Аллея Висячей Толпы

Роман Седов

Аллея Висячей Толпы

Пролог

Этот город был пустым и малонаселенным. Дома, в старом стиле, словно сошедшие с фотографий, запечатлевших некоторые улочки времен девятнадцатого века, будто бы выражали его отчуждённость от остального государства. Остальной мир стал огромным механизмом, слабо способным вобрать в себя новые детали. Так маленькие, оторванные из-за произошедших ранее катаклизмов, городишки постепенно превращались в безлюдные пустыри. Некоторые выживали и жили своими силами. Кто-выращивал еду на собственных полях, кто-то незаметно торговал с соседними странами, а кто-то делал и то и другое, да к тому же принимал к себе разные светлые умы, сбежавшие из мегаполисов, не выдержав тамошней жизни.

Этот город был из таких. Взяв себе имя инженера-беглеца Стронгля, принёсшего с собой разные диковинные механизмы, он начал жить собственной жизнью. Остатки индустрии, довольно обширные поля, и, пусть кое-как, но всё же налаженная торговля с соседними странами, позволяли ему вполне неплохо жить. Именно жить, не выживать. За исключением нескольких внутренних неудобств.

Проблемой стали преступления, в первое время совершаемые регулярно, ведь контроль над законом не осуществлялся должным образом. Поняв, что посадка в тюрьму не снижает уровня преступности, городские власти решили поставить в первую очередь телесные наказания, вроде избиения розгами, кнутами и плетями, а также смертные казни.

Самой распространённой стала казнь через повешение. Чтобы не пугать жителей, было решено вешать осуждённых на смерть в самой дальней аллее, стоящей на окраине города. За долгое время на деревьях скопились целые толпы мёртвого народа. Из-за этого она получила название Аллея Висячей Толпы.

Как говорится, именно это место сыграло ключевую роль в нашей истории.

Глава 1

Стояло лето. Мокрое и холодное лето. Практически каждый солнечный день чередовался с сильнейшим ливнем. А когда, наконец случалось что-то новое, то это был сильный ветер. Почти ураган. В один из таких, ничего не предвещающих июльских дней, когда ветер всё так же, как обычно, гонял по улице листья деревьев, листы бумаги и прочий мусор, а с неба накрапывал мелкий дождик, в отделение местной газеты «Глашатай» сломя голову ворвался человек, бледный от ужаса.

Он добежал до кабинета главного редактора, по пути расталкивая всех, кому не повезло стоять на его пути. Распахнув дверь кабинета, он увидел главреда, который хотел было обрушить всю накопившуюся злость на него, за такую наглость, но вдруг признал в нём старого знакомого. Сменив гнев на милость, хозяин кабинета спросил вошедшего:

– Мишка, ты, что ли? Ты по делу или так?

– По делу, Павел Семёнович, по делу. Меня чуть не убили!

– Какова может быть моя помощь? Мы новости пишем, а не преступления расследуем. Тебе надо в полицию обратиться.

– Я уже был у них. Они сказали, что не расследуют такое. Ну и я сразу же побежал к вам.

– Так, а что же всё-таки стряслось? – весть о возможной сенсации не оставила его равнодушным. – Рассказывай с самого начала.

В голос главного редактора вернулась привычная твёрдость и требовательность. За последний месяц не произошло ничего интересного, что абсолютно выбило Павла Семёновича из колеи. Газета, ранее рассказывающая о грандиознейших событиях, стала выпускать новости практически обо всём и даже слегка привирать. Но заявление главредовского гостя дало ей надежду на спасение от «пожелтения».

И гость заговорил. Быстро, сбивчиво, но, вроде, понятно.

Внимательно выслушав, и обдумав услышанное, главный редактор резко встал и, подойдя к выходу, сказал:

– Идём.

Гость поднялся со своего места и последовал за успевшим покинуть кабинет Павлом Семёновичем.

Выйдя из кабинета, они прошли по коридору и зашли в другой, меньший по размеру, где сидел всего один человек. Это был худощавый юноша, с крайне измученным лицом и синяками под глазами. Когда двое вошли, тот как раз закончил работу за печатной машинкой и откинулся на спинку стула, потягиваясь.

– О, Женя, ты уже дописал? Отлично, у меня тут для тебя дело есть! – воскликнул Павел Семёнович, входя.

