скачать книгу бесплатно
Холлис только что сделал себе инъекцию услада-плюс и, крайне утомляя Моримото, излагал свои теории слишком громко, и дергано жестикулировал, и качал ногой в сером ботинке. Моримото, впрочем, уже довелось ознакомиться с его бредовыми измышлениями. Директор ОБ попросту считал, что Мать-Богиня вовсе не выдумки тупоголовых туземцев, что она на самом деле существует, мало того, она – разумная, осязаемая сила, контролирующая ход услад-плюс эволюции.
– Не удивлюсь, если когда-нибудь наши рабы станут нашими господами, – предрекал Холлис, – посмотрите на них, посмотрите внимательней на это чудо эволюции! Не-существа пережили три столетия полной изоляции от всего человечества, два столетия оккупации Черным Триумвиратом и пять столетий рабства при Империи! Все это время не-существа менялись, мутировали, приспосабливались, выживали, и этот процесс не прерывался ни на секунду! Вы говорите, они – лишь жалкая, никчемная пародия на человека? А я отвечаю вам: нет, это и есть люди, Сверхлюди, если угодно, новая, высшая раса. Что для них тысяча лет страданий и унижений, когда впереди у них миллионы, если не миллиарды лет, безоговорочного владычества над Вселенной?
Непонятно, верил ли сам директор Отдела Благонадежности в эту ахинею. Что вообще могло твориться в голове у накачанной наркотиками рептилии.
– Глупости вы несете, Холлис. Ваши обожаемые мутанты – безразличные животные, слишком тупые, медлительные и ленивые даже для работы в шахтах.
– Я уверен, вы передумаете, когда увидите Изменившихся.
– Кого?
– Изменившихся. Новую ступень. Эволюционный скачок. Начало для них и finita la comedia для нас. Во имя нашего всеобщего блага, надеюсь, это лишь случайная мутация, девиация, одно из тысяч отклонений, рожденных усладом-плюс. Вы непременно должны взглянуть на них.
Моримото уже был не слишком молод для подобных поездок. Мрачная атмосфера Эпплтона неприятно воздействовала даже на него. Он выпил и хотел спать. Он даже начал кивать своим самураям, чтобы они вежливо выпроводили директора ОБ восвояси, но Холлис желтыми, когтистыми лапами вцепился главе Синдиката в рукав пиджака.
– Господин Моримото, чтобы понять, о чем я говорю, вы должны увидеть это своими глазами.
Сёгун с трудом подавил вздох. За двадцать лет службы в Гетто, пройдя путь от рядового надсмотрщика до директора, Холлис сделался законченным наркоманом, не подлежащим лечению. Вечное проклятие услада-плюс не щадило никого. В общей сложности Холлис употреблял услад-плюс уже три десятка лет, и его рептильи мозги, должно быть, уже давно сгнили и превратились в труху.
– Кого я должен увидеть, Холлис.
– Изменившихся.
О, священные духи предков! О, Христос! О, Будда! О, Красный Император Мао! Что за темные, зловещие силы подхватили главу Синдиката и понесли по запутанным лабиринтам коридоров, и лестниц, и лифтов, вниз, вниз, в научно-исследовательский комплекс Отдела Благонадежности.
– Подождите, вы сами сейчас увидите, – постоянно бормотал Холлис, будто в забытьи.
Разумеется, страсть как хотелось обвинить его во всем том, что произошло дальше, но это было бы несправедливо. Прежде чем продемонстрировать Моримото и его приближенным монстров, порожденных усладом-плюс, Холлис несколько раз внятно и очень настойчиво предупредил о чрезвычайной опасности и велел своим людям, а также людям Моримото держать ухо востро, а оружие – наготове. Сотрудники сектора биологических исследований принесли громоздкие защитные костюмы. После того, как визитеры оделись, их всех пропустили через специальные камеры, где обрызгали смесью различных химических жидкостей, включая состав, отбивающий человеческие запахи.
– Держаться на расстоянии не менее десяти футов от клетки, – сказал заведующий лабораторией, – не переходить красную черту. Не делать резких движений, не повышать голоса, избегать прямого зрительного контакта с… подопытным образцом. Я не шучу. Изменившиеся чрезвычайно опасны.
