенная средина естества» – между телесными тварями и небесными духами, то есть между животными и ангелами. Человек призван связывать собою в единое целое две половины мироздания – сферы материального и духовного. Он и червь и Бог вместе. «Я телом в прахе истлеваю, // Умом громам повелеваю». Г.Р. Державин в своем творчестве от-нюдь не прямолинеен, и едва ли возможно решить, что именно ему, как поэту-лирику и поэту-философу ближе и дороже – прах земли или небесный свет. Он захвачен натурой, он пейзажист и гастроном («Шекснинска стерлядь золотая…»), любуется прелестями всего земного, но в любовании этом отчетливо сказывается некое боговдохновенное начало, высокая благородная духовность.

В русской исторической памяти надолго остались поэтические «формулы» Державина, ставшие афоризмами и пословицами. Они часто цитируются, вошли в наш речевой обиход: «Я царь, я раб, я червь, я Бог», «Отечества и дым нам сладок и приятен», «Где стол был яств, там гроб стоит», «Не пью, любезный мой сосед», «…истину царям с улыбкой говорить», «Осел останется ослом, // Хотя осыпь его звездами; // Где должно действовать умом, // Он только хлопает ушами». Пушкинская из «Пира во время чумы» строка «И бездны мрачной на краю» – перефразировка державинского стиха «Скользим мы бездны на краю».

Были и такие, которые скептически относились к творчеству Державина: дескать, он был не поэт-гражданин, а царедворец-угодник. Он был бардом Екатерины, певцом ее необыкновенных добродетелей, прославившим Фелицу (под именем которой он выводил Екатерину) и ее вельмож в торжественных одах. Однако Державину была не чужда сати-ра, он посмеивался над приближенными Екатерины.

Правда, Державин признавал, что поэзия должна быть обращена «не к лести и тленной похвале людей», но «к чести и к поучению путей». И он обличал пороки сильных мира сего, прославлял тех, «кого ни знатный род, ни сан, ни счастье не украшали, но кои доблестью снискали себе почтение от граждан». О своей гражданской позиции поэт заявил в стихотворении (1780), нареченном в позднейшей редакции «Властителям и судиям». Восемьдесят первый псалом библейского царя Давида в поэтическом переложении Державина прозвучал как грозное обвинение сильных мира сего, неправедных и злых, земных богов, и как заступничество за слабых и угнетенных, бедных и несчастных, сирот и вдов. Властители и судьи не внемлют правдивым словам и не желают знать истину: их «очеса» покрыты «мздою». «Злодействы землю потрясают, // Неправда зыблет небеса» – порок грандиозен и космичен, поистине вселенского размаха.

В свете событий конца XVIII – начала XIX века эти стихи звучали как политически взрывчатые, проникнутые гражданским и революционным пафосом. У Державина могли быть серьезные неприятности из-за этого стихотворения. Начальству не нравится, когда с ним разговаривают в подобном тоне. Автору приходилось оправдываться: это ведь переложение псалма, а псалмопевец царь Давид не был якобинцем, следовательно, Державин ни в чем не виноват. «Властителям и судиям» – тираноборческие стихи в защиту угнетенных высоко оценены Ф.М. Достоевским и И.С. Тургеневым!

Опыт гражданской лирики оказался значимым для поэта, что впоследствии наиболее ярко отразилось в его оде «Вельможа». Литературные истоки «Размышлений у парадного подъезда» Н.А. Некрасова обнаруживаются в оде Державина «Вельможа»: обездоленные просители в передней, сладко спящий сибарит-сановник… В цикле «Думы» у К.Ф. Рылеева есть стихотворение о Державине, который представлен образцом гражданской доблести. Не был забыт Державин и поэтами «серебряного века». В.Ф. Ходасевич написал о нем целую книгу. О.Э. Мандельштам, сам переводчик Петрарки, восхищался державинским сонетом «Задумчивость», тоже из Петрарки. Державинская традиция безудержной поэтической эмоциональности чувствуется в стихах М.И. Цветаевой.

Г.Р. Державин похоронен в Новгороде, на территории кремля. На надгробии перечислены высокие чины и должности вельможного покойника, много достигшего на поприще государственной службы, – и ни слова о том, что он был поэтом, причем в свое время величайшим поэтом России.

В художественной литературе в конце XVIII века возникает чрезвычайно любопытное и, на первый взгляд, труднообъяснимое из русских социальных условий течение – сентиментализм. Однако и его происхождение обусловлено развитием русского капитализма. И эта обусловленность чрезвычайно характерна для выяснения вопроса об отношениях русского дворянства и русской буржуазии в социально-культурной жизни. Российский сентиментализм, возникший в дворянской среде, принято считать каким-то едва ли не «случайным» заимствованием с Запада, где он был порожден буржуазией. На Западе буржуазия, еще далекая от государственных дел, но культурно и экономически мощная, протестовала «мещанскими», «слезливыми» драмами и романами против засилья в литературе придворно-аристократического классицизма. На Западе сентиментализм протестовал против распущенности и легкомысленного скептицизма паразитической аристократии тем, что подчеркивал характерную для умеренных кругов буржуазии рационалистическую религиозность. Для буржуазии сентиментализм был вполне естественен.

