скачать книгу бесплатно
– Пошли вы нах, – заорал Лысинький, но потом, вспомнив, что он – самый невозмутимый, подтвердил: – Штурвал, я потрогал этот, сука, штурвал, и уже не выпускал его.
– Вот, видете синяки? – и Лысков протянул нам с Максом под самый нос свои клешни. В глазах Макса читалась, я видел, фраза: »Надеюсь, это не от онанизма». Но пристально посмотрев на бледного и, на удивление, нервного Лыскова, он спросил:
– Ну, понятно. А, что дальше-то было?
– А то, что я этот блядский штурвал в ту ночь держал так эдак часов семь.
– Вы, блин, не поняли, – вещал Лысенький, – Ночь, темень, лохань на всех парах куда-то херачит, я один за штурвалом ею, типа, управляю. Что дальше? До выхода в море, вы знаете, где-то 40 километров, а по пути в заливе, сука, лодки, пароходы на рейде, всякая прочая хрень, а главное: впереди Североморск – база северного флота со всей своей поебенью, включая крейсеры и прочие атомные подводные ракетоносцы.
Тогда мы с Максом, кажется, сделались серьезнее. Мы были шалунами – да, но тупыми мы не были никогда. Мы замолчали.
Лысков посмотрел на нас, затем в окно, помолчал, налил водки и продолжил:
– Делать было нечего, я стал рулить.
– Я еще надеялся, что кто-то сейчас подойдет, но время шло, а никого не было.
Снизу из кубриков, кажется, слышалась какая-то возня, музыка, даже вроде песня.
Я хотел кого-то позвать, привести, сказать, что я, типа, не в курсе, не умею. Я, даже, сделал пару попыток сбежать вниз и позвать, но тут началось! Жопа!
– Какая жопа? – переспросил, закуривая, Макс.
– Самая настоящая, смертельная!
По курсу нашего корыта вдруг из темноты вырос огромный корабль. От него в разные стороны тянулись какие-то тросы, я потом понял, что это были якорные цепи, вообщем он стоял на рейде посреди залива. Волосы у меня зашевелились, ведь я не только эту баранку не умел крутить, я…
– Штурвал, – вставил Макс.
– Штурвал, – согласился Лысков, – Но я и за рулем машины никогда не был, да, какой машины, – продолжал Лысков, – Я и велосипедом никогда не управлял.
– И я крутанул его.
– Штурвал? – спросил Макс.
– Его, – подтвердил Лысков, – И уже не переставал его крутить: то влево, то вправо до самого утра.
– Тот первый корабль я едва обошел, но слишом резко повернул так, что стал перпендикулярно заливу. Где-то недалеко, по видемому, был берег, но его не было видно. Вот в чем главная беда: знаешь, что он есть, скалистый такой, но его нет, не видно! Полярная ночь, сука!
– Я испугался и резко крутанул вправо, пытаясь держаться центра залива. Ну и понеслось: пароходы, лодки, какие-то плавучие доки. Обхожу их то слева, то справа. Одни проносились мне навстречу, гудели видимо мне так громко, что я приседал. Один пароход, я так увлекся обруливать, – и тут Лысков слегка улыбнулся, – что повернул назад к Мурманску.
– Да, – продолжал Лысков, – Появилась даже мысль вернуться, но я сообразил, что назад – тупик и прийдеться выброситься на берег. Лучше все же – в открытое море! И я, сделав, таким образом, круг почета вокруг неизвестного мне судна, повернул обратно.
– Главное: огни какие-то светят с берегов, прожектора, еще какая-то поебень, но я-то не в курсе их предназначения.
А моя лохань неслась на всех парах. Наверное, нужно было бы уменьшить ход, но я не знал как.
Лысков сделал паузу, налил всем водяры и посмотрел мне прямо в глаза:
– Впереди был Североморк!
– Из темноты стали вырастать силуэты огромных кораблей с торчащими во все стороны пушками и ракетами. Их было много, были и подлодки. В одну я чуть не врезался. Я чувствовал, что не выруливаю и только между нами, – Лысков понизил голос и огляделся, – Я подскочил к двери тогда, открыл ее и хотел выпрыгнуть за борт, но глянул в черную пустоту и бегом вернулся – не смог. Страшно стало до зверинного воя. Я думал, я понял потом, что самое ужасное – это неизвестность, непонимание, что делать. Когда идешь хоть в ад, но осмысленно с "картой" и "компасом", – тогда не страшно: и пошутить, и посвистеть по дорожке можно.
Лысков примолк. Мы с Максом тоже молчали. В нашей компании Лысков не имел амплуа мудреца и философа. Он был уважаем, но прост и скорее оригинален, чем умен, но жизнь вносила, как видно, свои коррективы прямо на глазах.
