Колокола весны

Я без охоты просматриваю вырезки по диагонали.

– Нет, – собрал я вырезки назад в конверт и отдал Сяглову. – Это не для меня.

Он говорит:

– Ну… Нанёс бы визит бюро знакомств у нас в области.

– В конце июня я наведывался в то знакомое бюро. Я по-своему навеличиваю его… С горячих глаз отвалил целую пятёрищу! Входной взял билет на вечер "Кому за тридцать". А вот пошевелил шлемаком[136] и отдумал. Сегодня эта вечеруха. А я не еду. Что-то думы одолели… Дополнительно пошевелил пузырями и выскочил на вопрос. Что за шоша да ероша слетается на тот гульбарий? Как бы потом не пришлось на капремонт в химчистку[137] бежать!.. Ну пускай до химчистки не дойдёт… Судите сами. Танцы-шманцы кончатся ближе туда к двенадцати. Волчья полночь. Ночевать негде. Чалить на вокзал? Или, может, своим порядком двигать поршнями аж в Дворики? Это ж шестьдесят кэмэ с гачком!.. Конечно, прокуковал бы до утра на вокзале. Не помер. Да ради чего куковать? Вы вежливо поталкиваете меня в город. Не в Алма-Ату, так в Воронеж. Всё вроде выпихиваете на асфальт. На свет. А мне туда нейдётся. Не хочу я в город! На те разгуляи сводят городских. Да сбежись я с какой клещихой в союз и – оставайся в Воронеже? Не-е!

– А от меня тогда чего тебе надо?.. Не пойму… На днях читал про тебя в нашей районке. Два высших образования! Пятнадцать ремёсел сидят в золотых руках! Токарь-ас!.. Видом интересный чубрик… Неужели при таких королевских козырях нельзя заарканить какую вяжихвостку себе под пару?

– Газету читали и те бабуинки, кого бы я хотел видеть рядом с собой. Но ни одна из них не подала мне голосок.

– А я тут при чём? – в досаде вскрикивает Сяглов.

– А что это вы подымаете на меня свой вокал? – исподтиха кольнул я.

– Да никто и не думал подымать на тебя голос. Ты любого доведёшь… – Он беззлобно обложил меня многопартийным матом и уныло постучал карандашом по столу: – Так что же, жужжало, с тобой делать?

– А ничего лично со мной не надо делать. У вас весь район в кулачке… Разожмите пальчики… Все на ладошке… Вы всех знаете… Вам проще в пару кого мне подобрать…

– Ты что же? – срезается на полушёпот Сяглов, обомлело подымается со своего дорогого родного красного кресла, вскинув щитком руку с пальцами веером. – Ты что же, со мной породниться хочешь?

– Ёшкин кот! Да не лезу я в родню. А прошу потихонешку шукнуть бригадирам там, где у кого в бригадах есть одинокие молодуньки, николаевские девки от голодного года[138], что обитает в райцентре такой-то, несудимый, необлучённый, физически нормальный. Пускай бригадиры проведут распояснительную… ну, эту вашу… разъяснительную работу по моему вопросу… Разъясниловку там…

– Такие вещи не делаются! Ищи сам… Ну, паря… У тебя в черепке маньячит жуткий сквозняк!

– И прекрасно! Ведь зато постоянно идеи самой последней свежести!

Недовольный Сяглов дует под свой нос:

– Всё! Нет больше моих партийных сил. Кыш с моих глаз! Кыш! Пошёл бы потрепал теперь нервы самой вот этой, – щёлкнул он ногтем по газете. – Вот этой потомственной магине!

– Кому, кому?

– Магине… Есть шах – есть на него и шахиня. Есть маг – сыщется на него и магиня!

– А-а, понял…

– Внимай! Читаю: «Потомственный маг Марфа Власьевна. Ушла жена? Верну и налажу отношения. Поставлю мощную защиту от измен. Сниму порчу, сглаз, венец безбрачия, восстановлю мужскую силу, заговорю недуги. Мощный финансовый обряд «Золотое руно» на привлечение денег, карьерный рост и успех в работе!» Ну!? Дарует всё в комплексе! Жену! Здоровье! Деньги! Согласен?

