Бывшие. Любовь с осложнениями

Хотя о чём это я?

Никаких отношений между нами нет. Богдан просто меня ненавидит.

Ненавидит, да.

Не нужно быть ясновидящей и уметь читать мысли, чтобы понять это. Ведь все его мысли на мой счёт совершенно красноречиво отражаются сейчас на его лице: нос чуть сморщен у основания, губа сложены в кривую линию. Взгляд прищуренный, колючий. И серые глаза сейчас – не меланхоличное осеннее небо, а стальное лезвие скальпеля, препарирующего меня наживую.

У Богдана такой вид, словно ему здесь нестерпимо воняет и его вот-вот стошнит.

Он даже не пытается скрыть презрения.

Холод, сквозящий в нём, проникает под кожу, буравит мясо и вонзается в кости.

И в моей голове не рождается ни единого сценария, в котором Богдан бы согласился выслушать мои сбивчивые объяснения насчёт прошлого. Ни единого.

– Как видите, Богдан Андреевич, всё здесь продумано для удобства и полноценного отдыха наших врачей, – наконец откашливается Олег Викторович, стараясь сгладить неловкость.

Он знает, что мы дружим. Не надумает себе всякого непотребного.

А вот Богдана в обратном будет очень сложно убедить.

– Да уж, – хмыкает Ларионов. – Миленько у вас тут.

Богдан бросает последний шипастый взгляд в мою сторону, разворачивается и выходит.

Олег Викторович коротко постукивает по часам на запястье, без слов напоминая о том, что скоро начнётся амбулаторный приём.

Дверь захлопывается.

Лицо Богдана всё ещё стоит перед глазами, будто выжженное на сетчатке пятнышко после яркого света.

Сдавленно выдыхаю, отворачиваюсь и зажмуриваюсь.

Зачем он здесь? Зачем жизнь снова сталкивает нас?

Голос Олега Викторовича постепенно удаляется и стихает.

– Да уж, дело дрянь… – Нарушает тишину Рита. – Похоже, он действительно тебя ненавидит.

Расул молча и виновато поджимает губы, будто он только что всё испортил.

Тянусь по дивану к пачке с печеньем, зло засовываю одно в рот. Жую, не чувствуя вкуса.

– Всё, – категорично отрезаю. – Я больше не хочу это обсуждать.

Рита размыкает губы, чтобы что-то сказать, но я уже вылетаю из сестринской.

По коридорам клиники тянется лёгкий запах антисептика. Привычный, почти успокаивающий, хотя сегодня он совершенно не помогает.

Я спускаюсь на первый этаж в клинику. Сегодня у меня только амбулаторный приём. Это значит, что я могу отвлечься и заняться делом, за которое я цепляюсь, чтобы чувствовать себя нужной.

На ресепшене Оля передаёт мне ключи.

– Вы сегодня в первом, Евгения Сергеевна.

– Спасибо. Запись плотная?

– По завязку, – Оля склоняет голову к плечу. – Это ещё если внештатно не придут.

Натягиваю на лицо профессиональную улыбку.

Мои девочки-постоянницы, как птички, уже сбились в стайку у кабинета.

– Здравствуйте, Евгения Сергеевна! – Тоже улыбаются.

Кто-то с пузиком беременным уже, кто-то с эндометриозом…

На отсутствие пациентов мне жаловаться не приходится.

Открываю дверь.

– Ну, кто там у нас первый сегодня?

Работа начинается, а вместе с ней – возможность хотя бы на время забыть о присутствии Богдана в стенах этой клиники.

***

Подбиваю собранный анамнез в электронную историю болезни и отправляю в общую базу.

В дверь стучат.

Устало потягиваюсь, разминая затёкший позвоночник и плечи.

– Входите.

– Здравствуйте! – Скромно топчется на пороге девушка. Новенькая. Раньше её у себя не видела. – Я Долгорукова. На пятнадцать тридцать.

Коротким жестом предлагаю ей сесть за стол напротив.

Открываю карту.

Марина обследовалась раньше в другой клинике, жалобы стандартные – болезненная менструация, слабость.

– Евгения Сергеевна, вы последняя моя надежда, – Марина резко поднимает на меня глаза. Пальцы, сжимающие ремешок сумки, подрагивают. Голос спокойный, но вижу, что на взводе она. – Я уже не знаю, что делать. Мы с мужем три года пытаемся… А ничего не выходит.

– Три года пытаетесь забеременеть?

