Ноты под дождём

Селин Саклы

Ноты под дождём

Глава 1. Несыгранные ноты

Дождь в Терновой Лощине всегда был особенным – он не просто лил, он размывал границы между прошлым и настоящим. Я шла по мокрому асфальту, подняв воротник куртки, и считала шаги до университета. Пятьсот тридцать семь. Ровно столько от остановки до главного входа.

Корпус встретил меня привычным гамом. Я толкнула дверь аудитории и сразу почувствовала на себе взгляды.

– Грин! – Джек швырнул в меня свёрнутый в трубочку конспект. – Спасибо за помощь.

Я поймала листы одной рукой, не замедляя шага.

– Если бы ты тратил на учёбу хотя бы половину энергии, которую тратишь на попытки списать, ты бы уже преподавал здесь, – бросила я, и аудитория взорвалась смехом.

Я пробиралась между рядами, ловя на себе привычные взгляды – кто-то улыбался, кто-то кивал, кто-то тут же отворачивался, будто боялся, что я попрошу списать. Алисия уже сидела у окна, отгородившись от остальных стопкой книг, как крепостной стеной. Её пальцы барабанили по столу в нервном ритме, а взгляд скользил по аудитории с привычной настороженностью.

– Припасла тебе кофе, – она пододвинула стаканчик, даже не глядя в мою сторону. – Два сахара, немного молока. Не благодари.

Я ухмыльнулась, сбрасывая рюкзак на пол.

– Ты бы ещё ленточку повязала. «Лучшей подруге, которая вечно опаздывает».

– Заткнись и пей, пока не остыло.

Алисия сидела, выпрямив спину так, будто за её плечами стоял невидимый надсмотрщик с линейкой. Её тёмные волосы были собраны в безупречный пучок – ни одной выбившейся прядки, будто даже они боялись нарушить установленный порядок. Глаза – холодные, серо-стальные, как лезвие ножа – методично сканировали аудиторию.

– Ты выглядишь так, будто собираешься не на пару, а на очередное светское мероприятие, – прошептала я.

Она лишь поджала губы, поправив несуществующие морщинки на блузке, которую наверняка выбрала за неё мать. Её мир был золотой клеткой с бархатными прутьями, мой – запертым пианино с острыми струнами. Мы обе были в плену, просто по-разному.

Дверь распахнулась так резко, что несколько голов непроизвольно дёрнулись в её сторону. В аудиторию вошёл мистер Шепард, и воздух сразу стал гуще. Его потрёпанный кожаный портфель, по которому стекали дождевые капли, оставлял за собой прерывистый мокрый след – словно пунктирную линию, ведущую от входа прямо к кафедре.

– Не надейтесь, что сегодня у Вас будет лёгкий день – его голос, низкий и с хрипотцой, разрезал тишину.

Он швырнул портфель на кафедру, и оттуда выскользнула пачка растрёпанных бумаг.

– Сегодня, – Шепард ухмыльнулся, окидывая всех взглядом, в котором читалось: "Я вас терплю, но мне это не нравится", – мы будем говорить о том, как продавать новость так, чтобы её купили.

Я не заметила, как пролетели эти полтора часа. Звонок резко врезался в тишину, и аудитория сразу ожила – стулья заскрипели, кто-то громко зевнул, кто-то уже торопливо совал конспекты в рюкзак, торопясь на следующую пару. Джек первым рванул к двери, крикнув что-то про «кофе и спасение от скуки», за ним потянулись остальные. Алисия аккуратно сложила тетради, поправила идеально гладкий пучок и, бросив на меня короткий взгляд, молча выскользнула в коридор.

А я сидела, медленно собирая вещи, и думала только об одном: как сегодня пробраться в библиотеку? Вчера мисс Дженкс чуть не застукала меня.

– Грин. – Голос Шепарда заставил меня вздрогнуть. Он стоял в дверях, курил прямо в коридоре и смотрел на меня так, будто видел все мои мысли. – Вы что-то забыли?