– Не надо. Наколдует ещё с короб чёрте чего…

– Тэ-экс… Ну… Тогда… – Сам читал… Тайский мультимиллионер Арнон Родтонг предлагает десять миллионов батов[139] и свой бизнес – плантации по выращиванию дуриана – тому, кто женится на его 26-летней дочери Карнсите. Девственница! О!

– Подумаешь! Всем девкам Боженька за просто так дарит звёздочки[140]

– Да не все просто так отдают! Вон парижская студенточка за миллион триста тысяч долларов продала свою звёздочку лондоскому банкиру и бесплатно в него влюбилась. А тут… Национальность жениха не имеет значения. Миллионер уточнил, что ему не нужен кто-то особенный, и он будет рад видеть мужчину, который любил бы его дочь и работу на его плантациях. Вопреки распространенным догадкам, девушка недурна собой. Она слишком занята своей карьерой, так что на поиски бойфренда у неё просто нет времени. Свободно владеет английским и китайским! У тебя вот тоже в загашнике целых два института! Ну!

– Так эта мисс не знает русского! Не, не сосватаете! И что я забыл в Таиланде?

– Свою судьбу! Свою кларку целкин[141] Карнситу и сто миллионов батов. Столько стоят папашкины сады.

– Не о том хлопочете! Никаких Таиландов!

– И какая твоя идея на эту минуту?

– Что ж тут неясного? Мне чего попроще… Я совсем о другом… Ваш авторитет, ваша рекомендация, – толку я свою ступу, – помогли б мне связать семью… Я понимаю, райком не сваха. А почему, собственно, не быть ею по совместительству? Вот вы улыбаетесь… Бодрость изливаете… Конечно, у вас душа, а у меня балалайка… На вас накатило веселье. А мне не до улыбок. Уходят годы… И не у меня одного… Где-нибудь в Трудолюбовке или на том же Золотом хуторке, или в той же Голопузовке на таком же полозу едет какая-нибудь горевая сиськодёрка[142] ли, свекловичница ли, птичница ли… У себя в селе то ли годы, то ли история какая вышибли её из цены. Сама в другое село она не шатнётся искать себе жениха, как не поедет за девять земель в область в то знакомое бюро. Вот в Воронеже бюро… Что ж это бюро нипочёмушки до деревни не дойдёт? Что бы да вам не подумать про такое бюро в Двориках? Пускай сначала хотя бы в райцентре? Оглядись да ладь бюро уже кустовое, на несколько деревень. Можно открыть там летучее. Один год оно работает на эти два села, в новый год – на те два и так по кругу, покуда всех николаевских женихов и невест не пересватает. А то… Надои, центнеры, привесы, гектары… Ума не дам… Вы всё это планируете сверху донизу, из кожи вылупаетесь – вон как во всё это вникаете! Вон как за всем за этим следите… А мой быть, прежде не грех побеспокоиться о живом человеке? А уж потом о центнерах? Взять вот так легко да и поменять местами. На первое поднять человека, а уж за спину ему, на второй план, пихнуть центнеры в чувалах? Да знаете, как вы подвинете разом всё! Единым махом два дела побивахом! За двумя зайцами погонитесь – оба будут у вас в лапках! Да выведи вы человека из беды, помоги только радость найти, он вам, одурев от счастья, этих центнеров наворочает, как танк, сверх всех ваших планов. А то… Вы распрекрасно знаете, сколько вам надо сдать того-то и того-то тогда-то и тогда-то. Всё это у вас по месяцам-кварталам раскидано. А задумывались ли вы, с какой душой люди работают все эти ваши планы? А знаете ли вы, сколько у вас в районе несчастливых? Или у вас в статотчётке нет такой графы?

