скачать книгу бесплатно
И слышал я, Сталину фильм очень понравился (в этот раз Эйзенштейн в опалу не попал, а, напротив, взлетел). Про Петра Первого еще до войны успели снять, теперь на очереди восемьсот двенадцатый год – в общем, исторические вехи борьбы великого русского народа с кознями Запада, который спал и видел, как бы бесхозные земли на востоке поработить и присоединить. Только нам, в отличие от Голливуда, про героизм придумывать не надо, а войну все помнят очень хорошо. У американцев одно время было, сразу после сорок пятого, как они пытались показать (и своим зрителям, и всему миру), что «мы тоже воевали» – иные из тех шедевров нашему зрителю можно как комедии показать, а за иные режиссеру, сценаристу и прочим сапогом в морду мало. Как, например, «Сталинград», вышедший еще в сорок восьмом.
Что вы (в фильме про нашу войну) главными героями сделали своих пиндосов, это ладно, мы бы тоже про вашу Гражданскую могли бы снять от лица Джона Турчина (русский, ставший генералом в армии Линкольна). И ладно, везете вы нам на фронт подарки от своего народа и правительства, хотя автоколонна на нашей территории и под охраной ваших американских солдат – это полный сюр (причем все свежевыбритые и в чистеньких мундирах, что бы вокруг ни творилось). Но то, что вы нашу страну изобразили каким-то концлагерем, тут хоть стой, хоть падай! Всюду (и в сопровождении американцев) энкавэдэшники с мерзкими харями, все время пьяные и орущие про мировую революцию, и что «сейчас вы наши союзники, а после мы вас похороним». В городах утром и вечером строем под конвоем, на завод и с завода, «чтобы у Красной армии оружие было», в деревне нечего есть, поскольку всю провизию для армии забрали – крестьяне (названные там «фермерами») с голоду умирают или собираются в банды, ищущие, у кого хлеб отнять. Одна такая банда нападает из леса на героев, и, конечно, злобные чекисты после всех расстреливают, как «предателей дела коммунизма». Наконец на фронт приезжают – ладно, наших солдат показали пусть и грязными оборванцами, но хорошо и умело истребляющими немцев. Однако уровень кровожадности подняли в потолок – красноармейцы (почему-то воюющие под командованием энкэвэдэшников, которым подчиняются и офицеры) убивают любых немцев вообще, что сдающихся в плен, что раненых в санчасти, причем предпочитают не расстреливать, а закалывать штыками, резать ножами и рубить лопатками (правда, моря крови, как в современных нам фильмах, тут нет, американская же цензура не позволяет, смертельные удары остаются за кадром, но зверские рожи «русских десантников» и вопли умирающих присутствуют). И кричат при этом не «бей фашистов» и «за Родину», а «смерть капиталистам!» и «за мировую революцию!». Да еще и геббельсовское вранье приплели – как было здесь фото во фрицевских газетах в сорок третьем, «русские под Сталинградом жарят на вертеле пленного французского офицера прямо в мундире, чтобы съесть». Изобразили нас кровожадными фанатиками, ни своей ни чужой жизни не ценящими вовсе и жаждущими весь мир поработить. А нафиг это нам нужно, красный флаг над вашим Белым домом? Пусть Троцкий с того света мечтает о мировой революции – мы просто хотим нормально жить. Хорошо жить, счастливо, богато, дома свои строить, детей растить – чтобы великая страна была, и в космос первыми, надеюсь, успеем. А вы, разлагайтесь там у себя за океаном, не интересны вы нам, пока не мешаете. Сунетесь же, ожидая, что мы такие, как в вашем кино изображены – получите капитальный облом. Не было меня в Китае в пятидесятом – но Валя Кунцевич мог бы рассказать (если б ему разрешили), как два ваших новейших бомбардировщика В-47 к нам попали и за что Ли Юншен (пока единственный из китайцев) нашу Звезду Героя получил[10 - См. «Алеет восток» и «Мир или война».].
Возвращаясь же к кино – снимают у нас не только про войну. И всякую там русскую классику, и комедии – позавчера «Запасной игрок» смотрел и с сожалением вспоминал, как мы круиз на «Нахимове» не завершили, из-за какой-то бандеровской сволочи. А Вицин (до того успевший сняться и в «Она вас любит»), на мой взгляд, сильно был в нашей истории недооценен, вот прилипла к нему маска одного из гайдаевской троицы, и ничего больше, а ведь у него и другие образы хорошо выходили, хоть в «Земле Санникова» (про это слышал, ждет очереди на пересъемку с резолюцией: «Добавить научной глубины»). Ну и, конечно, фильмы в стиле соцреализма про трудовые будни – как Аня с моей благоверной в «Высоте» снялись (со второй попытки). И, на мой взгляд, гораздо удачнее получилось, чем первая (бывшая почти копией той, из иного времени), намного лучше дух эпохи передает. Вот только «ветреная» сцена (укрощение подвешенной трубы), причем с двумя участницами, вышла такой, что Мерилин от зависти умрет (а скорее, в том американском фильме, еще не снятом, этого эпизода и не будет). Аня Лазарева до сих пор на Пономаренко в обиде – ну нельзя же из инструктора ЦК делать посмешище с раздеванием! Хотя, на мой взгляд, там ничего такого на экран не попало, в «эти» моменты камера на героинь крупным планом по пояс – в кадре лица, красивые и одухотворенные, а не ноги, как у той Мерилин, ну а юбки над головой не более чем фон.
