скачать книгу бесплатно
А опасности – они всюду бывают. Лично меня, если не считать партизанского отряда в Белоруссии (я тогда в конторе еще не работала), за все годы трижды убить пытались – и что? Уже когда я Лазаревой была, а не Смелковой, случилось мне на улице встретить Аркашу Манюнина, бывшего своего одногруппника по ленинградскому универу еще до войны – с его умом по науке пошел, с близорукостью на фронт не попал. В пятьдесят втором я снова с ним пересеклась по делу – перед тем как в Берлин лететь, потребовалась мне консультация, разговорный и военный немецкий я очень хорошо знаю, а в высокой литературе плаваю, все ж не доучилась я, со второго курса иняза ушла. У Аркаши жизнь по накатанной – там же на кафедре доцентом, кандидат уже, докторскую готовит, утром из дома, вечером домой, женат, сын уже родился, – и с палочкой ходит, в рассеянности под машину попал, и шутит еще, хорошо, что живой остался, ребра срослись, сотрясение прошло, а нога пока не в норме. А на мне с сорок четвертого (того самого киевского дела) приговор от ОУН так и висит (и Пономаренко тогда всерьез сказал, на территории Украины мне лучше не появляться), ну так где сейчас эти бандеровцы и персонально Василь Кук, что тот приговор мне вынес? А я еду сейчас в город Львов, поскольку для дела надо.
Прибыли, проводница по вагонам прошла, объявляя. Собраться одна минута – плащ накинула, шляпку надела, большую сумку с «походными» вещами на плечо. Есть еще чемодан в багаже, там же, где прочее имущество нашей «киногруппы с Ялтинской студии». Из купе выхожу – Юра, Валя и Лючия в коридоре меня уже ждут, как охрана.
– А вообще, я ребятам скажу, чтоб около вас были двое. Пономаренко указал – будет снова «ленинград», мне отвечать. Так что, Анна Петровна, вы уж нас не подводите.
Это в пятидесятом было – когда мы с Люсей решили возле Невы погулять, от приставленной к нам охраны бессовестно сбежав. Так про то, что после было, в нашей конторе до сих пор вспоминают. А ленинградские товарищи, наверное, еще больше. И наказал нас Пономаренко сверх уставного порядка – сильно подозреваю, что когда мы с Люсей в кино снимались, сценарий изменить он с твоей подачи, Валечка, велел, увековечив нас в образе «советские женщины не монашки, а мерилин». Но больше получать взыскания не хотим – и Львов не Ленинград, хотя и говорят, что бандеровщину придавили уже… но вспомню, как Василь Кук хотел моего сыночка убить, так дрожу. Ну, если и тут щиросвидомые виноваты, я им такое устрою, Киев сорок четвертого милосердием покажется! Полномочий у меня хватит – документ с подписью «И. Ст.» на последний случай в кармане лежит.
– Товарищ Шевченко? Я Кармалюк, порученец от ЦК.
Шевченко – это, по документам, я. Так же, как в Киеве тогда Ольховской была. А имя-отчество оставила свое, чтоб не путаться. По легенде, всего лишь администратор киностудии. Но те, кто надо, предупреждены – и товарищ Федоров тоже.
– А насчет багажа и имущества не беспокойтесь, доставим в полном порядке. Вам уже номера в «России» готовы.
К соседнему перрону почти одновременно с нашим прибыл поезд «Краков – Москва». Там стояло оцепление, причем не только милиция, но и ребята в штатском с красными повязками, и карманы характерно оттопырены – впрочем, иметь пистолет для коммунистов и комсомольцев (особенно сотрудничающих с милицией и ГБ) закон дозволял. Но кого же они так встречают – ведь таможенный и пограничный контроль на границе должен быть, а не здесь? И товарищ Кармалюк, увидев, скривил физиономию, будто лимон съел. Вижу, милиционеры и красноповязочные какую-то семью крестьянского вида, на перрон вышедшую, грубо назад заталкивают, слышу причитания и плач. А под соседний вагон кто-то нырнул, да не налегке, а с узлами – за ним погнались, крики, ругань, милицейский свисток!
– Опять бандеровцы, – скривился Кармалюк, – не бойтесь, товарищ Шевченко, это мы их просто зовем так. Из Польши всякие, кто захотели советского гражданства. Так мы не против – но только не здесь, а в Сибири или Казахстане, и без компактного проживания. А некоторым это не нравится, здесь заныкаться норовят – сначала разжалобив «дозвольте по ридной земле пройти», а после деру! Нет уж, шалишь, если у тебя указано в бумаге Караганда или Барнаул, то раньше ты из вагона и не выйдешь.
– А кого поймают, их назад в Польшу шлют? – спросила Мария.
– Зачем? – ухмыльнулся Кармалюк. – Это уже уголовная статья выходит, незаконное проникновение на территорию СССР. Так же, как и те, кого после у родни поймают. Поскольку беспаспортные и вне разрешенного места проживания. По закону все.
Маша – девочка городская, в шестнадцать лет, как положено, получила паспорт гражданина СССР, дающий право свободно перемещаться по всей советской территории. Есть он и у всех отслуживших в армии, у бывших фронтовиков, само собой, и даже у тех, кто сумел хоть временно в городе поработать, после его не отбирают. Кто замуж выйдет за городского, тоже паспорт получает. И никто не будет к ответу привлекать мать, сестру или иную родственницу, решившую кого-то в городе навестить. Но если «лишенец» на запретной территории попадется – а таких тоже хватает, если деревенский и в армии не был, то самый вероятный случай, что в тюрьме сидел, или в войну с немцами сотрудничал, но на высшую меру или долгий срок не заслужил, или пособник или член семьи всяких там «лесных», административно высланный в отдаленные районы – ну, в общем, тот, кто в чем-то провинился перед советской властью или по иной причине не пользуется ее доверием, – то три года ему суд пишет автоматом. А польские украинцы – это случай особый, они там почти поголовно повязаны были в структуры ОУН-УПА, против панского гнета, зачем нам на своей территории такой горючий материал? Потому не было здесь никакого массового обмена украинцев на поляков, принимаем сугубо индивидуально, с персональным рассмотрением и заселением без мест компактного проживания, там, где рабочие руки нужны.
