скачать книгу бесплатно
– Рано, – сказал третий, – поддерживаю высказанную точку зрения: пока не узнаем об этом вирусе все, никаких применений. Пока не будем в полной уверенности, что все под контролем.
– Тогда что делать с Индокитаем? – продолжил первый. – Французы оттуда вылетят очень скоро. А это, в отличие от Средиземноморья, не английская, а наша зона интересов. И мы не можем такое стерпеть. Хуже может быть лишь коммунистическая революция, ну хоть здесь, на Кубе.
– Я слышал, тут недавно был какой-то шум на востоке, в Сантьяго-де Куба? – спросил четвертый. – Что-то серьезное? Или очередная попытка «пронсиаременто», как тут называют военный переворот?
– Именно это, – отмахнулся второй, – какой-то Фидель Кастро на пару с братцем решил, что он может стать здешней гориллой вместо нашего парня Батисты. «Мятеж не может кончиться удачей», кого не убили, ловят. В каждой стране к югу от Рио-Гранде это бывает по разу в год, а то и чаще. Я указал не казнить этого Кастро, когда его поймают – всегда полезно иметь запасной вариант. Батиста, конечно, не давал еще повода, но мало ли что… Так что с французами решим?
– Можно хоть завтра предъявить месье де Голлю все наши счета к немедленной уплате, – сказал первый, – с альтернативой дать независимость Вьетнаму. Который уже на законном основании заключает с нами договор о военной и прочей помощи. Или дождаться, когда французы потерпят там очередное поражение, после чего в Париже падет кабинет – и договариваться уже с преемником Генерала. Но мне первый вариант нравится больше – он надежнее и короче.
– Огласка повредит нашим интересам в Европе, – заметил второй, – так что переговоры должны быть тайными. Будем милостивыми – зачем нам потеря лица нашего союзника, принятая под нашим очевидным давлением? А вот если неочевидным…
– Какое количество войск нам для того потребуется? – произнес третий. – Имеется ли оно в наличии, и в какие сроки может быть переброшено во Вьетнам? Этим займется Пентагон, – а еще, вы правы, необходима пропагандистская подготовка, чтобы наши американские парни знали, за что они воюют. А электорат здесь нормально бы принял неизбежные потери. Не убеждения для умников, а реклама для толпы – чтобы, как там у Джека Лондона, если перефразировать, любой американец был бы уверен, что справится с тысячей вьетнамцев, китайцев, русских, ну а в воскресенье и с двумя тысячами.
– Айку это понравится, – заметил первый, – в прошлый раз в беседе со мной он дал понять, что искренне обижен на русских, укравших у него лавры победителя, «они уже были на Одере, в полусотне миль от Берлина, когда я лишь высаживался в Гавре».
– Мы также рискуем не успеть, – сухо ответил третий, – если коммунисты будут в Сайгоне раньше нас? Есть вариант поторопить наших китайских союзников. Чтоб они повторили атаку с севера, не давая красным передышки. Будут снова разбиты – плевать, главное, чтобы вьетконговцы обратили взоры на север, а не на юг, хоть на какое-то время. Значит, это должно быть масштабное вторжение, а не бандитский набег. Придется подкинуть снабжения господину Чан Кайши, для укрепления его боевого духа. Пусть начинает немедленно и продержится, пока мы не начнем на юге. Есть возражения, джентльмены?
Трое оставшихся дружно кивнули.
– Итак, что мы имеем, – продолжил первый. – Глобальное противостояние с Советами для нас складывается не лучшим образом, даже без войны. Также для нас крайне нежелателен союз русских и святош в Италии. И болевая точка – Индокитай, где мы и вмешаться не можем, и оставить как есть тоже. Есть план, который позволит объединить решения этих проблем и повернуть все к нашей пользе…
Он говорил еще несколько минут. Затем повисло напряженное молчание.
– Авантюра, – наконец сказал второй, – в сухом остатке вы предлагаете, чтобы с той стороны вместо договороспособных врагов оказались бешеные псы, наподобие германского неудачника.
– А вы верите, что нашим друзьям в сутанах удастся задуманное? – возразил первый. – Поставим вопрос иначе: ослабнет или усилится СССР от очередных внутренних свар? И даже, возможно, повторения тридцать седьмого года. Думаю, что ответ ясен – причем мы в стороне, все сделают агенты святош. Зато коммунизм явит всему миру свою звериную суть – что, без сомнения, повлияет как на выбор нового папы, так и на распространение вредоносных коммунистических идей. И выбор Индокитая для показательного выступления идеален – раз мы все равно не можем его удержать, и это, кажется, Бисмарк советовал для таких экспериментов взять страну, которую не жалко?
Ленинград.
8 августа 1953 г.
В этот вечер в Географическом обществе, что в Демидовом переулке[4 - В нашей истории, с 1952 г., переулок Гривцова. Но так как в альт-истории война закончилась в 1944 г., то красноармеец Гривцов не погибнет геройски под Нарвой.], происходила очередная лекция.
Кто докладчик – Мария Гимбутас, молодая ученая-археолог из ГДР. Это имя даже в ученой среде было малоизвестно, не говоря уже о публике простой. Потому в зале собрались по преимуществу преподаватели и студенты географических отделений ленинградских вузов. Особняком выделялись двое военных моряков – моложавый и подтянутый вице-адмирал с тремя Золотыми Звездами и более старший, лысоватый и в круглых очках, инженер-контр-адмирал, с одной Звездой.
– Ну здравствуй, Серега! – сказал вице-адмирал. – Какими судьбами? По служебной надобности, или решил семье малую родину показать?
– А сам-то ты разве не питерский, Михаил Петрович? – ответил инженер-контр-адмирал. – По служебной, конечно, позавчера еще на Севмаше был, сегодня днем с вокзала, завтра у Базилевского увидимся по делу. А сейчас просто послушать захотелось, как узнал. Это ведь та самая Гимбутас?[5 - Автор «курганной теории» происхождения индоевропейцев, согласно которой прародина всех индоевропейских народов – это степи Причерноморья и Южный Урал, в нашей истории выдвинута в 1956 г., в альт-истории раскопки Аркаима вызвали к жизни эту теорию гораздо раньше.]