– А это как в сценарий будет вписано, – ответил Пономаренко, – если потребуется, ради интересов СССР. Кстати, а где вы сценарий возьмете – или лишь изобразите, что снимаете?
– Есть сценарий. Известный вам товарищ с «Воронежа» на пару с нашим будущим светилом фантастики написали, и мы с Люсей (Лючия кивнула) как раз перечитывали вчера. И думали в следующем году предложить «Мосфильму», а вот как повернулось. В крайнем случае сделаем то же, что с «Высотой» первой редакции – материалы не пропадут. Что-то снимем там, что-то тут, уже после. Главное – получим глубокое погружение в обстановку и взгляд изнутри.
– И вы, Анна Петровна, снова видите себя на экране?
– Я – нет. А вот для Люси там есть роль, написанная прямо на нее.
Тут уже вступаю я. Помня, как Пономаренко в сорок четвертом Аню так же в Киев послал, просто посмотреть, и прямо в пекло бандеровского мятежа. Непонятки, что там, – ну значит, еще опаснее. А так как ссориться с любимой женой себе дороже, то зайдем с другого конца.
– Пантелеймон Кондратьевич, тогда я вижу отличный случай проверить нашу команду в деле. Если потребуется силовое вмешательство. Тем более я сценарий тоже читал (если вы о том, что Слава Князев с Аркашей Стругацким наваяли) и даже советы давал. Там каскадеры будут нужны – вот наши ребята и сыграют.
Валя Кунцевич, понятно, счел свое участие обязательным. Вечный ты капитан, а не подполковник – но в твоих боевых качествах усомниться я не пожелал бы и врагу. И конечно, мотивация у тебя, как ты на «Нахимове» сказал, «меня даже атомная бомба не взяла – и пока я живой, с Анной Петровной ничего не случится».
Ну, а товарищ Кириллов лишь усмехался. С видом, что вышло все так, как он и ожидал. Интересно, он тоже с нами едет, или остается в Москве?
Москва, Большой дом по адресу —
площадь Дзержинского, 2
Помещение для допроса. Окон нет, мебель прикручена к полу.
– Осужденный Штеппа доставлен.
– Так заводи, свободен… Ну что же вы, Константин Феодосьевич, и вашим и нашим всю свою жизнь? И хоть бы при этом не лгали! Были офицером в армии Врангеля, в двадцатом в плен попали – и ведь не расстреляли вас злобные большевики, а дозволили карьеру сделать, и очень неплохую – докторскую диссертацию вы защитили, стали профессором Киевского университета, сначала завкафедрой, затем декан исторического факультета и депутат Киевского горсовета. И чего тебе не хватало, сволочь? Ах да, с двадцать седьмого, одновременно с профессорством, числились осведомителем НКВД – кстати, ваши доносы на коллег, соседей и просто знакомых сохранились у нас в архивах. И на вашего наставника Грушевского, который вас считал самым лучшим из своих учеников, тоже есть, вот бы огорчился Михаил Сергеевич, прочти он то, что вы про него пишете.
И не надо сейчас из себя жертву режима изображать. Арест в 1938 году – иные на Колыме сгинули, лагерной пылью, а вы меньше чем через год – на свободу и в университет, на прежнюю должность. И чем вы за то советской власти отплатили – при немцах член Киевской городской управы, редактор поганой газетенки, удостоившийся благодарности самого гауляйтера Коха за гнусные антисоветские пасквили, и в то же время нештатный агент-осведомитель гестапо (ваши доносы на советских патриотов тоже в архивах остались). При бегстве немцев с Украины ты, сцуко, еще успел с ними драпануть и даже в Берлине еще один поганый листок издавал, для власовцев и бандеровской сволочи. Пытался бежать дальше на запад, к американцам, однако в Мюнхене был задержан СМЕРШ. И за все это, по совокупности, даже не «четвертной», а всего пятнадцать лет, это кто ж такую неуместную гуманность проявил?[11 - Все факты биографии К. Ф. Штеппы подлинные. Кроме последнего – у нас он был одним из учредителей Мюнхенского института по изучению СССР, активным сотрудником НТС. С 1952 г. в США, сотрудничал с ЦРУ, умер в Нью-Йорке в 1958 г.]
Итого, сколько вы уже отсидели, больше половины срока? Увы, Константин Феодосьевич – Военной коллегией Верховного суда дело возвращено на доследование. И по всему, вам на «четвертной» тянет – это если не будет доказана ваша причастность к событиям в Бабьем Яре, тогда вышак. Впрочем, даже если вариант первый – сидеть вам придется не в Караганде, а где-нибудь на северах, и на хлебную должность, вроде учетчика, не надейтесь с штрафной пометкой в личном деле. Нет, есть еще и третий вариант – ну да, подписка, и «на опыты». Что? Простите, не расслышал…
Ну, вы же образованный человек, Константин Феодосьевич. Приятно с такими иметь дело. Да, есть четвертый вариант – иначе зачем бы вас сюда этапировали, решение суда вам и в лагере могли зачитать – и здравствуй, Колыма! А как вы смотрите на то, чтобы вернуться к профессорству? Нет, не в лагере, ну что за шутки? В Львовском университете.
