Сатира. Юмор (сборник)

«Ох и чудно мне, ох и дивно мне», как сказал наш великий поэт Тарас Трясило. Чтоб такой дядя да не мог? Сдает, значит, дядя на двенадцатом году революции. Подкрепить надо дядю коньяком с пятиугольными звездочками. Влить в дядю коньячку. Да здравствует дядя!!! «Христос воскре-ес из мертвых!!!» И главное «смертью смерть попрал…» Забодай его комар… Вот за это я и люблю его, что «попрал». Кто за то, что я люблю Христа, прошу вып-п-пить! Варвара Ивановна, поухаживайте за дядюшкой. Христос, дядя! Что?.. Не дышит?.. Мертвый… Вот… воистину… штука… Гос-споди! И с чего б он? Такой здоровый… И не болел…

– Центральная? Центральная? Что? Ага? Скорую помощь! Скорее! Что? Скорая пом… Пожалуйста, срочно… Труп… Ну да… Разговелся – и готовый… Был дядя – теперь труп. Что? Ну да. До того был живой, как след… Теперь мертвый, как с-с-след… Не возите мертвых? А как же? Господи!

– Товарищ милиционер… Простите… У меня трупный дядя уже два часа мертвый отдыхает… Пожалуйста, что делать? Заберут, говорите? Большое спасибо… И как оно приключилось с дядюшкой… Никогда с ним такого не бывало, чтоб смерть… Иду… иду…

– Что ж это такое?.. Товарищи!?.. Варвара Ивановна!.. Степан Степанович! М-м-маня… Де-е-ети… Да не плачьте! «Не плачьте над трупами павших борцов»… Нех-хар-рашо это…

1929

Как оно будет

(Шутка)

В Париже борьбу с пьянством проводят таким способом: все поступки пьяного фиксируют на пленку, а потом, когда артист проспится, ему показывают фильм.

Газеты отмечают очень хорошие результаты такой работы: почти все пьяницы, увидев себя на экране, бросают пить.

Помня, что мы от Европы никак не отстаем, а наоборот – догоняем, надо думать, скоро и у нас введут этот способ.

В самом деле, чего бы лишний раз не утереть нос буржуйским акулам?

– Дежурный!

– Есть!

– Как у вас сегодня? Много?

– Тридцать два!

– Все проспались?

– Почти все в норме. Только один какой-то помбух представляет, будто он на пляже, и все норовит выкупаться в плевательнице, а она мала.

– Оставить помбуха до вечернего сеанса. Остальных приглашайте по одному в зал.

– Есть!

– Гражданин Квочка! Ну, как впечатление?

– Плохо…

– Ну, вот видите. Сами говорите, что плохо…

– Плохо… Ну как это полезть на памятник Гоголю?.. Так острамиться… Теперь ни за что на свете не буду пить… водку с пивом… Одно что-то: или водку, или пиво… Очень благодарен, что показали… Теперь не буду мешать. Что-то одно: или пиво, или водку. А то, вправде, неловко. Очень благодарен. Прощайте.

– Ой дружочки! Ой дорогие! Спасители! Благодетели! Вот уважили! Да теперь я свои деньги – раз плюнуть – найду! Это ж она их сперла – Манька! А то вчера так набрался, что не помню, с кем гулял. Или с Манькою, или с Лизкою! А теперь… Вот спасибочки! Великая штука кино! Да здравствует! Бегу!

– Ой! Не могу! Ой! Умираю! Ей-бо, умираю! Хо-хо-хо! Го-го-го!

– Чего вы хохочете, гражданин? Что ж тут смешного? Вы – пьяный – заснули на тротуаре.

– Да разве я над собой смеюсь!? Заснул. Подумаешь, кадрик! Вот кум Иван Иосипович отмочил! Монти Бэнкс![17] Побей меня Бог! Го-го-го! Полез в собачникову будку. Думал спьяну – такси! Вот штукерия! А собаки – оттуда, а шкуродер кума – бить! Во-от кадрик! А то заснул. Подумаешь? Товарищи! Я сбегаю за кумом, а вы тогда еще раз крутните. Интересно ж получается!

– Товарищи! Ну что б эту сценку да крупным планом дать: пью ж на красоту! Можно сказать, просто показательным порядком пью, а вы так сняли неудачно…

– Эх! И до чего ж обидно…

– А то нет? Такая закусь и всю вырвал. Жалко, жалко…

– Меня сия картина не вдовлетворяить. Потому я, как напьюсь, завсегда не безобразю, а только, значит, тихо и спокойно матерюсь. Конешно, мне больше подходит звуковое кино, которое, значит, производит разные звуки и слова. Тогда действительно интересно. А обыкновенное кино для меня ничто: сам себя созерцаешь, а что ты говоришь и кого, например, ругаешь – неизвестно.

– Товарищ киномеханик! Кажется, все?

– Все.

– Вы сейчас куда?

– Обедать.

– Домой?

– Да нет. Думалось, в «Аркадию»[18] заскочить.

– Как раз! Тогда пойдем вместе!

Уважаемые читатели! Даю слово чести, что, когда мы будем догонять Париж, я стану обедать только дома. И дома можно прекрасно выпить.

Юбилейная переписка

(Письма, которые пишет публика на праздники)

Письмо деловода директору треста

В этот высокоторжественный день празднования первой в мире пролетарской революции позвольте поздравить Вас и пожелать Вам, супруге Вашей и смене полного счастья и благополучия в делах рук Ваших.

Много довелось мне слышать после революции разных докладов и речей, но такого наслаждения, как от Вашего вчерашнего доклада, я никогда не получал. Сила, огонь, пафос. Особенно это место… «Пока я стою во главе Кандибобертреста, вам – моим сотрудникам – бояться рационализации нечего – никто сокращен не будет».

Да здравствует Великий Октябрь и его великий проводник на местах – Макс Юхимович!

Ваш покорный товарищ Аркадий Гопки.

От Коровченка Быченке

Степа! Поздравляю! Заходи. Пивная сегодня по случаю юбилея закрыта, так мы дома. Надо ж реализовать достижения. Есть две бутылки хлебного и дюжина «Новой Баварии». Не придешь – выпью сам. Я. брат, в таких делах за коллективную работу не очень, это тебе не завком собирать.

Юбилейный Иван Коровченко.

От парня девушке

Товарищ Клавочка! Поздравляю Вас с годовщиной пролетарской диктатуры, а понять не могу, почему Вы вчера не были в клубе. Наверно, снова Ваша суеверная мамаша не пустила, а в клубе был интересный доклад на полчаса и танцы до утра. Танцевали новый танец, а Вас не было. Неужели до сих пор Вы не довели до Вашей мамаши статистику нашего клуба? За прошлое лето через клубное влияние записалось в загсе аж 34 пары. Доведите все это мамаше и приходите сегодня небеспеременно, а то мне праздник не праздник, а какая-то оппозиция… А не придете – или нусь под трамвай, или пойду слушать доклад про международное положение.

Ваш до крематория Май Закаблучка.

От рабфаковца родителям на село

Поздравляю вас с праздником непобедимого Октября. Да здравствует, а сало уже поел и неудивительно. Зубы, что привыкли к граниту, рвут сало ой-е-ей!

Праздник был шумный, демонстрировали целый день, а подметки мои совсем скривились. В ДПС[19] была вечеринка: пять докладов и по одному бутерброду с колбасой. Если б наоборот – было б торжественней. А вообще чувствую я себя хорошо.

Ваш пролетстудсын Петро.

«Клуб 12 стульев» «Литературной газеты» (№ 44 от 9 ноября 2011).

Охватили

(Сказка наших дней)

Молодой Заяц лет так… ну, приблизительно призывного возраста, влетел, запыхавшись, в заячий жилкооператив в норе под старой сосной и выпалил:

– Папаша! Беда на фронте!

– Не ври, – ответил Заяц-папа. – Я только что бросил читать газету, никакой опасности нет.

– Ей же Богу! Опасность на фронте!

– На каком именно фронте? Говори конкретно.

– На внутреннем.

– Невжель снова наш классовый враг Лисица подняла голову и сычит? – спросила Зайчиха-мама.

– О! Слышите? Слышите?

– Что? Где? – разом повскакивали папа и мама.

– Да по всему лесу! Разве не слышите? Кричат… Улюлюкают…

– Действительно, – насторожился папа. – Действительно, что-то… Однако поди узнай. Если то охотники и, может, охотятся не в показательном плане, тогда беспокоиться нечего. Они всегда пьяные и когда стреляют, чаще попадают друг в друга.

– Организованный народ, симпатичный, – добавила мама.

– Слушайте вы, недобитки проклятого царизма! – уже сердито сказал молодой Заяц. – Я вас предупредил. Делайте как знаете, а я совсем не хочу, чтоб меня застрелили или поймали. Я сознательно иду…

Молодой Заяц не договорил.

Почти над самой норой послышались крики:

– Окружай! Окружай!

– Заходи с той стороны!

– Живей! Живей!

– Товарищи! Организованно!

– Выдвиженцев вперед!

– Следите за кассиром! И тут убежит!

– Подходи, подходи! Не бойся!

– А еще кооператоры!

– «Кооператоры», – побледнел Заяц-папа. – Это хуже. Они нас украдут…

– Да молчите ж, – перебил папу молодой Заяц. – Тут жизнь на волосинке…

В этот момент нору чем-то закрыли и рука, от которой пахло продукцией ТЭЖЭ, инструкциями и циркулярами, по очереди вытащила всех зайцев из норы.

Зайцы остолбенели.

Да и было с чего.

На громадной поляне колоннами стояли люди с плакатами, знаменами и оркестром.

Когда зайцы немного успокоились, к ним подошли трое, наверное, распорядители, и один начал:

– Товарищи Зайцы! Мы представители союза «Степовик». Чтоб вы скорее поняли, почему мы вас побеспокоили, позвольте зачитать вам бумажонку, которую мы получили от Всеукраинского Союза Скотоводческо-молочного Кооператива «Благосостояние» от 1 октября 1929 года, № 6/10.

Вот что они нам пишут:

«Протоколом правления Укрсельбанка № 239/194 вам выделен кредит из республиканского фонда бедноты 28–29 через местный Сельбанк в счет лимита 20 рублей.

Средства предназначены для покупки рабочего скота.

Рекомендуем охватить это снабжение и о результатах доложить.

Коневодческий отдел». (Две подписи).

– Так вот, дорогие товарищи Зайцы! Поскольку за 20 рублей никакой иной рабочей скотины, кроме трех живых зайцев, не купишь, а вы, уважаемые товарищи, как известно из произведений великого писателя А. П. Чехова, все ж таки можете что-то делать, по крайней мере, можете зажигать спички, – мы решили «охватить» вас на пользу кооперации.

Да здравствует кооперация! Да здравствует Укрсельбанк! Да здравствует благосостояние!

Ура! Ура!! Ура!!!

Все закричали, оркестр заиграл, а зайцы заплакали.

От умиления.

Василь Чечвянский

Вегетарианец

Когда Иван Митрофанович Грець, возвращаясь с работы, подходит к своему небольшому собственному домику на Холодной Горе, он знает, как только откроет он калитку, к нему на грудь с большим лаем прыгнет громадный дворовый пес Лапко.

Знает это Иван Митрофанович и гордится этим.

– Любишь хозяина, сукин кот, – говорит он, отбиваясь от Лапка. – Ждешь? Ну, ладно, ладно! И хозяин тебя любит. Вот видишь? Принес. Понюхай!

И Иван Митрофанович крутит перед носом Лапка небольшой сверточек.

– Пахнет? А?! Но порядок. Порядок, братец ты мой! Сперва хозяин поест, а потом ты…

Иван Митрофанович еще раз гладит Лапка по долгой, кудлатой шерсти и тогда уже идет в комнату.

Семья у Ивана Митрофановича маленькая. Он да жена Ольга Петровна, пожилая, болезненная женщина.

Детей у них нет.

Иван Митрофанович вегетарианец и очень активный.

Идеи вегетарианства он старается продвигать не только словесно, но и письменно.

Почти в каждом номере стенгазеты есть его статья под постоянным заголовком «Я никого не съем».

Иван Митрофанович очень любит всяких животных и, не взирая на трудности содержания их в наших условиях да еще в большом городе, он кроме Лапка держит комнатного песика Громобоя, какой-то невыразительной породы, котов Филей и Антрекот, полдесятка курочек, петуха Оратора и козу несколько с необычным для этого мирного животного именем – Зловещая.

Иван Митрофанович – активнейший член общества защиты животных и растений «Живрас».

Дня не проходит, чтоб Иван Митрофанович не составил с помощью милиции протокол на какого-нибудь извозчика за издевательство над конягой или не оттаскал за чуб хлопчика за отломанную веточку или сорванный лист с уличного дерева.

После работы Ивану Митрофановичу только и хлопот, что накормить весь свой, как он говорит, зоосад, подправить будку Лапка, подоить козу (Иван Митрофанович сам доит Зловещую), выпустить погулять Громобоя и перещупать всех своих кур.

Перед сном Иван Митрофанович читает.

Но читает уже около двадцати лет одну и ту книгу Брема «Жизнь животных».

Иной литературы Иван Митрофанович не признает.

– Все книжки – вранье, а в этой истинная правда и польза, – часто говорит он.

Встает Иван Митрофанович рано, в пятом часу: в половине седьмого ему надо быть уже на работе.

Но прежде чем выйти из дому, Иван Мигрофанович подкинет сенца Зловещей, откроет оконце курятника и уж тогда, под радостный скулеж своего любимчика Лапка, важно шествует к трамвайной остановке…

Работает Иван Митрофанович на местной скотобойне главным свинобойцом; каждый день он убивает около тысячи свиней.

Энтузиасты

– Доброго здоровья!

– Добр…

– Где мы встречались?

– Не припоминаю.

– Кажется, в Киеве?

– В Киеве? Гм… Может, Костенко?

– Он.

– А-а-а!!! Доброго здоровья! Не узнал! Слово чести!! Так, так… Давно в столице?

– Четвертый год.

– Ого. Я только третий. Что поделываем?

– По научной линии. В институте. Изучаем жилищные условия трудящихся.

– Так, так… Интересная работа?

– Чрезвычайно. Новые горизонты, можно сказать, открываем. А вы что?

– А мы закрываем горизонты.

– To есть?

– Да видите, я инженер-строитель. Ну, мы нашими «невеличкими» домами скоро все харьковские горизонты позакрываем. Хе-хе!

– Точно! Го-го!

– Выходит, что мы с вами почти в одной области работаем?

– Интересная область – жилищное строительство. Какие перспективы?

– Что перспективы? Какие достижения! Отдельные квартиры! Электрика. Лифты.

– Ванны, кубатура, воздух, равномерная температура.

– А работать в таких условиях? Красота!

– И не говорите. По исследованиям нашего института, производительность труда лиц, живущих в хороших жилищных условиях, вдесятеро больше. Вон как!

– Понятно. Меньше болеют, нормальный сон, гигиена… Ну, бывайте.

– Вы куда?

– Да надо забежать тут на Москалевку. Один знакомый маклер обещал комнату с кухней за семь тысяч. Боюсь зевнуть – цена очень подходящая. А вы куда? В институт?

– Нет. Я сперва забегу к врачу. Дочка заболела – малокровие. Знаете, в ужасной комнате живу. Темная, сырая.

– Кстати, где вы живете? Адрес на всяк случай?

– Я? В Мерефе. Дача Козолупенка.

– В Мерефе? Да мы ж, выходит, соседи! А я в Мерефе на даче Крылопупепка. Так заходите ж непременно сегодня. Чайку попьем… то-се…

Солидарность

Теперь смело можно сказать, что мы стоим на рельсах и катимся, и революция на тринадцатый год сама собою повернула. Достижения есть. Ну, хотя б нащот массовой солидарности.

Бесспорно. В это воскресенье убедился.

Откровенно говоря, выпили с товарищем Степкой Пупьяненко. Выпили честь честью, немного. Без перегрузки, а так – средственно. Благородно, одно слово. Без протоколов и бесплатных кучеров. Выпили, а потом на трамвай и домой.

Влезли, стали, едем.

Впереди меня гражданочка стоит. Довольно интересная лицом и юбочка минимум. Стоит и вдруг индифферентно говорит:

– Не дышите, – говорит, – товарищ. Из вас же, как из бочки, водкой несет.

– Как, – говорю, – не дышите? Не могу ж я из-за вашей буржуйской блажи одеколон пить! Прошли такие времена.

Публика смеется.

Я публике:

– Граждане, чего вы смеетесь? Тут дышать не дают, а вы смеетесь? А массовая солидарность, товарищи?

А из публики кто-то:

– Понапрасно ты, браток, волнуешься. Мы как раз не против тебя, а за тебя смеемся. А гражданка, если такой дух ей наносит ущерб, может смело пешком идти или на извозчике другие ароматы нюхать.

Гражданка обиделась и кондуктору.

– Товарищ кондуктор. Тут гражданин, – на меня пальцем, – пьяный и водочный дух распускает. Просто немысленно!

«Ну, – думаю, – скинут». И уже дергаю Степу за рукав:

– Остановка, – говорю, – кажется, наша.

И тут слышу, кондуктор заговорил.

– Не вижу, – говорит, – в поведении этого товарища никоторых пьяных функций. А насчет водочного запаха… запах этот нормальному движению вагона не мешает. Ваш билет.

Дамочка видит, не до шуток – и ходу из вагона, а мы благородно дальше поехали.

Что ни говорите, товарищи, а массовая солидарность – великая вещь.

Ярмарка в Полтаве

Граждане! Не скопляться! Проезжайте живей! Соблюдайте порядок! Коли ты, примером, свинья, так не лезь в коровий отдел. И вообще, очень прошу! Ну? Кому я говорю? Вам говорю – какого ж ты черта ворон ловишь? Никоторой сознательности! Смотри на арку. Написано: «Добро пожаловать» – значит, и придерживайся лозунга, а не прись, как саранча членовредительная.

– Беспроигрышная лотерея «Иде-фикс», или по-нашему, по-русскому, «верное дело». Прошу не путать с прочими подобными одурачиваниями доверяющой публики. Еще только три дня! Мыло попа-дается! Духи попа-даются! Пудра попа-дается! Булавки, иголки попа-даются! Граждане, будьте уверены, как дома!

Раз вы купили билет за пятнадцать копеек, полбеды уже сделано – и ключ от секретности вашей судьбы в вашей собственной руке!

– Мухоморы «Идеал». Высшая кара для мух. Приговор исполняется завсегда. Помилований не бывает. Только тут и только сегодня! Смерть мухам! Мухоморы «Идеал»!

– Кварц-наждачный брусок. Лебединая песня Эдисона! Изобрел и не умер! Точит ножи, топоры, косы, поднимает разные хозяйственные вопросы! Вот вам коса – беспросветно тупая. На ваших уважающих глазах я беру косу и вдаряю по своей руке – без последствий! Которая коса, как видите, тупая! Потом я беру кварцнаждачный брусок и, не говоря худого слова, провожу по косе несколько раз способом, известным науке под названием наострень[20], и прошу: даже бумага режется, как воздух! Не подумайте, граждане, что тут какая-то манипуляция с руками или отведение глаз. Все это секрет изобретателя, который с помощью металла кварца и минерала наждака с добавкой почвы Арканзаса[21] и трех частей собственной секреции изобрел кварц-наждак! Брусок за тридцать копеек!

А стекло? Как шлифовать стекло? Пальцем не отшлифуешь! Чем резать стекло? Одного желания мало! Кварц-наждачный брусок режет стекло какой хочете форменности. Криво, косо, фигуры, зигзаги!

Покупайте, граждане, потому что это вам не какие-нибудь медные часы 56-й пробы, а вещь осязательная на ваши собственные глаза!

– Да, коньки справные, что и говорить! Но, истинно говоря, держать их можно только для заведения потомства. Потому, запряги его в воз или, примером, в арбу, то останутся, безусловно, одни оглобли, а остальное перейдет в забвение праха – и домой пойдешь пешком! Што, неправильно? На таких коньках, дорогой товарищ, видать, и на конском фронте делишки подправляются! Што, неправильно?

– Отцы наши благодетели.Мамы наши сожалетели.Подайте темному, незрелому,Заработать неумелому,Войдите в сознание –Взгляньте на мое сострадание…

– Этот конища с запалом?[22] Гражданин! Да вы лучше вдарьте меня по морде, но не употребляйте таких слов! Да где же у него запал, накажи меня Бог?! Настоящий конища довоенной продукции! И что ты в зубы заглядываешь? И зубы, и противной хвостовой полюс в исправности. Да этого коня хоть в подозрительную трубу разглядывай – все на своем месте! Что? Триста дорого? Ну, молись, двести девяносто и десятку на пропой! Не идет? Ну и за двести не пойдет. Нехай постоит. Воздуху не занимать. А кормов он по три дня не просит – все равно не даем! Походи, походи, товаришок! Ноги, видать, свои, не покупные. Походи!

– Ваша судьба, мадамочка, безусловная, но зависит она от одного ответственного короля из казенного дома. И загинаить король ваш признание какойсь-то блондинке, да вы не сумлевайтесь: с блондинкою у него антирес вроде как де-юре, а с вами дошло до факту, и видать это, дорогая, и по картам, и по вашей хвигуре…

А у вас, дорогой товарищ, недоразумение с трефовым королем.

По этой гризинатальной линии вроде тот король из контрольной комиссии, а по этой шпенпердикулярной – вроде из вашего учреждения.

И копаить, копаить король тот под вас разные ямы и закладаить фугасы.

И на пролетарское происхождение не надейтесь, оно у вас уже стерлось.

А мозоль эта – ни к чему. Это портфельная. Комиссия на нее не обращает внимание.

Женская линия у вас сильно разрослась и совсем знистожила линию алиментарную.

А этот горбочек – от водочки. Выпирает он черезмерно…

– Держи! Держи! Лови! Товарищ милиционер! Эта голая сволочь украла у меня коробку пудры! Без штанов, мерзавец, ходишь, а красть умеешь?

– Граждане! Прошу в район, не выражаться! Там все без вас будет сделано. По закону! В чем дело?

Кошмар

– Что? Женщина? Пустое! Куда ей! Детей рожать – правильно, полагается. Варить, стирать – штатные обязанности. Никто не возражает. А чтоб руководить наравне с нами – извините.

Так говорил своему приятелю Ковде гражданин Куценький, идучи 8 Марта в присутствие.

– И удивляюсь я, знаете, Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину. Умный человек, а мог такое сказать: «Каждая кухарка должна научиться управлять государством».

Когда приятели сели в трамвай, Куценький продолжал:

– Ну, вот гляньте вы на эту кондукторшу. Куда она годится? Семь градусов мороза, а она уже билета не оторвет как следует. Видите, на пальцы хукает. А все ж туда – «управлять государством».

– Ваш билет? – спросила кондукторша.

– Льготный!

– А удостоверение есть?

– А то как же, – ответил Куценький.

– Предъявите.

– Сейчас.

Куценький долго обыскивал все карманы, лазил и в портфель – удостоверение не нашлось.

– А еще с портфелем, – сказала кондукторша. – Оштрафовать вас следовало б, да уже ради нашего дня не буду. Сходите, товарищ портфельщик.

Пришлось сойти.

– Вот гадюка! – пыхнул Куценький. – Уверен, будь кондуктором мужчина, никогда б такого не было. Оторвать билета не может, а права свои показывает.

На работе в тресте Куценького встретила регистраторша.

– А! Тов. Куценький! Поздравляю. Сегодня и вы погуляете даже больше нас. Мы лишь два часа, а вам, наверно, на целый день счастье подскочило.

– Какое счастье? – подивился Куценький.

– Да вас на сегодня вызывают в суд. По какому-то там делу. Зайдите ко мне, я вам повестку дам.

Когда в суде Куценький увидел, что его домработница Люба тихонько разговаривает с какой-то молодой женщиной в пенсне и с огромным желтым портфелем, он понял, какое счастье привалило ему на 8 Марта.

«Подала-таки стерва», – едва успел подумать Куценький, как открылась дверь, и секретарша суда объявила:

– Суд идет!

Вошли судьи: две женщины и один мужчина. Кресло председателя суда заняла пожилая женщина.

– Слушается дело по обвинению гражданина Сергея Пилиповича Куценького по статье…

Но Куценький уже не слушал.

«Упекут! – думал он. – Кругом одни женщины, женщины… Председатель – женщина, член суда – женщина, секретарь – женщина, защитник – женщина, истец – женщина. Кошмар!..

Суд недолго рассматривал дело. Все было ясно. Не платил домработнице Любови Приймаковой жалованье, два года не платил и в соцстрах, не давал выходных дней и отпусков, прописал ее в домовой книге как племянницу. Приговор – заплатить жалованье за два года.

Возвращаясь из суда, Куценький зашел в пивную и с горя напился. И попал в милицию.

В район его доставила женщина-милиционер, подобрав пьяного на площади, которая носила имя женщины – революционерки Розы Люксембург.

В пивнушке

– Я, уважаемый товарищ, с полгода пребывал в безработной категории. Но наконец устроился на службу. Потому, знаете, неудобно без работы. Все ж таки я на фронтах в двадцатом году был и, кроме того, моя двоюродная сестра замужем за секретарем биржи труда. Одна ситуация помогла другой, и я устроился. Кондуктором. На трамвай. Должность ничего, хорошая. И жалованье дают, и воздуха свежего сколько хочешь. Потому в вагоне двери каждые пять минут открываются на остановках и на воздух кризиса не бывает. Опять же таки выходной день раз в неделю, на общие собрания ходишь, взносы платишь – не запрещают. Кроме того, на заем подписаться можно. Вообще должность подходящая. И главное – общественная, всегда среди публики. Кто на службу торопится, кто в баню раз в месяц выберется, кто просто для развлечения прокатится. В цивилизованной стране без трамвая никак нельзя. А я цивилизацию уважаю и борюсь на этом фронте, сколько это возможно на моем посту. Иной кондуктор сразу: