Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

– Однако жестоко, тётя.

– Не лез бы со своими глупостями и посейчас порхал бы. Так что не спеши возражать. Сначала выслушай… Брать мужика… Брать их брата в плен дело плёвое, особо с твоими царскими плюсами. Да ты только растелешись до купальника, только предъяви товарец лицом… Мужик глупарь. Эта общеизвестная истина подписана самим Богом и никем не опровергнута. Покажи формы – содержание мужик сам себе чёрт те какое нафантазирует! Действуй! Да построже с ними! Нечего поважать котят брыкаться. Завтра же с утра – за дело, дружоля!

3

Голова у ног ума не просит.

На следующий день вернулась я уже под потёмочками.

– Ну, каковы наши пляжные уловы? – набросилась тётя.

– Разные, – стараясь быть серьёзной, с ответственностью в голосе отвечала я. – Навяливался… Шнурился один зелёненький с гитаркой.

– За полный световой день всего-то лишь один? И тот недозрелый?

Тётя в изумлении выставила указательный палец.

– Всего-то, пельмень худой, один и тот недозрелый, подтвердила я. – Да ещё пупканутый.[318]

– Не-е!.. Мокрогубиков этих с бандурами ты гони. Как горячо они ни барнауль[319] – напрочь от себя гони! Не вздумай с ними хороводиться! Тебе… Да при наличности твоих внешних данных, тебе не грех накинуть сети на какого-нибудь аллигатора…[320] Можно и попроще кого… Одно слово, надо брать под жаберки карасика надёжного. В годах. Чтобушки была своя кооперативная хижинка-картинка… Цветной ящичек там метр на полтора… Чтобушки ковровые стены. Чтобушки на ходу была своя тачанка. «Волга»… Ну, на худой случай «Жигуль». Особо за маркой не стой. Какая тебе разница? Лишь бы бричка бегала!

– Так где ж они эти ваши надёжные с тачанками? – не удержалась я от смешка.

– Твой верх, – сокрушённо согласилась тётя. – Август… Сейчас все надёжненькие разлетелись по югам. Остались одни пивные ветродуи да мелкота, всякая белобрысая шелупонь. У мокрогубика тоже может быть дома если не «Волга», так целый красный самосвал. Да тебе они, игрушечные, ни к чему. Вот схлынет тепло. Воротятся южаки. Ты и сделаешь деловой смотр наличного состава столичанских женихов.

Больше не хватило меня на розыгрыш.

Прыснула я в кулак.

– Увы, тётя, комедия, не начинаясь, кончилась. Как умно подметил один, «вкус – это когда надо вовремя остано…» Я вовремя и остановилась. Ни на каком пляже я не была, – и кладу ей на стол билет. – Завтра на первом свету отбываю.

– Ку… куд… куда?

– А недалече отсюда. В часе езды. С тимирязевскими отметками берут. Без экзаменов! Забираю сегодня в приёмной свои бумажки, мне и говорят: да с вашими оценками вы спокойно проскочите в Хотькове в морковкину академию.[321] Та же моя специальность бухгалтерский учёт.

– А как же Тимирязевка? Зачем же отступать?

– А кто отступает? Мы, оренбургские, ловкие… Не знаю, как там оно крутнётся… Кончу сначала морковкину академию, поработаю, поднакоплю грамотёшки и с разбегу р-р-раз в саму в Тимирязевку! Так и промигну!

– Да, да, – шепчет тётя, а у самой глаза мокреют. – Тигруля отходит назад, хочет прыгнуть дальше…

– Вот именно. Лучше потихоньку идти, а не ждать, чем-то кончится новый конкурс. Понравлюсь ли я ему или как ещё сказать… Не терять же год! Поеду. Правда, хотьковская академия не ровня тимирязевской… Этажиком ниже. Да уж лучше сразу учиться. Сразу быть при деле при главном.