Вам воды налить? Ну, чудненько. Конечно, не просто так! Вы, конечно, с последней научной литературой незнакомы? Труды некоей Гимбутас, о прародине славянских племен, и теория этнологии, кстати, поддержанная самим товарищем Сталиным, что основа любой нации – это этнос, то есть коллектив людей, объединенный общей идеей, то есть целью, а также имеющий уникальные стереотипы поведения, определенные ведением хозяйства, окружающим ландшафтом и историей коллектива. И за эту идею члены этноса реально готовы жизнь отдать. Да, это и вера может быть, как в любимые вами казацкие времена был Андрий, сын Тараса, православным и считался казаком – а как перешел в веру католическую, стал уже поляком. Но вообще-то идея любой может быть – и «За веру, царя, Отечество», и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», и «За Родину, за Сталина», – важно лишь, чтоб за нее кто-то готов был грудью на амбразуру.
Так я вас спрашиваю – вас, первого ученика самого Грушевского, – что тогда есть украинский этнос? А нету его вовсе! В казацкие времена сами запорожцы называли себя «русскими», как синоним православных. Само слово «украинцы» впервые появилось в польских документах шестнадцатого века, для обозначения вспомогательных войск при панах, ну как в эту войну полицаи. Никакой такой «украинской» идеи не было и близко – когда Богдан Хмельницкий провозгласил «навеки с Москвой и русским народом», на Правобережье еще почти полвека паны-атаманы грызлись меж собой, не за ридну Украину, а исключительно кому первым паном быть, и поляков призывали себе в помощь, и татар. Флаг ваш желто-синий – это цвета знамени шведского, когда Карл под Полтаву пришел и велел мазепинцам себе ленты нацепить, чтобы их от русских казаков отличать. Ну а после – настал на Украине мир да покой под рукой российской, и никаких таких «украинских» побуждений не было, до времен недавних. Бунт Кармалюка в 1830-х не в счет, это чистой воды пугачевщина была, «бей и грабь» – никаких национальных предпочтений и лозунгов не отмечено, и как среди «кармалюков» были на равных и украинцы, и русские, и поляки, и евреи, так и чужих эти робин гуды резали без всякого разбора.
Так все-таки про этнологию. Раз главный признак этноса – это идея, то ее выразители – это герои, вы согласны? А назовите мне хоть одного героя Украины – чтоб именно за нее, а не за Россию, на русской службе? Мазепа – ну, знаете, такой швали в любой нации хватало, вот захотелось на трон влезть, не гнушаясь средствами, было бы выгодно, он хоть за черта и его мать орал, а не только за Украину. А реально, когда появилось «украинство», чтоб против русских? Да, верно – вот какая украинская идея? А именно – «мы не русские, мы им враги». И с какого времени это в истории, где впервые отмечено?
Верно – Австро-Венгрия, ее восточная провинция, конец девятнадцатого века. Подобно тому, как Бисмарк после присоединения Эльзаса и Лотарингии советовал всячески поощрять местный национализм, «чем больше будут чувствовать себя эльзасцами, тем меньше французами». В Вене думали так же – если все «украинские» общества, кружки и тому подобное получали поддержку из австрийской казны. И разведка тоже руку приложила, это ж какая агентура может быть? Были, конечно, идеалисты вроде Ивана Франко, которые на эту приманку ловились – приятно ведь, когда твоя нация выше всех, мы культурные европейцы, а к востоку лишь сирые и убогие русские варвары?
Да нет, не шучу. Вот представьте, каким у вас в воображении рисуется «украинец», пусть даже карикатурно – такой чубатый, толстый, в шароварах. И кому этот образ будет больше соответствовать – киевлянину или галичанину? Вот только вопрос – если Галичина никогда с нашей Украиной в одном государстве не была (ну, если не брать совсем уж старину глубокую), то при чем тут киевские и полтавские земли? А ведь западенцы всерьез считают, что они – это щирые, ну а прочие – презренные русские полукровки.
Ну и что мы имеем в итоге? Что украинская «самостийность» есть сознательный проект врагов России – сначала Австро-Венгрии, затем панской Польши, и после – Германии. А никакого «украинского» этноса нет – есть лишь географическое понятие «Украина», территория, население, и все. Мы же не считаем отдельным народом рязанцев или сибиряков, хотя отличия и в говоре, и в быте есть?
Ну вот, я и рассказал вам всю «генеральную линию», которой вам, ученику самого великого Грушевского, отца-основателя, надлежит следовать. Нет, сразу все это на головы восторженных учеников валить не надо, не воспримут – инерция мышления, знаете ли… Конкретику с вами еще обсудят, но гнуть надо именно туда. И не дай бог забудете.
Ведь приговор ваш не отменен, а приостановлен. И если надо, достанем вас хоть из-под земли. Поедете тогда на «четвертной» в солнечный Магадан – туда сейчас рабочая сила требуется, дорогу до Якутска тянуть, кайлом махать на свежем воздухе при морозе минус пятьдесят.