– Только надежду на завтрашний день, – автоматически выдала я.

Он фыркнул, развернулся и ушёл, оставив за собой шлейф дыма и странное ощущение.

Я натянула рюкзак на плечо и вышла в коридор, ещё не зная, что через две минуты моё прошлое расставит ловушку в аудитории №214. Дождь заунывно стучал по арочным окнам, но мне было не до него – мысли уже были в библиотеке.

На подоконнике у большого окна в конце коридора, почти сливаясь с наступающими сумерками, сидел угрюмый парень. Он был скрючен над блокнотом, и его левая рука, сжимающая карандаш, двигалась с яростной, отчаянной решимостью. Он что-то яростно черкал, целиком поглощённый своим миром линий. Я прошла мимо, не замеченная им, но краем глаза поймала жесткий контур его профиля и напряжённые пальцы.

«Каждому своё убежище», – мелькнула у меня мысль.

Я уже почти подошла к главному выходу, свернула за угол – и вдруг замерла, будто наткнувшись на невидимую стену.

Из-за полуоткрытой двери аудитории лилась музыка. Не та громкая, уверенная, что гремит на концертах, а робкая, прерывистая. Чьи-то неумелые пальцы спотыкались о клавиши, каждый раз ошибаясь на одном и том же месте.

Я подошла и приоткрыла дверь чуть шире.

В луче серого света от окна стояло пианино. Не новое блестящее, а старое, с потёртой крышкой и царапинами на боках. Точь-в-точь как то, что годами стояло у нас в гостиной, молчаливый свидетель маминых слёз и моих неудач.

За ним сидела студентка, вся сжавшаяся от усилий. Она так сосредоточенно смотрела на ноты, что не видела ничего вокруг.

А я видела.

Видела, как её плечи напряжены. Как губы беззвучно шепчут счёт. Как пальцы замирают перед ошибкой – и всё равно нажимают не ту клавишу.

Моя правая рука сама поднялась. Пальцы сжались в воздухе, приняв знакомое положение. Указательный палец дёрнулся, будто нажимая невидимую клавишу, за ним средний… Я играла. Молча, глухо, но каждая мышца помнила эти движения. Помнила тяжесть маминой руки на моём плече. Помнила её шёпот, острый как лезвие: «Снова. Играй, пока не получится идеально».

Она снова ошиблась и с досадой хлопнула по клавишам.

Я отпрянула от двери, врезавшись спиной в холодную стену. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Я сжала кулаки так сильно, что ногти впились в кожу, оставляя красные полумесяцы на ладонях.

Просто уйди, – приказала я себе. Просто иди.

Но ноги не слушались. Они приросли к месту, впитывая каждый фальшивый звук, каждую паузу, каждую досаду незнакомой девчонки.

А потом я услышала не её игру.

Я будто услышала мамин голос.

«Ты никогда не будешь достаточно хороша, Ада. Никогда».

Это было достаточно, чтобы сорваться с места. Я развернулась и побежала, не видя ничего перед собой.

И врезалась во что-то твёрдое и тёплое.

– Ты в порядке? – Алисия держала меня за плечи, её глаза сузились от беспокойства. – Ты белая как мел.

– Всё хорошо, – я выдавила из себя улыбку, чувствуя, как она дрожит на губах. – Просто… вспомнила кое-что.

Она не отвела взгляда. Её пальцы слегка сжали мои плечи – нежно, но достаточно твёрдо, чтобы я не могла вырваться.

– Не ври мне, – тихо сказала она.

Я хотела пошутить. Хотела отмахнуться. Но из-за двери снова поплыли неуверенные аккорды.

Алисия услышала. Взглянула на дверь аудитории. Потом снова на меня – и в её глазах что-то щёлкнуло. Она всё поняла.