– Графы такой действительно нет… Но пищи для размышлений предостаточно.

– Что размышлять… Надо бы дело делать.

– Само собой. И дело будем делать…

– Не хотите ли вы сказать, – подпускаю в весёлой надежде, – что берётесь-таки подыскать мне тётку с маленькими минусами?

– Ко-го-о?! – в оторопи привстал Сяглов. – Тётку? Нянечку? Ты что же? Больной?

Его всего перевернуло не то, что я просил помочь найти жену, – он привык ко всем моим неожиданностям – его срезало то, что жену я назвал тёткой. Про себя я жён называл тётками. Как ни берёгся, сорвалась, упала с языка тут эта тётка.

– Это уже предел, – с чужеватинкой в голосе подбил он бабки. – Вдуматься… У тебя в словах свой смысл, отличный от общепринятого. Супруг, насколько помнится, означает: в паре запряжённый в одну упряжку. Но ты ни с кем в одну упряжку не летишь впрягаться. Ты ищешь не супругу, а тётку, удобную, выгодную во всех отношениях, которая бы тебя обихаживала, кормила, как ребёнка, делала бы в доме всё. А ты бы сидел на печи и ногой сверху показывал, что ей делать дальше. Что ж это ты за прынц за датский! Не-е… У него шишка дымится, а я… Да не разбегаюсь я тебе искать!

– Вам же и дороже обойдётся. Напишу на вас в Москву. Мол, не заботятся в Двориках о трудовом человеке…

– Видал! Ему не хватает моей заботы! Да, по части розыска новой тётки я и ноготком не пошевелю! Сам ищи. А как найдёшь и если что там у вас не заладится – вот тебе скорая помощь! – щёлкнул он ногтем по газете. – Золотая кудесница-чудесница Слухай. Это фамилища такущая. Так слушай, что тебе предлагает эта госпожа Слухай. «Слухай Ксения Пантелеймоновна. 100 % возврат любимых за один день. Результат навсегда». О темпы! – торжественно вскинул он указательный палец. – «Без греха сделаю сильнейший приворот на всю жизнь (за 1 день!). Верну Вам любовь и всегда тёплую постель (полная сексуальная зависимость любимого человека от Вас!). Помогу Вам стать желанным и интересным для женщины (награжу Вас даром очаровывать!). Сниму наведённое колдовство, ворожбу, порчу. Быстро уничтожу любовную связь на стороне. Результат увидите в день обращения! Мгновенно избавлю от соперника. Результат почувствуете сразу! Накажу разлучника и восстановлю разбитую семью! За один день заставлю жену возненавидеть своего любовника и бросить навсегда! Очень сильная, честная работа!» Ну как?

– Мимо проскакиваем эту кислую станцию, – тоскливо говорю я. – Вы на эту Ксюшку в латаных панталонах не перекидывайте свою государственную работу. Чего нести пургу о семье, которой ещё нет? Всё же придётся мне капнуть на вас, извините, в сам цэка или в комитет глубинного бурения…[143] Правда есть, её не съесть… Москва разберётся…

– Что Москва!? – сквозь зубы зыкнул Сяглов, едва удержавшись от многопартийного мата. – Ты и дорогую ООН осчастливь! Нигде и ни у кого не будет безработицы. Все будут в поте лица искать тебе тётку, поилку и кормилку!

– ООН не трону. А в Москву…

– Кончай этот кобеляж![144] Хватит аллилуйю за хвост тянуть! – в сердцах толкнул он ко мне литую стопку бумаги. С пристуком накрыл её открытой ручкой. – Нет в тебе порядка, дисциплины… Пиши!.. Не по специальности работаешь, не по специальности и живёшь!.. Не мной сказано: «Родившись человеком, довольно сложно жить по специальности». Сложно! Да только у тебя всё просто. В домашнюю работу тебя не воткнёшь!.. – Он пристукнул по стопке бумаги пухлявой ладошкой: – Пиши. Только правду! Так и пиши: я, такой-то, несусветный байбак и матёрый, запатентованный прихлебатель… Можешь помягче поставить… иждивенец, в полном здравии… но до того обленился, что не хочу самому себе искать…

– А что это вы меня в иждивенцы произвели? – выпустил я коготки. – Я хоть копейку у вас просил?