Ах да, ну и, конечно, подписочку. Как вы делали уже – обязуюсь сотрудничать и сообщать…
«Дейли Ньюс». О фильме «Освобождение Парижа»
Шедевр киноискусства, одна из величайших картин всех времен и народов. Посвященный великому историческому событию, как девять лет назад американская армия спасла от разрушения один из центров мировой цивилизации.
В съемках батальных сцен участвовали тысячи солдат Армии США, сотни танков, самолетов, кораблей. Расходы на один съемочный день достигали полумиллиона долларов. Правительство США выражает благодарность Французской республике за принятие на себя части этих расходов. Как и подобает, в фильме о подвиге всех свободных людей цивилизованного мира, защищающих свои традиционные ценности против угрозы с востока.
Нацистский фанатик, генерал фон Колвиц, замыслил уничтожить Париж со всем населением в момент входа в него армии освободителей. Для этого он приказал заложить в парижских катакомбах первую (и пока единственную) немецкую атомную бомбу. Американская разведка узнает об этом от французских патриотов – и чтобы предотвратить злодейский замысел, в Париж забрасывается отряд десантников. Но подполье разгромлено гестапо, парашютисты попадают в засаду и погибают почти все.
У лейтенанта Баттлера из Кентукки и французской подпольщицы Ирэн есть всего сутки, чтобы найти и обезвредить атомную бомбу в городе, набитом немецкими войсками и кишащем
агентами гестапо. Удастся ли это? Смотрите фильм – и вы не пожалеете денег, потраченных на билет!
Посольство США в Париже —
в Госдепартамент, Вашингтон
Показывать фильм «Освобождение Парижа» в самом Париже будет сейчас не слишком желательным. Здесь еще хорошо помнят, как генерал Колвиц умолял нас скорее прислать кого-нибудь в достойном чине и хотя бы с батальоном войск, «перед кем я бы мог капитулировать с соблюдением приличия – не уличным бандам макизаров же мне сдаваться?».
Лючия Смоленцева.
Поезд Москва – Львов. 12 августа 1953 г.
Пусть вечный бой. Покой нам только снится. И наградой – радость от одержанной победы. Что мир стал чуточку лучше и чище, когда умерли очередные враги.
– Если это враги, – ответила Анна, – ты ведь помнишь, что нам по медицине читали? В организме иммунитет – это когда бациллы гибнут, но что будет, если заодно и здоровые клетки с ними? Испанский грипп – когда защита к незнакомой угрозе не готова и не различает своих и чужих. Когда погибло больше людей, чем на прошлой Великой войне. Люся, ты на товарища Кунцевича не смотри – у него хорошо выходит командовать, но ему нельзя доверить что-то решать; он тактик поля боя, а не политик, не стратег. Его приоритет – уничтожить врага, наш же – достичь цели, блага для СССР.
Я отлично поняла свою подругу – вспомнив, что сказал мне отец Серхио. В каждом человеке есть и добро и зло (за исключением святых и распоследних мерзавцев), и долг истинного наставника в том, чтобы помочь светлой стороне, влияя когда словом, а когда силой. Но «кто без греха, тот пусть кинет камень» – что будет, если считать грешниками всех, в чьей душе есть лишь малое пятно? И зачем воевать со всем миром, когда можно добиться своего дружеской любовью – так, кажется, было написано у великого Макиавелли? Этому нас и учат в Академии – «хорошо то, что хорошо для СССР и его друзей».
Но разве это плохо – быть счастливой от победы? Даже в моей родной Италии фильмы, где я снялась, и «Иван-тюльпан», и «Высота», имели оглушительный успех. Моя встреча с Софи Лорен – знаю, что у нее еще все впереди, ей всего лишь девятнадцать, хотя вряд ли она в нашей истории поедет в Америку, в Голливуд, скорее ее и в самом деле еще раз после «Битвы за Рим» в совместную картину на «Мосфильм» пригласят – и она раскроет свой талант, и станет более известной. Может, это и будет когда-нибудь, но вот сейчас я не хочу ей уступать. И потому, прочтя сценарий, что написали наши два гения, я твердо решила, что роль героини там моя. Вернее, двух героинь, разделенных веками. Знаю, что наша задача не только и не столько фильм снять – но хочется мне, чтобы и он был.
И Пономаренко думает так же. Поскольку режиссером в нашу команду ввел товарища из особого списка, кто в будущем станет великим, а пока лишь получил распределение на Мосфильм, так что это его первая работа.
– Поможем раскрыться таланту, дадим возможности. Устроили ему поступление во ВГИК на два года раньше, посмотрим, какой будет результат. Надеюсь, что вы сумеете обеспечить, чтобы нашего гения там бандеровцы не убили?
– Так не мальчишка ведь? – ответила Анна. – А тридцатилетний уже, фронтовик, в разведке служил, был ранен, имеет награды. Здесь ему не «языков» с той стороны таскать – и мы прикроем.
– Хотя жанр ему не собьете? – спросил Пономаренко. – Все же там он совсем другие фильмы снимал, жалко, если тут не будет. У вас же не еще один «Иван-тюльпан» намечается, а что-то героически-историческое, да еще с фантастикой.
– Талант многогранен, – сказала Анна, – и ведь там он тоже в самом начале снял совсем не в том жанре. А после за дебют здоровый втык получил, «за политическую неправильность», мог бы вообще из профессии вон. Простите, Пантелеймон Кондратьевич, но мне показалось, что кого-то из заслуженных привлекать нельзя. Взбрыкнет еще, зачем нам в группе нужно напряжение? А этот товарищ – справится.
Святая Тереза, а вдруг и мне удастся сняться у него, лет через десять? Хотя это немного и не мой жанр – а впрочем, вспомнив «Тюльпан», а отчего бы и нет?
В этот раз мы ехали поездом. Мне пришлось оставить своих детей на попечение Марьи Степановны, тети Паши, тети Даши – знаю, все будет в порядке, детский сад и ясли в этом же доме, на первом этаже, воспитатели сами приходят утром, чтобы нашу «команду» (моих и Аниных) забрать, а вечером возвращают; старшие уже в школу ходят, но каникулы пока. И я надеюсь, мы вернемся через месяц (как Пономаренко планировал). В поезде я если не проводила время со своим мужем, то беседовала с Анной. Обо всем – в том числе и о моде, которая оказалась, с точки зрения «инквизиции», очень даже серьезным вопросом.
– Люся, ну ты же классиков читала, сдавала экзамен марксизм-ленинизм? Помнишь, что Ильич говорил про русскую интеллигенцию, обожает носить уже выброшенные в Европе тряпки… или шляпки? Это он фигурально, имея в виду идеи и теории, но ведь мода – это тоже индикатор. И как-то выходило, что, даже революцию совершив, в идейном плане мы во многом за Западом шли, верили в его «мудрость». Что там нас и погубило.
Я кивнула. Товарищ Елезаров нам в Академии лекции читал, а муж после давал разъяснения. Что теория «слияния» социализма и капитализма (в той истории, года восьмидесятые) оказалась, попав в СССР, чашей отравы. И что распад Советского Союза там был вызван лживыми поучениями, которым поверили имеющие власть, «сбросить на местных все издержки, забирая себе доход – господствуя не политически, а экономически». А уж как гонялись за «импортом» там, в будущем, простые граждане СССР! Теперь же оказалось, для «мониторинга» (как назвал это мой муж) большой интерес представляет, что в Риме подражают тому, что носят в Москве. Как, например, наши «рабочие» платья – мы в Академии шили их для занятий стрельбой и рукопашкой, когда нас обучали «будьте готовы не только в спортивном, но и в обычной одежде», так что девушки на некоторые тренировки надевали платья, но шили их из прочного, плотного и в то же время тонкого материала, в котором можно падать, перекатываться, ползать, юбка широкая, чтобы движения не связывала, длина на четверть ниже колена, верх закрытый, с длинным рукавом, и застежка спереди как на пальто, накладные карманы на груди или с боков – мой муж, меня увидев в этом платье, сказал – «стиль сафари». Одеваться так оказалось удобным и для улицы в нежаркую погоду – а после мы обнаружили, что такие платья пользуются спросом даже у тех, кто к Академии никакого отношения не имеет. С прошлого года «сафари» заняли место среди моделей РИМ, а теперь я увидела, они и в Италии популярны.
– Люся, ну чему тебя учили? Это же уникальный случай, когда точные цифры есть и можно посчитать и сравнить. Зная, когда и какие модели пошли в производство, сколько их было продано, в какие сроки, по разным городам – идеальный «мониторинг», на примере моды, как распространяются любые новые веяния, взгляды, идеи.
Именно что любые! После фильма, где мы с тобой были «советскими мерилин» – знаю, что в иной истории после той Мерилин такие аттракционы в парках были популярны, когда тебе внезапно под юбку дует, на потеху зевакам. Тот фильм в Америке еще не сняли, а я это безобразие уже видела в Риме, и не только в парке Вилла Боргезе, под музыку из того самого кино, «не кочегары мы, не плотники», но и у входа в самый большой универсальный магазин. Причем если у почтенных синьор лишь слегка подол надует, то у молодых, красивых, модно одетых синьорин юбки взлетают выше головы – визг, смех, аплодисменты зрителей, после чего жертве в компенсацию вручают купон на скидку, а магазину реклама и рост продаж. И это католическая Италия, где нравы куда строже, чем у каких-то французов!
– Люся, ну ты меня удивляешь. Неужели тебе не говорили, что иногда твои же девушки из РИМ, они же курсантки Академии, делают в аэротрубе? В исключительно женской компании, парней не допуская.
Я не поняла, отчего моя лучшая подруга рассмеялась. Есть у нас такое, для тренировки парашютистов – чтобы учиться в потоке своим телом управлять, я там бывала не раз (и конечно, надев летный комбинезон). Оказывается, после того самого фильма у наших девушек появилась игра – войти туда одетыми обычно, и кто дольше платье у ног удержит. Спорят, например, на мороженое.
– Ань, а это на подозрение наталкивает, не твоя ли идея? Могла бы и мне рассказать!