– Она, – кивнул вице-адмирал, – только здесь советские ученые впереди ее оказались. Аркаим в сорок четвертом раскопали – с тех пор по нарастающей и пошло. И правильно – ну сколько можно немытой Европе на нас как на варваров смотреть, а вот нате! Ну а немцы, такое впечатление, лишь пластинку сменили, кого считать истинно высшей расой и кому подчиняться не грех.
– Так она ж из Каунаса, литовка по рождению?
– И немка по культуре – училась где? И советское гражданство принять не спешит. Ну а там так вообще в Штаты подалась.
– Ну, бог ей судья и Министерство госбезопасности, раз сочли «благонадежной». Надеюсь, она сейчас по-русски будет говорить – а то немецкий у меня слабо, как у нас говорили, «читаю со словарем».
– Так тут же не Кенигсберг, где в универе по-немецки читают. Или Львов с Черновцами, где разрешено по-украински. Надо ж аудиторию уважать.
– Послушаем, командир. Мне вот интересно, по каким учебникам наши дети учиться будут. По классике, как мы – Египет, Греция, Рим и прочая варварская периферия, или Россия – родина слонов, тьфу, цивилизации? Ну чем аркаимцы от каких-нибудь древневавилонцев отличались, что тем повезло быть откопанными раньше? У нас ведь не Египет – нафиг пирамиды нужны. И письменность на бересте (а что еще могло быть) хранилась хуже, чем шумерская клинопись. А так – вот юмор, если Асгард из легенд и впрямь окажется Аркаимом. Или его подобием, что пока не нашли.
– Найдут. Слышал, в тех краях, на Южном Урале, в Поволжье, копают вовсю – наши, гэдээровцы, даже буржуев приглашают смотреть, для чистоты эксперимента. И товарищи попы туда же, причем не наши, кто на слово советской науке верит, а римские.
– Ну, с божьей помощью… Ох, командир, не верю я служителям культа, а особенно тем, кто забугорный. Ватикан ведь как Англия – «нет постоянных союзников, есть постоянные интересы». Понятно, что сейчас у них прямой интерес с нами, с товарищами Сталиным и Тольятти дружить. А завтра как повернется? Если они уже в Питере и Москве свои католические храмы открывают.
– Потому мы и здесь, – заметил вице-адмирал, Лазарев Михаил Петрович, в 2012 году иной реальности командир атомной подводной лодки «Воронеж», вышедшей в учебно-боевой поход и неведомыми путями провалившейся в лето сорок второго, – чем черт не шутит, если бог есть, то, может, это его воля и была, чтоб не было никакой перестройки. Чего гадать – сражаться надо. Я вот надеюсь еще лет сорок прожить и посмотреть, как тут будет. Насколько удалось стрелку перевести.
– Так сделали, – ответил Сергей Николаевич Сирый, бывший командир БЧ-5, – наши потомки за свою страну и свой народ чуть больше гордиться будут, чем там. А это тоже дорогого стоит. Если сейчас нам всякая сволочь пытается помешать – значит, все мы делаем правильно.
– Да уж, – сказал Лазарев, – съездили на море всей семьей, отдохнули… Ты ну как знал, что не присоединился.
– А это называется диалектика общего и личного, – усмехнулся Сирый, – укрепляя мощь СССР, мы обеспечиваем конкретно себе, что ни одна собака нам жить не помешает. Я же надеюсь в следующем году в отпуск – когда, как товарищ Сталин сказал, жить станет еще лучше и веселее. И чтобы многие ему лета – я пока в отставку не хочу. Жизнь у нас пока что очень напряжная выходит – но еще больше интересная. Прорвемся, командир!
Анна Лазарева.
Москва, 8 августа 1953 г.
Пережив войну, начинаешь по-особому ценить каждый день отдыха.
После Победы (совершившейся здесь в сорок четвертом, а не сорок пятом) минуло уж скоро десятилетие. Советский Союз здесь вышел из войны гораздо сильнее, чем в иной версии истории – параллельной или перпендикулярной, о том не могут прийти к согласию товарищи ученые, допущенные к Тайне. Меня же интересует лишь практический результат – имеет ли место «эластичность истории», как назвали гипотетическое влияние событий иной реальности на нашу, а попросту, случившееся там уже после «хроноразвилки», переноса «Воронежа», оказывает ли влияние на причинно-следственные связи здесь?
Впрочем, и без того – подобное влечет за собой подобное же, сугубо по законам исторического материализма, а не поповских сказок о предопределении. То, что в «этой Вселенной» (наслушавшись академиков, ей-богу, начинаю иногда говорить их языком) к советскому лагерю отошла не половина, а две трети Европы, включая всю Германию, а также Италию, Грецию и пол-Норвегии, и что СССР здесь первым в мире, с пятьдесят первого, строит атомные подлодки – само по себе не исключает проклятия «перестройки», гниения и разложения элиты. И пусть предателей будут звать не Михаил Горбачев и Борис Ельцин – разве это имеет значение? Вот отчего я страшно боюсь не успеть сделать все, чтобы измена верхушки, поддержанная равнодушием масс, стала невозможной в этом мире. Сейчас не восемнадцатый год, и СССР достаточно силен, наши ресурсы огромны, а люди в массе верят в коммунизм, они доказали это, когда против нас шел Еврорейх, вся Европа, объединенная Гитлером, – задача лишь в том, чтобы правильно распорядиться тем, что у нас есть.