– Копейкой тебя осадишь! Пока одиннадцать лет толокся в двух вузах, ты сколько у государства счавкал? Скажешь, ни грошика не спионерил? Или ты бесплатно грыз кочерыжку науки? Долги отдавать думаешь?

– За училище я готов. Наладилось бы с семьёй, гляди, я ещё и вернусь барабанить в армию… Но СХИ… Оно всегда так… «Когда всё зарабатываешь своим горбом, на тебя смотрят, как на верблюда»… Деревяшками за учебу в СХИ вы меня не тыкайте. Не стегайте по глазам. Тут всё чисто. По справедляку. У государства я не лизнул ни копеюшки!

– Просто поменял государственный карман на женин. Перед каждой сессией бросал работу. Готовился. Сдавал. Устраивался на новую работу. В году по три месяца ни рупия не получал! Итого полностью полтора года кормила тебя бедная Александра Григорьевна! И чем ты ей отблагодарил? Сбрызнул в цветущую Грузию и далее везде?

И пошла тут до сблёва претоскливейшая лекция на тему "Есть ли жизнь на Земле?" Припомнилось мне и то, что за шесть лет я не принёс Саньке ведра воды, и то, что ни разу не наколол дров. Легло в строку и то, что по временам питался я с Санёкой подврозь, что звал её иногда миссис Гуантанамо…[145]

В получку часом накатывало на меня, я предлагал: "Санюха! А давай-ка питаться вразнопляску. Всяк сам по себе". – "Давай".

Нагребу полный угол тортов, кулей с дорогими, в нарядных обёртках, конфетами, с печеньями, с пряниками, с пастилой, с мармеладом. Притараню полмешка бубликов. Чуден бублик! Кругом объешь, а в серёдке так нет ничего. За что только и кинуты бабашки?.. Ну, натаскаю ещё мандаринового варенья…

Степенно накрываю поляну на одну персону…

Неделю я царствую за ширмочкой в своём углу.

Разложу на табурете с дыркой посередине свои богатства. На полу сяду на пятки. Дую чай.

У меня культурная диета.

Утром один чаёк. В обед чайковец. Вечером чаище.

Сегодня чай. Завтра чай…

Только знай меняй воду в аквариуме.[146]

Санёка не сядет за стол, не позови чтобушки меня.

Да нужны мне её щи!

Я ни разу не звал эту Гуантанамищу на чайковского. Перетопчется!

И она ни разу не закатила мне день Бородина.

Ну, одинцом сижу себе, гордо знай в поту распиваю вдвоём с тортиком чаёку.

Иногда прискажу, если Санькя где близко:

– Была жена, да корова сожрала. Да кабы не стог сена, самого бы съела!

Эти мои чаепития в одиночку на полу Санькя прозвала половыми игрищами.

После моей культурной чайной диеты можно б перескакнуть вообще на бесплатную голливудскую диету. Эти звёзды как ловко присобачились! Чтобы похудеть, без разбору бомбят жуков, пауков, тараканов, червей, муравьёв! Этого добреца у нас в Двориках внавалищу! Актриса Сальма Хайек особо обожает копчёных кузнечиков и уверяет: "Приготовленные во фритюре муравьи хороши с гуакамоле". Я б тоже устроил богатую муравьиную обжираловку. Так у меня нету фритюрницы. А потому всех синедвориковских муравьёв дарю бесстрашной Сальме! Пускай на здоровьице голливудит и дальше!

Ну, за неделю всё своё я, ушатый, по-стахановски дохлопаю, смахну последние сладкие крошки в рот и убираю на глубоких вздохах ширмочку. Прощайте, милые половые игрунюшки! Не царское это дело сидеть голодом. Я ж не китайчик Чунг Ваи[147] и вовсе не Джани.[148] У меня нету его божественного эликсира.