– Люся, ты извини, но твои же «лючии» на тебя смотрят как на особу исключительно строгих нравов и боятся тебе что-то лишнее говорить. Так что учти – отрываешься от коллектива!
Учту и постараюсь исправить. Но «мини» никогда не надену прилюдно, и среди моделей РИМ его не будет. Хотя наедине с моим рыцарем вполне могу. Заодно испытаем, как Пономаренко говорит, «наш стиль против их стиля». Для чистоты эксперимента.
Мой муж, когда я ему этот разговор пересказала, ответил – а мини на мне бы смотрелось. Едва не получил от меня по щеке – и знал ведь, что мою руку поймает. Еще сказал, что очень хотел бы увидеть меня в той трубе, «и в этом самом платье, клеш без пояса, что на тебе сейчас – останешься ли ты в нем после».
Конечно, не останусь. Только двери в купе запрем, чтобы никто не заглянул.
Джек Райан.
Вашингтон, Белый дом.
12 августа 1953 г.
– Когда тебя застигает пожар в прерии и, казалось бы, спасения нет – то выручить может встречный огонь, уделите внимание Фенимору Куперу, где это описано подробно. А если попробовать так поступить с коммунистическим пожаром, готовым сжечь весь свободный мир?
– Я прочел ваш отчет и доклад, – сказал президент, – отчетом о вашей московской миссии я доволен. А касаемо ваших предложений по Индокитаю – у вас десять минут, чтобы доказать мне, отчего я не должен прямо сейчас передать это в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Время пошло.
Айк Эйзенхауэр остался солдатом, даже сев в президентское кресло. Привыкшим, как большинство американцев, что спор решает кольт. Так и было во времена доктрины Монро, когда Штаты не имели равных противников рядом с собой. Но теперь США стали главным игроком не только в Западном полушарии, но и в мировом масштабе. А там другие правила – даже Британия, в лучшие свои времена, когда над ее владениями не заходило солнце, не могла себе позволить поступать исключительно с позиции силы. И если Штаты хотят править миром, то они должны научиться и этому. Хотя Айк любит надевать на себя маску прямолинейного солдафона, общаясь с сенаторами, все же он не таков – дураки не бывают президентами. Значит, его можно убедить.
– Да, Джек, кто, поручил вам заниматься индокитайскими делами?
Назвал по имени, значит, все ж заинтересовался. А не намерен откинуть с порога. Что ж, попробуем убедить.
– Сэр, как истинный патриот Америки, я обеспокоен ее благом. Поскольку же Вьетнам сейчас – это самая болевая точка, даже больше, чем Европа, где сейчас стабильность, то я счел своим долгом задуматься, как решить эту проблему. Как вы знаете, я считаюсь здесь в Вашингтоне одним из лучших знатоков русских – еще со времен Фрэнки. Мне хорошо знакомо их мышление – у них есть такая поговорка: клин клином вышибают. Я пытался взглянуть на индокитайскую проблему с той стороны, как бы русские на нашем месте попробовали ее решить.
При том, что мы фактически оплачиваем Франции всю ее индокитайскую войну, берем на себя тыловое обеспечение их армии, поставки оружия, боеприпасов, амуниции – уже потерян север Вьетнама, на юге коммунистические повстанцы убивают французов даже в Сайгоне, вот-вот коммунистическим станет Лаос, и готова вспыхнуть Камбоджа. То есть способ нашего «косвенного участия» себя полностью исчерпал и ведет к поражению – не позже чем через год мы получим весь Индокитай под коммунистической властью и рукой Москвы. Что вызовет чрезвычайно опасный для нас эффект домино – угрозу коммунистических революций в Бирме, Таиланде, на Филиппинах, а также окажет крайне пагубное влияние на сражающийся с коммунизмом Китай, а возможно, даже и на Японию.
В то же время, при нашем полномасштабном вмешательстве в войну, с бомбардировкой северовьетнамской территории и последующим наступлением на Ханой, наиболее вероятным ответом СССР будет разрыв с нами соглашения по Китаю, «только желтые убивают желтых». Появление на фронте у Янцзы пары миллионов маньчжурских и корейских «добровольцев» и нескольких десятков советских дивизий станет безусловно фатальным для армии Чан Кайши, несмотря на ее некоторый прогресс за последние годы. Нам придется или начинать с русскими Третью мировую войну, или сдать им весь Китай – причем с перспективой советского наступления до Сайгона. То есть это будет вариант еще более худший, чем наше невмешательство.
