скачать книгу бесплатно
У каждой из наших наук – истории журналистики и истории литературы – есть свои специфические и нерешенные проблемы, а есть и общие. Например, заметно, что разные формы художественной речи – поэзия и проза – развиваются в истории литературы неравномерно: начало XIX века можно с полным правом назвать эпохой поэзии, все главные художественные открытия происходят именно здесь (первая русская комедия новой формации, первый русский роман нового типа – стихотворные произведения). Лишь к концу 1830-х годов проза начинает не только интенсивно развиваться, но даже и влиять на поэзию, отсюда появление, например, у Некрасова сюжетности в стихах, голосов персонажей, вплоть до сказа и т. д. Вероятно, не случайно и объединение им стихотворений в циклы – этот новаторский прием затем был глубоко усвоен и по-своему претворен в поэзии символистов.
Нечто подобное мы видим в начале ХХ века: серебряный век – век поэзии по преимуществу. Отчего так происходит, сказать невозможно, но на протяжении 1900–1910-х годов в воздухе начинает витать идея книги стихов как нового романа (от Бальмонта до Ахматовой можно видеть это явление, осмысляемое одновременно самими поэтами и критиками-филологами). Разрабатываются, в том числе и на страницах периодики, вопросы теории стиха, особенностей прозы и поэзии. Так формируется центральная часть литературоведения – поэтика, и одновременно мы видим мощный взлет в развитии литературной критики, так что создаются предпосылки для их постепенного обособления, что и происходит в ХХ веке. Но в его начале наблюдается замечательный синтез «журнальной науки» (по позднейшему определению Б. М. Эйхенбаума) и газетно-журнальной критики.
Общим полем интересов и общей нерешенной проблемой можно считать вопрос о сатире, с ее неравномерным развитием, еще не поддающимся осмыслению, с ее смешением жанров, может быть вообще обусловленным ее полигенетической природой (например, фельетон и рассказ – границы между ними часто оказываются размытыми). Понятно, что в разные периоды российской истории взлеты и упадок сатиры, в том числе сатирической журналистики, не могли не быть связаны с причинами внешними – законами о печати, цензурными условиями и т. д. Но есть, вероятно, еще не изученные нами имманентные процессы. «Так, например, период гласности конца 1850-х гг. – времени появления многочисленных уличных юмористических листков – в значительной степени отличается от нового всплеска юмористических изданий рубежа 70–80-х гг. XIX в. Типологическое определение представителей “малой прессы” также нуждается в специальном рассмотрении. В рамках даже одной типологической группы существует разнобой в определении юмористических и сатирических изданий, типологические признаки которых порой трудноразличимы»[98 - Громова Л. П. «Малая пресса» в социокультурном пространстве России XIX века // Русская литература и журналистика в движении времени. Ежегодник 2013. М., 2014. С. 32–33.], – пишет Л. П. Громова. При этом она указывает, что интересна не только «многострадальная» цензурная история этих журналов и «листков». «Этот сегмент прессы представляет интерес и как социокультурный феномен, являющийся отражением процессов массовизации журналистики как части культуры общества»[99 - Там же. С. 37.]. Л. П. Громова констатирует важность этих проблем и для последующих десятилетий в России.
В самом деле. Понятен взлет (по крайней мере, количественный) сатирических изданий во время революции 1905 года и их последующий спад. Но чем объяснить расцвет сатиры, в первую очередь сатирического фельетона в 1920-е годы, когда на протяжении всего десятилетия шла дискуссия о сатире, которая, особенно по прошествии времени, видится нам сегодня скорее кампанией по ее уничтожению, вплоть до требования писать «положительную сатиру», а цензурные условия были многократно ужесточенными в сравнении с дореволюционным временем? (Кстати, и в 1920-е годы не различали юмористику и сатиру.) В печати шла дискуссия о фельетоне, а литературоведы видели в нем неотъемлемую часть современной им словесности. «Фельетон – принципиально существенная проблема литературы в целом»[100 - Тынянов Ю., Казанский Б. От редакции // Фельетон. Сборник статей под редакцией Ю. Тынянова и Б. Казанского. Л., 1927. С. 7.], – писали в 1927 году Ю. Тынянов и Б. Казанский, предваряя составленный ими сборник исследований о фельетоне для издательства «Academia». В начале 1930-х годов М. Булгаков, признаваясь в «чрезвычайном» влиянии на него Салтыкова-Щедрина, так отвечал на предложенную литераторам анкету о Щедрине:
«Вы пишете об оценке Щедрина в связи с задачами создания советской сатиры?
Я уверен в том, что всякие попытки создать сатиру обречены на полнейшую неудачу. Ее нельзя создать. Она создается сама собой, внезапно»[101 - Новый мир. 1976. № 1. С. 210.]. – Тогда эта булгаковская анкета, конечно, не была напечатана – это произошло лишь 36 лет спустя после смерти писателя. И в это же время, как будто снова не слишком подходящее для расцвета сатиры, – в 1970-е годы, – возрождается фельетон: в «Литературной газете» шестнадцатую полосу ведет Евгений Сазонов, «людовед и душелюб», чей образ создавался, вероятно, по подобию Козьмы Пруткова, но превосходил того по степени сатирической остроты. Продолжается издание журнала «Крокодил». В «Известиях» крупным явлением становятся фельетоны Владимира Надеина и Устина Малапагина (настоящее имя – Анатолий Шайхет). Они потом издаются отдельными сборниками и, таким образом, входят в литературный процесс.
Напротив, конец 1980-х – начало 1990-х годов, которые по внешним условиям, казалось бы, могли стать благоприятным периодом, не дают сколько-нибудь заметного всплеска сатирической публицистики и литературы.