Пока заведующий вел делегацию по ослепительно сверкающим хромом и неоном переходам, с молчаливого позволения Холлиса, он поведал господину Моримото историю Изменившихся.
Первый из них был обнаружен случайно восемнадцать стандартных лет тому назад. Симптоматично, что, едва народившись на белый свет, Изменившийся сожрал новорожденных братьев и сестер, и прикончил родную мать. Несчастный отец был настолько напуган плодом собственных чресл, что обратился за помощью к охранникам Гетто. С превеликим трудом отловив и засадив детеныша в клетку, тюремщики передали драгоценный экземпляр в лабораторию, в распоряжение дипломированных специалистов Отдела Благонадежности.
В лаборатории детеныш провел меньше суток. Инстинкты настойчиво вопили ему о том, что следует как можно скорей убраться из странного белого места с пробирками, ретортами и вкрадчивыми людьми, облаченными в подобия космических скафандров. Проведя беспокойную ночь, Изменившийся решился на побег. Он сломал клетку, прикончил десятерых лаборантов и тяжело ранил четверых, убил охранников, прогрыз стальные двери и, выбежав в коридор, устремился навстречу свободе, гигантскими прыжками перемещаясь по потолку.
По дороге Изменившийся встретился с бригадой ремонтников, здоровых, крепких мужчин, в соответствии со спецификой Гетто – военнообязанных, а это означало, что, помимо инструментов, они носили табельное оружие, с которым умели неплохо обращаться. Но оружие не помогло. Изменившийся обрушился на людей с потолка каскадом звериной ненависти, и спустя три минуты от четверых ремонтников осталось лишь влажное пятно на полу, как если бы кто-то прихлопнул гигантского комара.
Тем временем один из выживших лаборантов, истекая кровью, добрался до кнопки экстренной связи, связался с дежурными Дирекции Гетто и передал на мониторы главного терминала изображения, полученные с футур-камер слежения. Душераздирающих видов разгромленной лаборатории, украшенной гирляндами человеческих внутренностей и кусками плоти, хватило, чтобы власти Гетто приняли решение выслать отряд специального назначения. Пока суть да дело, лабораторный сектор изолировали, а через вентиляционные решетки пустили боевой отравляющий газ. Вернуть прежнее качество жизни выжившим ученым с их развороченными кишками и оторванными конечностями едва ли смогли бы самые современные средства медицины. В любом случае, было гораздо важнее нейтрализовать монстра, чем пытаться спасти малозначительные жизни каких-то лаборантов.
Через сорок минут военные, облаченные в тяжелые универсальные бронекостюмы, бесстрашно вошли в горчичные гейзера ядовитого газа, готовые к… собственно, к чему? Никакое живое существо без специальной защиты не смогло бы протянуть в этих отравленных облаках и двух минут… разве Изменившийся.
Живучесть монстра явилась для военных сюрпризом. Надышавшись газа, монстр посинел, покрылся кровоточащими язвами, распух, надрывно кашлял и истерически визжал, но ничуть не утратил боевого задора, и яростно набросился на военных.
– Операцией руководил полковник Кольт, – рассказывал Моримото заведующий лабораторией, – эх, настоящий был мужик, несгибаемой воли, вояка старой закалки, сейчас таких не делают. Так вот, Изменившийся набросился на полковника и вмиг оттяпал ему руку по локоть, нарушив герметизацию бронекостюма. А кругом, понимаете ли, газ. А что, по-вашему, это значит?
– Мгновенная гангрена, – пробормотал Моримото.
Именно так полковник лишился руки. Одна половина исчезла в пасти Изменившегося, другая, от локтя до плеча, моментально превратилась в пузырящееся, обожженное месиво с белеющими обломками костей. Костюм через секунду восстановил герметизацию, намертво запечатав обрубок руки и остановив фонтаны крови, а встроенный медсервер молниеносно впрыснул в кровь полковнику бешеные порции обезболивающего и антишоковых средств. Кольт лишь на мгновение прикрыл глаза и пошатнулся. К несчастью, в это ускользающе мимолетное мгновение Изменившийся успел откусить головы трем солдатам полковника и вознамерился ускользнуть в технический люк, чтобы и дальше использовать лабораторный комплекс в качестве своей игровой площадки.