–Дальше, – предложил Макс.
– Дальше? – спросил Лысков, – А дальше вдруг все погасло. Да, я миновал Североморск, слепящие огни, прожектора, корабли, всякие плавдоки, и вдруг въехал, не знаю, как сказать, в полную чернь и темень. Сначало, я обрадовался, что миновал угрозу куда-нибудь вьебениться, но потом стало еще страшнее. Я ничего не видел. Может от того, что раньше все слепило глаза, не знаю. Залив был весь черный. И вода – черная. И небо – черное, ни облачка, ни тем более звездочки, ничего не видно! Куда рулить? – не понятно!
– И вдруг, я вспомнил: ха, ха, ха, – и Лысков впервые за весь вечер весело, хотя и немного нервно, рассмеялся.
– Я вспомнил, что в детстве читал рассказ, кажется Джека Лондона, где описанно, что, когда в темноте появляется берег, то волны светлеют и появляются такие белые барашки.
– Барашки? – переспросил Макс.
– Барашки, – подтвердил Лысков, – Белые.
– Ну и вот. Крутанул я штурвал налево. Смотрю, через какое-то время, действительно, вода стала светлеть, и появились барашки. Ага! – думаю, – значит, берег близко. Крутанул вправо. Жду. Через несколько минут – справа барашки появились. Ну и я опять налево. Так я и стал продвигаться по заливу: барашки – слева, барашки – справа.
– Не помню, сколько по времени я так крутил, но только потом барашки пропали.
– Как это пропали, а кудаж это они делись? – спросил я.
– А это я в открытое море вышел, – откинувшись на спинку стула, самодовольно ответил Лысинький.
– Я сам не сразу понял, но кручу штурвал и туда и сюда, а барашек – нет! Кручу еще – нет и все тут. Вот тогда я и смекнул, что раз нет барашек – значит нет берега, а раз нет берега – значит, я в открытом море! Ну и пошел ходить по кругу.
– Даа, – протянул Лысков. – Простоял я так еще где-то час. Немного светлеть уже начало. Рук, ног уже давно не чувствовал. И даже не столько устал, сколько отупение какое-то появилось, равнодушие. Вдруг, появляется снизу вчерашний «амбал», который меня там бросил и так это матерно, что, мол, ты тут делаешь?
– Это он, представляете, мне?!
«Пошел нах. отсюда», – говорит и даже, так это, легонечко коленом под зад!
– Ну, скатился я вниз. Не помню, как нашел свой кубрик и упал.
Мы помолчали.
– Да, досталось тебе. Это почище Сциллы с Харибдой будет, – после некоторой паузы сказал Макс и быстро взглянул на меня.
– Кто, кто, – переспросил Лысиникий.
Я до скрипа сжал зубы и старался на Макса не смотреть. (Мы с Максом были такие смешливые…)
– Ну, а дальше? – набрав в легкие побольше воздуха, и закашлявшись, выдавил я.
– А, что дальше?!
– Не знаю, сколько проспал – расстолкали меня. «Че», – говорят, – «ты сюда спать, что ли «приперся»». Ну и началось… Днем тащим трал, потом всей командой, кроме капитана, становимся шкерить рыбу, а ночью боремся с обледенением: топорами, ломами, лопатами лед скалываем с такелажа – чтоб не перевернуться. И так – два месяца!
– Днем трал с рыбой тащишь; затем ножом рыбе харакири учиняешь часов так по шесть весь в чешуе и кровище, а ночью – топором машешь, лед колешь. Когда, где и сколько я спал, что ел – и не помню. Неоднократно приходила мысль повеситься, но сил найти веревку и, так сказать, привести приговор в исполнение – просто не было. Для этого, оказывается, не только духовные силы нужны или их отсутствие, но тут я понял, и это – главное: физические силы нужны, спокойная возможность все сделать правильно! Думать об этом, когда я рубил рыбе головы я еще мог, но физически что-нибудь сделать, я уже был не в состоянии.
– А за борт броситься? – спросил нетактичный Макс.
– Там холодно, вода ледяная, брр, – пояснил, поежившись, Лысков.
– А-а, – удовлетворился объяснением Макс.
Лысков помолчал немного; мы с Максом тоже.
– А, знаете, что самое удивительное в этой истории, – спросил Лысков и сам, после небольшой паузы ответил:
– Самое удивительное то, что ни одна зараза на корабле не спросила меня про ту ночь. То есть ни кто не поинтересовался, как я вахту отстоял. Как будто – так и надо. Как будто – ничего не случилось. Ведь на волоске жизнь вех висела. Всего экипажа! На волоске!