– Да, а что за дело? Можно мне для начала домой схожу, да высплюсь? Я тут со вчерашнего дня и меня прямо сейчас в сон клонит. – после этих слов он сладко зевнул, прикрывшись рукавом кофты.

– Сначала выслушай. Миша, расскажи ему всё, что рассказал мне.

– Ага, давай. Чёрт с вами, всё равно ж не отпустите.

С этими словами Евгений вынул из печатной машинки последний лист, положил его в лежащую рядом стопку, и вставил новый. И Михаил под треск клавиш, сбивчивым голосом заговорил:

– Так вот, пошёл я значит в Аллею нашу, к тому месту, где Марине Пономарёвой монумент поставили, ну, которую тот…

– Мы все помним, что тогда случилось, давайте перейдём к сути. – перебил его записывающий.

– Да-да, к сути… Решил я там прибраться слегка, цветочков новых посадить, а то моя очередь, вроде как. Дошёл я значит до места, часа в два, спокойно, без происшествий. Начал наводить порядок и провозился аж до шести. Тогда уже темнеть начало и я, собрав все свои вещи бросил взгляд на столетний дуб, что напротив стоял. А там, мерно покачиваясь на ветру, на меня висельники смотрят! Да таким холодным, будто осуждающим взглядом…

– А как они смотрели, если они обычно в мешках висят? – поинтересовался Евгений.

– Так ведь у них глаза светились! Белым таким светом…

– Всё равно как-то не верится…

– В наше время и не такое бывает! У меня у племянника в научной книге есть ритуалы по оккультизму… А ведь выходят такие из-под гостовской печати!– вклинился Павел Семёнович, – Так почему же не может быть этого?

– Да потому, что даже при этом, так быть не может. Не припомню, чтобы при мороке очевидец обращал внимание на такие мелочи, как ветер. А это определённо морок.

– Ладно, позже с этим разберёмся, Михаил можешь ещё что-то рассказать?

– Да, я, когда убегал оттуда, услышал шёпот, тихий такой…

– А что говорил шёпот? – Евгений на время оторвал глаза от машинки.

– Да, он пел… Какую-то старую песенку, но я её уже слышал… Мне её кажется бабушка в детстве пела, хотя точно не помню, испугался всё-таки…

– А больше ничего не было?

– Нет, когда я выбежал из Аллеи голос исчез, а я побежал в полицию и потом к вам.

– Если это всё, можешь пока идти, а мы с Павлом Семёновичем обсудим эту историю.

– Да-да, иди пока, а я, может завтра пришлю к тебе Колю Смирнова, он расспросит тебя снова. Может чего-нибудь новое вспомнишь.

– Хорошо, до свидания. Надеюсь вы разберётесь с этим делом, – проговорил Михаил, уходя.

Когда он вышел, Павел Семёнович взял стопку бумаг, которую напечатал Евгений и, подойдя к окну, опёрся на него и стал читать.

В тот же момент, Женя, покачиваясь подошёл к тому же окну, сел на подоконник и прикрыл глаза.

– А неплохо! —воскликнул главный редактор, отчего, задремавший было, Евгений дёрнулся и проснулся.

– Отлично, можно я уже пойду? – спросил он, зевая.

– Так, а что с Аллеей? Ты чего-нибудь придумал?

– Ну, может это и вправду морок или ещё какая-нибудь доселе неизвестная ерунда. Тут на днях торговцы новые книги от Александра Петровича Бойля привезли, я взял все. Я посмотрю, может там есть.

– Обязательно посмотри. А после того как посмотришь, сходи поинтересуйся у Аполлинарии Николаевны, она ведь близко к Аллее живёт, не видела ли она чего. Ну и в саму Аллею сходи. Если это окажется обычным мороком или миражом, то это уже интересно, а если…

– Я то конечно схожу, – прервал его Женя, – но с вас после этого отпуск на две недели и гонорар в сотню резей. Идёт?

– Идёт. —ответил вмиг помрачневший Павел Семёнович.

Они пожали руки и Евгений отправился домой, восстанавливать силы перед новым делом.

Выйдя из здания, он увидел стоящую неподалёку повозку. Кучер остановился, дабы наскоро перекусить. Женя подошёл к нему и спросил:

– Сколько до Микитинской?

– Две рези, сударь, – ответил водитель, жуя.

Когда ямщик доел, Евгений отдал два маленьких металлических блинчика и, открыв дверь, сел.