В самый последний момент невозможным усилием воли Кольт здоровой рукой ухватил Изменившегося за конечность, крутанул высоко над головой и с бешеной силой швырнул об стену. Голова Изменившегося с пульсирующим родничком треснула, будто переспелая дыня. Но и с размозженной головой не-существо продолжало трепыхаться и пыталось убежать, каковой поразительный факт бесстрастно зафиксировали камеры слежения. Тогда Кольт поднял с пола винтовку и расстрелял тварь в упор.
Моримото, выслушав рассказ, поперхнулся.
– Подождите-ка, вы сказали – родничок? – глухо уточнил он через переговорное устройство костюма биологической защиты.
– Так ведь наш первый Изменившийся был совсем маленький, – ответил Холлис, ржаво посмеиваясь, – всего двое суток от роду. В течение последующих лет мы достоверно зафиксировали еще четыре случая рождения Изменившихся, но добраться до них не успевали, так как родители приносили их в жертву Матери-Богине, как они всегда проделывают с неполноценными детенышами. Вам известно об этом обычае, господин Моримото.
Критерии, по каким не-существа избавлялись от детенышей, для людей не всегда отличались кристальной ясностью. Понятно, что, по большей мере, в жертву Матери-Богине приносились уже мертворожденные, чудовищно изувеченные, страшно больные и явно нежизнеспособные особи, хотя, порой, как казалось, по неясным соображениям родителями уничтожались вполне здоровые детеныши. За пять столетий власти Гетто устали бороться с поклонением Матери и церемониями в ее честь, но в интересах науки все же считали необходимым отбирать у родителей особенно выдающиеся в уродстве экземпляры, которые аккуратно помещали в кунсткамеры секретных лабораторий. Такой же чести, наконец, удостоились Изменившиеся.
– Сколько исполнилось тому образцу, который вы собираетесь нам сейчас продемонстрировать? – поинтересовался Холлис у заведующего.
– Две недели, сэр.
– Сколько у нас всего подопытных образцов?
– Пять, сэр. Самка и четыре самца. Девочку и одного мальчика мы используем для экспериментов; остальные находятся в саркофагах с питательной жидкостью в глубоком анабиозе. Всего на сегодняшний день зафиксировано тридцать два случая рождения Изменившихся. Из них нам удалось получить двадцать экземпляров. Всех, кроме тех пяти, мы умертвили при достижении ими критического возраста в один месяц… в связи с их чрезвычайной опасностью.
Запертый внутри костюма биологической защиты, Моримото изнывал от жары и духоты, к тому же, ему уже до смерти блуждать по однотипным, трубчато-стрельчатым, серебристо-стальным переходам исследовательского комплекса. Наконец, Моримото начал испытывать… что-то вроде симпатии к этому… как его? Изменившемуся. Какое живое существо – или не-существо – не захотело бы без оглядки бежать отсюда?
В общей сложности, делегация проделала никак не меньше четырех миль по бесконечным коридорам, пока пред ними не предстала ничем не примечательная стальная дверь без опознавательных знаков. Холлис толкнул дверь, и они вошли.
– За черту не переступать! – дважды, громко и настойчиво предупредил Холлис, кивнув на пол, разделенный толстой красной линией.
Моримото поглядел вперед и увидел куб девять на девять футов из бронестекла со стенками в десять дюймов толщиной, оплетенными мелкоячеистой сиренево-фиолетовой электрической сеткой под высоким напряжением. Сам куб был заключен в пузырь из четырех или пяти слоев сверхпрочного экранирующего пластика.
Существо, находящееся в клетке, не выглядело опасным. Совсем напротив. Оно выглядело очень беззащитным. И… необычайно милым.
Потому что это был ребенок. Самый обычный ребенок, крупный, здоровый, светловолосый, голубоглазый, курносенький, розовый, в младенческих складочках, совсем голенький, не считая подгузников. На вид ему было года два. Сидя в клетке, ребенок возился с разноцветными кубиками, которые интересовали его куда больше посетителей.