– Жалко, что из-за всяких там приличные люди неудобства испытывают, – тем временем разливается Кармалюк, – для «наших» бандеровцев в поезде последние вагоны выделяют, три или четыре, в Москве их к сибирскому составу перецепят, ну а в прочих же едут обычные пассажиры. Так эти сподобились всеми правдами и неправдами в голову поезда пробираться, чтобы тут сойти.
А Маша смотрит на тот поезд – и показалось мне, слеза у нее в глазу мелькнула. После побеседую с девочкой наедине, что жалость – это, конечно, вещь достойная и часто полезная, но не тогда, когда ослепляет. Сама я привыкла – своим все, нейтральных не трогать, врагов убить. И Валечка твой ненаглядный того же мнения – ты после спроси его о китайских приключениях, и отчего он за них никакой награды не получил. Если не хочешь с ним разлада. Ну, а эти не стоят слов, взгляни, и мимо, какому Дантову кругу соответствует? Поехали – нас дела ждут.
Отчего-то я представляла Львов подобием старого Парижа – узкие улочки, старинные дома и катакомбы, где скрываются банды таких, как Кук. Увидела же (по пути, как нас на машинах от вокзала везли) вполне современный город, с фабричными трубами на окраинах. Нас поселили в отеле «Россия», на площади Мицкевича – рядом бывшая Ратуша, сейчас место пребывания самой главной советской власти здесь, по традиции на площади должен быть памятник, тут их целых два, и не на постаментах, а на колоннах – но не Ленину, а поэту, в честь которого названа площадь, а второй вообще статуя Богородицы. Посреди круглый фонтан, украшенный барельефами дельфинов, зеленые газоны, рядом с нашим отелем еще один, гостиница «Европейская», за ним здание пассажа (сейчас магазин «Детский мир»). Меня разместили в номере, в котором, как сказали, останавливался австрийский император Франц-Иосиф, когда приезжал во Львов – можете представить, что там была за роскошь. Хотя я тут же подумала, в этих комнатах можно незаметно целую банду разместить в засаде. А мебель из прочного дуба – пожалуй, и пуля из маленького браунинга, какие я и Лючия постоянно носим при себе, эти доски не пробьет.
И когда пришло время визита к местной власти (не только представиться, но и взаимодействие организовать), нам даже не нужен был транспорт, лишь пешком по площади пройти. Была прекрасная погода, солнце и тепло (мы с Лючией даже плащи не стали надевать). Я, римлянка с мужем, Валя Кунцевич, еще Аркадий Стругацкий и товарищ режиссер (как можно без них – тем более товарищи в курсе и под подпиской), нас сопровождали четверо ребят из киногруппы («песцы», старшим Мазур). Товарищ Кармалюк сначала выразил недоумение – это лишнее, взгляните в окно, сколько тут милиции и военных патрулей. На что Валя ответил: «А вы еще вспомните эрцгерцога в Сараево, тоже там полицаи стояли как столбы, и помогло? Тут я и посторонних прохожих вижу – а если кто-то из них окажется как Гаврила Принцип?»
Мы шли по брусчатке площади. Ярко светило солнце, журчал фонтан.
– Двое слева, тридцать метров, – вдруг сказал Валька, – внимание!
Двое парней шли к фонтану, нам наперерез. Слишком быстро, целеустремленно, и лицо у одного было напряжено. Одеты легко (то есть автомат не спрячешь), а для пистолета слишком далеко для уверенной работы. А вот гранату добросить могут вполне. Лючия рассказывала, как в Риме, прямо на площади перед Дворцом Правосудия, на них напал арабский террорист.
– Как начнется, ложитесь, – бросил Смоленцев мне и Лючии, – работаем лишь мы.
– Гоголев, твою мать! – заорал Кармалюк, обращаясь к милиционеру рядом. – Ты что, этих не видишь? Опять идут!
Старшина, отдававший нам честь, обернулся – и выхватил не ТТ, а свисток. Двое парней бросились к фонтану, а на них со всех сторон набегали милиционеры. Один успел взмахнуть рукой и кинул в воду букет алых цветов, кажется гвоздик, второго скрутили раньше. Руки за спину, и потащили куда-то прочь.
– Хулиганье! – сказал Кармалюк. – Раньше свой мусор к богоматери клали, мы уж устали убирать. Так теперь надумали в фонтан – а нашим казенное обмундирование мочить, туда залезая. Сволота рагульская!
Хорошо, мне не пришлось платье испачкать, падая в пыль. А не похожи эти ребята на хулиганов – да и где это видано, чтобы апаши бесчинствовали днем, перед домом власти, и где милиции едва ли не больше, чем прохожих? Зато мне вспомнилось (из прочитанного), что это место было традиционным для всяких протестных собраний, еще с 1848 года, и особенно среди молодежи. Смущали лишь красные цветы – я знала, что у бандеровцев этот символ совершенно не принят. Что ж, товарищ первый секретарь, придется вам ответить на некоторые вопросы.
Товарищ Федоров, первый секретарь Галицко-Волынской ССР, встал из-за стола, приветствуя нас. Хорошо знакомый мне по Киеву сорок четвертого, он тогда пост принимал у меня (не у предателя же Кириченко), когда мы там бандеровский мятеж давили. Поздоровался со мной, с Лючией, Юрой, Валькой (тоже знакомы с ним были по тому делу), я представила Стругацкого и товарища режиссера.
И пожалуйста, не надо официального «товарищ инструктор ЦК», можно просто по имени-отчеству. Тогда в Киеве я даже к старым и заслуженным партийным товарищам относилась без особого почтения – если они у себя под носом бандеровщину просмотрели, а то и видели что-то, но думали, так будет лучше. Но Алексея Федоровича, партизанского генерала, дважды Героя и автора известной и здесь книги про подпольный обком, я очень уважаю. И в измену таких людей поверить не могу никак – иначе же и впрямь впору СССР ще вмерла, тьфу!
– Так что, уважаемый Алексей Федорович, давайте опустим вводную часть беседы об успехах социалистического строительства и перейдем непосредственно к делу. К докладной записке за вашей подписью – хотелось бы услышать подробнее о текущей обстановке, что тут не так?
– Нет тут бандеровщины, – сказал Федоров. – Львов и окрестности еще до меня, после киевских событий чистили так, что лишь стружка летела. Тут все же центр, и партийная власть, и советская, и командование Прикарпатского ВО – порядок у себя под боком наводили жестоко. И Львов – это совсем не украинский город, тут и до войны украинцы в меньшинстве были, а бал правили поляки и немцы, еще еврейская община была многочисленной, даже армяне живут с незапамятных времен. Сейчас же русских большинство (а если украинцы, то восточные) – вот не сочтите за славословие, но с Победы мы тут заводов построили: механический, танкоремонтный, авиаремонтный, телеграфной аппаратуры, электроизмерительных приборов, автопогрузчиков, еще обувная фабрика, колбасно-консервная, ювелирная и конечно, Львовсельмаш. Все это, заметьте, уже в советское время – до нас тут были в лучшем случае кустарные мастерские. Еще автобусный завод в следующем году будет готов. И работать на всем этом едут наши, советские люди с Востока, кто бандеровщину на дух не переносит. Поначалу да, трудно было, и убивали наших по ночам, и дома жгли. Так приходилось отряды рабочей самообороны организовывать – благо многие воевали. Ну и помогало, повторю, что не могли здесь бандеровцы опереться не на украинцев. Поляки лесным «хероям» Волынскую бойню не простят никогда, а евреи – большой погром сорок первого года. Еврейское население здесь было вырезано на девяносто девять процентов – не самими немцами, а их холуями.
– Простите, Алексей Федорович, а откуда тогда сейчас взялась еврейская община?
– Так после со всей Галиции ехали, кто уцелел. Поскольку на селе евреям было просто не выжить. Так же и поляки. Немцы еще остались, хотя и в меньшем числе. Ну а армяне – они торгаши, издревле с евреями конкурировали, но и с бандерами вместе им никакого интереса нет сейчас. Сам я здесь с пятидесятого, и уже тогда открытые вылазки УПА в самом Львове и ближних окрестностях были большой редкостью. А теперь, вот честно скажу, выжгли мы здесь бандеровщину, нет тут ничего похожего на прежнюю «ночную власть». В деревнях пока еще всякое встречается, врать не буду. Но здесь, в городе, – никакого страха и почтения у населения перед бандерами нет. Конечно, остались ошметки, одиночки и мелкие группочки – но сидят тихо, как мыши под веником, когда по избе бродит кот. И уж тем более не может быть ничего похожего на Киев – во-первых, тут в воинских частях местные призывники не служат, а лишь народ со всего Союза, сейчас сибиряков много. Во-вторых, граница рядом, хоть и народная дружественная Польша, но все же – так что боеспособные войсковые части, причем не кадрированные, а полного штата, под рукой – в двадцать четыре часа можем три дивизии в город ввести, тут бы и пана Кука со всей его киевской оравой прихлопнули как муху. Ну, а в-третьих и главных, нет здесь во власти гнилья – все мы делу товарища Сталина верны. А в Киеве, если помните, все началось с того, что кому-то в «цари украинские» хотелось, кому-то в министры при них, тьфу, погань!
– В каждом уверены, Алексей Федорович? А если все же окажется кто-то засланным казачком?
– Знаете, товарищ Ольховская… простите, Анна Петровна, даже в моем партизанском соединении мы таких засланных от абвера неоднократно разоблачали. Паршивая овца в любом стаде может оказаться – но не под силу ей развернуться, если пастух бдит. И у нас тоже свои засланные есть – товарищ Зеленкин, глава управления ГБ, соврать не даст, – так что обстановку исправно освещают. С уверенностью могу сказать, сейчас нет во Львове сильной и вооруженной бандеровской организации. Мы бы о том обязательно знали. Проиграла УПА свою войну, и это уже всем известно – а мужики, они хоть и необразованные, но не дураки совсем.
– Тогда, простите, Алексей Федорович, на чем же основана ваша тревога? И кстати, не поясните ли – только что, по пути к вам, я наблюдала буквально под вашими окнами непонятный инцидент. Когда двое молодых людей пытались бросить в фонтан гвоздики, а милиция не позволила – причем из слов вашего порученца следовало, что это происходит не в первый раз?
И тут товарищ Федоров замешкался, на какую-то секунду. Не знал, что сказать, или просто слова подбирал?
– Седалищем чую – подойдет такое объяснение, – наконец ответил он, – и не смейтесь, Анна Петровна, уж поверьте опыту старого партизана, помнящего еще Гражданскую. Когда тихо все – а где-то что-то опасное происходит. Ну как партизаны и подполье организовывались в войну – начинали не с разгромленных немецких гарнизонов, а налаживали базы, связь, разведку. Как фундамент заложить – но без этого ничего не построить. Напряжение какое-то и слухи – а толком ничего не понять. Похоже, что из университета идет, ну это понятно, дело с финансированием и нацязыками, вы в курсе, конечно…
– В курсе, – отвечаю я, – но хотелось бы из первых уст услышать, как народ воспринял.
– Да ясно как! Здесь живут беднее, чем в Москве и Киеве, так что для студента стипендия – это большое подспорье. И раньше было напряженно, что те, кто на украиноязычных учатся, в два-три раза меньше получали – ну так перейди на нормальное обучение, и всего-то. А как афера вскрылась, что деньги из Москвы, из союзного бюджета, которые идут целевым назначением на поддержку русскоязычного образования в нацреспубликах, пустили не на то, и «украинцы» ближайший семестр точно, а следующий под вопросом, вообще ничего не получат, так можете представить, что началось. Однако не так много их среди общей массы, а большинство, которые по вечерам учатся, это рабочие с заводов и строек, целиком и полностью наши люди, и они бузой недовольны, слухи ведь ходят, что вообще закроют университет из-за тех, кому больше всех надо. Так что кто сунулся бы к ним агитировать – а были и такие, разговоры всякие вели, – просто побьют и сдадут куда надо. От преподавателей, как ни странно, хлопот больше – во все инстанции пишут, ссылаясь на всякие параграфы, мой секретариат уже замучился разбирать и отвечать. А нельзя иначе – жалобу о волоките и бюрократизме тотчас сочинят в Москву.
Поясню немного про языковую политику. На товарища Сталина очень большое впечатление произвело то, что он услышал про девяносто первый год. И к чести его, в другую крайность не ударился – но, согласно дополнениям к Конституции СССР от сорок пятого года, «русский язык является государственным, на котором ведется официально делопроизводство между союзными республиками, а также внутри РСФСР». Каждая из республик имеет свой госязык, для своих внутренних официальных документов, образования, печатных изданий – но не в ущерб общесоюзному языку. Все кодексы, нормативы и прочее выходят в Москве только на русском – республики, если захотят, могут перевести на свой, но лишь за собственный счет. Образование в союзных республиках среднее двуязычно, высшее – формально так же, но так как в языках местных народностей научно-технических терминов, как правило, нет (а у иных народов, как в Средней Азии, даже письменности своей не было – уже в советское время изобрели, причем с кириллицей, нашим алфавитом), то в подавляющем большинстве вузов Советского Союза обучение идет на русском. Тем более что опять же по закону выпускник, получивший диплом на своем языке, если захочет работать вне своей республики, то обязан будет экзамен по языку сдать (а то вдруг документацию прочесть не сможет). Оттого реально наличествуют «нерусские» университеты лишь во Львове, Черновцах, Тарту. Но и там, согласно закону, студентам должен быть предоставлен выбор, причем «местноязычным», желающим учиться на русском, идет доплата к стипендии из союзного бюджета. Есть и исключения – в Калининградском университете (напомню, что у нас немцев оттуда поголовно не высылали – кто советское гражданство принял, тот остался) такие специфические предметы, как немецкая философия, литература, лингвистика (включая древнегерманские языки), читаются на немецком – но поскольку Калининградская область не союзная республика, то никаких особых стипендий там нет. Впрочем, туда и без того со всего Союза «германисты» едут учиться, ну а из ГДР те, кто собирается и дальше с нами работать (связи между нашими странами самые тесные, во многих областях, и развиваются). Есть еще и Братиславский университет (здесь Словакия по итогам войны оказалась нашей союзной республикой), но о том разговор особый. Пока же – тут разобраться, что за дела.
– Не закроют университет, – говорю я, – затем нас и прислали, чтобы без крайних мер.
– Вот только прежде требования были чисто экономические, увеличить финансирование, и, конечно, «а мы конкретно не виноватые, за что нас без денег». А две недели назад какая-то зараза листовки разбросала в первый раз – ну сущая ахинея, там и про самостийну Советскую Украину, и про «ленинские нормы», и про вороватую комбюрократию, не было тут ничего похожего раньше. Десять дней назад, это пятого числа, поймали одного – патруль бдительность проявил. Студентик, Михаил Якубсон, национальность ясна. И на допросе перестарались, забили насмерть. Виновные под арестом – а на площадь под мои окна стали красные цветы приносить, выходит, как протест против советской власти. Сначала к статуе богоматери клали, теперь вот в фонтан. А милиция препятствует как может – все ж нарушение порядка. Причем все задержанные в один голос говорят, что никакой организации нет, а цветы бросить они решили исключительно из солидарности. Ну, мы их всех на пятнадцать суток пакуем пока, до выяснения. А вот кто за всем этим стоит…
– Образец листовки можно?
Алексей Федорович открыл папку и брезгливо, двумя пальцами за уголок, извлек листок бумаги, протянул мне. Отпечатано на машинке, по-русски (впрочем, машинки с украинским шрифтом – это редкость). Содержание любопытно – никаких «бей москалей», а за «ленинские нормы» и против партбюрократии, и вообще, Ленин был за право наций на самоопределение и про засилье госаппарата ничего не писал. И как в свое время основанный Марксом Интернационал превратился в соглашательское социал-демократическое болото и потребовалось создать партию нового типа, так и теперь, ВКП(б) – так в тексте, хотя уже который год КПСС, но в разговоре и даже в бумагах иногда пишут по-прежнему – стала кликой воров с партбилетами, которые сами живут как баре, наплевав на народ. И потому предлагается, строго по ленинским нормам, сначала вспомнить о праве выхода из СССР, а после строить правильную советскую власть (народа, а не партии) в отдельно взятой Советской (Западной) Украине. И тому подобное. Это уже не бандеровцы, это больше на троцкизм похоже.
Понятно, отчего Алексей Федорович встревожился. Если это какие-то студентики решили поиграть в большевиков, беда невелика. Но он, не только герой, генерал и партизан, но и опытный уже аппаратчик, должен был подумать и о возможной провокации от своих. Чтобы скинуть с поста первого – тут комбинации возможны всякие. Прислать своих людей, разбросать листовки и исчезнуть – а после пойдет сигнал наверх, и вопрос из Москвы, а что это товарищ Федоров у себя под носом троцкистской организации не видит? Как это не нашли – значит, плохо искали, или не хотели искать. И какие последуют оргвыводы? Когда после Киева (там ведь не один Кириченко был) Москва даже к намекам на подобное относится очень резко и нервно.
А может быть и гораздо хуже. Если тут подспудно зреет что-то похожее на то, что там было в Новочеркасске в шестьдесят втором. Хотя база для недовольства не столь велика – так что настолько жарко не полыхнет. Но все равно для советской власти (и персонально для товарища Федорова, а также и для меня, раз просмотрела) хорошего будет мало.
– Что ж, Алексей Федорович, я думаю, что нам будет необходимо по конкретике побеседовать с товарищем Зеленкиным. Только давайте сначала товарищей с киностудии отпустим – мы ведь все же фильм приехали снимать, так что рассчитываем на вашу помощь.
Стругацкий почти что свой, только не посвященный. Да и товарищ режиссер пусть свидетелем событий будет, чтоб в дальнейшем без демократических искажений. Скучную конкретику им знать не то что не надо, но пользы нет. Им пока нужно что – реквизит, что на месте достать или сделать, и, конечно, присмотреть, где снимать. И массовку – а вот тут я очень на студентов рассчитываю, благо что занятий еще нет, но в городе уже многие, это когда бедный студент от заработка отказался бы?
Через час сижу в кабинете ректора Львовского университета, товарища Ивана Никифоровича Куколя – вот любопытно, в иной истории он же был ректором? Над ректорским креслом, как положено, портрет товарища Сталина, на стене напротив висят какие-то бородатые персоны в пенсне и сюртуках. В книжном шкафу красные корешки полного собрания сочинений Маркса. Не наблюдаю никакой враждебной символики, вроде желто-синих лент и флажков – которые я видела в Киеве в сорок четвертом у Кириченко (первого секретаря!).
– Конечно, мы окажем вам любое содействие! Поскольку понимаем важность показать зрителю великую и славную историю Западной Руси. Которая и в те времена была светочем знаний, в отличие от замшелой и реакционной политики русского царизма.
– Нам нужно лишь некоторое число студентов для массовки, – отвечаю я, – хотя возможно, что и кто-то из преподавателей тоже сочтет для себя интересным. Поскольку люди на заводах заняты, а в университете до начала занятий еще целых две недели. Этого нам хватит, чтобы снять массовые сцены – ну, а в дальнейшем уже управимся сами. Вас же мы хотели бы просить организовать оповещение. Ну и, возможно, какие-то сцены мы будем снимать на территории университета.
– Конечно, можете всецело на меня рассчитывать! Но если не секрет, о чем будет фильм? Я слышал, что-то историческое – тогда, возможно, вам будет полезны квалифицированные консультации? У нас на историческом очень сильный профессорский состав, большие знатоки истории этого края.
Ну, может быть. Хотя наш жанр не совсем история, а скорее, историческая фантастика. Или «криптоистория», как называл ее Андрей Валентинов, харьковский писатель-фантаст, в этой реальности еще не успевший родиться. Прототипом был фильм потомков «Похищение чародея» (видела на компе – в целом понравился), Стругацкий с Князевым изменили лишь место и время действия. Представьте, в галицко-волынской истории нашелся похожий персонаж.
Юрий Михайлович Котермак, он же Донат, он же Георгий Дрогобыч из Руси. Астролог, врач, философ, библиофил и гуманист эпохи Возрождения, родился в городе Дрогобыче, в 1450 году. Преподавал в Краковском университете, был одним из учителей самого Коперника. Затем ректор Болонского университета, и снова профессор Краковского. Делал предсказания по заказу папы римского Сикста IV. В своей книге (издана в Риме, в 1483 году), кроме лженаучного (в угоду Церкви) прогноза, писал также о географии, астрономии, метеорологии и что населению христианских стран угрожают большие опасности из-за угнетения князьями и господами. А также, что человеческий ум когда-нибудь познает любые закономерности мира, и это вызвало неудовольствие папы, как раз в том году введшего строгую цензуру всех книг. О последних годах Юрия Дрогобыча известно мало – согласно летописи, он умер в Кракове в 1494 году[13 - Личность реальная, все приведенные факты подлинные.]. Но ведь известно, что в историю записывают то, что угодно господам и Церкви. Тем более что мы снимаем художественный фильм, должный послужить примером прежде всего для юношества.
Оттого и «крипто» – доподлинно неизвестно, но могло быть, ведь не все удостаивается попасть в летописи? Обстоятельства и даже сам факт смерти нашего героя – темные пятна. А вдруг и впрямь было, как в нашем сценарии – что Чародей бежит из Кракова, спасаясь от посланцев папы, едущих, чтобы схватить его и отправить на костер. Бежит в свой родной православный город, где католиков не слишком любят. Тогда папский легат подговаривает польских магнатов собрать армию и напасть на Дрогобыч – история Польши знает таких внутренних войн великое множество, а какой-нибудь пан Потоцкий вполне мог собрать личную (не королевскую) армию в десять-двадцать тысяч. Будут там и приключения с боевыми сценами, и про борьбу славянских народов с западными поработителями, и про любовь (две женщины на одно лицо, ну прямо Шекспир), и смешное (от столкновения эпох). Только отчего у товарища ректора недовольство на лице мелькнуло, когда он услышал слова о «борьбе против Запада»?
– Конечно, с идейной точки зрения так, может, и правильно. Но как ученый, вот не могу согласиться. Если так уж вышло в силу географических причин, названных товарищем Сталиным в его великом труде «Роль этносов в истории», что само выживание русского народа в бесплодных северных лесах потребовало строгого подчинения царской власти, а борьба с природой и нашествиями татар поглощала всю пассионарность, – то культура, наука и искусство на Русь полностью шла с Запада. Этот университет уже существовал, когда не было еще Петербурга – и реформы Петра, наставившие посконную лапотную Русь на путь прогресса, разве не подтверждение моих слов? И простите, марксизм откуда пришел – вот жили бы мы еще при очередном царе-батюшке, если бы товарищи Маркс и Энгельс не придумали свою теорию, гениально развитую товарищами Лениным и Сталиным? Так, может, не стоит так резко, все под одно грести – да, были отдельные случаи неоправданной жестокости, но с исторической точки зрения связь с Европой была для России и русских великим благом. Иначе Московия вполне могла бы скатиться на уровень Китая и быть колонизована, скажем, Швецией или Польшей в Смутное время. А это было бы прискорбно, поскольку русский народ заслуживает своего места в истории, хотя бы своей непревзойденной живучестью, как сорная трава пырей или крапива.
– Простите, Иван Никифорович, по-вашему, русский народ – это сорняк на поле истории? – удивилась я. – Да вы, товарищ Куколь, коммунист ли?
Знаю, что коммунист – беспартийному на таком посту невозможно никак. И по текущей линии партии коммунисты между собой могут обсуждать, спорить, неудобные вопросы задавать, это не просто дозволено, но даже поощряется больше, чем нерассуждающее повиновение. На мой взгляд, верно – лучше уж открыто говорить будут, чем, внешне славословя, внутри затаят. Однако категорически не рекомендуется делать это в присутствии беспартийных (а тем более на публике), как и выходить за некоторые пределы.
– Вы не так меня поняли, Анна Петровна, – товарищ Куколь едва руками не замахал, – я всего лишь хотел сказать о месте русского народа в братской семье народов СССР. Если Всемирный Советский Союз завтра станет реальностью – в сороковом Латвия, Литва, Эстония, Молдавия, в сорок четвертом – Монголия и Словакия, затем Маньчжурия, следующими, очевидно, будут Корея, Уйгурия, ну а лет через двадцать отчего бы даже и не Германия? И русский этнос хорошо сумел зажечь пожар мировой коммунистической революции – но сейчас в сферу влияния СССР попали нации гораздо более культурные, более развитые интеллектуально – и, наверное, этот факт нельзя игнорировать? Отрадно, что товарищ Сталин наконец отдал должное исторической традиции, и могли ли мы еще десять лет назад думать, что над Константинополем взовьется русский флаг и не будет больше Стамбула, а станет Царьград, и это при нашем отношении к монархии? Лично мне кажется не таким уж невероятным перенос столицы Советского Союза из Москвы в Киев – о чем ответственные товарищи здесь не раз говорили, как об одной из перспектив, какое это будет возвращение к историческим корням. И прочтите Маркса, где он пишет о роли народов в истории – и прямо делит нации на «исторические», наиболее передовые, к коим относит Германию, Францию, Англию, и «реакционные», в число которых, к сожалению, входит и Россия. Конечно, он имел в виду прежде всего реакционный русский царизм, «жандарма Европы» – но вы же не будете отрицать, что средний уровень культурного, интеллектуального, общественного развития русского этноса ниже, чем любого из европейских? Если в России исторически не было городов, а одни лишь деревни.
– Это как не было? – удивляюсь я. – По-вашему, Москва – это деревня? Еще викинги называли Русь Гардарикой – «страной городов». А Аркаим – или вы не согласны со словами товарища Сталина, что «мы не Запад и не Восток, мы Север, равно отличный от них обоих»?
– Как можно! – товарищ ректор даже возмущение попытался изобразить. – Ну, вы бы еще древний Китай вспомнили. Под понятием «город» я подразумеваю место, где живут горожане. То есть граждане, даже слово не просто созвучно, а прямой синоним, ну не бывает граждан в деревне! Люди с достоинством, подвластные лишь закону, а не произволу монарха и его чиновников – с совершенно иной психологией свободных и ответственных, когда твой успех и благосостояние зависит лишь от тебя, а не от милости свыше, что дало немыслимый прежде взлет торговли, промышленности и наук. В этом отношении седая древность вроде Аркаима не имеет значения – как и все, что было до «магдебургского права», когда «воздух города делает человека свободным» – помните эту фразу из учебника? По этому праву жили и Львов и Киев до перехода под руку Москвы – а на лапотной России-матушке городских обывателей тащили пороть на съезжую, совершенно так же, как крепостных крестьян, ну а какие права были у российского «третьего сословия», вы гоголевского «Ревизора» вспомните, эпизод с купцами и городничим. Так что на Руси не было городов – а были огромные деревни, населенные такими же крепостными мужиками. Или, если вам угодно, «слободы» ремесленные и торговые, при гарнизонах царского войска. Может, Новгород был исключением – пока его вольности не растоптала кровавая опричина.
– Простите, вы «Записки Сигизмунда Гербенштейна о Московском царстве» имеете в виду? – спрашиваю. – При том, что убедительно доказана их лживость и предвзятость? Как и мемуары другого проходимца, вот имя его напомните – который уверял, что неизвестно за какие заслуги и сразу по приезде в Москву сам Иван Грозный ввел его в ряды опричников, куда далеко не всем русским боярам и дворянам можно было попасть, а иноземцев и вовсе не брали; смачно он описывает зверства опричников, говоря, что сам в них участие принимал – только в наших сохранившихся архивах ничего нет про этого «героя», зато упомянут с этим именем и живший в то время некий «немчин, что кабак держал и в бега подался, чтоб подать не платить». Что до Новгорода, то опять же доказано, не было там такого количества богатых дворов, которые якобы подверглись разграблению – ну а «худые», то есть бедные люди, как записано в летописи, сами приняли в разграблении живейшее участие, а вовсе не были пострадавшей стороной, такое вот раскулачивание шестнадцатого века. И в своих бедах новгородская верхушка была виновата сама – не скрывая, что хочет отложиться от Московского царства и стать чем-то вроде вольной торговой республики. Интересно, как бы отнесся к подобному английский или французский король, если бы один из его богатых торговых городов захотел бы так же поиграть в независимость? Что до «защищенности» горожан – так когда в 1631 году Магдебург был взят армией Католической лиги, устроившей там жуткую резню, помогло жителям их «магдебургское право»? Которое, кстати, на территории Российской империи официально было отменено лишь в 1831 году, ну а в Киеве еще четырьмя годами позже? При всем уважении к вам, товарищ ректор, мне истина дороже – я в Ленинградском университете успела отучиться, еще перед войной, там нам историю давали хорошо.
Почти правда. Историю я слушала уже в Академии – поскольку ее знание тоже является идеологическим оружием. Но интересно мне, если сам ректор этого заведения так думает, что же студентам преподают? Про «диких московитов», принимая Гербенштейна за абсолютную истину? Ох, и были бы для тебя последствия, товарищ ректор, будь я сейчас в ипостаси «той самой, которая первого Украины в сорок четвертом под расстрел отправила», как говорили иные товарищи в провинции, доставая валидол. Партийный суд – это дело серьезное: за неправильные убеждения партбилет на стол, и слетел бы ты со своего поста в рядовую профессуру. Ну, а если конкретика откроется, то дело и куда надо передадут – если окажется, что был ты в курсе дела с листовками. Но я сейчас всего лишь администратор Ялтинской киностудии Шевченко Анна Петровна, помочь которой товарища ректора настоятельно попросили, референт Федорова при мне звонил.
– Дорогая Анна Петровна, я всего лишь считаю, что будет политически неправильным и даже вредным противопоставлять Европу и славянские народы, – ответил Куколь, – как при Александре Освободителе Россия открылась Европе и сделала большой шаг вперед в общественном развитии, так и теперь, раз СССР входит в Европу, то «мы должны взять лучшее из достижений мировой культуры», – так ведь сказал товарищ Сталин. Если вам угодно, я источник сейчас найду. Впрочем, по вопросам идеологии, буде на то ваша воля, вам интереснее с товарищем Линником пообщаться, это наш заведующий кафедрой марксизма-ленинизма, очень сознательный и идеологически подкованный товарищ, фронтовик, имеет награды. А также активную жизненную позицию – ведет среди студентов кружок «Юный марксист», где дополнительно, сверх учебного курса, объясняет наиболее сознательному студенчеству преимущества коммунистического учения. С моей же стороны, будьте уверены, можете рассчитывать на любую помощь.
Вывернулся, угорь. Но интересно, с чего это он перед приезжей так язык распустил? Конечно, гуманитарная интеллигенция всегда была несдержанна. И время, как я уже сказала, сейчас несколько другое, не тридцать седьмой год, когда ответственные товарищи все свои речи по бумажке читали, писаный текст, где надо утвердив, что там ничего недозволенного нет – так и кончилось большевистское ораторское искусство, что зажигало массы и поднимало в атаку полки. Но ощущение у меня, что сейчас ты пытался на события влиять, сдвинуть акцент в будущем фильме, вот не приняла это твоя душа. Что ж, твоих слов я не забуду – пусть и не доказательство для суда, но оперативный материал. Хотя если дойдет до партийного суда, мне и на слово вполне поверят.
И обязательно уточню, что Маркс о России и русском народе писал.
Париж. Представительство ООН.
15 августа 1953 г.
В кабинете двое мужчин представительного вида. И женщина лет сорока.
– Мадам Ферроль, я комиссар Ламбер, следователь Международного Уголовного суда при ООН. Это мой коллега, комиссар Клаусен. Мы пригласили вас, чтобы вы рассказали нам о случившемся 19 мая сего года в Сайгоне.
– Месье, я ведь уже написала все, что было в тот ужасный день! Разве вы не читали?
– Мадам, нас интересовали бы самые мелкие подробности, которые вы, возможно, опустили. Если вы читали детективные романы, хотя бы месье Сименона, то знаете, насколько эти детали важны для раскрытия преступления.
– Что ж, месье, я попробую вспомнить, хотя это очень для меня тяжело. Как какие-то мерзавцы едва не убили меня, вместе с детьми! И мой муж едва избежал гибели от рук этих коммунистических бандитов!