Доехав до своей улицы Евгений слез повозки и отправился к себе домой. Он жил в квартире, самой обычной по меркам его родного города, на втором этаже самого обычного дома. Пока ехал домой он еле сдерживался от того, чтобы не задремать. Когда он добрался до своего скромного жилища, то упал на кровать, сняв лишь обувь. От немалой усталости, он не увидел снов.

Когда Евгений проснулся он быстро поел, умылся и отправился на работу. Он взял с собой механическую диковинку, подаренную одним из беглых инженеров – наручные часы с встроенным в них календарём. Он состоял из трёх барабанов, указывающих число, месяц и год. Сейчас на них было девять часов утра пятого июля две тысячи триста тридцать шестого года. Они казались Жене весьма забавной и полезной штукой, хоть в некоторых случаях и не удобной: можно смотреть и время, и число, но при этом приходилось переводить их, если в месяце было меньше тридцати одного дня. А барабан, что указывал годы следовало менять раз в пять лет у того самого мастера, подарившего их. Ещё одним изъяном этих часов была их толщина, которая требовалась, чтобы уместить туда барабаны и механизмы, приводящие их в действие.

Но их хозяин проблемы в этом не видел, ведь толщина была не слишком велика, а потому почти всегда носил их на руке. Так же он взял фотоаппарат – полароид, приобретённый у иностранного купца.

Перед выходом он пролистал недавно купленные книги. В них, на первый взгляд не было ничего похожего на происшествие в Аллее, а поэтому разбираться в этом ему придётся самому.

Сложив все вещи в сумку и перекинув её через плечо он вышел из дома.

Поездке в повозке он предпочёл пешую прогулку, благо от его дома до места было всего примерно полчаса пути.

Неподалёку от входа в Аллею, на обширной поляне, стоял небольшой дом с участком, огороженным забором. Там жила пятидесятилетняя женщина, выращивающая всякую живность в отстранении от остальных.

Калитка была не заперта. Он подошёл к окну и постучал. За окном, из-за кружевных штор, показалось лицо хозяйки. Бросив короткий взгляд на пришедшего, она исчезла в глубине комнаты.

Открыв дверь, женщина вышла на крыльцо и проговорила:

– Здравствуй, Женя! Какими судьбами?

Она была худым, подвижным человеком, с огоньком в глазах. Некоторая отстранённость от города явно не портила её. Он знал её почти с детства, когда она приглядывала за ним, его сестрой и братом, приходясь всем троим тёткой по материнской линии.

– Здравствуйте, Аполлинария Николаевна. Я по делу, – ответил он, – мне нужна ваша помощь.

– Ну, заходи в дом, не стоять же на крыльце.

Она приглашающе махнула рукой и открыв дверь вошла сама. Евгений пошёл вслед за ней.

– У меня как раз готов чай,– она сняла чайник с печной плиты и поставила на стол на подставку и, достав кружку, плеснула в неё кипятка, – садись за стол, рассказывай, что за дело.

– Ну, тут недавно с одним человеком беда в Аллее приключилась. Видел он висельников со светящимися глазами. А ещё голос какой-то слышал. Вот я и решил спросить вас, не видели ли вы, или не слышали чего-то странного?

– Если так подумать… – она задумавшись стала лить заварку в кружку, – кажется ничего странного не было… – она отложила заварочный чайничек и сев за стол, опёрла голову на руки, – хотя, у меня как-то на днях одна из куриц убежала в Аллею. Когда я её нашла и принесла домой, она спряталась в глубине курятника, а потом снесла яйцо. Птенец сумел сам вылупится, но после этого он упал замертво, ведь часть его тела была вся в глубоко проросшем лишае, с ярко-белыми пятнами. Я такой ещё никогда не видела. Мне пришлось отнести его и остальных в город к Карлу Ивановичу, ветеринару. Он сказал, что тоже никогда такого не видел и посоветовал сжечь его, чтоб зараза не перекинулась на остальных. Их она пока не тронула.

Евгений всё это время молча слушал, попивая налитый Аполлинарией Николаевной чай и записывая историю в прихваченный блокнот.

– И вы его сожгли?

– Да, а чего ещё делать. Вдруг другие цыплята подхватили бы, потом курицы, потом остальные животные, а потом и я. А потом и ты и все остальные в городе. Оно мне надо?

– Это, конечно, правильно, но лишай, даже такой необычный – это, вроде как, гриб, который перескакивает, только если его голыми руками трогать. Вы ж его, цыпленка, то есть, в перчатках носили?