Моримото изумленно пригляделся, но не обнаружил у ребенка видимых дефектов, печальных последствий облучения парами услада-плюс. Как и видимых рудиментов и атавизмов, вызываемых тем же постоянным облучением, порой омерзительно карикатурных, вроде хвостов, щупалец, жабр, фасеточных глаз, даже зачатков крыльев. Или третьего глаза во лбу, или пяти сердец, или двенадцати ног. Или хотя бы обычной для здоровых не-существ зеленоватой шерсти, которая предохраняла не только от лютых ночных холодов, но и защищала от разрушительного воздействия услада.
Вот только на Изменившемся не было ни клочка шерсти, ни малейшего намека на шерстяной покров. Выглядел он точь-в-точь как маленький человеческий ребенок. Тут-то глава Синдиката и уразумел с удручающей ясностью, отчего Холлис так громко, и быстро, и взволнованно говорил, и брызгал желтой, отравленной наркотиком, слюной, и размахивал руками.
– Ведь это обычный человеческий ребенок!
– Ни чуточки, оно просто выглядит, как ребенок, – ответил Холлис мрачно.
– Любопытно. Не означает ли схожесть вашего подопытного с человеком, что услад-плюсовая эволюция, о которой вы постоянно твердите, взяла и повернула вспять?
– Вот именно что не повернула, господин Моримото, а, по видимости, вышла на новый виток. Повторяю, пусть вас не обманывает внешний вид объекта. В нем нет ничего человеческого, кроме насквозь фальшивой внешней оболочки. Уже сейчас он в четыре раза физически сильней взрослого тренированного мужчины, невосприимчив к широчайшему спектру излучений и ядовитых веществ, малочувствителен к критическим перепадам давления и температур, превосходно видит в темноте и так далее. В действительности, мы обнаружили у него одну-единственную уязвимость. Как всякое не-существо, он должен дышать воздухом с примесью услада-плюс. Однако, мы полагаем, что…
Холлис продолжать говорить, в такт своим словам размахивая желтой рукой, но Моримото был не в состоянии сосредоточиться на его речи. Главу Синдиката не оставляло ощущение, что он пал жертвой нелепого розыгрыша. Зачем ребенка посадили в клетку? Какой вред мог причинить такой славный малыш? Вдруг Моримото понял, что ребенок перестал играть, а смотрит прямо на него невинным взглядом чистых голубых глаз. Очень хотелось провести ладонью по льняным волосикам, обнять ребенка, успокоить.
– Тэцуо.
Изменившийся улыбнулся.
– Отец.
– Тэцуо…
Что же это такое? Эта жуткая тварь совсем ничем не напоминала его покойного сына. Очнувшись, Моримото рассмеялся. Смех его, больше напоминающий хриплое карканье стервятника, взволновал охранников и заставил замолчать Холлиса.
– Прикончить, – рявкнул Моримо на ниппоне, ткнув пальцем в клетку.
Холлис часто-часто заморгал.
– Что? Что он сказал? Как так – убить? Позвольте, но это бесценный экспериментальный экземпляр! И самый смирный из всех, что у нас до сих пор были…
Охранников Моримото ничуть не тронуло жалкое лепетание Холлиса, они должны были беспрекословно выполнять приказы босса, не спрашивая и не требуя объяснений его царственной воли. Не существовало на земле сил, способных помешать якудза Синдиката исполнить долг перед организацией и своим господином… разве… Изменившийся.
Ребенок не перестал улыбаться невинной улыбкой, когда Моримото подбросило на месте, крутануло, и он полетел вперед подобно выпущенному из пращи камню. Головой он пробил экранирующий купол и дюймы бронированного стекла. Шлем защитного костюма треснул и практически развалился на куски, но смягчил удар, хотя далеко не настолько, чтобы Моримото не почувствовал себя очень плохо, оказавшись лицом к лицу с Изменившимся. Израненный осколками стекла, он дергался, поджариваясь на электрической сетке. Время приобрело консистенцию липкой тянучки. Раздались выстрелы.
– Отключите ток! Отключите ток! – заорал Холлис.