Молча, всё так же крепко держа меня за руку, она развернулась и повела прочь.

Мы вышли на улицу, где дождь хлестал по лицу острыми иглами, но Алисия , не обращая внимания, уверенно провела меня через поток зонтов к знакомой вывеске «У Марти».

Колокольчик звякнул, и мир сжался до размеров тёплого, пропахшего кофе зала. Она без слов усадила меня за столик в углу и подошла к стойке.

Через минуту передо мной стояла огромная кружка, из которой поднимался пряный, согревающий пар.

– Пей, – приказала Алисия, отодвигая свой стул. – Мёд успокаивает нервы. Имбирь греет. А шоколад… шоколад просто делает всё немного лучше.

Я послушно сделала глоток. На удивление, это не был приторно-сладкий напиток. В нём чувствовалась острота имбиря, глубокая горчинка чая и лишь лёгкая, обволакивающая сладость мёда. Он обжёг губы, но с каждой секундой прогонял внутренний холод.

– Спасибо, – прошептала я, чувствуя, как дрожь в пальцах начинает стихать.

– Ты хочешь поговорить об этом? – спросила она, и в её голосе не было ни жалости, ни любопытства – только открытая, без прикрас, готовность выслушать.

Я покачала головой, снова утыкаясь взглядом в кружку.

– Хорошо. Тогда просто запомни, – она перевела взгляд на меня, и её серо-стальные глаза были такими же острыми, как на парах, но сейчас в них не было привычной льдистости. – Твоя мать – это твое прошлое, а не настоящее. И уж тем более не будущее. Не позволяй её голосу в голове дирижировать твоей жизнью. Она дирижировала достаточно.

От её слов по моей коже побежали мурашки. Так прямо об этом не говорил никто.

– Легко сказать, – прошептала я.

– Я не говорю, что это легко. Я говорю, что это необходимо. – Она отломила кусочек пирога. – У всех нас есть свои демоны. Мои, например, носят кашемир и звонят ровно в семь вечера с проверкой.

В её словах прозвучала такая горькая, такая знакомоя ирония, что я невольно подняла на неё глаза. За её безупречным фасадом скрывалась своя война. Своя золотая клетка.

– Спасибо, – сказала я тихо, и это было единственное, что я могла выжать из себя. Но в этом слове было больше, чем просто благодарность за чай.

– Не за что, – она отпила чаю и посмотрела на дождь за окном. – Просто запомни: твоё место в мире не ограничивается библиотекой.

Мы допили свои напитки в тишине.

Она оставила меня за этим столом, расплатившись на выходе. Я сидела и смотрела, как капли дождя стекают по стеклу, размывая огни вечернего города. Внутри всё ещё звучали отголоски тех проклятых нот, но теперь их заглушал тёплый вкус чая.

Глава 2. Призрак из темноты

Тёплый чай и слова Алисии создали лишь временный барьер. Как только я вышла из кафе, холодная реальность снова навалилась на плечи, тяжёлая и мокрая, как плащ. Библиотека была закрыта. Обычный маршрут через чёрный ход перекрыла здоровенная цепь с новым амбарным замком – мисс Дженкс явно решила подстраховаться.

«Черт», – безнадёжно подумала я, сжимая ремень рюкзака. Оставался один путь – рискованный и отчаянный. Старая пожарная лестница с восточной стороны здания, которую все давно объявили аварийной. Пару раз я уже проверяла её на прочность, но ночью, в дождь, это было чистым безумием.

Я забралась наверх, сердце выпрыгивало из груди, пальцы скользили по мокрому металлу. Ещё одно усилие – и я, вся мокрая и дрожащая, ввалилась через открытое окно в тёмный коридор.

Тишина. Абсолютная, гнетущая, нарушаемая только моим тяжёлым дыханием и монотонным стуком дождя. Я стояла, прислонившись к стеллажу, пытаясь отдышаться. Здесь пахло старыми книгами, пылью и мокрым асфальтом, что тянуло из открытого окна.

