Два дня под солнцем

– Пока заляжем в Чернобыле, дом у меня есть там. А после – подумаем, – произнес задумчиво Акробат.

– Еще и тех ребят нужно вывести отсюда. Сами понимаете, – сказал Лесник.

Акробат и Дреймур переглянулись. Да, Егора жалко. Но что делать? Такова Зона. И жертвы она тоже просит.

– Выведите их и спрячьтесь. За меня не волнуйтесь. Акробат, останешься на минуту?

Серое небо Зоны было свинцовым. По Болотам шли четверо. Один хромал, один постоянно смотрел себе под ноги. И только двое шли спокойно.

Дреймур шел впереди. На его пути был мох – самая опасная вещь. Радиация в чистом виде. Только опасней. Он ее аккуратно обошел, предупредив остальных. Акробат шел сзади. Он прикрывал всю группу и в случае чего должен был остаться прикрывать их отход. Но это должен был быть исключительный случай. Обычно драпали все вместе.

– Аклобат, долго есе до гланицы?

– Километра два. Может меньше, – произнес Акробат оценивающе.

– Чуть-чуть, – протянул Гегель. Юз фыркнул.

– Потелпи уз, недолго осталось, – ухмыльнулся Дреймур.

– А что, к девушкам торопитесь? – подмигнул Акробат. Гегель покраснел и пробормотал что-то вроде «я в науке, а не на дискаче». Дреймур криво улыбнулся. Сам таким был.

– Ладно тебе, сто до лебят докопался, – улыбался молодой диггер. Дреймур сам веселился. С чего? Не знал ответа Акробат.

– Со ты веселый такой? – спросил Дреймур на привале, когда они оба отошли от костра на расстояние, достаточное для того, чтобы их не услышали.

– Их успокаиваю, – ответил Акробат. В глазах его, узких и слегка хмурых, светил легкий лучик надежды.

Дреймур криво ухмыльнулся.

– Авось прокатит, – хмыкнул Акробат, почесывая нарастающую трехдневную щетину.

– На авось получис… ну ты сам понял.

– Ага. Гвоздик.

Помолчали. Дреймур пинал металлическим концом ботинка маленький камешек со странным зеленоватым налетом.

Над Болотами нависла тишина. Хмурое, свинцовое небо, казалось, обрушиться на голову одиноко бредущим путникам. Акробат поморщился. Никогда с ним такого не было. Старею, – подумал он ворчливо и поежился от холодного апрельского ветра.

– Пелвомай сколо, – произнес Дреймур задумчиво.

– Ага, – ответил Акробат, видимо, на автомате.

– Надо будет на Больсую Землю выйти, хыть пыгулят, – криво улыбнулся Дреймур.

– Выберешься тут, – проворчал Акробат. Диггеры переглянулись и засмеялись. Тихо, но искренне.

Им верилось, что там, на Большой Земле люди живут. Нет. ЖИВУТ. И не как они – выживают, порой за кусок хлеба дерутся. Тяжела их жизнь. Но в ней есть то, чего нет на Большой Земле. Когда у Дреймура младшая сестра спросила, почему ему нравится его “научная экспедиция”, тот надолго замолчал. Но потом сказал всего два слова: “Все искреннее”.

Осознание близкой опасности придает силы. Придает уверенности одним и слабости другим. Происходит естественный отбор, так сказать. И те, кто выживают под напором обстоятельств, и могут выйти из них победителями, даже если их победили все, и называются диггерами. Вольными исследователями Зон, коих нашкодившее человечество наплодил по матушке-Земле, скажем мягко, гораздо больше, чем то было необходимо.

Дреймур и не заметил, как начал говорить вслух. Сначала Акробат не смотрел на него, уставился в одну точку и смотрит на нее. Потом он удивленно обернулся и посмотрел на своего друга.

– Ты философ, – сказал Акробат.

– Нет. Я плостой диггел.

– Простых не бывает, они на колючей проволоке на Периметре висят, – поморщился Акробат. Помолчали.

– Слушай, тебя же Андрей зовут? – спросил Акробат неожиданно.

– Андлей… Желбек, – ответил парень, оскалившись в кривой ухмылке.

– Жербек?

– Лимон. «Л».

– Роман Перепелов. Григорьевич, – отрекомендовался Акробат.

Друзья пожали друг другу руки. Теперь они стали еще более верными товарищами, ибо они доверили самое дорогое, что у них есть – свое имя.