– Конечно же в перчатках, как же иначе. Но всё равно лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Это да. Больше ничего не было? – спросил Женя, глядя на часы. – А то я пойду, пожалуй.

– Постой-ка, у меня тут пирожки, да сочни были, возьмёшь с собой. – тон её говорил о том, что она вовсе не спрашивает.

– Ой, а у меня места в сумке больше нет… —прощебетал Женя, пятясь.

– А у меня мешок был, заплечный, – ответила хозяйка, доставая пироги из печи.

– Ну, давайте. Еду я всё равно с собой не взял.

– Ну, вот, как раз возьмёшь…

Снаряженный, Евгений попрощался, вышел из дома и отправился к главной цели своего маленького путешествия – Аллее Висячей Толпы.

Глава 2

Аллея встречала его старой, ржавой, и скрипящей, от малейшего дуновения ветра, металлической аркой ворот. Каждый скрип дёргал его нервы, растянувшиеся от волнения будто гитарные струны, и навевал грустные мысли.

Вокруг Аллеи не ходило каких-то страшных городских легенд, что странно, по ней даже не гуляли дети, надеясь пощекотать себе нервы. В неё вообще почти никто не ходил. Но в то же время посещение этого места не было под запретом. Кто – то, как тот же Михаил, ходили туда, дабы подправить мемориалы, установленные в честь жертв тех, кто заслужил вечное пребывание здесь. Кто – то ходил дабы вновь, увидеть своего родственника, что болтался на одном из здешних деревьев. Никто не запрещал делать этого. Запрещалось только трогать и снимать с деревьев висельников.

Их верёвки были пропитаны одним составом, чтобы не сгнить и не оборваться. Мешки были пропитаны другим составом, состоящим из ладана и других пахучих веществ, который препятствовал распространению запаха разложения. Всё это было сделано для того, чтобы запечатлеть деяния каждого здесь висящего и отвадить остальных от преступлений. Это имело хоть и не всегда положительный, но эффект. Из – за этого можно было лишь изредка, раз в два – три года, наблюдать суд над новым убийцей или насильником, которого вели сюда.

Евгений, душа которого сжалась от гнетущей атмосферы, пропитавшей каждую веточку дерева в Аллее, медленно шёл вглубь. Никаких странностей, описанных Михаилом, прямо сейчас видно не было. Он не мог определится, верить его словам, или же нет. С одной стороны, нечто подобное могло произойти, ведь мороки часто происходили с разными людьми

в разных частях этого места. А с другой, это могло быть лишь плодом фантазии парня.

Александр Боуль, чьи книги Евгений читал, утверждал, что следует различать игру воображения и реальные события. Судя по рассказу Михаила, висельники качались на ветру. Зачем, спрашивается, сознанию цепляться за такую мелочь? А затем, что дьявол, как говорится, кроется в деталях. Тот, кто подвергается действию морока, обычно не обращает на такое внимание. Он видит общее, без частного. Но чтобы удостовериться в этом, следовало всё увидеть лично. За этим Женя и отправился в Аллею. Он, как и Павел Семёнович, хотел посмотреть, а по возможности и запечатлеть, то о чём им рассказал очевидец.

Он прошёл мимо ответвления от основной дороги. В отличие от выложенной брусчаткой дорожки, поворот представлял из себя тоненькую, еле различимую тропинку. Эта тропинка вела в место, где люди лишались жизни, будучи осуждёнными всего одним человеком – собой. Роща Отчаяния, так её называли те, кто когда-либо задумывался пойти туда. Евгений как-то общался с подобными людьми. Одного он знал довольно давно, ещё со школы. Женя часто виделся с ним в одной из забегаловок Стронгля. Тот вёл себя совершенно обычно: при встрече делился историями из своей жизни и даже смеялся над некоторыми.

Известие о самоубийстве знакомого потрясло Евгения. Он много дней после этого пытался вспомнить, что могло сподвигнуть обычно жизнерадостного весельчака на такой поступок. Ответа он не отыскал до сих пор.

Второй потенциальный висельник, которого Женя знал, был однажды встречен им в городском парке. Евгений сидел на скамейке, читая книгу, когда рядом с ним сел молодой парень, настолько мрачный и преисполненный грустью, что казалось, будто за ним шла вторая тень, кроме той, которая отбрасывалась от солнца. Женя видел в нём явственное желание пойти в Аллею и отыскать ту самую Рощу. Юноше тогда было лет шестнадцать от роду. «Надо же, —подумал, вспоминая, Евгений, – Всего на три года младше меня!»