И вдруг… шорох.

Тихий, едва уловимый. Не скрип пола. Не мышь. Скорее… сдержанный вздох. Прямо здесь, в нескольких шагах.

Я замерла, вжавшись в полки.

– Кто здесь? – мой голос прозвучал сдавленно и испуганно.

В темноте что-то резко шевельнулось. Прямо передо мной, из-за угла массивного стеллажа, поднялась высокая тень. Я вскрикнула и отпрянула, задев плечом полку. Несколько книг с глухим стуком упали на пол.

Свет фонарика ударил мне в лицо, ослепляя.

– Тихо! – прошипел низкий мужской голос, сдавленный паникой. – Ты сейчас нас выдашь!

Повисла тяжёлая, напряжённая пауза. Они стояли в темноте, слыша только частое дыхание друг друга. Он первым нарушил молчание, его голос прозвучал низко и сдавленно, будто давно не использовался по назначению.

– Эрик, – отрывисто выдохнул он, не предлагая руку для рукопожатия, не делая шага навстречу. Это было не знакомство, а идентификация в условиях перемирия. Констатация факта своего присутствия.

– Ада. Она молча кивнула, понимая, что в темноте он этого не видит, и заставила себя выговорить своё имя, такое же короткое и простое.

Мы были всего лишь двумя тенями, случайно столкнувшимися в ночи, и этих скупых деталей было более чем достаточно для нашего хрупкого, временного перемирия.

Где-то внизу громко хлопнула дверь. Я затаила дыхание. Тяжёлые, мерные шаги послышались внизу – мисс Дженкс уходила домой. Мы стояли не двигаясь, пока шаги не затихли.

Он достал откуда-то фонарик и включил его, создавая круг света между нами.

– Держи, – он протянул мне смятую алюминиевую флягу. – Выпей. Согреешься.

Я взяла её с опаской. Открыла. Резкий, сладковатый запах ударил в нос. Виски. Я сделала маленький глоток, и огненная волна растеклась по желудку, отогревая изнутри.

– Ужасное пойло, – прохрипела я, возвращая флягу.

– Зато работает, – он коротко хмыкнул, отпил и спрятал её. Его взгляд скользнул по моим рукам, всё ещё сжатым в кулаки. – От кого бежишь?

Вопрос повис в воздухе, неожиданный и прямой. Я не была готова на него отвечать. Я не была готова ни на какой разговор.

– От дождя, – соврала я, отводя глаза.

Он молча кивнул, не стал давить и расспрашивать.

– Можешь остаться здесь, – сказал он, отодвигаясь вглубь прохода, чтобы дать мне пространство. – Я буду там, – он кивнул на соседний ряд стеллажей. – Не подойду.

В его голосе не было ни жалости, ни угрозы. Была простая, усталая договорённость двух одиночек, случайно оказавшихся в одном укрытии.

Я молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Он взял свой фонарик и ушёл в темноту. Потом потянулся к своему рюкзаку, лежавшему в углу, и достал оттуда чёрный, потрёпанный блокнот.

Я свернулась калачиком на холодном полу, кутаясь в мокрую куртку, и закрыла глаза. Из темноты доносилось его ровное дыхание. Чужое. Незнакомое.

Тишину разорвал резкий звук – с другого конца прохода донеслись ругательства и отчётливый хруст мнутой бумаги. Я вздрогнула и приподнялась на локте, вглядываясь в темноту. Там, за стеллажами, мелькнул силуэт – Эрик яростно комкал лист из своего блокнота и швырял его в угол.

Он заметил моё движение и замер. Мы снова уставились друг на друга через тёмный пролёт, два призрака в книжных катакомбах. Затем он резко развернулся и ушёл глубже в свой угол, демонстративно повернувшись ко мне спиной. Жест был грубым, но понятным.

Через минуту что-то тёмное и мягкое перелетело через проход и шлёпнулось рядом со мной. Это была его толстовка, пахнущая дождём и масляной пастелью.

Я отшатнулась от неё, как от чего-то опасного. Потом медленно потянулась и подобрала. Ткань была холодной и немного влажной. Я не надела её. Просто накрыла ноги, чувствуя себя нелепо и смущённо.

Из темноты снова донёсся скрип карандаша. Теперь он звучал яростнее, быстрее.

Луна выглянула из-за туч, и синеватый свет хлынул в высокие окна, заливая проход между стеллажами. Мы увидели друг друга – неясные силуэты, разделённые несколькими метрами и целой жизнью невысказанных историй.

Наши взгляды встретились на секунду – и мы одновременно отвернулись.

Сон не шёл. Я лежала, уставившись в бархатную тьму над головой, и слушала. Слушала, как он ворочается за стенкой из книг. Слушала, как его карандаш то принимался яростно скрежетать по бумаге, то замолкал на долгие минуты, и тогда было слышно, как он тяжело дышит, будто пытаясь загнать обратно какую-то боль.

Потом из его угла донесся новый звук. Тихий, монотонный, почти медитативный. Ш-ш-ш-шарк… ш-ш-ш-шарк. Словно кто-то точил карандаш самым тщательным образом, снова и снова. Звук был удивительно успокаивающим, гипнотическим. Я чувствовала, как веки наливаются свинцом, а дыхание выравнивается в такт этому ритуалу.

Сон прервал резкий, металлический скрежет. Я вздрогнула и села, сердце бешено заколотилось. Это был звук подъёмной решётки у главного входа – библиотеку открывали. Бледный утренний свет робко пробивался через высокие окна, окрашивая всё в серо-синие тона.

Я метнула взгляд на его угол. Эрик уже был на ногах, стремительно и бесшумно совал блокнот в рюкзак. Его движения были отточены, будто он делал это каждое утро. Наши глаза встретились на мгновение – в его взгляде не было ни паники, ни удивления, лишь холодная, собранная решимость.

– Чёрный ход, – он бросил это односложное предупреждение через проход, не повышая голоса, и уже двинулся вглубь лабиринта стеллажей, не оглядываясь, чтобы проверить, иду ли я за ним.

Я вскочила, на ходу сгребая его толстовку и свой рюкзак. Мы крались, пригнувшись, как партизаны, к запасному выходу, ведущему в глухой переулок. Он ловко отодвинул тяжёлую дверь, не издав ни звука, и пропустил меня вперёд. Холодный утренний воздух ударил по лицу.

На секунду мы замерли на пороге, два беглеца, выброшенные утром из своего ночного убежища. Город просыпался, и нам нужно было растворяться.

Он молча кивнул в сторону улицы, что вела к общежитиям, и резко повернулся в противоположную сторону – к промзоне, к заброшенным фабрикам. Ни слова на прощание.

– Эй! – позвала я шёпотом, но уже громче, чем следовало.

Он обернулся, брови вопросительно поползли вверх.

– Спасибо, – выдохнула я, сжав в руке его толстовку.

Я скомкала ткань и бросила ему. Он поймал её на лету, одним движением.

Он лишь кивнул, коротко и деловито, сунул толстовку под мышку и зашагал прочь, его фигура быстро растворилась в утреннем тумане.

Я осталась стоять одна на холодном ветру, чувствуя странную пустоту. В кармане куртки что-то зашуршало. Я запустила руку внутрь и вытащила смятый клочок бумаги. Чужой, из плотного листа. На нём было набросано несколько стремительных линий – силуэт девушки, спящей на полу, подложив под голову рюкзак. Её лицо было скрыто тенью.

На обороте, в углу, было выведено острым угловатым почерком:

«Заходи,если замерзнешь. Красная дверь, фабрика «Рассвет».