– Да. Я и тесты на овуляцию покупала… Всё строго по часам. Муж обеспокоен. Да и я…

– Спокойно, Марина, выдыхайте. Давайте обо всём по порядку. Вы давно обращались к гинекологу?

– Ну… Полгода назад. Там всё нормально было, только сказали, что с циклом какие-то проблемы. Мелочи. Выписали витамины и гормоны.

Киваю.

"Мелочи".

Как же часто за этим скрывается что-то куда более серьёзное.

– Хорошо, а цикл регулярный?

Она качает головой.

– Нет, не очень. То две недели задержка, то раньше времени начнётся. А когда приходит, то… Уж простите за подробности… Кровит так, что хоть с работы уходи.

Делаю пометки в карточке.

– Боли внизу живота?

– Да, постоянно. Живот как камень становится. Иногда тошнит, голова кружится.

– Температура?

– Бывает, но я грешу на переутомление. Работа очень нервная… – Её голос срывается. – Евгения Сергеевна, у меня подруга только под вашим кураторством смогла зачать. Тоже долго маялась. Помогите, пожалуйста.

В глазах – немая мольба.

Я прекрасно знаю это желание женщины стать матерью.

Ведь мы с Богданом тоже хотели и планировали.

И в Марине сейчас я узнаю себя, только несколько иную версию. Версию трёхгодичной давности.

– Мы обязательно со всем разберёмся и найдём причину ваших неудач. Но для этого нужно будет пройти несколько исследований. Для начала осмотр. Возможно, потребуется УЗИ. Это даст нам больше информации.

Она молчит, просто кивает, будто боится, что голос её снова предаст.

Пока Марина устраивается в кресле, я надеваю стерильные перчатки и распаковываю инструменты.

Марина напряжена в струну.

– Постарайтесь расслабиться.

Осматриваю шейку матки, беру мазки.

Пальпирую живот.

– Ой! – Резко.

– Болит?

– Да, очень, – через сжатые зубы.

Хмурюсь.

Матка увеличенная, болезненная, с признаками возможного эндометриоза или… Опухоли.

Но Марине я пока этого не говорю – не стоит раньше времени пугать.

– Одевайтесь.

Стягиваю перчатки, швыряю в мусор.

Сажусь за компьютер, заполняю бланк первичного осмотра и пишу рекомендации для пациентки.

Марина садится напротив. Ёжится, словно от холода.

– Евгения Сергеевна, там что-то серьёзное, да?

Пытаюсь подавить тревогу, пульсирующую внутри.

– Пока поставить точный диагноз я вам не могу – мало данных. Но есть признаки воспаления или, возможно, эндометриоза. Также я вижу, что матка увеличена. Нам нужно сделать УЗИ, чтобы понять, что происходит. А если будет возможность записаться на МРТ органов малого таза, то будет ещё лучше.

– Это… Это опасно?

– Всё опасно, если запустить. Но также почти всё мы можем взять под свой контроль. Не будем гадать. Я направлю вас на обследования, сдадите общий анализ крови, гормональный профиль. После этого будем решать.

Марина кивает, но я вижу, что глаза её влажно блестят.

Осторожно касаюсь её ладони, лежащей на столе.

– Марина, я беру вас под свой личный контроль. Всё будет хорошо.

– Правда? Вы обещаете?

– Обещаю, – передаю ей распечатанный бланк с направлениями.

– Спасибо вам, Евгения Сергеевна! Спасибо! До свидания!

– Всего доброго.

Она выходит.

Закрываю глаза, мысленно себя ругая.

Нельзя. Нельзя давать пациентам таких обещаний, потому что есть риск их не сдержать.

Но как человеку жить без поддержки?

Сложно… Мне ли не знать.

Однако у неё есть муж, она не одна и не одинока.

И снова вектор мои размышлений упрямо берет курс на Ларионова.

Хорошо, что работаем мы в сферах таких далёких друг от друга, что можем даже не пересекаться в стенах больницы.

Мотаю головой, прогоняя ненужные мысли.

Кыш! Хватит уже!

Дверь открывается, Оля врывается в кабинет.

– Евгения Сергеевна, Медведев срочно собирает врачей на экстренный консилиум! Явиться всем!

Глава 6

Женя.

Бегу по коридору стационара, заполненному пациентами и персоналом, но мне кажется, я всё равно слышу собственное сердцебиение. Воздух тяжёлый, пахнет антисептиком. Он вязнет в лёгких.