Вариант «ограниченной войны», когда наша армия высаживается на юге Вьетнама, но не пересекает границу ДРВ, занимаясь лишь восстановлением порядка, хотя и не влечет немедленных катастрофических последствий, но также для нас неприемлем. Мы тогда имеем бесконечную войну с партизанами, имеющими постоянную подпитку с Севера и поддержку населения (а значит, мобилизационный ресурс). Франция за восемь лет получила из Вьетнама сто тысяч гробов, вряд ли наши потери будут меньше, и нет никакой уверенности, что мятеж удастся подавить. Проблема в том, что наибольшему сокращению после сорок пятого года подверглись именно наши сухопутные войска. Сэр, я уже имел беседу с генералом Риджуэем, все цифры в приложении к моему докладу – для наведения порядка в одном лишь Вьетнаме, не затрагивая пока Лаос и Камбоджу, нам необходимо не менее тридцати дивизий. Французы сейчас там имеют, с учетом всех полицейских формирований, силы, эквивалентные двадцати дивизиям – и результат налицо, что этого недостаточно. Но ситуация в мире сейчас такова, что тридцати «валентных» дивизий у нас просто нет – мы не можем ослабить группировку наших войск в Европе, не можем оставить без нашего военного присутствия Японию, Филиппины, а главное, Китай! Следует также учесть, что во Вьетнаме тыловая инфрастуктура не обеспечит боевых действий такого числа войск.
– Минуту, Джек! А чем тогда занимался во Вьетнаме наш Инженерный корпус?
– Работал в соответствии с требованиями французов, сэр. У которых, во-первых, армия много меньшей численности, во-вторых, нет техники тяжелее «Шермана», под наши «паттоны» нужны совершенно другие дороги, а главное, мосты. И в-третьих, у французов во Вьетнаме нет и не было реактивной авиации – что влечет соответствующее качество аэродромов. Если бы у нас было время – пять, а лучше десять мирных лет, необходимых нам для строительства всего необходимого – военных баз, аэродромов, складов, дорог, мостов[12 - Именно этим американцы занимались в Южном Вьетнаме с 1954 г. по 1965 г.]. Так же и для дрессировки местных в подобие армии – то, что сейчас в наличии, это банды сброда, способные лишь грабить. А поскольку этого нет, то нам придется начинать войну в неблагоприятных условиях и вести ее долгое время, с большими затратами и перспективой завершить ее как французы – лет через десять будем вынуждены убраться из Сайгона, окончательно сдав Индокитай красным и списав в убыток миллиарды расходов и сотню тысяч жизней наших парней.
– И потому вы предлагаете сдать Индокитай комми прямо сейчас? Пусть даже это будут наши комми, как это удалось Хейсу в Испании. Которых, если я правильно понял, пока что там физически нет. И откуда вы их возьмете?
– Сэр, решение проблемы мне подсказала русская пословица: если не можешь предотвратить, то возглавь и веди, куда тебе надо. Что представляет хороший пример «непрямого» подхода, как сказал бы мой английский друг, Бэзилл Линдел Гарт. На мой взгляд, азиаты склонны к тоталитаризму гораздо больше белых людей. И тогда нам удастся показать миру истинное лицо коммунизма – вызывающее всеобщий ужас и отвращение! То, что сделали русские со своими украинскими повстанцами – и это будет не какой-то суд, а натурный эксперимент. Хотите коммунизма – так получите его сполна. Показать, что будет, если коммунистические идеи воплотить в жизнь максимально полно, довести до края. Чтобы мир увидел – и содрогнулся. Вот что готовят коммунисты всем – и китайцам, и европейцам.
– Вы не ответили на вопрос – кто? У вас уже есть кандидатуры?
– Сэр, я был в Париже летом пятьдесят первого. И там, среди прочего, мое внимание (и нашей парижской резидентуры) привлек кружок молодых выходцев из Индокитая. Если точнее, из Камбоджи – хотя французы объединили три индокитайских королевства в единую административную единицу, различия между местными племенами довольно существенны, и даже наиболее европеизованные их представители, приехавшие в Европу учиться, создают свои «землячества», не смешиваясь между собой. Главой там был некто Салот Сар, студент Сорбонны, а еще член ФКП с крайне радикальными взглядами – настолько, что он даже Сталина считает ренегатом. Нам удалось сначала подвести к нему одного парня из «испанцев Хейса», ну а затем мне самому захотелось поближе взглянуть на столь любопытный человеческий экземпляр. У нас завязалось сотрудничество, а в прошлом году мы даже помогли ему, употребив свое влияние и деньги, когда нашего героя хотели выгнать из университета. Ну а теперь ему придется вернуться домой – после известного инцидента в Сайгоне, туземным выходцам из Индокитая во Франции стало столь же неуютно, как ниггерам в Алабаме лет сто назад.
– И как вы собираетесь его контролировать – если он коммунистический фанатик?
– Сэр, на взгляд с его стороны – мы хотим вытеснить с рынка конкурентов-французов, ну а он ради своей идеи готов принять помощь хоть от черта, подобно тому, как Ленин в семнадцатом от германского правительства. Причем очевидно его желание нас обмануть и, придя к власти, забыть о любых своих обязательствах, строя свой коммунистический рай. Не понимая, что нам по-настоящему это было и надо. Пусть покажет во всей глубине.
«А еще это будет весьма неожиданный ход с нашей стороны, – подумал Райан, – если даже те знают свое будущее, не сумеют они предвидеть от нас таких действий. Не могут они быть всеведущими – иначе и смысла нет им сопротивляться. Но “челлендж” – это наша американская идея, мы будем драться до конца».
– А вы учли, что сейчас в Камбодже действуют прокоммунистические банды так называемых «кхмер иссарак»? Контролирующие треть территории страны, на востоке, у вьетнамской границы. При том, что ваши ультра, насколько я понял, еще не покинули Париж.
– Сэр, тут нам поможет, что эти коммунисты находятся под сильным влиянием Ханоя и Москвы, – а в Камбодже очень сильны антивьетнамские настроения. И потому наши новые коммунисты, кто также объявит целью освобождение крестьян от помещичьего рабства, но также и от вьетнамского ига, будут в перспективе очень популярны. Мы уже сумели «сделать вождей» в Китае – Сунь Ятсен, Чан Кайши. А Камбоджа куда меньше размером.
– Однако, чтоб завоевать авторитет, этот ваш вождь должен будет реально воевать за свободу своей Камбоджи. Убивать наших американских парней. Это тоже входит в ваш план?
– Сэр, пока что там нет наших войск – и когда они там появятся, неизвестно: Комитет начальников штабов решения еще не принял. И даже после – достаточно ограничиться высадкой в одном Вьетнаме и Лаосе, но не Камбодже. Там пока есть лишь наши инженеры и медики, но, учитывая наши особые отношения с месье Салот Саром, есть хороший шанс договориться о нейтралитете, ведь это удалось во Вьетнаме, даже вьетконговцы пока не трогают там американцев. Ну а французов не жалко. Кроме того, на политическом поле там есть еще одна фигура, беглый монарх Сианук.
– Я так понимаю, это пока не более чем общая идея. Когда я увижу детальный план?
Райан мысленно прикинул сроки – необходимые, чтобы команда экспертов из Госдепа, ЦРУ, армии и флота проработала все частности. Ну а камбоджийцам придется уже в самые ближайшие дни покидать Париж – время не ждет. Париж, хотя уже и не столь великолепный, как в лучшие свои времена, но пока еще по-прежнему столица мировой культуры, где интеллектуал из Штатов мог общаться с такими, как Кенг Вансак, Салот Сар, Иенг Сари – азиаты, пытающиеся перенести учение Маркса, Ленина и Троцкого на свою почву с такой беспощадностью, что страшно представить, что будет при их успехе, тут, наверное, Дантов ад покажется раем.
И пусть. Как сказал Бисмарк, чтоб где-то построить коммунизм, надо выбрать страну, которую не жалко. И что такое какая-то Камбоджа, когда на кону интересы Соединенных Штатов?
Салот Сар. Из «Коммунистического манифеста красных кхмеров»
Деревни окружают города.
В деревне – труженики, выращивающие рис. В городе – паразиты, сидящие на их шее. Перекупщики, торговцы, чиновники, неправедные судьи, палачи-солдаты.
Крестьянин честен, не зная грамоты. Лжецы придумали письмо. Писаные законы, по которым труженик всегда должен, всегда неправ. Закон всегда против крестьянина – и даже когда иначе, разве может житель деревни найти справедливость в городском суде?
Коммунизм учит, что все люди братья, все равны. Как всегда было в деревенской общине – но не в городе, где каждый готов убить соседа за свою прибыль и собственность, за богатство свое и семьи. Собственность делает людей врагами – потому должна быть запрещена. Родство заставляет считать кого-то более ценным, чем все общество – и потому оно должно быть запрещено. Из каждой тысячи людей сейчас, за вычетом явных врагов, которые должны быть немедленно убиты, девятьсот девяносто девять – это лишь заготовки для будущего человека-коммунара.
Есть лишь одно средство перевоспитания – общий деревенский труд, который даже из обезьяны сделал человека, а из заготовки сделает коммунара. Общий труд, от восхода до заката, на благо коллектива, ничего для себя. Кто не выдержит этого испытания, тот не должен жить. Те, кто отрицают наши правила, не должны существовать – не только люди, но и страны, народы. Те, кто на словах клянутся в верности коммунизму, а на деле поступают иначе – должны умереть первыми.
Деревни окружают города сегодня. Завтра городов не будет.
Анна Лазарева.
Львов, 15 августа 1953 г.
Ехать было приятно – скорый поезд, мягкий вагон, купе (которое я, пользуясь своим положением, в одиночку занимала). Соседи с одной стороны Смоленцевы, Юра с Лючией, с другой Кунцевичи, Валя с Марией. Которая попала в наш состав как медработник (а поскольку из госпиталя при нашей конторе, то «наш» человек, с нужными допусками). Выбор свой сделала – готовилась с сентября в институт поступать, но решила, что лучше с мужем. Ну а дальше посмотрим: или при нашем Валечке лишь женой и домохозяйкой останешься, сына ему родишь, или на следующий год поступишь. Ну и третий вариант, если в этом деле себя покажешь и сама пожелаешь, то станешь нашим полноценным кадром, агентессой «инквизиции». Что не исключает и мединститут – нам образованные люди нужны.
Надеюсь, при посвящении девочку слишком пугать не будут? А то устроили – нет, не шутейный обряд вроде масонской ложи, описанной у Льва Толстого, а вполне серьезный разговор о трудной доле «агента внутренней разведки» и неимоверных опасностях, даже превышающих таковые у агентов разведки внешней. После того как сам Пономаренко устроил виновным разнос, от обряда отказались – но уже прошедшим его никто ничего не разъяснял.