Я стояла, вжимая в ладони смятый рисунок, пытаясь осмыслить всё произошедшее. Холодный ветер пробирался под куртку, напоминая, что я всё ещё стою посреди переулка. Судорожно сунула записку обратно в карман и, не оглядываясь, побежала к остановке.

Подъезжая к университету, я всегда чувствовала одно и то же – лёгкую тошноту и желание развернуться и уехать куда угодно. Сегодняшнее утро не было исключением, но сегодня у меня была цель. Ещё пару часов назад я пробиралась по тёмным переулкам, а теперь меня засасывало в оглушительный водоворот студенческого утра. Гул голосов, визг тормозов, хлопанье дверей – всё это слилось в один сплошной рёв. Я сделала глоток воздуха, пахнущего выхлопами и свежей выпечкой из соседней столовой, и поплыла по течению к главному входу.

Мои глаза, привыкшие к ночной темноте библиотеки, болезненно щурились, выискивая в мельтешении лиц одного единственного человека. Высокого, угрюмого, с тенью боли во взгляде. Но его не было в этой утренней суматохе.

Глава 3. Красная дверь

Последний звонок прозвенел, словно вынося приговор. Я медленно собрала вещи, чувствуя, как тревога сжимает горло тугой петлёй. Всю пару я ловила себя на том, что глаза бессознательно выискивают в толпе одно-единственное лицо – бледное, с тёмными прядями волос. Но его нигде не было. Он растворился, как призрак.

Я вышла из университета и остановилась на перекрёстке. Направо – дорога к общежитиям, налево – к промзоне, к фабрике «Рассвет».

Сердце бешено колотилось. Это было безумием. Прийти к почти незнакомому человеку, который лишь из жалости бросил тебе записку? Я представила его удивлённый, может быть даже раздражённый взгляд. «Зачем ты здесь?» – словно слышала его низкий голос.

Я сделала шаг направо. Потом ещё один. И замерла. В кармане пальцы сжали тот самый смятый рисунок. Я резко развернулась и почти побежала налево, пока страх не пересилил это странное, щемящее чувство надежды.

Район менялся с каждым шагом. Яркие вывески кафе и магазинов сменились глухими фасадами складов и заброшенных цехов. Воздух пропитался запахами машинного масла, ржавчины и влажного кирпича. Я шла, чувствуя себя чуждой в этом индустриальном пейзаже, как заблудившийся ребёнок.

И вот она – фабрика «Рассвет». Монументальное, обветшалое здание из красного кирпича. Терновник оплетал чугунную ограду зловещими колючими лапами, будто страж этой цитадели одиночества. Я обошла здание, и там, в глубине заросшего бурьяном двора, увидела её. Красная дверь.

Она была узкая, облезлая, с массивной железной ручкой. Выглядела так, будто вела в никуда. Я замерла перед ней, внезапно осознавая всю безумность этой затеи. Ладонь вспотела.

Собрав всю волю в кулак, я постучала. Стук получился жалким, глухим, поглощённым толщей металла.

Ничего.

Тишина. Только ветер гудел в разбитых окнах верхних этажей соседнего сдания. Облегчение и разочарование странным клубком защемили внутри. Я уже собралась разворачиваться, чувствуя, как горит лицо от стыда, когда дверь с резким скрипом отъехала в сторону.

В проёме стоял Эрик. В чёрной футболке, запачканной краской, с кистью в одной руке. Он выглядел уставшим. Его тёмные волосы были всклокочены, а в глазах читалась лёгкая отрешённость, будто он только что вынырнул из глубины собственного мира.

Он молча смотрел на меня секунду, две, его взгляд был тяжёлым и оценивающим. Я готова была провалиться сквозь землю.

– Я… – мой голос сорвался на хрип. – Извини, что без предупреждения… Я просто… проходила мимо.

Это прозвучало нелепо и фальшиво. Он молча кивнул, отступив вглубь, приглашая войти жестом головы. Ни удивления, ни радости. Просто принятие.