Но откуда взялся сентиментализм в России, где литературу и культуру вообще до половины XIX века творило почти исключительно дворянство? Дело в том, что наше ушедшее хозяйничать в деревне среднее образованное дворянство было по отношению к правящей аристократии и бюрократии полно чувств, сходных с чувствами буржуа Европы. Чувства эти были менее активны, так как социальная грань была менее резкой.

Российское «среднее» полу-капиталистическое дворянство часто брало на себя разрешение тех задач, которые на Западе разрешались буржуазией. У нас последняя в лице представителей как торгового, так и промышленного капитала была слишком мало культурна, а главное слишком предана царской власти, охранявшей от иностранной конкуренции поздно развившийся русский капитализм и отвоевывавшей для него рынки. Буржуазное по характеру движение декабристов было создано дворянами; русский либерализм с 1840-х годов до 1905 года имел своей главной базой дворянские круги.

Среднее нечиновное, интеллигентное дворянство, рационально, для рынка, хозяйничающее у себя в провинции, или живущее интеллигентским трудом в столице (последнее появилось, позднее – ко времени Пушкина), будучи полумещанским по роду деятельности и интересам, нуждалось в прославлении тех же добродетелей, что и европейская буржуазия. В дворянской среде явилось настроение, идеализирующее не военные и гражданские доблести, а частную тихую жизнь, вдали от двора, войны и службы, то, что презиралось «классиками». Этим «мещанам во дворянстве» казались нудными и скучно-искусственными аристократически-гражданственные темы классицизма и его приподнятый язык. Это настроение выразил уже Державин в стихах, посвященных «жизни Званской», жизни в своем поместья, тихой, мирной, бесшумной, простой, обывательской. В творчестве Карамзина, выступившего в литературе в начале 1790-х годов, и Жуковского, начавшего писать лет на десять позднее, – это жизненное и литературное настроение оформилось в сентиментализм.

В романах и драмах писателей сентименталистов вместо героев классической поэзии, обуреваемых сильными страстями и высокими идеями, выступали обыватели и прославлялись добродетели растущей буржуазии: скромность, умеренность желаний, семейственность, мягкосердечие, спокойствие характера. Отсюда – слезливость автора «Бедной Лизы», его умиление перед мещанством Европы, его пафос моралистического, поверхностного демократизма. Отсюда же у Жуковского идилличность, набожность, похвалы неподвижности, умеренности, довольству своей участью, смирению, благодушие и влюбленность в мещански-семейные добродетели.

Добродетели провинциальной жизни возвышались, возможно, и раздувались, авто-рами-сентименталистами, чтобы казаться достойной заменой старой высокой тематики.

Повышенный тон, которым говорилось в сентиментальных повестях и стихах о чувствах и явлениях самых ничтожных, может быть был необходим писателю и его читателю, привыкшим к пафосу, к сильным переживаниям при чтении произведений классической литературы.

121.4. Устное народное творчество

Помимо традиционных для народного творчества обрядовых песен, широкое распространение получают произведения о Петре I и песни-жалобы. Известно более 200 народных песен о Петре, в которых затрагиваются почти все основные события его жизни – от рождения до смерти. В народных сказаниях и песнях говорится о заговорах царевны Софьи, о стрелецких бунтах, о взятии Азова, особенно многочисленны произведения о Полтавской битве. По мере отдаления от жгучих баталий великой войны народная память запечатлевала эти события в традиционной форме «старин» (былин), исторических песен (преимущественно солдатских), в форме сказок, притчей и т.п. В них отражены и Полтавская баталия, и взятие Азова, и Нарва.

Тема войны сохранилась в памяти народа, прежде всего, как подвиг русского солдата и его героизм и жертвенность. Разумеется, в былинах, исторических песнях, своеобразных сказках отразилась, уже как легенда, и фигура Петра I. К этому времени относится Белорусский сказ «Петро Велики», «Плач войска», «Смерть Петра», «Как на охоту Петр ездил» и др. Большинство песен свидетельствуют о героизации образа Петра в народном сознании. Особенно ярко это отразилось в «Плачах войска» о смерти Петра, сложившихся, по-видимому, в солдатской среде. Сохранился в фольклоре и «образ врага» («пропал как швед под Полтавой»), и образ изменника Мазепы (в цикле песен об украинском герое Семене Палие), и образы казнокрадов и угнетателей (князь Гагарин и др.).