– Эти люди как-то идентифицировали себя именно как коммунистов?
– Нет, месье, но они посмели напасть на европейский квартал среди бела дня. В центре Сайгона, столицы Индокитая, где было полно нашей полиции и войск. А все во Вьетнаме знают, что именно красный Вьетконг – это наиболее дерзкие, опасные и многочисленные из местных азиатских банд.
– Мадам, именно этот факт нам и надлежит неопровержимо доказать – чтобы призвать к ответу не только напавших на вас, но и их покровителей. В тот день и час вашего мужа не было дома – это был его обычный распорядок?
– Гастон работает в управлении колонией, и государственные дела иногда заставляли его задерживаться, даже когда большинство из соседей уже приехали. Так случилось и в тот день. Я думаю, как мне повезло, что он припозднился.
– Вы пишете, что бандитов впустил в дом ваш повар, Жерар. Вы нанимали его сами? Имел ли он рекомендации?
– О да, месье, я поняла, о чем вы говорите! В Сайгоне иные нанимают прислугу из самых подозрительных личностей, подобранных буквально на улице – поскольку это выходит заметно дешевле, чем по рекомендации от приличных людей. Но мы взяли повара по рекомендательному письму от приятеля моего мужа, который уехал во Францию два года назад. И все это время у нас к Жерару не было никаких замечаний.
– Это было его имя? Что вы можете сказать о вашем поваре как о человеке? Была ли у него семья?
– Месье, откуда я могу знать, чем живет и что думает прислуга? У него было какое-то туземное имя, я дала ему французское, так было удобно мне и мужу. И у нас в Сайгоне совершенно не было принято, чтобы слуги жили с семьями – если только их вторая половина также не служит у того же хозяина. Возможно, у него был кто-то в его деревне. От нас же он видел лишь разумную строгость, в пределах допустимого. Даже за провинности мы ни разу не били его бамбуковой палкой, как иные из наших соседей своих слуг – а цивилизованно вычитали из жалованья. Он получал от нас помимо крыши еще и обед, имел привилегию забирать остатки с нашего стола – ну и, наверно, подворовывал по мелочи, как всякая туземная прислуга. Но в целом у него не было причины ненавидеть нас, неблагодарная свинья!
– Как выглядели бандиты, ворвавшиеся в ваш дом?
– Как обычные азиаты. Одеты как подобает прислуге. Один был высокого роста – вьетнамцы обычно мелкие, а этот был выше на целую голову. Но такое же азиатское лицо – возможно, китаец. И он командовал – а остальные послушно исполняли.
– Чем они были вооружены?
– Автоматами, не такими, как у наших жандармов и солдат. А у Жерара был огромный мясницкий нож из кухни! Он размахивал им и кровожадно смотрел на моих детей, Жана и Эмиля – наверное, представляя, как сейчас их зарежет!
– Посмотрите, пожалуйста, на эти фото. Какое оружие из изображенных было у бандитов?
– Вот это, месье, я запомнила хорошо. У двоих – рослого и еще одного. А у третьего вот это.
– Два русских ППС и американский М3. А больше вы у них ничего не заметили – пистолеты, гранаты, ножи?
– Нет, месье! Я никогда не забуду, как они направили стволы на меня и на детей – еще мгновение, и нас бы убили!
– Может, у них было что-то в карманах? Или спрятано под одеждой.
– Месье, у нас туземная прислуга никогда не имела одежду с карманами! Чтобы меньше воровали.
– Что было после?
– Я очень испугалась, месье. Но помнила, что туземцы, как дикие звери, пугаются хозяйского окрика и грозного взгляда. У меня не было никакого оружия – но я крикнула им: «Вон!» И повелительно указала на дверь. И господь услышал меня – инстинкт подчинения был крепко вбит в рассудок этих дикарей, они напугались и убежали.
– Но вы написали, что это произошло после того, как их главный отдал приказ?
– А какая разница, месье? Да, он что-то сказал повелительно на своем языке, и двое других тут же опустили автоматы. А он еще добавил, обращаясь ко мне, на очень плохом французском – чтобы мы сидели тут, не выходили, иначе нас убьют. И они ушли!
– Ничего не взяв из дома? У них были с собой мешки или иная тара для выноса награбленного?
– Нет, месье, ничего не пропало. Хотя после я обнаружила, что с кухни исчезли все продукты. Наверное, Жерар украл, сбежав с бандитами, неблагодарная тварь! Нет, я не видела у них никаких сумок или мешков.
– И больше они ничего вам не сказали? Все ваши соседи по кварталу были убиты, восемнадцать семей! А вас не тронули – обычно бандиты так поступают, когда хотят что-то передать. Если только…
– На что вы намекаете, месье? Подозреваете меня в связи с коммунистическими дикарями?
– Всего лишь пытаюсь понять, отчего вас пощадили. Вы и в самом деле верите, что окриком можно испугать закоренелых убийц?
– Я не знаю, месье! Я тогда даже господу не молилась – так что божественным вмешательством это не объяснить. Смешно, но в первый миг, увидев этих головорезов, я подумала, что они истоптали мой ковер. И не дали мне даже журнал открыть, с которым я только что уселась в кресло. Этот модный журнал мне дала на пару дней подруга и соседка, Аманда Бурже – которую убили, вместе с мужем! Так что позволила себе оставить его как память, это ведь не будет грехом? Тем более что наряды – это моя маленькая слабость. А выписывать в Индокитай почту из Европы обходится недешево.
– А что за журнал, можно полюбопытствовать?