Материальная и военная база коммунизма в целом опасений не вызывает – конечно, без благодушия. Самым слабым местом того СССР оказалась идеология и пропаганда. Тот фронт, на котором я и тружусь, под руководством товарища Пономаренко. «Инквизиция», Партийная безопасность – не МГБ, хотя часто работаем вместе. Но они как хирурги, вырезают безнадежно пораженную ткань, мы же ближе к терапевтам, а иногда даже гомеопатам, ликвидируя функциональные расстройства организма. Интересно, что напишут про нас «правозащитники» через полсотни лет (если таковые и тут заведутся)? Не понимая по глупости (или за чужие деньги, «гранты»), что у СССР и коммунистической идеи были, есть и будут реальные враги (пока еще жив мировой капитализм), а потому и наш карающий меч должен рубить головы нелюдей. Интересно, в том мире будущего еще не произвели Гитлера в главные защитники мировой демократии от безбожного большевизма? Там бесноватому фюреру удалось уйти от правосудия – здесь же он, плененный, сначала видел наш Парад Победы в Москве, а после была скамья подсудимых в Штутгарте (что не Нюрнберг, это историческая случайность), где Адольфишка сидел рядом с Герингом (Геббельс сдох в Берлине, как и в той истории, а Гиммлера поймали уже в пятидесятом) и выслушал наш приговор. А у нас в СССР были и другие процессы над врагами – начиная с Киевского (называют его так, хотя проходил он в Москве), где осудили Кириченко с приспешниками, кто возжелал стать «царем украинским» с помощью ОУН-УПА. В сорок шестом был Даугавпилс (сейчас белорусский Двинск, но тогда его еще не переименовали), когда из трех республик делали одну Прибалтийскую ССР с тремя автономиями внутри и передачей части территории Белоруссии и РСФСР (что очень не понравилось отдельным националистическим товарищам). В сорок восьмом Краснодар (кавказские дела – там о самостийности и не заикались, но внутри своих республик вели себя как вотчинные князья с махровым феодализмом). Осенью сорок девятого – Ташкент, «новое басмачество», когда наш Юрка Смоленцев едва не погиб. В пятидесятом – Ленинград (не политика, а воровство, когда товарищи Вознесенский, Кузнецов и прочие незаконно устроили ярмарку, где украли и сгноили товаров на пару миллиардов рублей). В пятьдесят первом – Краков (целиком польская инициатива), когда польские товарищи спешили исправить свои колебания во время китайских событий пятидесятого года, «вот придут завтра американцы и развесят коммунистов на фонарях», причем иные особи, формально принадлежащие к ПОРП, изрекали такое прилюдно – за что и поплатились. В пятьдесят втором – Берлин, дело «Гроссдойчланда» (была такая мразота в Германии, которые даже СС считали слишком мягким). И вот теперь снова Москва, и опять бандеровцы – вместо нашего отдыха на Черном море.
Как я мечтала когда-то, вместе со своим Адмиралом и детьми, на белом пароходе, чтобы море, солнце и никаких забот! И как повезло, что на «Нахимове» оказались мы все, включая ребят Смоленцева (кто Гитлера живым брали), причем в полной боевой готовности – страшно представить, будь на судне лишь экипаж и мирные пассажиры, что могла бы натворить банда оуновской сволочи под командой «генерала УПА» Василя Кука, того самого, что девять лет назад в Киеве вынес мне смертный приговор. Но я жива и здорова (и надеюсь прожить вместе со своим Адмиралом до девяносто первого года, чтобы услышать: «В СССР все спокойно»), а эти херои сала на скамье подсудимых скулят. И мы, «инквизиция», приняли в процессе самое непосредственное участие – если доказательная база была работой Генпрокуратуры и Военной коллегии Верховного суда, то «режиссурой», чтоб подать факты (правду, и только правду), занимались мы. Не устраивать «шоу» (а то кто-то предлагал и музыку пустить), но обеспечить всем в зале не только информацию, но и максимум эмоций – как в фильме «Обыкновенный фашизм», ставшем для нас эталоном. Изображения на большом экране, или даже киносьемка, и все это подать в нужный момент, и выступления свидетелей собрать в должной последовательности, и (что не оглашалось) проинструктировать и даже иногда отрепетировать с ними, что они будут говорить (не добавлять ложь, а обеспечить, чтобы не путались и не запинались). Ради того, чтобы у позорного столба оказались не только вот эти конкретные двуногие особи, но и сама идея бандеровщины, укронацизма. Антинародная идея – «херои» УПА воевали больше всего не с польскими панами, не с гитлеровскими оккупантами и не с НКВД, а с собственным народом, больше девяноста процентов убитых ими были не солдаты, а безоружные гражданские, своей же украинской нации, кто посмел усомниться в щиросвидомости. Какого «счастья» желали они своему же народу, ясно из слов Шухевича, одного из главарей: «Любые беды, любые страдания, лишь бы от москалей подальше, все ими принесенное сломать, все ими построенное разрушить, лучше при лучине сидеть и деревянной сохой пахать, но быть свободными». И конечно, сами главари, петлюры и бандеры (так же как в ином времени ющенки и юли тимошенки) предполагали, что они-то бедствовать не будут, а лишь указывать быдлу, как за идею страдать. В иной истории Хрущев решил укронациков простить – здесь этого не будет, не героями и борцами за свободу они останутся в памяти людской, а последней мразью!
– Очень правильно рассуждаете, Анна Петровна, – покачал головой дядя Саша, он же комиссар госбезопасности товарищ Кириллов, благодаря которому я и попала в «Рассвет» (под этим кодом проходит все связанное с миром будущего), – но позвольте провокационный вопрос. Чем освободительная борьба вьетнамского народа отличается от ливийского или украинского, как на западе все газеты нам тычут? На государственные интересы СССР ссылаться нельзя – мы ведь не какая-то империя, покупающая благосостояние населения метрополии за счет бедных негров и индусов.
Дядя Саша любит быть «адвокатом дьявола» между своими – с тех пор как, попав на «Воронеж» еще в сорок втором, услышал, что в будущем (еще до развала СССР) политработники станут бояться отвечать на ехидные вопросы личного состава, вроде «а отчего в Америке до сих пор нет революции, если социализм более прогрессивный строй». Курсанты же нашей Академии (будущие «инквизиторы» и прочие партийные кадры) должны уметь ответить на любой каверзный вопрос, и в самой недружественной обстановке – поскольку за вами авторитет нашей партии. Сейчас я не на экзамене и среди своих – но отвечать надо, пусть оргвыводов не последует, но станет дядя Саша хуже думать обо мне, а я этого не хочу.