– Оно, конечно, так способней. Надёжней. Ты уж, если что не так, прости старую. Старый человек – пирожок ни с чем. Пустой. Но я всё ж хотела как лучше. По-родственному. Обязательно приезжай на выходные. Пиши. Звони и домой, и на работу. Добавочный у меня там…

– …две нулихи семь. Вы ж не раз уже говорили.

– Вишь, забываю, – огорчённо пожаловалась тётя. – Ну да что… Забывчивостью не губы мазать… Рассчитывай, дружочек, на стипендию от меня. Туго-бедно, а и из своей неминистерской пенсии двадцаточку в каждый месяц уж вырежу.

Тётя осторожно обрадовалась. Улыбнулась.

– Я буду, – доверительно зашептала, – держать тебя в виду и по другой линии. Встренься кто толковый из мужеского сословия – сознакомлю.

– О Господи! Да приберегите, пожалуйста, его себе. Разве бездетной вдове запрещено выходить замуж?

– Запрещено, дружочек… Запрещает память. Запрещает кроводавление. Запрещают седые волосы. Запрещает диабет…

– Извините, бякость сморозила. Чепушная какая-то стала… Не беспокойтесь уж так за меня. Не крапивница[322] я какая-нибудь бездольная. И спасибо вам, тётя, за приют. Спасибо за хлеб-соль, тётя мама.

4

Каждый крючок ловит свой кусок.

С морковкиной академией я разделалась как повар с картошкой. Красный поднесли диплом. С отличием.

Распределили лучше некуда.

Хозяйство хорошее. Ухоженное.

Прикопалось к окраинке старинного тихого городка Вереи. Час прямым автобусом до Тишинского рынка в Москве. От силы полтора.

И Визирев, директор, – душка, одна приятность.

Во весь наш первый разговор, простой, обстоятельный и несколько однако подзатянутый, Визирев как-то виновато взглядывал на меня и краснел.

Оказывается, как я потом узнала, он и не ведал, как его и подступиться к разговору о моём жилье.

– А где жить будете? – спросил он меня наконец.

– А где поселите.

– Мда-а… Резонно.

Локти стоят на столе.

Подбородок возложил на сцепленные пальцы.

– Тут понимаете… какая музычка… Мы вас пропишем в отличнейшей однокомнатной квартире… Трамвайчиком мы её зовём. Она такая узкая, продолговатая… Молодой специалист, квартира вам полагается… Тётя в Москве…

– Не тревожьтесь. Не сбегу. Я буду жить по месту прописки.

– В том-то и… Нехорошо, ах, нехорошо начинать с чёрной строки… В том-то и соль… Поверьте, это не прихоть моего царства…

– Охотно верю. Только скажите прямо.

– Прямо? Вот вам прямо. Сбежал от вас ваш трамвайчик!

– То есть?

– То и есть, что есть… Э-э… То есть нету! Нету трамвайчика. Уехал! Уплыл! Улетел! Целую вечность пустовал. Ждал вас. А на той неделе заняла всадница… Медсестра. Золотой специалист, золотой человек. Таких терять грех. А у медсестры мать-старушка. Болеет часто. Покой нужен старому человеку. Отбери квартиру – потеряет хозяйство первосортного специалиста. Голубчик, через полгода сдаём новый дом. Туда и въедете! Вокняжитесь в свои хоромы! Не подумайте, просили злыдни на три дни, да оставили без своего угла навек. Не-ет! Обязательно въедете! Въедете! Под честное слово обещаю! А до той поры не поживёте ль с нашей Аннушкой? У Аннушки, правда, семья, ребёнок…

– Право слово, я и не знаю как… Но раз надо… Отчего же…

– Спасибо, вседобрая вы наша скоропослушница, – ещё круче краснеет Визирев и прикрывает локтем на столе диковинную книжечку «Выделение гликосфинголипидов головного мозга свиньи и изучение их свойств». Как до меня после доплескалось стороной, он заочно учился на зоотехника.