– Надо вывести молодежь, а может они и пригодятся, – произнес Акробат.

– Где эта зелень плигодица? – спросил Дреймур с легкой полуулыбкой. Теперь он никогда не сможет полностью улыбаться.

– Потом расскажу.

Дреймур молча кивнул.

– Кстати, а почему ты Дреймур? – спросил Акробат.

– Длеймул с нолвезского влоде – мецтател.

– Вот как! – удивился Акробат искренне.

– Ага, был тут один свед, или нолвежец, хлен их знает, – хмыкнул Дреймур. – Он и обозвал меня так.

– А за что? – спросил Акробат, приняв удобную позу.

– Давай поззе рассказу, ладна? А то неудобно, – извиняясь, улыбнулся Дреймур. Акробат понял.

– Ладно, – хмыкнул Акробат. Помолчали.

– А ты поцему Аклобат? – спросил Дреймур.

– О, это долгая история, – улыбнулся Акробат.

Дреймур оглянулся на зелень. Они сидели у костра и за обе щеки уплетали тушенку. Все подходы были прикрыты – единственный путь к таинственному месту, которое полюбили диггеры за тишину, уют и удобный контроль за подступом, пасли Акробат и Дреймур.

– А ты ласскажи, – попросил Дреймур, расстилая на земле что-то вроде ковра. Акробат сел на свой рюкзак и начал рассказ.

Роман Перепелов служил в армии. Советской.

Он был не очень крепким, но очень умным, порой хитрым и обладающим таинственным чутьем. Не раз «деды» хотели с ним разобраться – уж очень независимый и уверенный был «дух». Но он каждый раз все чуял и пресекал. То у одного ножик в последний момент украдут, то у другого неожиданно вывих правой ноги… Короче, молодой быстро стал своим. Один раз его решил подкараулить дедок, гроза всех КПЗ и постоянный посетитель гаупвахты, говоря проще и по-армейски – «губы». Все аккуратно подготовил, никто об этой подляне не знал. Он решил метнуть нож в Перепелова, пока тот будет на дежурстве, и все списать на местного бомжа, который валялся уже в канаве, готовый…

И в самый критический момент Акробат делает сальто и нож попадает рядом с рукой проходящего мимо штабного лейтенанта. Тот взвизгнул, поднял крик, и оборзевшего деда посадили в колонию. А за Перепеловым закрепилось прозвище Акробат.

– Вот так было, – улыбнулся Перепелов.

– Немного не велится. Сальто? – ошарашенно спросил Дреймур.

– Ну говорят, что так. А там кто знает, – засмеялся Акробат, отправляя в рот смачный кусок колбасы, которую они с Дреймуром уже распилили на двоих.

– Ладно, пойдем, наверно, – вздохнул Акробат и хлопнул себя по ляжкам.

– Подъем, неглы, сонце есе не село! – весело прокричал Дреймур.

Ребята молча погасили костер, и пошли вперед. В Зоне был день. Впереди было много работы – надо было дойти до Периметра… Или дожить…

Привал

Костер – самая нужная в походе вещь. После всех приключений посидеть у источника тепла, выпить чаю или покрепче – первое дело. Опасность для диггеров в том, что к кострам тянутся люди. А за Дреймуром, Акробатом и их молодыми товарищами шли след в след патрули…

Об этом думал Дреймур, дожевывая свой бутерброд, сидя на одной из многочисленных стоянок, где одновременно было человек двадцать у разных костров. Все были проверены временем. Вот там сидит Угорь – старый друг – вместе начинали еще в Казахстане, Игла – хороший парень, только немного дерганый… Все свои. На этой стоянке и настаивал Акробат. Хорошо! Свежий (ну почти) воздух, приятная компания, ночь в спальнике… романтика!

Было около пяти костров. У каждого сидели по пять-шести человек. У одного из костров сидели Дреймур, Акробат, Юз, Гегель, Угорь и Игла, теребивший гитару. Он и держал-то ее как младенца – дай волю, в пеленки закутает. Маньяк, невольно подумал Дреймур. Он смотрел на абсолютно голое лицо Угря и вспомнил, что тот даже в универе был в ансамбле классической гитары. Но когда это было! Пять лет назад, услужливо подсказала память. Не очень вовремя.

Игла не очень играл. Поэтому злился. Не выдержав, он слегка отшвырнул гитару в сторону Угря. Тот мигом схватил ее.

– Сдурел? Это ж инструмэнт!

– Да надоело!

Угорь, не слушая больше ворчания старого друга, настроил гитару и взялся за гриф левой рукой. Потом правая привычно прокатилась по струнам и понеслась! Дреймур поудобнее уселся на своем полуковрике и расслабился.

Угорь выделывал такие кренделя, что аж за душу брало. Дреймур, что называется, поплыл. Потом, незаметно, к их костру подсел небритый, звероватый обличьем мужик. Парашют, – подсказала память.

– Я посижу?

– Да садись, брат! – пригласил Угорь – он был здесь хозяином.

Мужик сел и слушал. Угорь играл и играл. Потом еще подошел народ и все присели вокруг костра, привлеченные игрой Угря. Игла принес еще дров. Тогда Угорь вспомнил одну из самых красивых песен. И он затянул вальсовым боем:

Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно…

Губы диггеров складывались в слова, и уже ко второму куплету пели ВСЕ. И песня полилась над Зоной, обновляя и очищая ее.

Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет.

Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка улыбнись!

И кто-то очень близкий, тебе тихонько скажет:

«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!».

Потом Угорь начал другим боем:

И все же с болью в горле мы тех сегодня вспомним

Чьи имена как раны на сердце запеклись.

Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним!

Как здорово, что все мы здесь, сегодня собрались!

И Угорь, глядя на лица диггеров, понял, что каждый вспоминал свой дом, близких…

Акробат тихо начал:

Просто нечего нам больше терять,

Все нам вспомниться на страшном суде.

Дреймур подхватил:

Это ночь легла как тот перевал,

За которым исполненье надежд.

Просто прожитое прожито зря,

Но не в этом, понимаешь ли, соль.

Слышишь падают дожди октября,

Видишь старый дом стоит средь лесов.

Все начали тихонько подпевать. Угорь начал играть особым боем, которому его научили в университете. А ведь он физик, подумал с удивлением Дреймур, вспоминая юношество, первый поход, когда его познакомили с угловатым, нескладным и робким студентом-физиком, впоследствии закончившим универ и ставшим спецом по радиации, и уехавшим в Зону спасть мир от оной. И у каждого в душе она, что песня, что Зона, отзывалась по-своему…

Мы затопим в доме печь, в доме печь,

Мы гитару позовем со стены,

Просто нечего нам больше беречь,

Ведь за нами все мосты сожжены.

Все мосты, все перекрестки дорог,

Все прошептанные тайны в ночи.

Каждый сделал все что мог, все что мог,

Но об этом помолчим, помолчим.

Тут все вошли в голос… и у Дреймура глаза увлажнились.

А луна взойдет оплывшей свечой,

Ставни скрипнут на ветру, на ветру.

Ах, как я тебя люблю горячо –

Годы это не сотрут, не сотрут.

Нет. Никогда, улыбнулся грустно Дреймур, вспоминая давно забытую любовь. Давно уж не общается он с ней, забыл, хоть и тяжело это было, но правильно… Все в прошлом. Акробат немного тоскливо сидит, украдкой глаза вытирает. Гегель периодически вздыхает, а Юз шевелит узловатой палкой угольки в костре.

Мы оставшихся друзей соберем,

Мы набьем картошкой старый рюкзак,

Люди спросят: «Что за шум, что за гам?»

А мы ответим: «Просто так, просто так».

Удивительное чувство единства. Просто и сказать больше нечего.

Просто нечего нам больше терять,

Все нам вспомниться на страшном суде.

Это ночь легла как тот перевал,

За которым исполненье надежд.

Просто прожитое прожито зря,

Но не в этом, понимаешь ли, соль.

Слышишь падают дожди октября,

Видишь старый дом стоит средь лесов.

Потом все сидели еще минут пять в абсолютной тишине. И, расставив караулы, легли спать.

На следующее утро они разошлись по своим дорогам. Кто-то больше другого не увидел, кто-то расстался лишь на время. Осталось одно – удивительное чувство единства. Чувство, когда рядом есть те, кому на тебя не наплевать. Даже за деньги – неважно. Главное – что все запомнили тот день и тот час, когда вместе сидели у костра…

И с тех пор бытует легенда, что в Зоне усталым и заблудшим путникам, которые могут и хотят уйти из Зоны (и которых она отпускает) видят костер, у которого сидит компания диггеров и один из них играет на гитаре красивые бардовские песни… И тем самым Зона отпускает их как бывшая девушка после прощального поцелуя отпускает горячо любимого, неимоверно необходимого, но уже ушедшего вперед своей дорогой счастья парня…

Романтик

Ну не везло Антону с фамилией – Горбачев. Сразу спрашивали, не родственник ли, некоторые побить хотели… А он не родственник. Простой парень с Урала, Челябы. Потянуло на экстрим, вот и забрался в Зону. Да так, что и не выбраться.

Антона прозвали Романтиком за то, что все девушки к нему липли. А что? Высокий, сильный, русоволосый восемнадцатилетний парень с огромными познаниями во всех областях наук. Прозвали ехидно, но «барная» кличка приклеилась и теперь все его знали как Романтика.

Антон шел с группой Змея. Они шли на Чернобыль-2, заброшенную военную базу. Антон жил в Зоне второй месяц, а там не был. По слухам, там служил его дядя, погибший в 86-ом при ликвидации. Антон выполнял задачу: сфоткать. Мощный фотоаппарат, данный напрокат начальником, а одновременно и модератором одного сайта, был настроен и Антон, в свое время альпинист-экстремал и «Студент» – так прозывали диггеры тех, кто приезжал в Зону на каникулах – подработать, был готов ко всему.

– Не очень- то здесь красивая Зона, – сказал Романтик и услышал смех.

– Студент хренов, – зло оборвал его Змей. – Никогда не говори о Зоне плохо – проблемы получишь.

– Да ладно, – простодушно улыбнулся Антон этой глупой примете. За что и поплатился.

Он неожиданно почувствовал острую боль в ноге. В ногу впился гвоздь, торчащий из доски. Ржавый, рассыпавшийся в прах. Диггеры прервали поход и потащили его. Понимая, чем это грозит, они перевезли его в Киев. Всего-то 120 км от ЧАЭС. Приехав в больницу, врачи сказали просто:

– Чудом остался жив.

– Дуракам и желторотикам везет, – раздраженно прибавил Змей и дал Антону затрещину.

Антон пролежал в больнице с месяц. Слава Богу, заражения крови не было. Только остался след на ноге. И тогда Антон понял, почему Зону лучше не хвалить и не ругать. Она ведь как девушка, которая, если к ней найти неправильный подход или неумело похвалить, довольно жестко может оборвать. Но Антона она пожалела – из-за молодости. Да и какая девушка не любит молодых, сильных и умных парней…

А спустя месяц после выписки из больницы он согласился со старым другом, которого знал еще с альпинистской секции как Егора Петрова, и еще товарищем, Григорием Лазутиным, сходить в Припять, посмотреть на ЧАЭС и снятся на крыше ДК «Энергетик». На память. И считался Антон самым опытным, ведь он уже был в Зоне. Как «студент». И как диггер. Ведь даже «студент» может быть диггером.

Путь к судьбе

С чего Путник взял Лизу в отряд? Он и сам не знал. Красота? Да. Но для диггеров это не важно. Ум? Да. Наверное. Характер? Есть такое, характер есть. Но не супер подходящий для диггеров.

В общем, отряд, который Путник вел к Туле-50, был еще тем. Лиза – искренне любознательная, добрая, умная, сильно облегчала жизнь. Да и Путнику она нравилась очень сильно, что уж скрывать.

Вместе с ними также шли несколько ребят. Макс и Натка. Оба решили что-нибудь экстремальное сделать, и наняли Путника как проводника.

Военный городок Тула-50 был под Арсеньевым. Неподалеку. Путник шел туда не в первый раз. Уже приходилось бывать и проезжать даже мимо. Сама база в лесу, чтоб до нее добраться надо идти лесами. Но они могут быть заминированы – несколько подземных цехов до сих пор, вроде как, работают. Но Путник, зная, кто такие эти «туристы», решил для начал провести их к заброшенному пионерлагерю, что в трехстах метрах от поворота на Бежин Луг. Прямо на повороте стоял «дом свиданий». Там солдат гарнизона «сводили» к родне. Потом сажали в «Уралы» и увозили обратно.

– Долго еще еха-ать? – протянул Макс. Путник досадливо поморщился. Лиза увидела это и приятно улыбнулась.

– Скоро уже, – терпеливо ответил Путник.

– Зашибись, блин – выругался Макс и облокотился спиной на мягкое, потрепанное кресло «Буханки» Путника.

Лиза тихонько засмеялась и тронула Путника за плечо.

– Устал? – заботливо спросила она.

– Есть немного, – честно признался Путник. Лизе он доверял как себе. Почему? Он и сам не знает. Закрыв стеклянную переборку между кабиной и кузовом, Путник мог немного расслабиться.

– Гриша, сколько лет прошло с того дня? – тихо и грустно спросила Лиза.

– Пять лет, – ответил Путник. Было почему-то грустно.

– Я тот день до сих пор помню, – улыбнулась Лиза.

«И я помню», – мысленно закричал Путник, но лишь грустно усмехнулся.

Серое полотно дороги тянулось бесконечно. Мрачные, немного черные деревья, казалось, нависали над разбитой дорогой и вот-вот по крыше скребанут и обломаются сухие ветви.

Путник глянул на Лизу. Она посмотрела на него и улыбнулась.

– Что?

– Вспоминаю тебя в тот день, – ухмыльнулся Путник.

– И как? – кокетливо спросила Лиза.

– Самая красивая и умная среди всех, кто тогда там был.

Лиза засмеялась.

– Ты меня смущаешь, – застенчиво произнесла она.

– Блин, Лиза, мы ж напарники. Да и ты мне дорога, сама понимаешь, – выпалил Путник и прикусил язык. Лиза улыбнулась и посмотрела на Путника открыто.

– Гриша.

Лиза всегда говорила это имя как-то красиво, нежно, тепло.

– Да, родная? – ласково спросил Путник.

– Я давно хотела тебе сказать…

– М?

– Я очень сильно жалею, что тогда уехала.

– Может, и жизнь бы по-другому сложилась, – тихо добавил Путник. И он бы не пошел в диггеры, а сидел бы себе на кафедре и разбирал бы логарифмы… Да и в такие места его тянет в общем только как бы. Ну, интересно. А когда приперло в жизни, и Путник немного покатился «по наклонной», он вспомнил свое увлечение и занялся им всерьез. И хоть родители были полностью против, когда он стал приносить домой большие деньги, и когда у него глаза горели ярким огнем, они успокоились – сын нашел свое место. Странное, страшное, но… свое.

Путник криво ухмыльнулся. Что ж делать, если так сложилось. Только теперь поздно драпать. Надо идти вперед.

– Лиза, а ты будешь моей девушкой?

– Думаю, я уже давно дала тебе ответ, – улыбнулась мягко Лиза.

Путник засмеялся простым, искренним и добрым смехом. Как не смеялся с той поры, когда они расстались у того дуба в небольшом имении одного писателя, где Путник вел ее на экскурсию.

-…Обратите внимание на дуб Льва Николаевича Толстого, который описан во множестве его произведений, в том числе в «Войне и мире», «Воскресении».

– Это дуб Андрея Болконского? – спросила Лиза.

Григорий улыбнулся.

– Да «…это тот самый дуб! – Воскликнул князь Андрей и ощутил вдруг весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же мгновение вспомнились ему…».

– Красиво, – улыбнулась Лиза.

– Спасибо, – ответил Григорий с мягкой усмешкой.

– А как вас зовут?

– Григорий, а вас?

– Лиза…

– …Лиза!

– А?

Лиза очнулась от мягкой дремы. Перед ней сидел Григорий и улыбался.

– Приехали. Пошли.

– Угу.

Лиза открыла дверь и почти выпала на молодую невысокую траву. Рядом стояла Натка.

– В кустики сходим?

– По большому будем, когда алмаз добудем! – отчеканил Макс. Лиза усмехнулась. Ее всегда веселили такие люди. Но Гриша… Гриша. Какое ласковое имя. Его не раз она повторяла по ночам, плача в подушку и скучая по нему, а утром бежала к телефону, чтобы проверить, не звонил ли он ей…

– Или по дороге к нему от страха, – немного жестковато прервал его Гриня. Лиза улыбнулась. Гриня. Он терпеть не может, когда его так называют. Но порой Лиза специально его поддразнивала – в гневе частенько Гриша рассказывал многие свои секреты.

– Так идем за мной. Аккуратно, это здание еще ваших дедов в коляске видело.

– А когда оно их видело? – спросил Макс.

– Когда на заводе кирпич делали ваши прадеды, – мрачно добавил Гриша и сплюнул. Опять горечь во рту. Как всегда около этого дома. Лиза искренне пожалела его. В глубине души она мечтала о такой встрече. Чтоб он первым признался в любви… А иначе как выцыганить шубу потом?

«М-да, у такого выцыганишь», – усмехнулась Лиза и пошла за Гришей в двухэтажный маленький домик…

– …Ты уверен, что тут безопасно?

Лиза немного побаивалась лезть в заброшенное здание, где когда-то была школа, но не признавалась. Григорий усмехнулся.

– Ни в чем нельзя быть уверенным, Лиза. Кроме себя. И то…, – не договорив, Григорий махнул рукой. Мол, и так понятно. Лиза кивнула с неким страхом внутри. А куда он ее ведет? Ведь она его знает от силы двенадцать минут… Но потом девичье сердце и юношеский авантюризм возобладали и она пошла за ним.

– Аккуратно, – предупреждал он ее всегда на опасных местах.

И ведь она ему верила.

– Гриша, а пол крепкий?…

– …Гриша, а пол крепкий?

Лиза смотрела на Григория выжидающе. А что он может сказать? Почему-то внутри Григорий был немного раздражен. С чего бы? Негоже поход с дурными мыслями начинать.

– Наверно.

– Наверно или точно? – спросил вездесущий Макс.

– Сам проверь, – беззлобно ответил Григорий.

Он немного устал от этих желторотиков. Они сильно действовали на нервы, и Григорий уже не раз ловил себя на мысли, что хочет их застрелить. Но нельзя. Почему? Не знал ответа Григорий Лазутин по прозвищу Путник. Только, криво ухмыльнувшись, зашагал по немало загаженному дому встреч…

И ведь самое удивительное, думал про себя Макс, что они идут за этим мохнатым дегенератом. Ведь он даже и толком говорить не умеет на литературном языке!

Наташка шла рядом с ним, и Макс где-то внутри понимал, что он не должен спасовать. Не должен. Только бы вот унизить хоть немного этого выскочку Путника. Но Лизка к нему так относится странно. Любовь, что ль?

Макс в любовь не верил. Он был как Фрейд – сексуальное влечение и мания величия. Все. Но понимал Максим Рядов, что нельзя так себя вести. Ну, мало ли. Поэтому тоже молча шагал по исковерканному паркету дома встреч…

Наталья не знала, зачем она идет и куда. Ей нравился сильный, независимый и брутальный Макс, ее прикалывал Путник, но бесила это дура Лизка. Только и говорит со своим «Гришей». Тьфу, аж противно! Даже и посплетничать не с кем!

Наталья Ганина давно уже решила, кем она будет, и этот поход был лишь поводом выбраться из города. А там – ищи свищи.

Ну а пока она молча шла и опиралась на изрисованные синими мелками стены дома встреч…

Елизавета Ложкина уже решила про себя. Все. Только выходим из этого дома, и она заставил Гришу быть с ней. Хотя и не надо даже заставлять – он ее любит и так.

Ну а пока она шла, и сверху на нее сыпалась старая посеревшая штукатурка дома встреч…

…Уазик тащился по серому асфальту. На переднем сиденье дремала Лиза. Сзади Макс и Натка шушукались, но было тихо.

Григорий вел верный УАЗ по дороге в сторону Черни. Хоть туда. Хоть пока. А там высадить нахрен и Макса и Натку и поехать с Лизой домой. В Тулу. А оттуда – в Крым, в Севастополь, как и мечтали когда-то они с ней.

– Гриша…

– Да?

– Я люблю тебя.

Григорий улыбнулся. В душе был приятный холод и счастье.

– И я тебя, Лиза.

Все-таки судьбоносная была та встреча у дуба! Но тогда они этого не знали, как, впрочем, и мы все.

А спустя два месяца он, после странной и таинственной измены Лизы с каким-то заезжим альпинистом (он лишь увидел в окно, как они голыми ну явно не борьбой сумо занимались), не смог ее простить. Любовные интриги и истории очень редко бывают с хорошим концом, подумал Григорий и согласился по просьбе старого друга Антона Горбачева и его нагловатого, но сильного камрада-альпиниста Егора Петрова сходить в Зону, снятся на крыше ДК «Энергетик». На память. И считался он у них как знаток военных баз – Тула-50 ему была известна… а в Припяти он не был.

Периметр

Дреймур стоял около КПП и ждал, пока Акробат что-то втолковывал своему другу, майору Шматко. Петру Сергеичу, вспомнил Дреймур. Этот майор уже не раз спасал его и Акробата мягкие места. Не за «спасибо», конечно. Но за такую цену, что Дреймур, человек крайне недоверчивый, уже мог считать его «другом».