Я переступила порог, и меня окутал густой, насыщенный воздух мастерской. Запах скипидара, масляной краски, старого дерева и ещё чего-то неуловимого – творческого беспорядка и свободы. Пространство было огромным, залитым золотым светом заходящего солнца. Повсюду стояли мольберты с холстами. И везде чёрно-белые рисунки.

– Проходи, – бросил Эрик, возвращаясь к мольберту. – Только ничего не трогай.

Я осторожно прошлась между стеллажами, чувствуя себя первооткрывателем в запретном храме. Мои глаза цеплялись за детали: за потрёпанный диван в углу, загруженный папками с эскизами, за старый проигрыватель, за гитару с порванной струной.

– Ты… живёшь здесь? – не удержалась я.

– Иногда, – он не отрывался от работы. – Когда не хочется никого видеть.

Воцарилась тишина. Его поглощённость процессом была настолько искренней, что моя тревога понемногу стала утихать. Я подошла ближе. Мой взгляд упал на старый велосипед. Он висел на стене, как икона, вычищенный до блеска.

– Не трогай, – тут же последовало его слово, хотя я и не протянула руки. Он повернулся, держа две жестяные кружки. – Это не для того, чтобы на нём ездили.

Я кивнула, понимая всё без слов. Некоторые вещи хранят не для использования, а для памяти.

Внезапно снаружи донёсся оглушительный грохот. Я вздрогнула и инстенктивно шагнула ближе к Эрику.

Он лишь вздохнул.

– Не бойся. Это Марти. Моя… соседка. Она вечно что-то роняет.

Дверь мастерской с грохотом отъехала в сторону, словно кто-то решил выбить её плечом. На пороге, очерченная закатным светом, стояла невысокая коренастая женщина в засаленном ярком фартуке. В руках она держала тарелку с дымящимся пирогом.

– Кроу! – её голос заставил меня вздрогнуть. – Небось ещё не ел?

Она вошла внутрь, уверенно минуя холсты, и шлёпнула тарелку на ближайший ящик. Только потом её глаза, похожие на две щелочки, заметили меня.

– Ой, у тебя гости? – удивилась она, ткнув подбородком в мою сторону.

Эрик, не отрываясь от холста, пробурчал:

– Марти, это Ада. Ада, это Марти. Она тут всех кормит или ругает. Как повезёт.

Марти оценивающе посмотрела на меня, затем хмыкнула и полезла в карман фартука, доставая две жестяные кружки.

– Выглядишь как промокший воробушек. Держи, согрейся. – Она налила мне крепкого чая, пахнущего дымом и травами. – А ты, – повернулась она к Эрику, – немедленно бросай кисть и ешь. Пирог с капустой, ещё тёплый.

Эрик с тяжёлым вздохом отложил кисть. Марти тем временем уже разрубала пирог на огромные куски ножом, который появился у неё из ниоткуда. Марти фыркнула, видя мою растерянность:

– Что глазками хлопаешь? Ешь, пока холодный не стал. Художник у нас вечно в облаках витает, хоть ты будь поближе к земле.

Она повертелась вокруг себя, зорким взглядом оценивая мастерскую, потом ткнула пальцем в закопчённый чайник:

– Чайник чистить надо, а не краски разводить. Ладно, молодёж не переделать. – Направляясь к выходу, она на прощание бросила: – А ты заходи ко мне, если что. У меня и нормальная еда есть, и советы получше, чем у этого угрюмца.

С этими словами она развернулась и вышла, оставив после себя аромат горячей выпечки, лёгкий хаос и ощущение, что здесь только что пронёсся небольшой, но очень шумный ураган.

Эрик молча протянул мне салфетку.

– Она всегда такая. Не пугайся.

Я осторожно откусила кусочек пирога. Он был невероятно вкусным – хрустящим снаружи и сочным внутри.