Грешил я тихо.

Но каялся громко.

– Мамчик Санушка! Моя светозарная Гуантанамушка!.. – в печали сдаю обратный ходок. – Светик ты мой белый!.. А давай-ка сочиним ноне день межполового примирения?!.. Давай, скоромилушка, наверное, питаться вместях за одним твоим столом…

Жёнушка-душка, пуховая подушка, и на это согласна.

Ох…

Не тужи, красава, что за нас попала. За нами живучи, не улыбнёшься!

Однако хозяйка была грех пасквильничать. Не зря пихнули её в Монголию преподавать в школе русский. Плохую не послали бы…

… Раскипелся Сяглов. Развоспитывался. Даже вон у императорских пингвинов, знай нарезает, самцы-императоры высиживают яйца! А ты, деревянный до пояса, ни к чему в доме не нагнёшься!

Пустился выхваляться, что вот-де он не боится у себя в генсековском чуме и полы помыть, и простирнуть что по мелочи, пока жёнке некогда.

Конечно, всё это пропагандистская карусель. Мол, знай сиди, махнутый, да сравнивай, какой, эстэствэнно, хороший я и какой поганец ты!

Одначе…

Санюхе мыть до глянца полы и в ладошках варить манную кашку на молоке?

Да по сараю мне такая джамахирия!

Слушал я Сяглика и в душе легко сначала хихикал. А потом и перестань. С его слов я, кажется, как-то отдалённо почувствовал, смутно доковыляло-таки до меня, что семейная жизнь вроде невидного беспрерывного подвига.

Ну, в самом деле.

Пока я был один, всё в своём шалаше делал сам. А как сошёлся, домашние дела само собой, будто ветром, отнесло от меня в сторону. Поел, поспал и ж-ж-жик на работу! То ли муж я, то ли квартирант…

И не стало для меня дел важнее музейных.

Дела эти громкие.

Примчал откуда ампулу с землицей – я герой! Раззвонит районка.

Обо мне судачат с уха на ухо. А слышно на угол.

А в сакле, в этой провальной яме, сколько ты ни кувыркайся со своими хлопотами, газета восхвалит разве?

В удовольствие летал я по стране.

Старался – кожу сдирал с зубов! – собирал себе почёт, напрочь забывал Саньку, словно не жена она мне, а так, вроде какая-то там мужатка, нанятая ломовая лошадь в нашей юрте.

А что…

А что, если на моё нолевое отношение к ней она отвечала нежеланием рожать?

От этой догадки вся душа у меня оторвалась. Неужели прокатал? Неужели я самому себе жизнь измарал? Неужели в том, что у меня нет ни дочки, ни сынка, виноват я сам? Виноват лишь я один?

Я считал себя хитрым, ловким. Я говорил себе: "Ты круглый, как мяч, тебя в ступе не поймаешь".

Но вот Сяглов поймал меня. Раскусил.

Добрался до зерна во мне. А зерно пустое, бесплодное.

Эти мысли расстроили меня.

Я встал уйти.

Сяглов отечески ласково надавил на плечо.

– Подожди. Не всё ещё сказал… В твоём возрасте уже не было Чкалова, тёзки твоего. Не было Кольцова, Есенина. Сорок лет не сорок реп. Неужели прожитые годы ничему тебя так и не научили? Что же ты в конце концов собираешься делать?

– Плоты строить! – ухнул я наобум.

Сяглов смотрит на меня как на приплюснутого.

Ёшкин кот! Ну и на здоровье, раз не в курсе народного юмора.

Не перепевать же ему эту историйку.

Разбило корабль и мужчин выбросило на остров. Туманишко рассеялся. Они увидели вдали такой же остров, полный амазонок. Тридцатилетики сразу кинулись вплавь. Сорокалетики стали строить плоты. Осторожничают уже мои ровеснички. Пятидесятилетики говорят: а зачем плыть, все равно они к нам потом сами прискачут. А семидесятилетние: их и отсюда хорошо видно.