Отвечаю: свобода – это не абсолют, а лишь средство для достижения цели (иногда надо, напротив, покрепче штурвал зажать, ну где вы видели демократию в осажденной крепости). «Свобода» по-бандеровски – это ненависть, рабство, разруха, каменный век, а Советская Украина – это счастье, богатство, процветание. Так и в Ливии – где простому человеку будет легче: в сенуситском халифате или в заморской провинции Итальянской Народной республики? А во Вьетнаме (про Африку пока молчу, там все пока впереди) с точностью до наоборот. Если там хозяева (слово «помещики» не совсем правильно, поскольку у них в собственности не только сельхозугодья, но и заводы и шахты могут быть) с народом обращаются хуже, чем с рабами, – причем свои, местные, часто зверствуют еще больше французов. Тогда коммунистический, свободный Вьетнам – это счастье для простого народа. Хотя допускаю, что лет через сто в нашей истории он присоединится к всемирному СССР, как у нас Словакия, Монголия, Тува, Маньчжурия присоединились. То есть свобода свои границы имеет, рубежи – и они не постоянные, а от текущей политической обстановки зависят, что вчера было справедливым, сегодня должно быть изменено.
Дядя Саша лишь кивнул. И больше о политике не продолжал. Сегодня мы все отдохнуть собрались, в нашей квартире на Ленинградском шоссе: Юрка с Лючией подошли, Валя Кунцевич с Марией (ну это понятно – в одном доме квартиры получили, Смоленцевы над нами, выше этажом, а Кунцевич в другом подъезде), еще дядя Саша, бывший старым другом еще моего отца, Мария Степановна пришла, за нашими детьми присмотреть, ну и Валя своего китайского «крестника» Юншена пригласил, с двумя сестричками, «розой» и «орхидеей». На стол выставили что нашлось, радиола играет, лето за окном, свежесть после прошедшего дождя. Жалко лишь, что моего Адмирала нет, в Ленинграде он по своим «атомным» делам. Ну ничего, Пономаренко же обещал нам отпуск хотя бы десять дней? Вот не отстану, напомню обязательно!
Мужчины в своем конце стола собрались – мы тоже о своем секретничаем.
– Люся, расскажи, как было в Италии? Документы я читала, как вы «Лючию» брали. Рада за твоего отца – что все хорошо получилось. Да, людей жалко – хотя очень может быть, что «комета» упала не из-за диверсии, а есть такой технический дефект – я тебе после подробнее расскажу. Так что ожидается совместная экспедиция по извлечению обломков со дна Средиземного моря. Это на фото Софи Лорен рядом с тобой? Что, и в Риме сейчас это носят? Да, тебе очень идет, особенно с этой шляпкой. Хотела бы я и у вас в гостях побывать – только там, наверное, солнца еще больше, чем в Одессе, я же обгорю вся. А осенью у вас погода какая?
Кто-то остановил пластинку, включил новости. Про выполнение пятилетнего плана – и постановление советского правительства «О мерах по укреплению кормовой базы животноводства». Обязать колхозы и совхозы отводить часть земли под горох и кукурузы – последнюю лишь в определённых районах. Особо указывается, что в данном случае кукуруза – это корм для скота или зеленая масса для силоса, то есть вызревание початков не обязательно. А где климат неподходящий, вместо кукурузы сажать люпин и амарант. А также наладить промышленное производство белковых добавок из хлореллы[6 - К сожалению, альт-ист. Взято из Симонова, «Цвет сверхдержавы – красный».]. И это, насколько я знаю, не просто закон – в исполнение его Госплан должен ресурсы выделить. То есть не будет у нас ни «кукурузы-травы» едва ли не в Заполярье, ни скармливания хлеба скоту (поскольку дешево). Вот и еще хоть чуть-чуть отворот истории на новый курс с прежнего, ведущего к перестройке!
Маши и китаяночки журнал изучают, что Лючия принесла, «Русско-итальянскую моду», самый последний – летняя коллекция этого года. Вспоминаю, как римлянка на ленинградском показе в пятидесятом французов высмеяла – «какой-то там Диор». Женщины, что при коммунизме, что при капитализме, всегда хотят быть нарядны. Понятно, что в СССР пока еще время нелегкое, военные раны залечиваем, но все же москвички на улице выглядят не хуже парижанок (с учетом того, что во Франции сейчас тоже далеко не рай, не изобилие). Вот только я никогда не надену узкую «диоровскую» юбку, похожую на то, как двумя ногами в одну штанину мужских брюк влезть – наш первый и главный принцип, чтоб движений не стесняло. Привыкла уже к «солнцеклеш-миди» с узкой талией, хотя носила уже и новинку этого года, «русские традиции», когда клеш от груди или сразу от горла, как у крестьянского сарафана. В журнале и выкройки есть, с методикой расчета под ваш размер, ткань купить можно (принцип «сделай сам» у нас всячески поощряется, и не только в одежде), так что тем, кто шить умеет, полное раздолье. Я умею, Лючия тоже, а китаяночки научились уже?
Мне было хорошо. Для полного счастья не хватало лишь моего Адмирала рядом. И еще, мой отвратительный характер – мысли о том, что сейчас случится что-то, и станет хуже. Как сегодня, с утра было солнце, я Олюшку в коляске вывезла, детям ведь свежий воздух необходим, и тут вдруг тучи набежали, гром ударил, дождь начался, ветер поднялся, деревья гнет, на мне платье рвет, а главное, коляску грозит опрокинуть. Видела я и страшнее, в Порт-Артуре тайфун, когда вода стеной, а ураган с ног сбивает – но там я одна была, а тут с ребенком, и если я закаленная, холодной водой обливаюсь, то девочка простудиться может и заболеть. Зонтик у меня был, так его наизнанку выворачивало, и я больше старалась дочку прикрыть, чем себя – и потому промокла немножко, зато Оленька сухая и даже не напугалась. А этим летом было в июне, наш отпуск на пароходе «Нахимов», от Одессы до Батуми и обратно, как должно было быть – первый день был, как самый счастливый в моей жизни… до той минуты, как тварь Василь Кук хотел моего Илюшеньку зарезать, ребенку к горлу нож приставил. Гадина, «генерал УПА», в иной истории он уже в самостийной Украине помер аж в 2007 году и даже памятника удостоен как борец с москальским игом – и здесь себе жизнь вымолил своим мнимым раскаянием, хотя Пономаренко уверяет, что не заживется он долго, пусть сначала своей изменой деморализует тех, кто еще на свободе, ну а после якобы они же его и убьют. Что ж, Пантелеймон Кондратьевич, ваше слово твердое – но я тоже на контроле держать буду, своего сыночка этому гаду не прощу! Илюша после меня спрашивал недоуменно, «что этот дядя от меня хотел» – даже не понял мой ребенок, что кто-то может ему зла желать, за что? Никогда мои дети не узнают такого, как Валя однажды спел (сугубо в нашей компании) под гитару: «Чтоб ваши дети не выбрали водку, чтоб ваши внуки не выбрали пепси. Чтобы твой сын не родился “кяфиром”, чтоб твою дочь в гарем не продали. Чтобы твой сын не сидел в каталажке, чтоб твою дочь не снимали с панели». Проклятые девяностые той истории – все сделаю, убивать буду и сама умру, чтобы здесь такого не случилось! Чтобы мои дети и мои внуки не знали иной жизни, как в СССР!
Валя Кунцевич снова пластинку поставил – «Севастопольский вальс». И Юра к нам подошел, римлянку свою пригласил. А Валя – меня, и я согласилась, что здесь такого? Тем более в присутствии его, Валентина, законной жены. Милая девочка, внешне на меня похожа, и даже платье на ней такое, как на мне, юбка-«солнышко» и такая же пелеринка до талии и локтей вместо рукавов – модный фасон этого лета, после того как Люся в Италии блистала и на обложки журналов попала. Конечно, лишь в хорошую погоду такое носить и не на службу – хотя отчего нет, вот завтра в нем и пойду, вид вполне приличный и даже строгий по-монашески, если не на улице в ветер. Однако же мой наряд из РИМа вчера лишь доставили – Валя, у тебя и там агентура есть? Мы, конечно, не склонны из-за такого скандал устраивать, как в иной реальности Жаклин Кеннеди и Элизабет Тейлор на какой-то важный прием в одинаковых платьях пришли и было что-то непотребное – но если и другая информация подобным образом утечет?
– Я всего лишь хотел, чтобы Маша на тебя была похожа, – серьезно ответил Валя, – ты ведь наш идеал.
А у нее ты спросил? Хочет ли она такой быть – или другой? И вообще, Валечка, вот и музыка кончилась, на место меня проводи. А за танец спасибо.
Валентин Кунцевич.
То же место и время
Отлуп полный – а чего ж еще ожидать? И быть мне краскомом Иваном Варравой из неснятого пока еще тут фильма «Офицеры».
Маша хмурит губки – только семейного скандала мне тут не хватает. Завидую Юншену – опекающему сразу двоих. Китаяночки уже обрусели совсем – и физиономии у них вовсе не «азиатские», узкоглазые и плоские, как мы обычно представляем (это у северян, монголов и маньчжур), а правильный овал с тонкими чертами и глаза миндалевидные, большие (характерно для южного Китая) – и одеты по-нашему, на улице встретишь, так не отличишь от своих, тоже брюнеточки бывают, с южнорусскими корнями. Небольшой акцент лишь заметен – китайцы букву «р» не выговаривают, нет у них такого звука в языке. Но – «наш повелитель, наш господин». Спросил я у них, ради любопытства, если он один, а вас двое, то как вы между собой ладите, хотя и сестры? А они даже не поняли, в чем проблема.
Слышал я, что был на Юншена сигнал, про аморалку. Так «инквизиторы» вмешались – а отчего Ли Юншен, как сознательный товарищ, не может помочь соотечественницам при их обустройстве в новом для них советском обществе? Тем более что жалоб ни от кого не поступило, так в чем вопрос? И вообще, у товарища Ли Юншена с сестричками чисто дружеские отношения (а докажите обратное, вы свечку держали?). Так и длится уже три года. Сестры Лан (по-китайски «роза») и Куанг («орхидея») живут вместе с девушками из «итальянской моды», числятся в штате РИМа, даже на подиум уже выходили – а в свободное время на людях появляются исключительно втроем, вместе с Юншеном. Ну а мы – что делать будем, завидовать будем. А вернется Юншен домой и станет генералом – так и женится сразу на двоих, или у них не разрешено, китайцы ведь не мусульмане? Хотя я слышал, что у них мандарин прежде вполне мог иметь нескольких жен.
Маша дуется. Снова вальс – так пошли, потанцуем, что сидишь? Утешь бедного ухореза – а то день у меня с утра был тяжелый. Пономаренко наконец понял, что хотя «инквизиция» имеет право для своих задач привлекать любые конторы и воинские части, все ж раздергивать «песцов» всякий раз – это не есть хорошо. Так что сейчас под крылом «партийной безопасности» формируется спецподразделение (аналог «Альфы» или «Вымпела»), для работ на постоянной основе – «обнаружить, уничтожить, для допроса притащить». Командиром Юрка Смоленцев – после «Нахимова» и итальянских подвигов другой кандидатуры просто нет. Ну а я, надеюсь, буду там все ж не рядовым. Каждое утро к десяти прибываю в расположение, разминка на плацу и тренировка – рукопашка, один на один, один против нескольких, группа против группы, затем прохождение полосы препятствий, со стрельбой по появляющимся мишеням, а в завершение «бой» с красящими шариками вместо пуль, команда против команды. И это короткая программа для тех, кто уже волчары с опытом, лишь форму поддержать – молодых гоняют едва ли не круглосуточно, чтобы нашу науку в рефлексы вбить. Так что с утра сегодня я и побегал, и подрался, и пострелял. Ну не обижайся, Машуня, – ну прости, хотя не знаю, за что.
– Она красивая, – сказала Маша, – только своего мужа очень любит. Валя, ну как ты можешь?
А что я такого сделал – всего лишь даму на вальс пригласил. Что никак не возбраняется. И знакомы мы уже давно, и работаем в одной конторе. Оправдываюсь – а сам думаю, вдруг теперь решит, а вот не буду на нее похожей, даже внешне? А она сказала то, чего никак не ожидал:
– Валя, а в вашу службу девушек принимают? Если Лючия с мужем ходила даже на абордаж. Стрелять как ты я не смогу – но разве вам медработник не нужен? Зато везде будем вместе.
Юрий Смоленцев
Валя, анекдоты про поручика Ржевского не про тебя случайно? Смотри, доиграешься – если ума не хватит на грани дозволенного удержаться. На войну бы тебе – так нет войны. Или есть уже – зачем нас Пономаренко вызвал? Сидим, культурно отдыхаем, и вдруг телефон – и в жизни так бывает, не только в советском кино. Хотя помню, что и в двухтысячных наши доморощенные капиталисты могли своих работников так напрячь, даже вечером или в законный выходной. А в этом времени мобил не изобрели еще – и если нет тебя возле аппарата (а сидеть возле него в свое свободное время ты, строго говоря, не обязан), то найти и напрячь тебя будет затруднительно.
Тут, конечно, время сталинское и распорядок оригинальный – но все же до полуночи обычно бдят столоначальники, а вдруг Сам позвонит? Если начальник нормальный, то держать при себе он будет пару-тройку особо доверенных сотрудников, владеющих информацией, – а прочий личный состав отпустит по домам. И полночным страдальцам воздаст по справедливости, наградой, а уж транспорт, чтоб до дома доставить, подразумевается сам собой. Аня еще подходит под категорию доверенных, а Валя Кунцевич – это чистый боевик, моя бы воля, я и в Академию его не тянул бы, довольно ему указать на врага и сказать «фас», только клочья полетят от супостата. Я, стараниями Пономаренко, хоть и вступил на скользкий путь начальственной ответственности, но нет у меня сейчас незавершенных срочных задач, о формировании нашей команды я вчера рапорт представлял, сегодня ничего не изменилось. Ну а Лючия не доросла еще, чтобы за что-то отвечать (только не дай бог она услышит, что я так думаю). Значит, вывод – что-то где-то опять произошло. В газетах и по радио не было – не успели еще? Или что-то по тайному фронту?
Пантелеймон Кондратьевич был каким-то смурным. Что тревожно. Начальственную «накачку», особенно даваемую исключительно для мотивации, без намерения реально принять меры, пережить нетрудно. А вот если такое – значит, у самого Пономаренко сомнение есть. Как в сорок четвертом перед Киевом было – где кончилось большой дракой[7 - См. «Союз нерушимый».].
– Город Львов, – сказал Пономаренко. – Есть информация, что там в ближайшем времени должно произойти что-то, отрицательно повлияющее на нашу политику здесь, в Москве.
Что значит «отрицательно повлияющее»? Вылазка врага – информация была бы четче. Неужели аппаратные игры? Кулуарные беседы, шушуканье по углам, намеки. Взять бы кого-то из шепчущихся и тряхнуть как следует, ты что имел в виду? Так или не за что пока, слухи и сплетни. Или, что вернее, не принято трогать высоко стоящие фигуры без прямых и недвусмысленных доказательств виновности – а товарищ Сталин, выходит, всерьез решил, что террор направо и налево – это не выход? И нам нужно эти доказательства добыть?
– Здесь делается все, что должно делаться. Вы проясните обстановку там.
А что там может быть? Самое напрашиваемое – бандеровцы? Однако даже в худшие времена ОУН имела гораздо меньшую опору в областных центрах, чем в провинции – а оттого их серьезные теракты там можно было по пальцам счесть. Теперь же нет никакой политики на умиротворение бандеровщины, и Кириченко к стенке поставили за желание стать «царем украинским», сидит первым во Львове товарищ Федоров, тот самый, дважды Герой и партизанский генерал, который «Подпольный обком действует», а уж его-то в сочувствии делу ОУН-УПА никак не заподозришь.
– Федоров и сообщил. Сигнал непонятный – что что-то затевается, а конкретики нет. Спецсвязи не доверяет? При том, что я его не спрашивал, он сам сообщил. Была бы угроза мятежа – было бы о том сказано явно. Да и не запрашивал бы тогда Алексей Федорович санкции из Москвы, действовал бы сам, предельно решительно. Значит, что-то иное.
А что тогда? Даже если бы бандеровцам сейчас удалось устроить в Львове то же, что в Киеве в сорок четвертом, непонятно, как бы это повлияло на внутристоличную политику. Скорее бы, еще сплотило и ожесточило – бандеровцы не уймутся, ведут с нами войну, уничтожить всех без пощады. Что же тогда еще может быть? Крупный теракт – так вряд ли о том распускали бы слухи.
– Весной были тревожные сигналы из Львовского университета. Товарищ Федоров тогда даже предлагал «разогнать это змеиное гнездо к чертовой матери». Это учебное заведение, и еще Черновицкий университет – единственные в СССР, где ведется преподавание на украинском. Оттого и потянулись туда кадры с соответствующими убеждениями. В прямых связях с бандеровскими бандами пока не уличены и напрямую ни к чему противозаконному не призывают, а вот идейно… «Украина – это наследница Киевской Руси, це Европа, а москали – это потомки Орды, немытая Азия. Вся культура на восток шла от украинцев – без чего дикие москали бы до сих пор по лесам лапу сосали. Курские, воронежские, смоленские земли исторически принадлежали Украине – а москалям место в лесах за Уралом. И вообще, вы, украинцы, во всех отношениях выше варваров-москалей». Такому вот учат – а если и прямо не говорят, то намеком. Хотя есть и такие, кто не стесняется.
А вот это действительно опасно! В иной истории наследственность бандеровщине, дожившей до следующего века, обеспечили не остатки схроновой пехоты, а такие вот взгляды среди интеллигенции. Девяносто первый год – и вот оно, знамя, вот идеи. Но московские дела тут при чем?
– Вдобавок в Львовском университете распространяются взгляды, что он, старейший из университетов на территории СССР[8 - Статус университета получил в 1661 году, а прежде был иезуитской школой, существующей с 1608 г.], является истиной в последней инстанции перед какими-то МГУ и ЛГУ, не говоря уже о прочих. И насчет языка спор – будто бы украинская мова есть язык древнекиевский, а русский – это та же мова, изуродованная татарами. Что никак не способствует интернационализму и дружбе советских народов. Аналогично и по Черновицкому университету. Вся разница, что он историю имеет совсем недавнюю, ста лет не прошло. И оттого между ним и Львовским даже конкуренция есть – а преподавательский состав так откровенно друг друга недолюбливает. Но те же идеи: «Украина – це Европа, сейчас временно под властью Орды-москалей».
Гадючник, согласен. Но не было в этой реальности никакой операции «Висла», обмена польского населения с советской территории на украинское из Польши, когда мы получили кучу упертых укронациков, имеющих к тому же опыт подпольной борьбы во враждебном окружении, а лишились преимущественно городского, польского и еврейского населения, не слишком любящего СССР, но бандер ненавидящего еще больше – как раз тогда и стал Львов рассадником украинского национализма. Сейчас же это совершенно не украинский город, где селюков-«рагулей» не слишком любят. К тому же во Львове строительство ведется, на которое приехало много народа со всего Союза. И их университета лишать, из-за горстки какой-то сволоты?
– Раз вы так спрашиваете, Пантелеймон Кондратьевич, то значит, не согласны, – говорит Аня. – Зачем нам уподобляться персонажу из Салтыкова-Щедрина, который мечтал разорить академию, а приехав, спросил, нет ли тут университета, чтобы его спалить? И результат в конечном счете будет прямо противоположный – проходили уже при царе, в девяносто девятом.
Память тут же подсказывает, что нам в Академии читали. Студенческие беспорядки 1899 года – эталонный пример, как не надо подавлять инакомыслие и обеспечивать порядок. Вышел пожар на всю Российскую империю, бунтовали университеты Санкт-Петербурга, Москвы, Киева, Казани, Томска, Харькова, Варшавы и Одессы (размах оцените – где Варшава и где Томск), а в Питере к ним присоединились и прочие учебные заведения, включая Военно-медицинскую академию, Высшие женские курсы и даже Духовную академию. В спокойное время, когда никакой революции, большевиков и прочих эсеров и близко нет – с пустяка началось, усугубленного бездарностью царских властей.
Санкт-Петербургский университет отмечал свое 80-летие. И накануне там вывесили обращение ректора, предписывавшее учащимся «исполнять законы, охраняя тем честь и достоинство университета» и предупреждавшее: «Виновные могут подвергнуться: аресту, лишению льгот, увольнению и исключению из университета и высылке из столицы». Студенты же сочли этот тон надменным и высокомерным, за два дня до юбилея объявление было сорвано и уничтожено, а на самом торжестве – аудитория освистала ректора, заставив его прервать свою речь и покинуть трибуну. После чего студенты стали расходиться, чтобы весело отметить праздник в городе и по домам.
И обнаружили, что Дворцовый мост, а также пешие переходы через лед Невы заблокированы полицией. Кто отдал такой приказ, доподлинно неизвестно – скорее всего, кто-то из полицейских чинов решил: толпа «нигилистов», и под окнами государя в Зимнем дворце, как бы не вышло чего! И никто не озаботился разъяснить студентам смысл происходящего, поговорить, успокоить – а лишь пришибеевское «не толпись, расходись по домам!»
Кто по эту сторону Невы жил, на Васильевском и Петроградке, те разошлись. Но большая группа студентов двинулась по набережной в сторону Николаевского моста. В сопровождении конных полицейских – «как бы чего не вышло». Это возмутило студентов, «нас конвоируют, словно арестантов», а кроме того, кто-то решил, что полиция хочет перекрыть еще и Николаевский мост. И в полицейских полетели даже не камни, а снежки – один из которых очень удачно расквасил нос командиру эскадрона. Который, обозлившись, крикнул: «Бей, нам из-за этой сволочи студентов ничего не будет!» (Эти слова для потомков в бумагах сохранились.) И конные жандармы врезались в толпу, топча конями, хлеща нагайками, рубя шашками плашмя (хорошо, стрелять не начали). Причем досталось не только студентам, но и случайным прохожим, из «приличной публики».
Назавтра возмущенные студенты объявляют забастовку, бойкотируя занятия. Ректор не придумал ничего лучше, как вызвать в университет полицию, обозлив и «демократически настроенных» преподавателей. Несколько десятков студентов арестовали, еще больше отчислили с «волчьим билетом» – опять же, не особенно разбирая конкретной вины во вчерашнем – кто был неугоден и просто под руку подвернулся. Скандал, однако, распространялся, студенты в Российской империи были в большинстве не из рабоче-крестьян, у многих были влиятельные родственники, друзья, просто знакомые. И тогда Николай Второй распорядился о расследовании – поставив главой комиссии военного министра Ванновского. «Виновен – в солдаты. Хотя бы они имели льготу по семейному положению, по образованию или не достигли призывного возраста. Армия и не таких исправляет». Так распорядился царь – по собственной дури, или с подачи генерала, история умалчивает. Кстати, служили тогда (в сухопутной армии, по закону от 1888 года) пять лет, а не три, как у нас сейчас[9 - В СССР два года в армии и три года в ВМФ ввели в 1967 г.].
И полыхнуло уже по всей России. Забастовали уже и студенты Московского университета – ответ властей был такой же, как в Питере: аресты, отчисления, высылка. Студент Ливен облил себя керосином и сжег в одиночке Бутырской тюрьмы – родственники утверждали, из-за издевательств стражи, власти – что он был псих. Его похороны в Нижнем Новгороде (откуда он был родом) вылились в антиправительственную манифестацию. И прокатилось по всей Российской империи, от Петербурга до Одессы, от Варшавы до Томска (дошло бы до Владивостока, если б там университет был). В итоге все ж стихло, подавили, успокоили. Вот только ущерб авторитету царской власти был огромный – как внутри страны, так и за границей (уж как изощрялись европейские газеты, в особенности английские). А среди студентов, кому тогда искалечили жизнь, были например, Каляев, в 1905 году убивший великого князя Сергея Александровича, и Борис Савинков (эта персона в комментариях не нуждается), и еще немало ушедших в революцию, кому не повезло достичь такой известности. Наверное, эти двое все равно бы сорвались, бунтарь-террорист – это уже характер такой, но наверняка были многие, кто прежде о пути революционера и не помышлял, однако личная обида – это такой стимул!
Конечно, сейчас по всему СССР беспорядков не возникнет. Но сколько народу будет обозлено, считая себя пострадавшими без вины, и как они после станут относиться к советской власти? А лет через тридцать кто-нибудь об этих событиях свои «Черные камни» напишет – о борьбе молодежи со сталинской тиранией. И на кой черт тогда «инквизиция» нужна, чему нас в Академии учили? Это Валька просто мыслит: «где тут нанятые американским Госдепом, обнаружить, уничтожить», – а нам надо сделать так, чтобы сама идея, лозунги наших врагов стали тем, о чем приличные люди не говорят, или просто посмешищем. Вот тогда можно и на эшафот конкретных виновных – не героями они пойдут, а отбросами, неудачниками или шутами.
– Если это студенты, – говорит Аня, – заигрались по дури, а нам придется меры принимать, чтобы сохранить для СССР старинный университет и основную здоровую массу учащихся. Кого из паршивых овец придется изъять, явно или тайно (арест с приговором или несчастный случай), а кого достаточно просто опозорить или напугать, это на месте решим.
– Кандидатуры?
– А вы будто не знаете, Пантелеймон Кондратьевич? В Академии на нашем факультете, по списку двух курсов, шестьсот восемнадцать слушателей – развернулись бы больше, так преподавателей не хватает. Уровень подготовки оцениваю, по армейской мерке, от сержанта – это те, кто совсем с минимальным багажом туда пришли, как наши «смолянки», до капитана, командира строевой роты – это те, кто уже жизнью терты: фронтовики, следователи, погранцы, милиция. Через два года им уже можно самостоятельные поручения давать – а пока только на подхвате.
– А те, кто в Молотовске остался? Из твоей бывшей команды «стерв» и к ним примкнувших?
– Они там вполне на своем месте. И лучших уже в Академию вытянули, еще в прошлом году, когда увеличили набор. Так что, товарищ Пономаренко, опыт управленческой работы на высшем уровне только у меня. Приехать, разобраться, посмотреть.
– Про приговор от УПА забыла?
– Так бандерью хвост прижали, и Кук у нас. К тому же приговор вынесли Ольховской, ну а в Львов приедет совсем другое лицо. Если только от нас утечки не будет.
– Тебя в Одессе видели. И на пароходе.
– Так проверить, среди пассажиров «Нахимова» были ли из Львова и Черновиц. И вообще с Западной Украины.
– Сделаем. Еще что потребуется?
– Марь Степановне помочь – а то ведь не справится одна, с детьми. И моими, и Лючии. Есть у меня мысль одна, как легализоваться. Чтоб быть в центре событий, изнутри все видеть, а не взглядом заезжего ревизора. И не заподозрил бы никто. Ну, а товарища Федорова и предупредить можно.
– Надеюсь, Анна Петровна, что в «студентки» вы не пойдете?
– Нет, Пантелеймон Кондратьевич. Во-первых, к экзаменам надо подготовиться и сдать. Во-вторых, у первокурсницы статус низкий – доверия мало. В-третьих, свободы нет – надо на все лекции ходить, домашние задания делать. В-четвертых, по закону подлости можно наткнуться на кого-то из бандер, знакомых еще по Киеву – а как студентке обеспечить охрану? И в-пятых, как студентке незаметно и часто общаться с первым секретарем?
– Молодец, чему-то научилась.
– Значит, нужна команда. Из «своих» или по крайней мере чтоб они в большинстве. Со свободой перемещения, не вызывающей подозрений ни у кого. И вхожая как в окружение первого, так и в студенческую среду. В то же время чтобы и мысли ни у кого не возникло о связи с госбезопасностью. Например, киногруппа, даже не с Московской, а Ялтинской студии (с Довженко нельзя – там у львовских наверняка связи есть, знают, кто есть кто). Приехала снимать про геройскую казацкую старину – тут и массовка нужна, из местных, и отношения совсем не формальные, и доступ на любые объекты, которые сочтет «киногеничными», если местная власть не возражает, а она вполне может таким гостям навстречу пойти. Только, Пантелеймон Кондратьевич, пожалуйста, не надо больше из меня «мерилин» делать!
Кино в этом времени – рассказ особый. На компах и ноутах экипажа «Воронежа» много чего было – и первым, еще в сорок втором, перед прорывом ленинградской блокады, выпустили «Обыкновенный фашизм» Ромма (а первыми зрителями были наши морпехи – так они после при штурме Первой ГРЭС немцев в плен не брали). Затем вышла «Брестская крепость» (что белорусы сняли – в неизменном виде показали, только титры заменили). В сорок третьем (причем не только у нас, но и в США и Англии) показали «Индиану Джонса», все три серии, переснятые на импортную цветную пленку (валюта очень нужна была для нашей Победы). И подано это было как продукт экспериментальной студии «Совэкспортфильм». После чего была совместная работа с Голливудом, заинтересовавшимся необычной манерой съемок и ни на что не похожей режиссурой – одним из последствий было, что в СССР приехала Вивьен Ли, снявшись в «В списках не значится» (по еще не вышедшему тут роману Бориса Васильева), а затем и в «В бой идут одни “старики”» (максимально близко к оригиналу). А еще (до Победы, или сразу после нее) тут успели выйти «Белое солнце пустыни» (также с минимальными изменениями – например, в банду Абдуллы английского майора-советника добавили, который погибает в итоге, облитый горящей нефтью), «А зори здесь тихие», «Вызываем огонь на себя» (у нас телесериалом было, здесь в две серии – телевидение не распространено пока), «Молодая гвардия» (причем Люба Шевцова саму себя играла – в этой ветви истории мы Краснодон освободили еще до нового 1943 года, так что молодогвардейцы живые остались, ну а Серега Тюленин, герой Берлина и Курильского десанта, сейчас под моей командой ходит). Еще кино про славную русскую историю много снимают (поскольку державность нынче считается ну вовсе не «реакционным царизмом», а вполне примером для подражания) – к «Александру Невскому», снятому еще до войны и показанному в сорок втором, добавились «Суворов», дилогия про Ушакова, и про крейсер «Варяг», и, конечно, «Иван Грозный», также в двух сериях – но с песней, которую в нашем времени Жанна Бичевская пела:
По молитвам Церкви Бог царя творит,
Все молились и просили,
К милостливой милость царскую явит,
Грозным став врагам России.