Но Моримото ничего не понимал и не видел, кроме голубых глаз Изменившегося. Таких доверчивых, таких прозрачных. Не-существо вцепилось в него. С виду слабые детские ручонки Изменившегося были налиты невероятной силой, и Моримото лишь сейчас осознал всю меру нечеловеческого, столь вероломно упрятанного в обманчиво человеческую оболочку. Пухлый рот Изменившегося приоткрылся и оказался безразмерным зевом. Внутри дергался длинный, по-змеиному, раздвоенный язык. Изменившийся подтянулся, хватаясь за плечи Моримото. Пасть его, растягиваясь, превратилась в безразмерный зев и плотно облепила лицо Моримото слизистым капюшоном.
Чавк, чавк, чавк.
Изменившийся пожирал его лицо, его лицо, его лицо…
Месяц спустя глава Синдиката вышел из комы. Еще два месяца спустя после череды сложнейших хирургических операций обрел способность слышать, разговаривать и видеть. Когда Моримото разрешили посещения, к нему зашел Холлис. Он был подавлен и нес какую-то белиберду о том, как ему жаль и все такое прочее. Моримото выслушал его равнодушно.
– Где ребенок? – спросил он коротко и холодно.
– Господин Моримото.
– Я спрашиваю вас, где ребенок!
– Ну… после инцидента с вами мы были вынуждены уничтожить всех Изменившихся…
– Врете. Вы ведь их и пальцем не тронули, Холлис. Не стоит лгать и оправдываться, не тратьте наше с вами время.
– Но… позвольте! Это бесценные для науки экземпляры! Я уже не говорю о том, что безмерные страдания и унижения, которым постоянно подвергаются не-существа, это простой, неприкрытый геноцид!
Моримото ничуть не взволновала болтовня о науке… тем более, о геноциде. Его интересовало другое. Именно, возможность использования Изменившихся в военных целях. То есть, в целях Синдиката. Сёгун находил эту идею поистине завораживающей и бредил ею все три месяца своей ужасной болезни. Маленькие дети, невинные существа, убивающие, кромсающие, взрывающие! Моримото видел себя во главе этого кукольного воинства, подобно гамельнскому крысолову.
– Холлис, вы должны передать моим людям всех Изменившихся. И поступать так впредь.
– Что вы собираетесь с ними делать?
– Вы говорили о Сверхлюдях, помните? Так вот, Сверхлюди мне даром не нужны. Я же не помешанный маньяк какой. Мне нужны Сверхсолдаты.
В свете больничных ламп Холлис выглядел желтым, как китаец. Тьфу ты! Моримото на дух не переносил китайцев.
– Господин Моримото, не смею сомневаться в вашей мудрости, но, как вы сами имели несчастье убедиться, Изменившиеся чрезвычайно опасны…
– Это уже не ваша забота, – перебил Моримото, – ваша забота – передать моим сотрудникам ваших смешных зверушек. Я уверен, если мои служащие захотят выжить, то довольно скоро и самым превосходным образом научатся держать Изменившихся под контролем.
Холлис выглядел расстроенным.
– Господин Моримото, поверьте, демонстрируя вам Изменившегося, я не рассчитывал, что вы захотите использовать их в качестве оружия. Я намеревался указать вам на тот очевидный факт, что не-существа разумны не меньше нас с вами, а то и превосходят нас в развитии. Возможно, нам стоит признать наши ошибки и заблуждения, покончить с эпохой подавления и репрессий, и открыть новую эру, прощения, взаимного познания и понимания…
Моримото ощутил сожаление. Долгие годы их с Холлисом сотрудничество было плодотворным и взаимовыгодным для обоих сторон, но, к сожалению, всему хорошему приходит конец.
– Блэк… да поймите, эти благоглупости несете не вы, а услад-плюс, растворенный в вашей крови. Предполагаю, вы в глубине души прекрасно понимаете, что причиной ваших неуместных гуманистических порывов служит наркотик. Припомните, в годы вашего руководства Гетто, порой при вашем непосредственном участии, были уничтожены тысячи бунтующих не-существ. Вы убивали тварей этими самыми руками. Вы стреляли в них.
– Вы даже представить не можете, как я сожалею обо всем.
Моримото выдохся. Несуществующее лицо горело в неземной агонии фантомной боли.
– Что ж, надеюсь, ваши сожаления по любому поводу не помешают вам исполнять ваши обязанности. Доставьте мне Изменившихся. И постарайтесь собраться и взять себя в руки!