Вот это еще одна из общих для истории журналистики и истории литературы неизученных проблем – расцвет и затухание жанров журналистики, в частности публицистики, целых пластов литературы.
Сотрудничество наших наук чрезвычайно плодотворно для них обеих.
Начало изучению взаимодействия литературы и журналистики после долгого перерыва (примерно в три десятилетия) было положено в конце 1960-х – в 1970-е годы ХХ века, когда были изданы два тома коллективных трудов Института мировой литературы «Литературный процесс и русская журналистика конца XIX – начала ХХ века». Несколько раньше там же вышли «Очерки истории русской советской журналистики. 1917–1932»: главное внимание и здесь было уделено литературным журналам.
Эти исследования актуализируются в начале XXI века, причем в филологии отчетливо видна тенденция нового интереса к историко-культурному и даже политическому контексту эпох – например, начала ХХ века. На базе ИМЛИ РАН были выпущены две коллективные монографии[102 - См.: Политика и поэтика. Русская литература в историко-культурном контексте Первой мировой войны. Публикации, исследования и материалы. М., 2014; Перелом 1917 года: революционный контекст русской литературы. М., 2017.], там же подготовлен труд по истории литературной критики в России рубежа XIX–XX веков. На очереди еще одна коллективная монография, целиком посвященная связям литературного процесса и журналистики в предреволюционное десятилетие.
Итак, культурно-исторический метод вновь актуализируется в ситуации методологического плюрализма, характерного для современного литературоведения. Этот же подход всегда составлял основу историко-журналистских штудий – вероятно, он и останется общей платформой для междисциплинарных исследований по истории литературы и журналистики.
Что же касается частной методологии, то в истории журналистики в начале ХХI века выявилась готовность пересмотреть некоторые из методологических принципов – например, типологию печати XIXХХI веков или принципы периодизации. Как ни удивительно, первыми о том, как следует изучать историю журналистики, задумались университетские ученые старшего поколения.
Например, Б. И. Есин в 2012 году размышлял о том, что, по-видимому, можно строить учебный курс и иначе, чем исходя из истории освободительного движения – «от Радищева до Ленина». Теперь Есин задумывается о том, что можно отталкиваться, «может быть, от самих форм журналистики <…> Например, журнал одного лица. Потом пойдет сатирическая печать, правительственная печать, потом печать энциклопедическая, общественно-политическая и т. д. Если идти по типологическим признакам, тогда не важно, какой ориентации издания – славянофильской или анархической. Типология не считается с политическим содержанием: газеты Каткова или Чернышевского все равно имеют общие черты. Это один из главных вопросов»[103 - Беседы с Учителями. Книга первая. / Сост. С. Распопова. М., 2012. С. 59.]. Но все же в собственных исследованиях Есин всегда придерживался традиционной методологии, а ценные мысли, высказанные в интервью, рассчитанном на определенную, небольшую и скорее всего не профессиональную аудиторию, не получили у него дальнейшего развития и не прозвучали в академической среде.
Так что, по-видимому, совершенно независимо от идей Б. И. Есина Г. В. Жирков в 2016 году поставил вопрос о новых принципах периодизации истории журналистики: «Существующая периодизация истории журналистики не только устарела, но и имеет отчасти следы предложенной И. В. Сталиным периодизации политического назначения.
Более дробное деление исторического времени, говоря упрощенно, “по царям или вождям”, кроме того, вносит в исследование фактор усиления политизации истории и не отражает основные особенности развития журналистики. Так, нередко говорят о “брежневском периоде” как времени застоя. При этом на первый план естественно выходит политическая сторона проблем, а главное – то, что это была эпоха бурного развития телевидения, – остается на периферии <…>
Разговор об этом и постановка этой проблемы сейчас возникает как следствие происходящей в современных условиях смены парадигмы журналистики. Мы переживаем эпоху, подобную эпохе Гуттенберга: новый информационный носитель – интернет – производит качественно революционные преобразования в информационном процессе.
Чтобы понять современное состояние информационного процесса, журналистики, результат его длительной эволюции, необходимо раскрыть их собственную логику развития.
Перед историками журналистики стоит задача привести периодизацию истории журналистики в соответствие с ее имманентным развитием»[104 - Жирков Г. В. Логика имманентной эволюции журналистики: к проблеме периодизации ее истории // Век информации. Медиа в современном мире. 55-е Петербургские чтения. Тезисы Междунар. науч. форума 21–22 апреля 2016 г. Отв. ред. В. В. Васильева. СПб.: Институт «Высш. шк. журн. и масс. комм.». СПбГУ, 2016. Электронный сборник (http://jf.spbu.ru/conference/6081.html Дата обращения: 2.02.2017).].
Итак, за частными вопросами типологии и периодизации видно некоторое, мы бы сказали, поле методологического напряжения – как «внутри» каждой из наук (особенно это касается истории журналистики), так и между ними. Ведь имманентное рассмотрение истории журналистики на деле довольно трудно осуществить. И тот же Г. В. Жирков констатировал «прощание» журналистики с литературным процессом начиная с 1914 года – Первой мировой войны, когда журналистика становится в первую голову орудием пропаганды[105 - См.: Жирков Г. В. Прощание журналистики с литературным процессом // Русская литература и журналистика в движении времени. Международный ежегодный научный журнал. 2018. № 1.]. А вместе с тем условием выживания любого издания, от толстого журнала до бульварного листка, в те годы (да и в позднейшие) была именно литература. Даже ежедневные газеты печатают прозу и стихи (последнее особенно достойно удивления, ведь стихи, как высшая и особая форма речи, на уровне поэтики могут совсем не корреспондировать с основными газетными жанрами – информативными по преимуществу).