В то же время в народном творчестве все чаще стали звучать жалобы на тяготы рекрутской жизни, на закрепощение вольных «гулящих людей», которым некуда «кинуться» от «крепких караулов». В песнях о Степане Разине и о Кондратии Булавине «удалым молодцам» казакам противопоставляются виновники народных бед – «собаки» воеводы и бояре. Большое распространение получили духовные стихи, в которых крестьяне пели о надеждах на райскую жизнь после смерти.

121.5. Историческая литература

Книги по истории «Синопсис» И. Гизеля, «Введение в гисторию европейскую» С. Пуффендорфа, «Феатрон» Стратемила и др., переводы античных авторов (Иосифа Флавия, Юлия Цезаря, Эзопа, Овидия и др.) печатались тиражом не 200–500 экземпляров, а во много раз больше.

В 1716 году была сделана копия Радзивилловской (Кенигсбергской) летописи, стали создаваться и исторические труды (работы по истории Ф. Поликарпова, «Рассуждения о причинах Свейской войны» П. Шафирова, «Марсова книга» и др.).

Серьезный вклад в развитие исторической науки внес и петровский указ 1720 года, который предписывал собирать по монастырским обителям древние рукописи, летописные своды, хронографы, степенные книги и другие раритеты, в которых нашла свое отражение многовековая история Российского государства.

Петр I уделял особое внимание имевшим общественно-политическую значимость проблемам военной и современной истории. По его поручению был написан ряд сочинений, в том числе «Гиштория Свейской войны», призванных дать историческое обоснование прав России на отвоевание у Швеции побережья Балтийского моря и прославить деятельность Петра. Однако эти сочинения носили скорее публицистический, чем научный характер.

Во второй четверти XVIII века первый обобщающий труд по истории России – «История Российская с древнейших времен», написал русский государственный деятель, историк и географ В.Н. Татищев. Значительный вклад в изучение источников по истории Древней Руси сделал Ф.И. Миллер. Он первым опубликовал «Степенную книгу», был издателем трудов Татищева и автором «Истории Сибири».

Значительный вклад в развитие отечественной исторической науки внес М.В. Ломоносов, активно боровшийся с норманнской теорией. Ему принадлежит ряд исторических сочинений. Он стал одним из родоначальников отечественной историографии не только как автор «Краткого Российского летописца» (1760) и «Древней Российской истории» (1763–1765), но и как яростный противник норманнской теории, активными проводниками которой были два немецких ученых Г.З. Байер и Г.Ф. Миллер.

121.6. Житийная литература

Жития святых, составленные св. Димитрием, написаны художественным языком и до сего времени являются любимым чтением благочестивых людей, которые находят здесь поучение и назидание. В первый раз Четьи-Минеи св. Димитрия были изданы в 1711–18 году. С 1745 по 1759 год они подверглись, согласно постановлению Св. Синода, пересмотру и исправлениям и в исправленном виде вышли в 1759 году. Из пересказов и сокращенных изданий Четьих-Миней св. Димитрия следует указать – «Избранные жития святых, кратко изложенные по руководству “Четьи-Минеи”», «Русские святые» Филарета, архиепископа Черниговского.

121.7. Журналистика. Периодические издания

Одним из важнейших нововведений Петра было издание первой в России газеты, «Ведомости», которые начали выходить с 1703 года. В этом году родилась русская журналистика. За первый год вышло 39 номеров газеты; в дальнейшем она выходила также нерегулярно. С 1712 года она печаталась то в Петербурге, то в Москве. Газета была совсем маленькой. Статей в ней не было совсем, а была только краткая информация о событиях и замечательных фактах в России и за границей. Нередко газету редактировал сам Петр; он же бывал ее корректором, он же указывал материал, который надо было перевести из иностранных газет. В задачу петровских «Ведомостей» входило расширить политический и общекультурный кругозор их читателей и пропагандировать действия Петра, как в военной, так и в гражданской области.

Наиболее ярким выражением просветительных устремлений екатерининской эпохи явились сатирические журналы. Желая влиять на формирование общественного мнения, императрица обратилась к журналистике. В 1769 году Екатерина затеяла сатирический журнал «Всякая всячина». Она помещала здесь статьи, в которых, в общем, добродушно («в улыбательном роде») посмеивалась над недостатками тогдашнего общества. Главной идеей журнала была критика человеческих слабостей, пороков и суеверий («сатира в улыбательном духе»). Екатерина II пыталась свести дело к ироническому подсмеиванию над модницами и щеголями, скрягами и хапугами, суеверием и прожектерством.

Вслед за «Всякой всячиной» появились журналы «Трутень», «Живописец», «Кошелек» и др. Создателем их и главным автором был Николай Иванович Новиков (1744–1818), один из самых замечательных людей этого времени. В образной форме он выводил живые фигуры, в которых обличал грубость и невежество, фатовство, пристрастие ко всему французскому, распущенность высших классов, взяточничество в судах и в канцеляриях, злоупотребления помещиков на почве крепостного права. Его обличительная проповедь привела, в конце концов, его в Шлиссельбургскую крепость в конце царствования Екатерины.