5

Бал – чёрт с печки упал.

Аннушка, как и я, бухгалтер.

Конторская если на крыска, то уж мышка. Точно.

Меленькая, худенькая.

Ни дать ни взять пацанка-пятиклаха.

Аннушка – великая фантазёрка. Она всерьёз считает, что никогда не заболеет. Что её всегда спасут поцелуи.

У неё над койкой на стене висит на кнопке вот этот занятный газетный трактат.

Полезные свойства поцелуя

Польскими учеными подсчитано, что во время обычного поцелуя работает 12 мышц губ и 17 мышц языка. Во время поцелуя ускоряется работа сердца, сжигается немало калорий и, как правило, передается ещё больше, по сравнению с калориями, бактерий и вирусов. Целуясь не меньше 2–3 минут, пары избавляют собственный организм от стресса и разнообразнейших его последствий.

В Германии предложен оригинальный способ снимать боль ласками и поцелуями, причем ласки должны быть нежными, а поцелуи страстными.

Американские врачи считают поцелуй едва ли не панацеей от всех болезней: он увеличивает частоту сокращений сердечной мышцы и ритм дыхания, что активизирует нормальный кровоток и улучшает доставку во все органы кислорода, благотворно сказывается на легких, желудке, кишечнике.

Некоторые люди боятся вирусов и бактерий, которые неизбежно передаются при поцелуе. А зря. Как утверждают австрийские специалисты, поцелуй можно считать особой вакциной, которую любящие передают друг другу со слюной.

Горой стоят за страстные поцелуи и врачи-стоматологи, так как слюнные железы целующихся активно вырабатывают секрет, богатый солями и микроэлементами, из них можно выделить кальций и фосфор. А вот, например, для нашей зубной эмали это лучший бальзам. Те, кто любит целоваться и делает это часто, менее восприимчивы к кариесу.

Как видите, поцелуй любви может заменить собой многие лекарства. Поэтому дарите своим близким и самым любимым универсальное народное средство от болезней – страстный и нежный поцелуй. К тому же медики утверждают, что часто целующиеся люди в среднем живут на 5–7 лет дольше, а самое главное – намного реже обращаются к врачам.

Конечно, поцелуй поцелую рознь. Известно, что через поцелуй переходят такие заболевания, как, например, герпес, гепатит и коварный сифилис. Так что в этом смысле надо лобызаться не с кем попало, а с проверенными людьми! И все же во все времена люди целовались, целуются и будут целоваться. Ибо такова сила природы и естественная притягательность поцелуя.

У Аннушки растёт приданое. Восьмимесячный Серёжка.

Временами к Серёжику набегает папка, стеснительный сержантик с удивлёнными бровями.

Сержантик ещё служит. Осталось что-то пять месяцев с копейками. Часть его за три кварталушка от нас.

Уж и не знаю, какими правдами он если не через вечер, так каждый вечер у Аннушки. Придёт, стеснительно возьмёт на руки синюю свою стеколочку, как звал сына за синие глаза, и на пальчиках распохаживает по тесному коридоришку меж нашими с Аннушкой койками, стеснительно подмурлыкивает с приплясом:

– Свинки в лодке танцевали,Все копыта поломали.Инчик-брынчик-пок,Вышел маленький дружок.

Аннушка знай по кухне мечется, словно скипидаром смазанная. Надо успеть приготовить что-нибудь мужу – он весело всё гудит себе под нос:

– Сидели два медведяНа тоненьком суку.Один читал газету,Другой мешал муку.Раз ку-ку, два ку-ку,Оба шлёпнулись в муку.

Аннушка хлопочет в его фуражке.

Фуражка круто съехала набок. Закрывает половину лица.

Ни на неё, ни на него без невольной улыбки не взглянешь в полные глаза.

Дети, они и есть дети.