Он начал крутить головой вокруг, в поисках повода для начала разговора. Повод нашёлся сам собой. Парень схватившись за голову, чуть приподнял свою кепку, которую через некоторое время снесло дуновением разыгравшегося в тот день ветра. Жене удалось выхватить её из лап стихии и, передавая головной убор владельцу, он произнёс:

– От такого ветра будто солнце по небу быстрее плывёт, вам не кажется?

– Не-а, не кажется. – ответил парень, принимая кепку.

Он вновь замолчал на некоторое время, но неожиданно дамба, что сдерживала его негативные эмоции вдруг прорвалась. Он проговорил:

– Ветер не так уж и плох. Есть кое-что похуже…

– И что же? – Евгений прикрыл книгу, положив пальцы между страниц, – погода влияет на всё. И даже на настроение.

Он казался себе дедом, просвещающим юнца, но всё же его идея сработала. Парень встрепенулся и вспыльчиво прошипел:

– Слепота, например.

– Неужели ты слеп?

– Я то – нет, а вот люди – да. Каждый уткнёт нос в пол и идёт по одному ему известным делам. Будет ему нужно, он их поднимет, а не будет, так пройдёт и даже внимания не обратит!

– Так ты, что же жаждешь внимания?

– Нет. Но когда в кои-то веки решаешь быть полезным, никто не хочет даже взгляда поднять.

– Так тебе нужна работа?

– Ну… да!

– Ну, я полагаю, что могу тебе помочь.

В тот день Евгений привёл его в отделение газеты, где, после недолгого собеседования, Николай, так звали парня, наконец обрёл работу. Он и его сестра не так давно стали круглыми сиротами и не могли свести концы с концами. Когда сестра заболела, ситуация стала ещё хуже. Безденежье было редким явлением в Стронгле, но всё же встречалось.

Коля был благодарен Евгению за спасение, ведь он собирался идти искать Рощу сразу после выхода из парка.

Перебирая в голове воспоминания, Женя дошёл до мемориала, посвящённого Марине Пономарёвой. Того самого, возле которого Михаил столкнулся с мороком. Ну или не мороком.

Судьба Марины играла не последнюю роль в жениной жизни. Он знал её примерно с ясель и виделся с ней вплоть до своих тринадцати лет. Она была доброй, умной и общительной девочкой. Когда они учились в школе, с ней общались почти все, и стар и мал. Всякий мог найти в ней собеседника. Общительность и природное любопытство сыграло с ней злую шутку.

Её изчезновение заметили сразу. Когда нашли и поняли, что она погибла, а главное от чьих рук, виновника сразу повели в Аллею. Ему надрезали кожу над ушами, чтобы он не погиб от кровоизлияния в мозг, замотали в мешок с отверстиями для дыхания и повесили вверх ногами, повесив табличку с надписью «Детоубийца». Судья покинул Аллею сразу после прочтения приговора, оставив гада на растерзание толпе. Старшие мальчики из школы принесли гальку с реки и стали бросать в него.

Каждый из бывших на казни в тот день кинул в него хотя бы по разу. Женя бросал много. В его голове тогда боролись два желания: прекратить, как это требовала общепринятая мораль и продолжать, на что подталкивал гнев вкупе с отчаянием. Он выбрал прекратить, неожиданно осознав, что это не вернёт Марину. После этого развернулся и опустив голову поплёлся к выходу. Он успел увидеть, как её отец взял тяжёлую палку. Звуки возвестили о том, что жизнь мерзавца была прервана.

Он ушёл оттуда неся на душе свежую рану, успевшую зажить за это время. Когда он услышал от Михаила об этом мемориале, его рана будто получила ощутимый тычок, теперь, когда он вновь увидел его, её будто сковырнули.

Утерев слёзы, текущие по щекам, он поднял голову и увидел дерево, на котором очевидец увидел светящих глазами висельников. Сейчас это было просто дерево, дуб, если быть точнее, на котором висели тела осуждённых на смерть. Ни света из глаз, ни таинственного голоса. Ветра не было, а поэтому они даже не качались.

Евгений некоторое время подумал, но всё же не решился подходить дереву. Он пошёл дальше вглубь Аллеи, в надежде найти что-нибудь интересное там.