– Всю жизнь – крюками! – пламенно нудит Сяглов. – Бить надо в свою точку. В одну! А ты её обегаешь! Докуда ты будешь бегать от Его Величества Жизни? После института молодые рвутся куда покруче! А ты, добыв диплом, помнишь, чего запросил у нас? Дайте в райцентре, в сельском управлении, должностёнку всего-то на пятисотую дольку гагаринской космички[149] – мне много не надо! – только чтоб ни за что не отвечать. Сознаюсь, мы ещё такого не слыхивали ни от одного молодого специалиста… Чего агроному лезть в столоначальники? Кабинет не поле. В кабинете кроме пыли ничего не растёт. В отрочестве, в юности ты сам себя спас от верной смерти. Сам себя выдернул из могилы! Да почему же в зрелые годы тебя не хватает на то, чтобы заставить себя не бояться ответственности?

– А как не бояться?

– Ах, если бы я сам знал… Не тот герой, кто, отправляясь в бой, ничего не боится. А тот герой, кто боится, но идёт в бой! Истина истёртая. Про запас у меня нет ничего новей, убедительней. Нравится мне мудрость пословицы "Хорошо медведя в окно дразнить". Но каким боком повернёшь её к тебе? Ты даже не дразнишь. Ты только зябко подсматриваешь в щёлку меж занавесками за жизнью… Как тебя выкинуло на обочину жизни? Докуда ты будешь жаться на той обочине? Медведь – это сама наша жизнь. Когда ж ты наконец смело, по-мужски шагнёшь в эту самую жизнь? Когда вылезешь из-за занавесок? Что ты у жизни всё с краю, с краю? Как слепой по пряслу бродишь. А ты в центр ворвись! Подумай. Поломай мозги. Какой ты Отечеству нужней? Токарьком? Агрономом? Почему не работаешь по специальности? По институтской! И уважения прибавилось бы. И в кармане потолще б зазвенело… Кругом одни плюсищи!

– Не скажите. Ленин вон тоже работал не по специальности. Что бы мы имели, будь он всю жизнь помощником самарского присяжного поверенного?

– Эка куда сиганул! Да работай Ленин юристом, не было бы ни Октября, ни нашего Союза. Ты это хочешь сказать?

«Я хочу сказать, если б Ленин работал по специальности, у нас бы почти пол-России не было б уничтожено», – подумал я, а Сяглову сказал:

– Пока говорите вы. Я лишь внимательно слушаю.

– Слушай. Да только кончай этот чёрный пропагандон! И Ленина не трожь!

– Ладно. Я и не трогаю. Я только хочу сказать, что я, как и Ленин, всего-то лишь работал не по специальности. И что каждый из нас наработал, прекрасно видите…

– Цыц! Ещё одно слово про Ленина – я сдам тебя весёлым органам. Там и допоёшь свою гнусную песенку.

– Да не пою я… – огрызнулся я и подумал:

«Мда. «Партия всё сделает для блага человека! И вы знаете этого человека…» А я просто хочу сказать, что у нас можно одному, то нельзя другому… – И уже на холостых оборотах сами собой слились остатки мыслей: – Ему можно не по специальности… мне нельзя… Ему можно с семьёй семнадцать лет в роскоши тонуть по заграницам и нигде вообще не работать. Спрашивает товарищ трудовой народ, на какие хуани королевствовал господин вождь?.. А я и минуты не смей прогулять…»

Сяглов будто услышал мои мысли. Рявкнул:

– Вот, тараканий янычар, когда будешь вторым Ильичом, тогда и тебе будет дозволено всё! А пока, – Сяглов мстительно погрозил мне пальцем, – цыц!

Ленин с портрета за спиной над Сягловым довольно усмехнулся. И даже ручкой помотал, как на известном снимке. Только я не понял, кому он махал. Мне или Сяглову?

– Цыц так цыц…Я и вашему цыцу кланяюсь в ножки… Сбежим ступенькой ниже. «Отцу народов» вон тоже круто не повезло. Не по специальности тоже вон пришлось арбайтен унд копайтен. И попик-недоучка вынужден был, как баранье стадо, аж тридцать лет смертной нагайкой гнать бедный народушко на шестой части суши к коммунизму.

– Но-но! Ты чего мелешь?

– Что намолола Правда! Сталин же был исключён из духовной семинарии «за неявку на экзамен по неизвестной причине». Как ни крути, всёжки не на своём месте товарисч гегемонил…

– Ну ты чего, вундик, буровишь?

– Вы это у Мао спросите… Это он сказал, что Сталин был ненастоящий коммунист. А раз ненастоящий коммунист, то как он мог быть генсеком целой партии?

– Настрой тишину! Смолкни! Захлопни свой супохлёб! Ты чего забрёл сюда? Обсуждать со мной Ленина и Сталина?

– Ленина мы уже проехали… А со Сталиным… Опять же вопросы к Мао. Мао себя считал настоящим коммунистом. Потому что целую красную жгучую перчину мог за раз проглотить. А Сталин не мог. И потому, по мысли Мао, ненастоящий коми Сталин. А раз ненастоящий ты коммунист, то какой из тебя генсек?

– Да закрой же ты гнилое хлебало! Цыц мне!!!

– Ладно, пока кругом прохладно. Тогда сбежим на десяток ступенек ниже. По образованию вы зоотехник, скотий генерал. Генерал над коровами, овцами, свиньями. А генералите над людьми целого района! О! Выходит, и вы сидите тут не по специальности?!

– Слушай, мозгач! Пыли отсюда сам! И вбыструю! Срыгни в туман! Не то я нажму на кнопоньку и тебя живенько-три выведут под белы рученьки! Доехало?

– Я неправду сказал?

– Да кому нужна т в о я правда? Т в о я правда доведёт тебя до Колымы! Ты там ещё не был?

– Да Бог миловал…

– И я помилую.

– Спасибо… Я за старое…Вы по образованию, как и мой отец, зоотехник. Вы себя не ругаете, что работаете не по специальности?

– А чего мне себя ругать? Меня сюда, – Сяглов мелко попрыгал в красном мягком кресле, – партия посадила! Прикажет партия – ссяду снова в зоотехники.

– Оно-то так… Партия прикажет: «Есть контакт!» и все кинутся есть контакт… Только… Место сидения определяет направление мыслей. Так вы и побежите к вонючим к хвостам? Что зоотехник?.. А так вы – господин товарисч первый секретарь! Всему району даёте ума!

– Мели, мели, – уступчиво, вождисто помахав коротко ручкой, усмехнулся Сяглов. – Тебе всё прощается. Ты у нас на особом положении.

– На каком именно? Дебилик?

– Тебе лучше себя знать. Вот и получается. Скачешь по жизни не по специальности, всё и летит наперекосяк.

«Гм… Сталин не окончил даже духовную семинарию… Выгнали за неявку на экзамен. Ну на ЦПШ он, может, и наскрёб бы с грехом пополам. Это расшифровывается вовсе не как Центральная партшкола, а всего лишь как церковно-приходская школа. Аллилуйничать бы ему рядовым попиком где-нибудь в горийских горушках и наверняка тогда не было б миллионов и миллионов им убиенных. Если б аптекарь-недоучка с четырьмя классами, «демон революции» Свердлов продолжал свою аптекарскую благородную деятельность – не был бы уничтожен один миллион донских казаков… Вожди не на месте… Даже наш районный вождёка не на месте… Я не на месте… От того, что я не на месте, кому от этого холодно или жарко? Никому. А вот вождюки не не месте… Да кто ж у нас на месте!?» – с ужасом подумал я. А Сяглову сказал: