Терапия безумия

– Придержите ее, – скомандовала Грейс.

Джордж тут же стиснул Никки в могучих объятиях, прижав ее руки, и развернул лицом к кабинету. Грейс достала из ящика стола назальный спрей-транквилизатор.

– Нет, нет! – закричала женщина, когда Грейс сделала к ней шаг.

Подняв обе ноги, Никки выбросила их вперед, и подошвы ее кроссовок оставили грязные следы на льняных брючках Грейс. Та отлетела назад, выронив спрей, заскользивший по полу в дальний угол.

– Ничего, доктор Джи, – пробасил Джордж. – У меня есть баллончик.

Высвободив одну руку, он пошарил в карманах униформы, продолжая второй удерживать Никки. Та вновь махнула ногой, и Грейс отступила на шаг.

– Полезная штука, – с улыбкой пробормотал Джордж, бросил спрей врачу и вновь мягко сомкнул свой захват.

Грейс распылила жидкость из баллона в нос Никки, и через несколько секунд та перестала сопротивляться. Ее ноги подкосились, и Джордж, аккуратно усадив женщину на стул, негромко сказал:

– Все хорошо, милая. Доктор Джи здесь самая лучшая. Она занималась моей сестрой Алейшей, так что я точно знаю: и с тобой все наладится.

Грейс улыбнулась, вспомнив сестру Джорджа, подмигнула ему, и санитар, неуклюже развернувшись, вышел из кабинета.

Грейс опустилась на колени рядом с тяжело дышащей Никки, сидящей с багровым лицом. Совсем успокоилась она лишь через несколько минут. Как только из глаз пациентки пропали последние признаки ярости, Грейс спросила:

– Так почему ты ушла из дома брата?

– Он меня постоянно бил, точно так же, как и отец, – пробормотала Никки. – Боялась, что примется и за детей.

У Грейс екнуло сердце.

– Чем я заслужила побои? Все меня колотили – и отец, и бывший муж, и вот теперь брат…

– Ох, Никки… Почему же ты сразу не рассказала? Мы могли бы изменить место твоего содержания.

– Опасалась, брат заявит – мол, она все врет. Кто мне поверит? – Она наклонилась и спрятала лицо в ладонях. – Я просто больше не могу…

– Ну-ну, не сдавайся, – подалась к ней Грейс и похлопала по плечу. – Я тебя не брошу. Мне нужно убедиться, что с тобой и детьми все благополучно. Обещаю тебе!

Никки тяжело выдохнула.

– Пишем отчет, – скомандовала Грейс, и на столешнице открылся пустой бланк. Она заговорила, и документ начал заполняться лаконичными рекомендациями. – Никки Пэйтон следует отправить на исцеление в Агрокомплекс сроком на шесть месяцев. Детей необходимо оставить при матери. Конкретные терапевтические меры и медикаментозное лечение согласовать после более подробного изучения. Конец отчета.

Она погладила Никки по спине.

– Там ты будешь в безопасности. Детям понравится, вот увидишь. В Агрокомплексе есть игровые зоны и прекрасные возможности для учебы. Тебя тоже обучат некоторым навыкам – легче будет найти работу, когда выйдешь из программы. Управляющую я хорошо знаю. Шэннон за тобой присмотрит, а я планирую приезжать раз в неделю – погляжу, как у тебя идут дела.

Никки опустила напряженные плечи, медленно моргнула и улыбнулась. Улыбка сразу преобразила ее лицо.

– Вот и хорошо. А теперь пошли заберем детей. Я распоряжусь, чтобы вас начали готовить к отъезду.

Никки неуверенно поднялась и двинулась к двери, тяжело опираясь на руку Грейс. Джордж уже ожидал в коридоре, готовясь сопровождать клиентку. Так или иначе, Никки оставалась правонарушителем.

– Сегодня вы получите горячую пищу и чистую постель. Утром почувствуешь себя куда лучше, я уверена.

Никки зашаркала по коридору, а Грейс, вернувшись за стол, принялась заполнять разнообразные формы. В процессе работы на столешнице высветился бюллетень «Януса», и глаз выхватил из текста знакомое имя в сводке министерства юстиции. Сколько уже лет Грейс ничего о нем не слышала?

Реми Джеймс Уилсон… Черт возьми, что он натворил?

Почему судьба заставляет одного человека выбрать прямую дорожку, а другого – кривую, если в детстве они находились примерно в одних и тех же условиях? Грейс, преисполненная решимости пробиться наверх, выбрала свет. Реми, по всей видимости, тьму.

Палец Грейс завис над ссылкой.

Реми, ее молочный брат, защитник, лучший друг… Любовь, которую Грейс к нему испытывала, была самым чистым чувством на свете.

Конрад Бекер, с шумом ворвавшись в кабинет, грубо прервал ее размышления.

– Грейс, знаю, вы заняты, но у нас сегодня дефицит кадров. Как говорится, свистать всех наверх, – заговорил он с неистребимым американским акцентом, который так и не смог изжить за десять лет, проведенных в Соединенном Королевстве.

Грейс озадаченно взглянула на босса.

– Вы нужны мне на третьем уровне.

Ее сердце пропустило удар.

– Конрад, вы ведь в курсе, как я отношусь к третьему уровню. Кроме того, ко мне сегодня назначено много клиентов. Вряд ли я смогу…

– Простите, Грейс, нам требуется психиатр, иначе мы не имеем права приступить к процедуре. Мириам приболела, а кроме вас, сегодня в «Янусе» других специалистов с необходимой квалификацией просто нет.

– Разве нельзя отложить процедуру?

– Увы, нельзя, – решительно ответил Конрад.

Грейс недоверчиво покачала головой.

– Но я не в состоянии…

– Вы знакомы с правилами? В процедуре должен участвовать психиатр, иначе ее следует отменить. Вам не придется ничего делать, просто присутствовать. Жертва уже в комнате для свидетелей, – зашептал он. – Я не могу предложить ей прийти в другой день. Жестоко заставлять ее мучиться…

Босс смотрел с такой надеждой, что Грейс, неохотно поднявшись, пошла к двери, каждым шагом выказывая несогласие с решением начальства.

Конрад знал ее слабое место.

Глава 2

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ УГОЛОВНЫЙ СУД, ЛОНДОНМесяц спустя

Ноа Бегброка сегодня приговорили к прохождению третьего уровня (к сеансу терапии отвращением) по обвинению в поджоге дома его бывшей девушки Корины Сондерс, получившей обширные ожоги. «Жестокое и бессмысленное злодеяние, – прокомментировала в заключительном слове преступление Бегброка судья Бамбер О’Мэлли, – целью которого стало желание домашнего тирана покарать Корину Сондерс за решение вырваться из его хватки».

Предполагается, что мисс Сондерс будет присутствовать при отправлении правосудия в «Янусе», в связи с чем возникает вопрос о психологическом воздействии на саму жертву, поскольку она вновь наблюдает перенесенное ею испытание на экране, пусть и в виртуальном исполнении. Подобные компьютерные имитации, так называемые «короткометражки», представляют преступника в роли жертвы, однако некоторые психологи заявляют: подобный опыт способен усугубить травму, пережитую пострадавшим.

Тем не менее терапия отвращением имеет сторонников. Ряд министров правящего кабинета, пресса правого толка и многие представители общественности выразили начинанию поддержку. С их точки зрения, терапия отвращением представляет собой адекватную реакцию правосудия, а жертва вправе сама решать, хочет ли присутствовать при процедуре.

«НьюсФлекс» попытался пообщаться с некоторыми из них, уже наблюдавшими данную манипуляцию над своими обидчиками, однако все они отказались от комментариев, сославшись на подписанное соглашение о конфиденциальности, запрещающее раскрывать любые подробности.

Дэн Гуннарссон – для «НьюсФлекс».

Грейс как могла сопротивлялась желанию сбежать. Зрелище, которое ей предстояло увидеть, не забудется никогда в жизни – это она знала точно.

Раньше она не посещала клиническое отделение третьего уровня, а на этот день Конрад сделал для нее временный допуск. Стены небольшого кабинета были выкрашены в темно-серый оттенок, что многократно усиливало ощущение клаустрофобии. В центре стояло черное кресло с откидывающейся спинкой; в целом складывалось впечатление стоматологии, которую дантист почему-то решил отделать в зловещих тонах, отказавшись от обычного белого цвета.

Температура в помещении начала повышаться, и экран, расположенный перед креслом, замигал оранжевыми и красными язычками пламени. В полумраке его неверный свет отражался от огромного окна напротив двери, за которым находилась комната для свидетелей.

Грейс не могла себя заставить взглянуть в ту сторону.

Убежать отсюда Ноа Бегброк не имел никакой возможности. Перекинутый через грудь фиксирующий ремень надежно удерживал его в кресле, а назальный спрей-транквилизатор лишил желания сопротивляться. И все же преступник был возбужден: его руки совершали беспорядочные движения, а темные глаза неотрывно смотрели на пылающий перед ним виртуальный огонь. Ноа знал, что ему предстоит, – сам заставил свою жертву пройти через подобное испытание.

Грейс тяжело вздохнула. Оказаться бы сейчас этажом ниже, на втором уровне… Там занимались совсем другим: удовлетворяли насущные потребности осужденных. Именно на это она и рассчитывала, устраиваясь на работу в «Янус». Удовлетворять потребности и лечить. На третьем уровне задачи были совершенно иными.

Точно ли люди остро нуждаются в том, что здесь предлагают?

Ее взгляд метнулся к окну. Может, кое-кто и нуждается…

Некоторые считали, что «Янус» заходит слишком далеко; отсюда протесты у здания центра и у парламента.

Имелась и другая точка зрения: приговор к исцелению в «Янусе» – слишком мягкое наказание. Преступники получают прекрасный шанс ускользнуть от тюремного срока, говорили недовольные. Радикальное их крыло представляло собой тайное движение народных мстителей, ни во что не ставящих закон.

Бегброка признали виновным, а затем подвергли скринингу и оценке на втором уровне. Грейс работала в команде, занимавшейся его случаем. Увы, на втором уровне предложить осужденному было решительно нечего: им не удалось выявить ни химического дисбаланса, ни психических заболеваний, ни детских душевных травм. Объяснений жестокости Бегброка не находилось. На первом и втором уровнях обычно определяли побуждающие к преступным деяниям факторы, лежащие в области биологии и жизненных обстоятельств. На третьем же по большей части имели дело с нравственной составляющей.

В комнате для свидетелей было темно, в окне мелькали лишь смутные тени. Ну и слава богу… Грейс отвела взгляд. Температура в помещении поднялась еще выше. Жаль, никто не предупредил, что процедуре подвергнется поджигатель, – ни в коем случае не надела бы джемпер и колготки.

Чертов Конрад, в какую мерзость он ее втянул…

– Не хочу-у-у… – заныл Бегброк, с тревогой уставившись на вставленный в вену катетер.

Он пробежал глазами по шлангу внутривенной капельницы, затем его взгляд добрался до Эбигейл, клинического специалиста третьего уровня, заменяющей флакон с раствором.

– Не хочу… – повторил он.

Грейс изучила стоящий рядом с креслом металлический лоток с упаковками препаратов, названия половины которых она даже не слышала.

– Поздновато для возражений, или ты так не считаешь, Бегброк? – хмыкнула Эбигейл, ничем особо не примечательная женщина среднего роста с пшеничными волосами.

Не слишком привлекательная – разве что глаза необычного цвета, светло-карие с желтым отливом, сверкающие в оранжевых бликах экрана, словно куски янтаря. Грейс никогда не видела таких глаз. Ее невольно восхитили спокойствие и бесстрастность Эбигейл – сама она умением полностью подавлять чувства похвастать не могла.

Господи, как ей удается справиться с эмоциями? Ведь изо дня в день просматривает на своем экране сцены самых разных преступлений! Наказание для злодея оборачивается карой для человека, исполняющего приговор…

Одна из статей Дэна для «НьюсФлекс», популярнейшего новостного сайта, вышла под названием «Тюремщик сам становится узником». Знал бы он…

– Не хватает мужества вспоминать, что натворил? – прошептала Эбигейл, проверяя надежность крепления катетера.

Бегброк бросил на нее умоляющий взгляд. Чего он, собственно, ожидал? Ласк и утешений?

Раствор пошел в капельницу, и через несколько секунд глаза преступника остекленели, остановившись на экране.

Эбигейл провела пальцем по дисплею портативного коммуникатора, затем ткнула в определенную точку. Сквозь прозрачный кристалл проглядывали бледные зеленые и синие прожилки материнской платы. По ярко засветившемуся экрану перед креслом побежали столбики цифр.

Неужели возможно исцелить психику преступника с помощью одной-единственной процедуры? Терапия, которой занималась Грейс, порой растягивалась на несколько месяцев, лишь тогда удавалось добраться до сути проблемы и вернуть клиента в общество законопослушным гражданином. Разумеется, работа сильно сказывалась на ее эмоциональном состоянии. Ирония судьбы, повторял Дэн… К подобной деятельности следует привлекать людей, склонных к эмпатии, а между тем она оставляет неизгладимый отпечаток на их психике.

Вряд ли он обрадуется, узнав, где Грейс пришлось сегодня побывать. С другой стороны, для него как для журналиста ее новый опыт будет любопытен. Все же публика неплохо представляла себе происходящее на первых двух уровнях программы, а вот третий – тайна за семью печатями.

Грейс часто приходилось использовать в своей деятельности различные медикаменты – как правило, анксиолитики и антидепрессанты. Более того, совместно с фармацевтами она участвовала в разработке новых препаратов, способных эффективно помочь пациентам. Должно быть, в емкостях на лотке находятся весьма сильные наркотики, раз Эбигейл вводит их с помощью капельницы. В одном флаконе точно релаксант, в другом – психотропное. Интересно, что в третьем? Уровень терапии отвращением работал в обстановке строжайшей секретности…

Грейс подавила разгорающееся любопытство. Зачем ей знать? Она здесь первый и последний раз.

Эбигейл, словно прочитав ее мысли, шепнула:

– Вы как?

Грейс молча кивнула, хотя и не могла унять невольную дрожь.

Из комнаты для свидетелей послышался слабый вскрик, когда на экране появилось лицо молодой женщины, уставившейся сияющими карими глазами в лицо Бегброку. Длинные темные волосы, расчесанные на прямой пробор, гладкая загорелая кожа с единственным милым дефектом – родинкой в виде слезинки на левой щеке. Девушка улыбалась, не замечая бушующего вокруг нее виртуального пламени.

Мораль Грейс восстала против происходящего, и она ощутила прилив адреналина. Увы, придется выбросить из головы неприятие терапии отвращением, чтобы пережить следующие полчаса. Потом она устроит скандал Конраду, втянувшему ее в эту историю. Разве у них в контрактах не записано: «сотрудник имеет право не совершать действий, не находящих у него нравственного оправдания»?

Интересно, что оправданного с моральной точки зрения находила в процедуре Эбигейл?

Бегброк мелко затряс головой, однако отвести затуманенных глаз от девушки на экране не сумел. Та по-прежнему улыбалась. Знала бы она, на кого смотрит – ей было бы не до улыбок.

– Как тебя зовут? – резко спросила Эбигейл.

– Ноа, – пробормотал преступник, не сводя взгляда с экрана.

– Еще не созрел, подождем пару-тройку минут.

Эбигейл покачала головой и на несколько секунд будто отключилась, а Грейс тем временем с тревогой гадала: – что будет дальше?

– Все, готов, – внезапно ожила Эбигейл. – Видите, как сузились зрачки?

Она уставилась в коммуникатор и снова ткнула пальцем в дисплей. В помещение густо повалил очищенный фильтрами дым. Достав из-за стенной панели две маски, Эбигейл передала одну Грейс.

Очевидно, Бегброк находился под воздействием мощного наркотика, который заставит его взглянуть на свое преступление с другой стороны, и Грейс не могла его не пожалеть. Затем ее мысли вернулись к Корине Сондерс, получившей по вине мерзавца страшные ожоги. Та наверняка согласилась бы на подобную меру наказания. Вероятно, даже потребовала бы. Грейс восстановила внешнее спокойствие, однако чувства внутри так и бурлили.

Эбигейл впилась янтарными глазами в ее лицо и предупредила:

– Включаю эмоциосоник.

Звуковые волны, обладающие терапевтическим эффектом, теперь использовались повсеместно. В спортзале, где к ним добавляли музыкальное сопровождение, – для бодрости, в больнице – для исцеляющего воздействия, в школе – для сосредоточенности и усваивания информации. В «Янус правосудии» эмоциосоники имели схожий функционал, только со знаком «минус»: здесь требовался негатив, чтобы воздействие на правонарушителя оказалось как можно более неприятным.

Собравшихся за окном людей прикрывал тонкий щит из едва заметной, встроенной в стекло сетки, но в кабинете приходилось надевать наушники, препятствующие проникновению волн. Эбигейл передала пару наушников Грейс. Та надвинула их на уши, сделала несколько глубоких вдохов и приняла своего рода оборонительную стойку, словно готовясь отразить удар.

– Вот такой у нас процесс. Ждем, пока медикаменты не начнут действовать, а затем демонстрируем преступнику подготовительные ролики. После них начнется настоящее шоу.

Грейс судорожно сглотнула пересохшим горлом.

Ролик с Кориной повторялся раз за разом – по экрану бежали ее снимки до пожара и после. Воздействие на зрителя было фантастическим: Бегброк как завороженный наблюдал то за счастливой улыбающейся девушкой, то ежился при виде фотографий ее же обугленного, красно-черного лица. Грейс и сама подобную метаморфозу ощущала словно удар под дых.

Эбигейл бросила взгляд на мониторы, отражающие основные жизненные показатели Бегброка.

– Дополнительные меры предосторожности на самом деле не повредят, – пробормотала она, покосившись на окно комнаты свидетелей.

Меры предосторожности?..

– Вы можете не смотреть. Боюсь, зрелище вас немного расстроит, – тактично посоветовала Эбигейл.

Тюремщик становится узником…

Сама Эбигейл отвернуться и не подумала.

Грейс все же бросила быстрый взгляд на экран. Теперь камера показывала гостиную в мягких пастельных тонах. Задернутые шторы, лампы, отбрасывающие рассеянный свет… В большом зеркале над камином отражалась сидящая на диване темноволосая женщина с коммуникатором в руках – должно быть, читает или смотрит развлекательную программу.

Дым стелящимся туманом заволок пол процедурной, а из динамиков зазвучал треск горящего дерева. Бегброк менялся буквально на глазах. Нижняя челюсть отвисла, и он съежился в кресле, уставившись пересохшими глазами в экран.

– Как тебя зовут? – вдруг громко спросила Эбигейл, и Грейс едва не подпрыгнула от неожиданности.

– Корина… – прошептал Бегброк. – Корина Сондерс…

Девушка на экране испуганно подпрыгнула, когда горящая ракета, пробив стекло, влетела в гостиную и упала точно в ее центре. Раздался взрыв, и над полом ярким цветком поднялся шар жидкого огня.

– Что с тобой сделал Ноа Бегброк? – продолжила допрос Эбигейл.

Несколько секунд преступник лишь стонал, закрывая лицо руками, а потом заговорил высоким мягким голосом. Явно не мужским.

– Он мой… он мой бывший парень. Ужасный человек, жестокий. Унижал меня как мог… Я пыталась с ним порвать.

Подробности они знали и без этого рассказа – протоколы судебных заседаний в центре имелись. В любом случае сегодня речь шла не о выяснении обстоятельств преступления – преступника следовало наказать, добраться до самых глубин его души.

Эбигейл снова коснулась дисплея, и дым сгустился. У Грейс создалось впечатление, будто она присутствует на спиритическом сеансе позапрошлого века, наблюдая за ведущей, вызывающей дух жертвы при посредстве медиума-преступника.

– Я сказала ему, что между нами все кончено, но он… он ответил… ответил… – Бегброк закашлялся. – Якобы я никому не буду нужна, когда он со мной распрощается.

Бегброк выпрямился и сжал руками подлокотники кресла. Вены на его покрытых черными волосами предплечьях вздулись, сухожилия запульсировали. Он издал странный высокий звук, а затем тяжело откинулся назад, словно опустошенный медиум, обмякший после окончания спиритического сеанса.

Грейс разглядела на его плече свежую темно-синюю татуировку, которую делали всем правонарушителям перед прохождением курса исцеления, – изображение Януса, двуликого древнеримского божества. Одно лицо было обращено в прошлое, второе – в будущее, а в середине вырисовывалось третье. Над головой бога расцветал пышный красный ореол. Паста, которой наносили рисунок, после прохождения программы выцветала, однако время исчезновения рисунка зависело от тяжести содеянного. Татуировка служила предупреждением и напоминанием.

– Он напал на ваш дом? Все верно? – бесстрастно осведомилась Эбигейл, поправляя вставленный в безвольную руку Бегброка катетер.

Вела она себя совершенно спокойно. Рано или поздно все равно докопаюсь до сути, – прочла Грейс в ее лице.

– Он много раз бывал у меня и последний раз отключил пожарную сигнализацию, – нежным женским голосом заговорил Бегброк. – Думал, пожар застанет меня во сне. Рассчитывал, что я умру!

Его взгляд заметался по кабинету, дыхание участилось.

– Огонь! Вся комната в огне!

Компьютер среагировал на его возбуждение, и треск горящего дерева стал громче, жар усилился, а потом случилось самое мерзкое: помещение заполнил запах горящей плоти.

Грейс едва не стошнило. Пошатнувшись, она закрыла лицо ладонями, забыв, что на ней маска. Эбигейл схватила ее за руку, впилась ногтями в кожу, и Грейс попыталась взять себя в руки – все же они на виду у людей, собравшихся в комнате для свидетелей. Наконец Эбигейл ослабила хватку, взяла с лотка последний флакон и подключила его к капельнице.

Через несколько секунд Бегброк задергался в кресле, пытаясь вырваться из пут. Глаза его дико расширились, он закашлялся и в панике завопил:

– Я хочу выйти! Хочу выйти!

Грейс бросила обеспокоенный взгляд на Эбигейл, однако та стояла с каменным лицом. Бегброк медленно поднял руки, ощупал свое лицо и завизжал.

Черт, да что они ему вкололи? С чего такая реакция?

Грейс обернулась к экрану. Там, пытаясь выбраться из горящего дома, визжала объятая огнем прекрасная девушка.

Грейс решила, что с нее хватит, и в ужасе кинулась к двери кабинета. Пробежала мимо окна комнаты для свидетелей, бросив на него мимолетный взгляд. Кое-что рассмотрела: две изуродованных ожогами руки, прижатые к стеклу. На одной из них то ли не хватало пальцев, то ли они слиплись по два… Последним, что увидела Грейс, стали ладони с красными шрамами и бесформенное обгоревшее лицо некогда прекрасной Корины Сондерс, наблюдающей за отправлением правосудия.

Глава 3

Покусывая губу, Конрад прислонился к стене коридора и скрестил на груди руки. Как только Грейс вышла из туалета, он переменил позу и двинулся к ней. Грейс обошла его стороной и направилась к лифту.

– Э-э-э… прошу прощения, – начал Конрад.

Упрямо наклонив голову, она приложила палец к сканеру.

– Мне следовало вас предупредить…

Конрад уступал ей в росте, но был на десяток лет старше. Впрочем, седины в его волосах пока не появилось. Грейс опустила глаза, разглядывая дорогие кожаные туфли босса. Довольно уродливые, кстати.

Следовало предупредить? Да черт побери, как он посмел поставить ее в такое положение!

– Грейс, прошу вас… Пойдемте в кабинет, все обсудим.

Он подошел ближе и выставил вперед руки с тщательно ухоженными пальцами, словно пытаясь успокоить испуганное животное.

Грейс снова приложила палец к сканеру.

– Давайте выпьем кофе. Позвольте мне хотя бы объяснить… – настаивал Конрад.

Она тяжело вздохнула, чувствуя, как слабеет ее решимость, подняла голову и взглянула на босса.

– Это было жестоко, Конрад.

– Еще раз простите, Грейс, но к процедурам третьего уровня подготовиться невозможно. – Он сделал еще шажок вперед. – Вы измучены… Хотите воды?

Конрад взял ее за руку, и Грейс позволила ему увлечь себя по светлому коридору с выкрашенными белой краской стенами. За матовыми стеклянными дверьми по обе стороны мелькали смутные силуэты.

За порогом кабинета Конрада белый больничный цвет заканчивался. Здесь стены были отделаны винтажными панелями из орехового дерева – такие Грейс видела лишь на школьной экскурсии в один старинный особняк. Сейчас за дерево заламывали сумасшедшие цены. Европейские правительства на протяжении последних двадцати лет платили немалые деньги в фонд сохранения лесных массивов в других частях света, в основном в Южной Америке. Взятка за использование зеленых легких, как выразился Дэн в одном из своих репортажей. Пошлины-то на импорт дерева установили смехотворные… Возможно, панели из переработанных материалов? Нет, вряд ли: стремление Конрада к подобающей его статусу роскоши наверняка пересилило заботу об окружающей среде.

Босс кивнул на кресло у стола, и Грейс неохотно уселась, наблюдая, как он наливает воды из графина. Наконец стакан оказался в ее дрожащих руках. Конрад устроился в большом кожаном кресле, скрипнувшем под его весом, и сплел пальцы в замок.

– Понимаю, что перед вами предстало нелегкое для восприятия зрелище, – заговорил он. – Такова процедура исцеления.

Исцеление? Скорее уж пытка…

Грейс отпила глоток и уставилась на стоящую на столе медную статуэтку скаковой лошади. На ее взгляд, уродливая поделка так и кричала о жестокости конного спорта. Слава богу, его запретили.