Но Холлис уже не мог собраться. Он становился бесполезен, а то и опасен. Его требовалось ликвидировать и заменить здоровым, лояльным человеком, не испытывающим сантиментов в отношении не-существ. И вот еще одна веская причина, по какой глава Синдиката очень хотел встретиться с генералом Вольфом.
Наконец, звуки гонгов возвестили о прибытии генерала. Моримото грузно поднял с кушетки свое немолодое, нездоровое тело и, покинув личные покои, направился в специальный зал для особо важных событий. Малахитово-обсидиановое помещение, украшенное золотом и бронзой, с мраморными изваяниями в нишах, хрустальными люстрами, фресками и алыми коврами мало соответствовало восточным понятиям о простоте и сдержанности, но восхищало краснолицых гайдзинов. К тому же, на кричаще алых коврах были незаметны пятна крови. Здесь, в этом зале, облачаясь в пышные церемониальные одежды, сёгун Моримото вершил суровый, чрезвычайно скорый и совершенно неправедный суд над нерадивыми подданными своей обширной криминальной империи.
Но, поскольку речь шла о встрече с тупым гайдзином, Моримото приберег церемониальные одежды для более подходящего случая и оделся в черный строгий костюм западного образца, как и все его приближенные. Стоя у фонтана, наслаждаясь прохладой, Моримото терпеливо ждал.
Генерал Вольф прибывал, если можно так выразиться, не сразу, а частями. Сперва появилась его многочисленная охрана, потом – секретари, помощники и советники. Начался долгий обмен подарками и поклонами. Сам генерал бушевал где-то в прилегающих к парадному залу коридорах. Его грубый раздраженный глас разносился кругом буквально на мили, заставляя дребезжать стекла в оконных рамах.
– Какого дьявола я просто не могу войти? Долбаные китайцы с их китайскими церемониями!
Кто-то, видимо, поправил генерала, ибо, оправившись от секундного замешательства, Вольф завопил еще отчаянней и громче, и, кажется, даже принялся топать ногами.
– Японцы, китайцы! Что вы мне голову морочите? Как будто вы сами можете отличить одного от другого! Эти узкоглазые все на одно узкоглазое лицо!
Что ж… через пять минут генерал сам увидал это лицо, и был восхищен и поражен одновременно.
– Ух ты! Твою мать!
К этому времени свита генерала, как, собственно, и свита главы Синдиката, находилась в полуобморочном состоянии. Моримото засмеялся бы, но смеяться было больно, как и дышать, и говорить. Он молча протянул Вольфу белую руку, унизанную тяжелыми перстнями, но генералу опять что-то пришлось не по душе.
– Я что, должен эту руку целовать?
По неведомым причинам генерал полагал, будто Моримото не понимает его без переводчика, и напрасно. Глава Синдиката в совершенстве владел двумя официальными наречиями, наречиями Империи, уни-гаэликом и уни-глаголицей, ибо рассчитывать, что гайдзины потратят время, разучивая двадцать тысяч иероглифов его родного языка, ниппона, было сущим безумием.
– Рукопожатия будет достаточно, господин генерал.
– Камрад Моримото…
Вольф схватил руку Моримото и принялся трясти, напоминая огроменного орангутанга, умудрившегося втиснуться в военную форму. На самом деле он был вовсе не орангутангом, а боевым юнитом высшей категории ранга АААА, то есть потенциально чудовищным орудием гибели и разрушения. Вдобавок, невзирая на свою вроде бы простоватую внешность записного громилы, Вольф был умен, блестяще образован, на редкость красноречив и абсолютно лишен сантиментов – как по отношению к врагам, так и к друзьям.
Таковые качества оказались чрезвычайно востребованными, и Вольф в свое время едва-едва не стал министром обороны Империи! Однако Комитет решил, что генерал проявит себя лучше, обслуживая их интересы на посту губернатора Промышленной Зоны Южная Венеция. Тех, кто оказался не согласен с подобным решением, генерал безжалостно истребил.
Вскорости после избрания Вольф организовал Народный Трудовой Альянс, который сам же и возглавил. При этом генерал выказал недюжинные таланты не только в политике, но и в экономике, специальным губернаторским указом передав самому себе полный, абсолютный контроль над всеми промышленными предприятиями Южной Венеции.