Он всё шёл и шёл. Временами делал привалы на пнях, упавших деревьях, а иногда и на голой земле. Вокруг царила тишина, и лишь шуршали от порывов ветра листья деревьев и скрипели верёвки. Эти звуки уже начинали действовать ему на нервы, как вдруг он вышел на небольшую поляну. Женя никогда не заходил так глубоко в Аллею и не видел такой поляны, поэтому весьма приободрился. Оказавшись в центре поляны, он вдруг почувствовал страх. Не страх даже, а глубинный ужас.

Первобытный и древний, исходящий из самых скрытых цивилизованностью инстинктов. Тот, что заставлял людей в доисторические времена прятаться по ночам в своих примитивных жилищах…

Внезапно, озирающийся по сторонам Евгений услышал хруст веток в кустах, окружающих поляну. Через некоторое время через кусты подрались волки. Он насчитал семерых. И крупные, и мелкие, и серые, и чёрные. Разномастные, в общем. Кроме голода, ясно читавшегося в их глазах, их объединяло ещё кое-что. Их тела покрывал лишай белого цвета, как тот, о котором рассказывала Аполлинария Николаевна. Они, скалясь, подбирались всё ближе и ближе к человеку.

Он только и успел подумать о том, откуда в Аллее волки, как его повалили на землю и начали рвать всей оравой. От страшной боли он потерял сознание…

Евгений очнулся от звуков возни. Открыв глаза, он увидел небо, по которому проплывали рваные облака. Слово «рваные» заставило его вспомнить и содрогнуться, что вызвало волну пульсирующей боли, прокатившуюся по всему телу. Он опустил голову вниз. Там, у его ног, двое волчат пытались добраться до содержимого сорванного с жениных плеч заплечного мешка. На всё остальное, кроме их матери – волчицы, Женя старался не смотреть. Он глядел на щенков, чувствуя, что вновь теряет сознание. Неожиданно, оторванная от мешка пуговица упала на его ногу, отчего он дёрнулся. В голове его билась, словно мотылёк, рвущийся к свету, мысль о том, почему он не умер от болевого шока и почему он не чувствовал ничего кроме падения пуговицы? Его размышления, продлившиеся около мгновения и никчему не приведшие, прервала волчица, принявшая его агонию за опасность. Он успел лишь увидеть зубастую пасть, летящую к его шее. После была тьма…

Глава 3

Евгений вновь очнулся. В этот раз его разбудил тычок в глаз. Отмахнувшись, он услышал странный хриплый кашель, что быстро отдалялся от него. Открыв глаза, он увидел кружившего вокруг него ворона, который, очевидно пытался добраться до его глаз. Женя перевёл глаза вниз и ужаснулся, не увидев ниже шеи ничего. Ничего, что могло напоминать о том, что его почти целиком съели волки. В его голове пронеслась воспоминания о произошедшем.

«Вот откуда взялись волки и почему я ничего не чувствовал, – подумал он, – это был морок! Это был всего лишь морок!»

Евгений не заметил, что выкрикнул последнюю фразу вслух. Об этом ему возвестило эхо из леса, произнесённое будто бы хором из сотен разных голосов. Это напомнило ему о его задании. Быстро записав всё, что с ним произошло в блокнот, Женя взглянул на часы. Было два часа дня. Он точно помнил, что вошёл в Аллею в одиннадцать, а значит, с учётом того, что до поляны он добрался за час – полтора, выходило, что на ней он провалялся ещё столько же. Поднявшись, он поспешил к другому концу проклятой поляны. Евгений вошёл под прохладную сень деревьев, что разгоняли давящую на уши тишину своим шелестом.

Он размышлял о том, что скорее всего, если в его случае был всего лишь мираж, значит и Михаил видел всего лишь наваждение. А миражи или мороки – довольно частое явление, которое можно встретить в любом безлюдном месте. А это, в свою очередь, сулит написание скучной статьи и добавление всевозможных додумываний, недопустимых в этом случае, ведь те, кто работал в газете до него часто прибегали к такому методу, до тех пор, пока их не раскрыли. С тех пор газета стала писать мало, выходить редко, но, как говорится, метко. Павел Семёнович тщательно следил за этим. Тогда была неплохая конкуренция, но сейчас, многие покинули город, как это обычно бывает, в поисках лучшей жизни. А в газете «Глашатай» осталось всего три человека: Павел Семёнович, как потомок её основателя, Евгений, как особо ценный для главреда кадр и Николай, стимулы которого были описаны раньше.