– Так может они не догадывались, что ты, типа, «лох»? – спросил я.
– Сначала, может, и не догадывались, но потом-то я неоднократно вахту за штурвалом стоял. Все они видели – и капитан, и старпом, и другие.
– И, что?
– Да ничего, только посмеивались, ну и учили потом, что и как.
– Кстати, команда оказалась профессиональная, грамотная. Каждый знал свое место, свои функции. Капитан непонятным чутьем находил "жирные" косяки рыбы. Матросы живо спускали и вытягивали трал. Мы несколько раз за рейс забивали трюм под завязку. Шли, сдавали рыбу и быстро возвращались. Дизель на траулере работал, как часы: механик был супер.
– Ну, а ты? – спросил Макс.
– Да, и я влился, в итоге, в коллектив – не мог не влиться!
– Ну, а про ночную историю ты сам им рассказывал? – спросил я.
– Я? Нет! Что я – дурак, что ли? Им лучше об этом не знать, – протянул Лысков и испытующе посмотрел на Макса.
– Могила, – уверил Лысинького Максимиллиан.
– Да, бросьте вы, – после некоторого размышления, сказал я. – Ничего бы тебе они не сделали, даже если б ты все им и рассказал.
– Это почему? – спросил Лысков.
– Ну, ты же сам говоришь, что команда сразу поняла, что ты лох в морском деле.
– Ну!? – не понимал Лысков.
– Фаталисты, – сообразив, задумчиво произнес Макс.
– Фаталисты,– подтвердил я.
– Фаталисты, моренисты, смертники, – уже ниспуская на себя, забытое за время этого "небольшого" морского приключения всегдашнее свое равнодушие, улыбаясь, заключил Лысков и потянулся за водкой.
П.С.
Наш друг скоро пропился до нитки и опять ушел в море.
Макс тогда сказал о Лыскове: «Это, как убийца: всегда возвращается на место преступления!»
Он вышел живой из моря, как Вяйнямейнен. Теперь он наш герой, – голосом сказителя карело-финского эпоса, ответил Максу я.
Чуть не надорвавшись от смеха, мы пошли в «Арктику».
Конец.
Лысков и «медак»
В ночь после свадьбы я домой возвращался,
зигзагообразной поспешностью.
Споткнувшись о кошку,
в лужу упал чуть дыша.
Но жена утверждала,
что за моей суровой внешностью.
Скрывается ранимая душа.
Д.Савицкий.
Это было в Мурманске в середине 80х годов. Стояла лютая зима. Было утро. Я ехал в институт. Шутка. Насчет зимы. Просто так обычно начинаются посредсвенные романы, а мне захотелось пошутить. На самом деле зима не была лютой. Она в Мурманске не может таковой являться по определению. Гольфстрим, на радость местных жителей и Российской государственности – течение теплое. Оно заглядывает в Кольский залив и не дает зиме лютовать, параллельно не позволяя замерзнуть ни заливу, ни присутствующему на его берегах городу-герою.
Лютым, сука, был я, когда приходилось ни свет, ни заря, тфу, какая свет и заря: полярная ночь зимой в Мурманске! Так вот: приходилось тащиться в Мурманский педагогический институт, где я, уже, как несколько лет был заявлен в качестве студента исторического факультета.
Одна из моих многочисленых бед заключается в том, что я – 100 % «сова». Утро – не мое. Для меня сползти с кровати в 7.30 утра – это, как для дедушки Гитлера было разгрысть ампулу с цианидом: не хочется, сука, а надо! Но Адольфу Аллоизовичу Шикльгруберу довелось, на жаль, проделать эту операцию один раз в жизни, сволочь австрийская, а мне, честному русаку, отец которого со своей »сорокопяткой» Кенигсберк брал, пришлось половину жизни насиловать свою природу ранними пробуждениями.
Но делать было нечего. Надо было ехать учиться потому, что если не ехать – отчислят. А если отчислят – то забреют в армию! А там вообще подъем в 6.00.
На проспекте Ленина, а точнее на остановке »три ступеньки», в районе которой и был расквартирован мой институт, я покинул недружелюбный троллейбус.
До начала учебного процеса оставалось 15 минут, до здания института – 200 метров. Я остановился и закурил. Вдруг голос:
– Савицкий, Савицкий, это ты?
И так, как это была моя фамилия – я оглянулся. В стороне у большого снежного сугроба стоял человек. Он делал мне таинственные знаки и подзывающе жестикулировал. Я стал подходить ближе.
Это был Лысков!
– Савицкий, Савицкий, помоги, – затравленно косясь по сторонам, чревовещал он, – Один я ее не дотащу.
И, уже, предчувствуя, что-то нехорошее, я приблизился и заглянул за Лыскова.