Впереди маячит розовый халат Тани – нашего второго гинеколога. Она тоже торопится.

Догоняю.

– И тебя дёрнули? – Бросает она на меня усталый взгляд.

– Оля сказала, собирают всех. Что-то экстренное.

– М-да, значит, будет жарко.

Мы переглядываемся. Таня хмурит изящные тонкие брови.

– Ты не в курсе, что там?

– Нет, весь день на приёме просидела.

– Я тоже…

Внутри сидит это гнетущее ощущение срочности.

Не люблю его… К нему сложно приспособиться, потому что иногда счёт идёт на минуты, и от скорости принятия наших решений зависит чужая жизнь.

Иногда очень страшно осознавать, сколько власти дано в наши руки.

Влетаем с Таней в конференц-зал, уже полный врачей.

Ритка с Расулом, живо что-то обсуждая, шепчутся в углу.

Богдана я замечаю сразу, как только захожу. Он стоит у большого экрана на стене, скрестив руки на груди. Сосредоточенно всматривается в снимок, но оборачивается, когда дверь за моей спиной громко хлопает, закрываясь.

Безошибочно определяет меня в толпе.

И если бы не ступор, сковавший моё тело, то я бы ни за что не вынесла этого взгляда – словно крюком влезли в самую душу, разворошили там всё и извлекли наружу нечто очень важное.

Олег Викторович молча подаёт нам с Таней распечатки – медицинскую карту пациента, в чью честь мы все здесь собрались.

Рывком опускаю в документ глаза и почти тут же ощущаю, как по спине пробегает неприятный холод.

– Пациентка, двадцать восемь лет, поступила три часа назад после ДТП, – громко рапортует Медведев. – Шоковое состояние, выраженная бледность, тахикардия, гипотония. Травмы: множественные переломы рёбер, травма живота с подозрением на повреждение внутренних органов, признаки внутреннего кровотечения. Сейчас пациентка на операционном столе, наши хирурги уже работают и принимают стабилизационные меры. Нам же с вами необходимо экстренно определить объём и приоритетность дальнейших вмешательств.

В конференц-зале становится совсем тихо. Все напряжённо изучают данные в распечатках.

Бегу глазами по строчкам.

Высокая СОЭ и лейкоциты. Гемоглобин и эритроциты, напротив, очень низкие.

Поднимаю голову.

– Нужно проверить состояние органов малого таза, исключить кровотечение и…

– На КТ головы признаки травматической субарахноидальной гематомы, – холодно перебивает Богдан. – Давление на мозг растёт, состояние критическое. Нужна срочная декомпрессия, иначе потеряем все шансы спасти её.

– Да, но у неё явные показатели повреждения органов малого таза. Это может быть причиной кровотечения, – снова пытаюсь протолкнуть своё предположение.

Богдан бросает на меня взгляд, полный неприкрытого раздражения. Лицо каменное, губы сжаты в плотную линию.

– Давление на мозг – это вопрос жизни и смерти. Всё остальное может подождать, – говорит он, обращаясь, однако, к Олегу Викторовичу.

– Но кровотечение тоже угрожает жизни, – повторяю настойчиво. – Нужно провести дополнительное обследование, чтобы оценить состояние органов малого таза и решить, нужно ли срочное вмешательство.

Ларионов морщится, словно я сказала что-то совершенно несуразное

– Прошу прощения за грубость, но что здесь вообще делает гинеколог? – С пренебрежением. – Я думал, это обсуждение экстренного пациента, а не плановый осмотр в женской консультации.

Меня захлёстывает злость, топит волной обиды. От негодования учащается пульс, грозясь сорваться в тахикардию. Но я сжимаю кулаки, чтобы не показать свою слабость.

– Не стоит так преуменьшать мою значимость, Богдан Андреевич, – выдавливаю через сжатые зубы.

Он усмехается.

– Вашу значимость, Евгения Сергеевна, сложно преуменьшить. Это как делить на ноль. Скажите честно, как часто вы оперируете? Хотя бы раз в неделю стоите за хирургическим столом?

– Достаточно часто, чтобы понимать, что кровотечение может быть причиной летального исхода. Если это внутреннее кровотечение из малого таза, то промедление может стоить пациентке жизни!

В конференц-зале воцаряется стерильная тишина. Все, кажется, даже дышать перестали – с интересом наблюдают за извечным конфликтом врача хирургической и терапевтической направленности.

Я чувствую, как идёт пятнами от гнева шея и лицо.

– Олег Викторович, я настаиваю, – перевожу взгляд на Медведева в поисках поддержки.

Богдан перебивает меня снова:

– Я забираю пациентку себе. Первым делом спасаем мозг. Это приоритет.

Олег Викторович кивает одобрительно.

– Хорошо, Богдан Андреевич, так и поступим.

– А что с органами малого таза? Мы ведь должны проверить… – Робко подаёт голос Таня.

Богдан резко оборачивается к ней.

Его лицо озаряет демонстративно-благожелательная улыбка.

Он скашивает взгляд вниз, на хромированный бейджик, сияющий на груди моей коллеги.

– Блестящая идея, Татьяна! Рад, что в нашей команде есть думающие специалисты. Вы идёте со мной.

Таня, довольная и гордая собой, следует за Богданом на выход.

Растерянно смотрю им вслед…

Горло перехватывает, словно на нём сжимаются стальные клешни.

Молча глотаю обиду.

Голоса Богдана и Тани удаляются.

– Что с тобой, Титова? – Медведев с укором качает головой. – Как с цепи сорвалась, ей-богу…

– Олег Викторович, да я…

– Возвращайся в клинику, заберёшь пациенток Татьяны. Она пока здесь нужна.

Он уходит.

И все остальные тоже потихоньку расходятся.

Я же не могу двинуться с места. Ощущаю себя так, словно меня толкнули.

Внутри что-то с хрустом ломается.

Насколько же сильна его ненависть, раз он не может удержаться от шпилек даже в такой напряжённой ситуации…

– Женёк, ты как? – Рита обнимает меня за плечо.

– Нормально.

– Вообще не нормально. Выглядишь хреново, – на другое плечо ложится рука Расула. – Он, конечно, вообще не прав.

Вымученно улыбаюсь.

– Куда ты там советовал уехать? В Якутию?

– Отставить Якутию! – Хмурится. – Так, в конце рабочего дня не разбегаемся, дамы. Приглашаю вас в бар.

– Кто приглашает, тот и платит, – кокетничает Ритка.

– Скряга. Но так уж и быть, – густые брови Расула чуть приподнимаются. – За мой счёт.

– Нет, я не пойду.

– Тогда я тебя на плечо закину и унесу. Женька, ты же знаешь, не заржавеет за мной.

Улыбается вроде. А глаза серьёзные.

Да, не заржавеет…

– Да нет у меня настроения.

– Так вот, примем экстренные меры для его возвращения. Нужно как следует тебя встряхнуть, и я знаю только два рабочих способа: или бар, или разряд дефибриллятором. Выбирай, Титова.

Знаю, что и дефибриллятором меня долбануть за друзьями не заржавеет.

Вздыхаю.

– Ладно, чёрт с вами… Бар, так бар.

Глава 7

Женя.

Небольшое «окно» между пациентами стараюсь использовать с пользой для себя – пытаюсь привести в порядок мысли после стычки с Богданом.

Помешиваю кофе в изящном фарфоровом стаканчике.

Ложечка стучит о стенки – тонко, пронзительно и раздражающе.

Надо бы перестать, но я продолжаю, наблюдая, как кофе закручивается в маленькую спираль в центре стакана.

Откуда эта нелепая тревога внутри?

Глубокий вдох.

Глоток.

Горьковато-сладкий вкус обжигает нёбо, пробивается теплом сквозь комок нервов, стоящий в глотке.

На минуту становится легче, а потом опять – обида, злость, тревога. Круг замыкается.

Богдан…

Не могу перестать думать о нём.

Глупо. Всё это глупо.

Прошло ведь уже три года.

Целых. Три. Года.

Люди за это время успевают построить карьеру, создать семью, найти новую работу, с нуля начать жизни. А он, похоже, даже на миллиметр не сдвинулся с той точки кипения, в которой я его оставила.

Пытаюсь внушить себе, что так даже лучше. Что именно это – его холод, его ненависть и презрение – поможет мне поставить точку там, где до сих пор было многоточие.

Но мне страшно признать: нет, оно не помогает.

Я ведь прекрасно понимаю, почему он так смотрит на меня. Знаю, почему фыркает при любом моём слове, обесценивает мои знания, будто его личная миссия – доказать мне, что я здесь никто. Это всё понятно.

Гораздо хуже то, что мне не удаётся его игнорировать. Его взгляд прожигает насквозь, даже если я стою к нему спиной. А колкости он отпускает так мастерски, что ему даже не нужно повышать голос, чтобы выбить почву у меня из-под ног.

Нет ничего хуже, чем когда войну тебе объявляет человек родной и близкий, знающий досконально все твои стратегически слабые места.

Господи, мне только работать с ним не хватало…

Слово за словом, мысль за мыслью, я упираюсь в очевидное: если так будет продолжаться, я просто не выдержу. Я же знаю, как это работает. Ненависть в воздухе растёт, давит, перекрывает кислород.

Ненависть плохо поддаётся лечению временем. Она лишь усиливается, пока не найдёт выхода наружу.

Делаю ещё один глоток, и горячий кофе обжигает губы.

Секунда боли трезвит.

Может, уехать?

Почему нет?

Я ведь давно уже об этом думала. Красноярск, конечно, неплохой город, но что меня здесь держит?

Может, покрутить глобус, закрыть глаза, ткнуть пальцем в случайное место. Снова стать чужой в новом городе. Искать, создавать, заново строить. Это ведь лучше, чем оставаться здесь и каждый день ощущать эту ядовитую атмосферу.

А я смогу?

На секунду я закрываю глаза, откидываюсь на спинку кресла.

Смогу, наверное…

Но почему я чувствую, что бегство будет ещё большим поражением? Почему я не могу просто уйти – оставить всё это позади?

Он всё равно считает меня слабой. Не способной. Не стоящей даже капли уважения.

Вот это и останавливает.

Глупо.

Не его мнение. Не его фырканье.

Глупо позволить всему этому определять мою жизнь.

Три года.

Все три года я пыталась убедить себя, что он для меня больше не существует. Что я двигаюсь дальше, что у меня, как и у него, новая жизнь.

Но вот он здесь, рядом, совсем близко.

И я понимаю, что лгала себе все эти три года.

Богдан всё ещё в моей голове. Всё ещё внутри.

И он…

Ненавидит меня.

А я – люблю.

Делаю глубокий вдох.

Не думать. Не думать о том, как сложно теперь будет. Не думать о том, как сильно он влияет на меня.

Надо собраться. Просто собраться и заниматься тем, что я умею лучше всего – помогать людям.

Телефон звонит, на экране высвечивается имя Артёма, нашего анестезиолога, которого мы в коллективе между собой называем Айс, за его хладнокровие и невозмутимость.

– Да?

– Женя, готовься сменить коллегу, – безапелляционно.

– Что-то случилось?

– Таня не может найти причину кровотечения. Пулей, плиз.

– Бегу.

Бросаю трубку и мчусь наверх.

В предоперационной ждёт медсестра.

Быстро стягиваю с себя одежду, забираю из её рук стерильный хирургический костюм. Под шапочку убираю все волосы. На лицо маску, закрывающую рот и нос. После – халат, который медсестра помогает завязать на спине.

Мою руки, обрабатываю антисептиком, давая им обсохнуть на воздухе.

– Давайте перчатки, – вытягиваю ладони вперёд.

Медсестра подаёт стерильные перчатки. Ловким движением надевает одну, другую. Проверяет, чтобы они герметично сели на рукавах халата.

Вхожу в операционный блок.

Богдан стоит у головы пациентки. Он нагружает операционную команду своими короткими, резкими приказами. Череп пациентки вскрыт, изнутри блестит кость черепа.

В воздухе висит густое напряжение.

– Давление восемьдесят пять на пятьдесят. Долго не протянет, – Айс не отводит взгляда от мониторов.

– Жень, я всё проверила. Матка, трубы, яичники – всё цело, – Таня сводит брови над переносицей. – Кровотечение есть, но я не понимаю, где. Я везде посмотрела.

– Значит, не везде.

– Было бы неплохо, если бы вы приступили к работе, Евгения Сергеевна, – цедит Богдан.

Подхожу к операционному столу вплотную. В голове прокручиваю возможные причины кровотечения и план действий. Время на счету, и каждая минута может стоить этой несчастной жизни.

– Жень, надо было сразу тебе пойти, – шепчет Таня.

– Нормально всё.

Таня не выходит на экстренные операции, только на плановые. Так что не удивительно, что растерялась немного. Бывает. Она молодая ещё, три года практики.

– Сатурация падает, – тянет Айс. – Даю кислород.

– Таня, ретракторы. Дай мне доступ к матке. Отсос, – тяну руку.

Медсестра вкладывает инструмент.

Зачищаю пространство в малом тазу, убирая сгустки крови.