Я ловлю себя на том, что вижу, как он стеснительно-трагически поднял кверху брови, радостно-простецки молит взором: шла бы ты к Богу в рай гонять чайковского!

И я шла.

Над нами, этажом выше, не бог – богиня наша с Аннушкой жила. Лидия Сергеевна Лопачёва, главбухша наша и по совместительству старая дева.

Короткая, круглая, будто кадушка, она почему-то во всякую дверь, в узкую, в широкую ли, входила всегда боком. Крупное землистое лицо и без того некрасивое основательно портил огромный тяжёлый нос трубой.

По коридорным авторитетным слухам, этот нос Бог семерым нёс.

А Лопачёва весь хватанула себе. Пожадничала.

Лидия Сергеевна (в глаза и за глаза я называла её кратко: Ли Се) предлагала мне жить на два конца. У неё и у Аннушки. Когда где удобней. Вляпалась в растрату непредвиденную, купила диван-кресло для меня.

Да я всё не соглашалась.

Боялась оставаться с нею в ночь без света: я страшилась её носа.

С нею происходило что-то мне не понятное.

Не единожды я заставала её дома в слезах.

Она скоро вытирала слёзы, усаживала меня за жидкий чай, в таком чаю всю родню видать, и во весь вечер, даже под телевизор, ругала кошку и мужчин. Кошку за то, что та лежала у неё в ногах, мало согревала постоянно зяблые ноги. А мужчин только за то, что они мужчины.

Казалось, каждое утро она лишь на то и просыпалась, чтоб продолжать перемывать мужские косточки.

Но от её промываний, увы, порода мужчин не улучшалась.

И так весь вечер она ворчала.

Я не поддакивала. Я не умею поддакивать. Я просто молчала. Ждала, покуда снизу не застучат вилкой по батарее. Беги! Наши отбыли на срочную службу!

6

Несподручно бабе с медведем бороться,

того и гляди, юбка раздерётся.

Однеж вызывает меня Визирев.

– Ну что, голубчик, кидаем вас на прорыв. Такая будет наша виза. Как самую молодую, как самую энергичную, как, наконец, самую красивую во всей конторе!

Я удивлённо привстала со стула.

– Да, да! Ка-ак самую красивую! Красота… О, это очень важный рычаг, если хотите, для выполнения поставленной задачи. И прошу не удивляться. Будете вести оперативный учёт солдатской картошки.

– Не п-понимаю…

– Поймёте… По порядку… У нас в хозяйстве десантники будут убирать и отправлять картошку. Командование взяло волю солдат и просило прикомандировать к ним молодую и именно красивую учётчицу. Иначе никакого стимула. А без стимула что-нибудь идёт в толк? Да-а… Это не на рюмку сватать… Ну… В работе вы боевая, надёжная, умелая, как говорят уральцы, к рукам куделя. Вот я и вышел на вас. Входите в согласие. Что вам… Будете учитывать да попутно стимулировать. Ну надо!.. Вы хоть прониклись, поймали тему?.. Иначе ж уборка картошки может сорваться!

Я не знаю, как въехать в отказ. Да ну раз надо… Значит, надо! И я не смею отказаться. Смущённо бормочу:

– Ладно, что ли… Попробую…

7

Вовремя цвет цветёт.

Посмеиваясь, прапор спрашивает кучку солдат:

– Ну, кто поедет на картошку?

Двое парней делают шаг вперед.

– Молодцы, орёлики! Остальные пойдут пешком!

Дали мне фуфайку, сапоги резиновые сорок последнего размера, брезентовые брюки.

Учитывала.

Может, и стимулировала.

Вот дети!..

Подошла машина. Не грузят!

Живчиком подлетаю от другой машины.

– Чего гоняем вальта? Почему простаиваем?

– А вы не стойте с тетрадочкой только там. Постойте и у нас. Посмотрите, как мы работаем!

– На что смотреть-то?

– Пожалуйста!.. Фазаны,[323] кончай косить изюм!

И бегом от машины к мешкам. С мешками – к машине. Друг перед дружкой горят выстараться.

Отошла гружёная машина.

Обсыпали кружком. Допытываются, за кого б я пошла.

– За меня, замануха, пошла б? – спрашивает один.

– Конечно!

Парень руку к груди. Кланяется.

– А за меня? У меня дом на семи жердях с подъездом.

– И за тебя, пельмень худой.

– А за меня? Будешь королевствовать!

– И за тебя.

– А вот за меня, забавница? – вжался плечом в кружок Валера.

Из всех парней я и знала-то по имени и в лицо одного Валеру. Ему поручено было заезжать за мной утрами и подвозить по вечерам с поля, что Валера аккуратно и делал.

– И за тебя, раздушенька. Успокойся!.. И за тебя!.. И за тебя!.. – с усмешенькой тычу пальцем во всякого в кружке по порядку.

Подурачились с минуту, свернули базар и к делу.

8

Не сурово кади, святых не опали.

Наутро сажусь я к Валерке в кабинку ехать на поле.

Чин чином расселась, как чирей на именинах.

Валерка и засылает на разведку мне вопросец:

– Ну, ты не забыла вчерашнее?

Его дерзко острый взгляд срезал меня.

И я растерянно выдавила:

– А что… было вчера?

– Как что?

– Да, что? Ну… Вчера было вчера… Что ещё? Что из вчерашнего я должна помнить?

– Вышак!.. Забудчивая… Ну хотя бы то, что принародно обещала, дорогаша. Пойти за меня!

Раскрыла я рот шире кабинного окна.

– А ты, Валерк, извини, конечно… Или ты дурак, или рождён ты так?.. В кружке было человек с двадцать! Так что ж, пельмень худой, за всех идти? Щас! Только вот валенки зашнурую!

Выбелели у него губы. В лице ни кровинки.

– Не обо всех речь. А обо мне, – упрямо давит своё. – Так пойдёшь?

– Полечу! – озлённо вкричала ему в самое в ухо, так что он дёрнулся головой от меня. – Ты что, разумник, не понимаешь?! Это ж просто так. Игра. Ухватил? И-г-ра-а! Самая разнастоящая игра!..

– Вот именно. Настоящая игра играется по правилам. А ты? Наобещала и бесследно – ни пены ни пузырьёв – мимо?

"Божечко м-мой! Да этот блинохват не отвяжется по нахалке… Неделю целую возил – золотой был. Молчал, как рыба в пироге. А тут заговорил мой немой!"

В самом деле.

Неделю подвозил меня по утрам в поле, по вечерам с поля. Подкинул к дому, прыг я с подножки, сделала ручкой – досвидос, целоваться некогда! – и побежала.

Он себе поехал в часть.

За всю-то неделю и не слышала я его голоса, не знала цвета его глаз. Я просто не видела человека. И теперь будто нагоняла упущенное, с любопытством посмотрела на него снизу вверх.

Я впервые видела Валеру.

Наши глаза встретились.

Валера мрачно глядел в упор.

Повторил:

– Так пойдёшь?

В голосе железо, решимость, каких я ни от кого и не слыхивала.

Не знаю почему, но мне показалось, что говорить ему сейчас хоть да, хоть нет одинаково опасно.

А между тем мы уже подлетали к полю.

Надвигалась на нас, росла гора картошки в сетчатых мешках.

Нас увидали. Замотали лопатами.

Слава Богу, люди совсем рядом.

– А знаешь, – насмелилась я, – кажется, я… пойду…

В его лице ничего не изменилось, если не считать, что на щеках дрогнули камни желваков, и тяжёлые руки на кольце руля пошли одна под другую.

Шоком[324] развернулся на краю размолоченного, пустого, уже без картошки в земле, поля, на полном газу резанул Валера назад.

– Ты к…ку…да…а?! – испугалась я.

– Лично я к капитану Рябокобылко, – не убирая яростных глаз с дороги перед машиной, тихо ответил он. – Пускай послушает.

– Я, дурилка картонная, что-то не то ляпнула? – совсем потерялась я.

– Именно то. И повтори то же самое капитану. Возрадуй нашу сваху в мундире.

– Зачем всё это капитану?

– А это дело у нас проходит только по ведомству капитана. Без его согласия ни-ни… Нашальник! Капитан у нас вроде попа. Исповедуйся ему. Нас же считают ещё малятками. Боятся, как бы чего такого-этакого не навертели. Врубинштейн?

9

Базар цену скажет.

Подлетели мы к воротам части.

Важно выступает из проходной на крыльцо сам капитан. Там худющий что – одна арматура! И вышины непояснимой. С хорошей кочки отовсюдушку такого видать.

Валера обежал перёд машины. Подал мне руку.

– Товарищ капитан… Мы… У нас… Вот… Извините…

Вывалил Валера последние уцелелые слова.

Со вздохом повинно сронил голову на грудь.

Я хочу вывинтить руку из его горячей цепкой, льнучей руки – не пускает.

Напротив!

Дёргает книзу, сжимает больней. Не смей кочебениться!

Только тут я замечаю, в каком же это непотребном виде наявилась я к капитану. В брезентухе, в «кухвайке», в грязных сапожищах сорок растоптанного размера. Стою непричёсанная, космачом. Прямо иноприлетянка какая.

Согнал капитан на лбу морщины в гармошку.

Обжигает глазами сверху донизу.

– Едри-копалки! Это что ещё за фокусики в дорогущее рабочее время?! А видок!..

И мягче, уступчивей:

– Заходите, гулёки, ко мне, – махнул рукой с пальцами веером. – Поговорим всё же…Это надо обкашлять…

Расспросил, кто я да что я, откуда. Про родителей спросил.

Я всё как есть.

В пятьдесят четвёртом родители мои, тогда ещё вовсе не знакомые друг с другом, прискакали по путёвкам осваивать оренбургскую целину. Целина их сознакомила, поженила. Живут в целинном посёлке. Это под боком у городка Светлого. В семье четверо детей. Я последка.

– Вижу, создались у вас принципиальные отношения… А знакомы вы давно?

Я и не знаю, что отвечать.

Пошёл Валера выкручиваться. Буркнул:

– Давно…

– Как давно?

– Ну да очень давно, товарищ капитан!

– Дату! Дату назовите, когда познакомились.

– По части даты… дело… совсем… плохо, – просительно покосился Валера на капитана. – Было это, товарищ капитан, та-ак давно, что даже сообща не упомним…

– Куда в таком состоянии помнить, – махнул капитан рукой.

Взял с новой, строгой ноты:

– Это надо провентилировать… Любовь не объект для лёгкой игры. Тем более семья. Вы хорошо продумали? У вас всё это серьёзно отрегулировано?

– Так точно, товарищ капитан!

– А что девушка скажет?

Я почему-то кивнула. Боязко.

И старалась больше не смотреть капитану в глаза.

Но после, когда уже ехали от капитана, стало ещё страшней. Накатил, навалился на меня такой страх – словом не назвать. Захолонуло всё во мне. Заледенело.

– Что же я, дураха кислая, натворила? – заплакала я. – Делать-то что?

– А что все. Ты ж уралка!.. Уральская косточка… Шибко не боись. Уральцы – народ ратный. Ёлы-палы! Запишемся да будем жить, землячка!

От такой бессовестной его наглости я даже перестала плакать.

– Ты – земляк?! Что это ты ещё в земляки трёшься?

– А-а! Ты ещё не в курсах!

Валера сбил фуражку на затылок.

– Так слушай. Ёшкин кот! Форменный я тебе земляк. Целинного об-разца. Как и ты. Той же Оренбургской области. Под боком у Орска. На берегу Урал-реки… Золотые места. Деревня Ключи. Валера Просветов. Будем знакомы.

Он протянул мне коряговатую руку.

Я оттолкнула её и пересела поплотней к дверке.

10

Конфуз – съели арбуз.

На поле на нас склеили обиду. Озлились.

– Блин блинский! Да вы где прохлаждаетесь?!

– Дело всё стоит… А они сверкнули на горизонте и стёрлись, накрылись зонтиком… Не знаем, куда и бежать листовки клеить…[325] Да вас на молекулы мало разнести!

– Грузить надо или не надо?!

– Может, им не до картошки…

– Как уже осторожно заметил провидец Витёка Невзгода, «их отношения зашли так далеко, что стали близкими»…

– Поглянь, ребя, как они сияют!

– Похоже, заточены под счастье!

– А может, они и в самом деле на исповеди у капитана токовали?

– Может быть… – надвое так ответил Валера.

Что тут поднялось!

Одни поздравляли нас.

Другие открыто вскозырились и ну метать красную икру баночками. Негодовали со всей той горячей пылкостью, на какую способно лишь отважистое молодое сердце.

– Быстро же вы саукались!

– Ну-у и Валерио!

– Ну-у и гу-усь!

– Ну и титька в каске!

– Ну и уха-ач на ура!

– Тихий-тихий… А из-под носа у всего взвода какую княжну духом спионерил! При нём царевна! А мы остались на эфесе ножки свеся! Вот ухохотайка!

– Если б ещё по чесноку…[326] Воспользовался, что у него машина… Самоходом первый с визитом любви, мира и прогресса к капитану!

– Это прямое злоупотребление служебным положением!

– И потом, Галя, Галинка, милая картинка!.. Ты ж, милавица, всем нам обещала. А к капитану ушуршала с Валеркой!

– Сущая тебе Анка-пулемётчица! Целый же взвод отстреляла и не охнула. Оставила в живых себе на радость только Валерку-холерку. Что особенного-то в нём чёрт свил? Непонятки…

Чудики… Если б хоть что-нибудь я сама понимала во всей этой коловерти…

11

Какие сами, такие под вами сани.

Прочитал Визирев моё заявление на трехдневный отпуск, жертвенно сложил руки на груди.

– Хоть ложись и примирай. Ну эти военные помощнички! Ни в дышло ни в оглоблю! Какую дивчину ни пошли – этот эректорат раз и в загс! Раз и в загс!.. Р-раз и в загс!.. Это ж форменное разбазаривание моих дорогих кадров. Моего золотого фонда. Из года в год безбожно оголяют боевые бухгалтерские тылы!

– Посылали б тогда доблестных передовиков. Ту же Ли Се. Или, может, пост главного не позволяет её посылать?

– Э-эх, святая простота! Да не вдруг же она вломилась в главные. Десять картофельных сезонов кряду сама набивалась. Езди-ла! Эффект нуле-вой! Ой!.. Впечатлизмы от неё могильные. Ну кому нужен этот звероящер?!

Визирев до шёпота стишил голос:

– Есть горячее предложение – нетоньки даже холодного сбыта. Оттого и зла, как чёрная мамба.[327]

Теперь я немного догадываюсь, почему она с таким рвением перетирает во всякий вечер мужские косточки.

– Комплиментов от неё наш брат не жди. Пригласи её на свадьбу. Пускай хоть чужому счастью улыбнётся.

– Не только её и вас зову. К слову, свадьбу мы решили не закатывать… Обойдёмся домашним ужином. Без ресторана, без оркестра, без ансамбля. А как… Дадите вашу «Волгу» в загс?

– Само собой, огневуша! Распоряжусь, украсят кольцами, лентами. Из своих фондов выщелкну на обручальные кольца и к кольцам. Начинайте по-божески. Хочу, чтоб всё у вас было на большой. Такая будет моя виза.

12