– Всё равно не видно, крови слишком много. Пинцет с тампоном.

– Давление падает, – раздаётся спокойный голос Айса.

– Стабилизируй, мне нужно время.

– Начинаю инфузию допамина. Вентилирую с повышенным давлением, чтобы компенсировать гипоксию.

– Побыстрей, Евгения Сергеевна. Мы спасаем мозг, а без давления это не имеет смысла.

– Здесь нет кнопки «ускорить», Богдан Андреевич. Помолчите и дайте мне делать свою работу, – убираю очередной сгусток, напряжённо вглядываясь в поле.

Руки Тани, сжимающие ретракторы, заметно дрожат.

– Смотри. Повреждение спряталось за параметрием. Венозное кровотечение. Ангиоклещи, быстро.

– Давление семьдесят пять на сорок, – сообщает Айс. – Уходит.

– Держи!

– Сердечный выброс снижается, поднимаю дозу норадреналина. Большая потеря крови!

Аккуратно фиксирую сосуд.

– Ещё не затянули?

– Сейчас…

– Шовный материал, – киваю медсестре. – Айс, показатели?

Ушиваю вену.

– Давление стабилизируется. Девяносто на пятьдесят.

Хочется выдохнуть с облегчением, но не позволяю себе.

Выдохну после.

Проходит несколько долгих минут, и, наконец, я поднимаю глаза.

– Готово. Кровотечение остановлено. Айс, что там?

– Сатурация девяносто семь процентов. Снижаю дозу норадреналина до поддерживающей. Гемодинамика стабилизировалась, продолжаю мониторинг.

– Отлично. Таня, зашивай и заканчивай здесь.

– Поправьте угол освещения, – просит Богдан, склоняясь над головой пациентки. – Приступаю к установке субдурального дренажа.

Разворачиваюсь к выходу.

– Хорошо, что всё-таки нашёлся специалист, который может с этим справиться.

Со злостью разворачиваюсь на пятках.

– Ваш сарказм сейчас крайне неуместен, Богдан Андреевич.

– Это не сарказм. Правда. Хорошая работа.

Я не вижу его лица, почти полностью скрытого за маской и хирургической шапочкой, но глаза…

Его глаза серьёзны, и в них действительно нет насмешки.

Размыкаю губы, чтобы ответить, но тут же поджимаю их.

Киваю.

Выхожу из операционной, стягиваю перчатки и развязываю ленточки халата за спиной.

Остатки напряжения наконец начинают отпускать моё тело…

Глава 8

Женя.

Прощаюсь с последней на сегодня пациенткой. Тру ошалевшие от усталости глаза с таким остервенением, что перед ними начинают кружить черные мушки.

Поясница ноет, ноги гудят, но самое неприятное – это ощущение, будто внутри меня всё стянуто в тугой узел. После сегодняшнего дня я должна быть опустошена, однако вместо этого всё тело словно находится в постоянной готовности к бою.

Телефон вибрирует на столе.

Расул: Мы с Ритой у выхода, ждём тебя. Скоро там?

Быстро набираю ответ.

Женя: Ещё минут двадцать.

Мне нужно просто выйти на свежий воздухе, пройтись, забуриться за столик в баре с друзьями и забыться в разговорах. Это единственное, чего я хочу.

Но сначала кое-что сделаю…

Выключаю компьютер, закрываю свой кабинет. Оли на ресепшене уже нет, и я кладу ключи в верхний ящик её стола.

В коридоре уже совсем тихо.

В конце смены больница всегда становится другой – вроде это всё те же стены, но атмосфера разительно меняется. Днём – это место, где люди выздоравливают, ночью – место, где они сражаются за свою жизнь. Давление падает, сердца останавливаются, дыхание прерывается, словно тьма приходит испытать, хватит ли у людей сил противостоять ей. Она, как безжалостный судья, подводит черту, и те, кто прошёл испытание, доживают до рассвета.

Ночь в больнице – это испытание и для пациентов, и для врачей. Но именно в это время ты особенно остро понимаешь цену каждой спасённой жизни, каждого упрямого удара сердца.

На лифте поднимаюсь на четвертый этаж в реанимацию – «ремка», как ласково зовут это место врачи.

Датчики тихо пищат, мониторы гудят своим механическим ритмом.

На посту сидит Яна, молодая медсестра. Подрабатывает здесь, пока заканчивает последний курс медицинского.

Она уставшая, с выразительными кругами под глазами, но всё равно приветливо улыбается, когда замечает меня.