Это вам не хухры-мухры

Ладно, пойду, поищу!

Я уже выполз из-под стола и на четвереньках запутешествовал к санитарной комнате, где имелись в наличии швабры ведра и прочие полезные для атаки предметы, когда меня кто-то ухватил за трусы.

– Отстань! – лягнул я своего не в меру шутливого друга ногой. Но меня не отпускали.

– Ты чего разгуливаешь в одних трусах по коридору!? – задал мне вопрос нехорошо-знакомый голос.

Если раньше мурашки были у меня только на спине, то теперь они заползали по мне всему, даже уши стали в мурашках.

Перевернувшись на спину, я чуть не закричал от ужаса!

Надо мною, склонившись, стоял врач-бандит!

Отталкиваясь пятками и локтями, я заскользил от него по линолеуму и тут же уперся спиной в холодную стену.

– Чего ты делаешь ночью в коридоре! – зловеще переспросил кровожадный врач-убийца, и его здоровенные, волосатые руки медленно потянулись ко мне!

Вблизи его скрюченные пальцы показались мне огромными, кусать их было противно, а орать я не мог от страха.

Я вдруг показался себе очень маленьким и беззащитным, несмотря на мой пресс и там всякие бицепсы трицепсы.

Я боялся, но парализовавший мои движения страх не мешал мне думать, и я соображал, соображал и успел сообразить еще до того, как эти страшные руки дотронулись до меня.

–Вот в туалет захотелось, – пролепетал я, – а что, разве нельзя?

–А почему на четвереньках!? – удивился он.

– Да так…..– пожал я плечами, – захотелось.

– Захотелось!? – вытаращил он глаза, – В первый раз вижу мальчишку, который ходит в туалет на четвереньках.

Я благоразумно молчал, чувствуя, что сморозил глупость, а бандито-доктор с треском почесав свою облезлую репу, проговорил: – Ладно, быстро туда и обратно и что бы сразу в постель, я проверю!

– Хм, захотелось!! – несколько потрясенно произнес он, провожая меня взглядом.

Пока он разговаривал сам с собой я, не чуя под собой ног, стремительно преодолевал пространство от него до унитаза.

После пережитого страха толчок показался мне родным и уютным, я просто прилип к нему, прикипел душей, размышляя, а не удрать ли мне пока не поздно по водосточной трубе.

Нелегко было покидать насиженное место, но не оставаться же здесь на всю жизнь. Я представил, как обо мне напишут газеты, мальчик умер от голода в туалете, выслеживая особо опасного преступника, и мне это совсем не понравилось!

С опаской я выглянул в коридор. Тишина, тепло и никого нет. Шлепая босыми ступнями, я помчался в родную палату и вскоре стоя на четвереньках, разыскивал под кроватями своего храброго друга. Увидев меня, он перестал притворяться валенком и сразу выполз в мои объятия.

– Пошли дальше следить, – предложил я

– Ну, уж нет! – решительно отказался тот

– Трусишь!? – пристыдил я его.

– А ты нет? – сердито спросил Лешка.

– Не знаю! – честно признался я, но если мы его не выследим, то нам будет стыдно всю жизнь!

– В кино всегда как-то легче – вздохнул мой друг.

– А нам медали дадут и еще пистолеты именные с разрешением, что бы в школу носить! – мечтательно прикрыв глаза, сказал я.

– Пошли! Чего сидеть! – заторопился Лешка.

И мы пошли!

Вначале в санитарную комнату, где я вооружился самой увесистой сучковатой шваброй, прихватив вместо щита крышку от ведра. Лешке досталось протершееся от употребления старинное эмалированное судно, и висевшая на крючке резиновая клизма с предлиннющим резиновым шлангом.

Теперь мы были не кучкой запуганных больницей мальчишек, теперь мы стали регулярной армией, и пол содрогался под нашей могучей несокрушимой поступью.

Мы успели вовремя! Медсестра в темной комнате как раз закричала: – Ой…ой…ой! Больше не могу! – а он с рычанием на нее накинулся и вроде бы начал душить.

Мы подкрались незаметно. Как гром в ясную погоду на его голову!

Медсестра, закрыв глаза, тяжело прерывисто дышала, а над ней нависал ненавистный доктор.

Он, почему-то забрался к ней под одеяло и садистски кряхтел и сопел, вцепившись в медсестру своими страшными руками.

Наша помощь подошла вовремя!

Швабра с высоты птичьего полета врезалась в его затылок словно бомба!

Еще звенела ударившаяся об его лоб ведерная крышка, а клизма прыгала по кровати как лягушка, а он, почему-то неубитый и почему-то без штанов убегал торопливо вдаль, а мы вопили на всю больницу: – Караул, убивают! Милиция!

Но тут из дверей выскочила, почему-то совсем не замученная медсестра Марина и погналась за нами, крича, что мы хулиганы.

Странная она все-таки! Наверное, сообщница! Мы ее спасли, а она нас в благодарность за уши оттаскала.

Но самое удивительное, что этот бандит через день на работу вышел, я как его увидел, чуть с кровати не свалился! Все-таки плохо у нас работает милиция!

На перемене

Наши учителя дураки! Они заставляют нас на перемене ходить парами! Спасибо что не с девчонками! Потому что они воображалы и задаваки.

Правда, учителей мы не слушаемся и носимся между ними как угорелые, играем в прятки за колоннами, орем и колошматим друг друга свернутыми в трубку тетрадками, ставим друг другу подножки, толкаемся, дразнимся и запускаем в небо под потолком бумажные самолетики.

Поэтому на перемене весело, но взрослые это не понимают! Нам, разумеется, мешают дежурные старшеклассники! Они просто за нами охотятся! Одни строят нам страшные рожи, и мы пугаемся, другие караулят зазевавшихся первоклашек в углах, расставив в стороны свои загребущие руки. Эти опасные, от них не отделаешься плаксивым обещанием: – Я никогда не буду!!

Они скрутят тебе ухо и обязательно отвесят увесистый щелбан, после которого гудит голова.

Но я их не боюсь, потому что когда они меня ловят, я им угрожаю милицией и очень большим старшим братом, которого у меня по правде нет. Конечно, я чувствую себя скованно и неуютно, раскачиваясь у одного из них в руках и болтая ногами в воздухе, зато ближе его хулиганское лицо и угроза получается внушительней!

Он, правда, ржет как лошадь, держа меня за шиворот, но я за это обзываю его верблюдом и обещаю тюрьму!

Вообще я самый маленький в классе…, да и в школе тоже, поэтому мне трудно бороться за справедливость.

Мне многому еще надо научиться: карате, боксу, грамоте и стрелянию из рогатки. Тогда я стану Ое..ей и все меня будут бояться!

Но главное, научиться самому застегивать пуговицы на штанах! – Вот проблема!

Полезные и бесполезные вещи

Когда я сижу дома, мне не хочется есть! Особенно манную кашу! Какая гадость! Я ее просто ненавижу!

Вообще-то я много чего не люблю – молоко с пенками..брррр, гречневую кашу, макароны, суп и все что мама считает полезным!!

Странно, но мне нравится все вредное, потому что оно вкусное и похоже на мороженное, шоколад и варенье.

Все мои друзья тоже любят вредное и ненавидят полезное. Поэтому на праздники мне покупают только вредные продукты и в больших количествах и подарки мои друзья тоже приносят самые вредные и не полезные для здоровья.

И, правда, было бы странно, если бы мой друг Мишка принес мне в подарок картошку или пакет молока!! Мы бы сразу поссорились!

Первая покупка

Я шел в школу, у меня было много денег – целых тридцать копеек! Мама дала мне их на обед. Две по десять – серебряные монетки, большущую пятикопеечную и пару двушек с мелочью. Я смутно представлял себе, что с ними делать, так как впервые имел при себе наличность.

Для начала я думал истратить половину, на обед и сосиски, а оставшиеся деньги отложить на крупную покупку, – но что-то не получилось!

Заглянув в столовую после уроков, я обалдел. Обед стоил бешеные деньги, целых пятнадцать копеек, а паршивый коржик – семь копеек! На сосиски вообще не хватало, и, истратив две копейки на противный напиток, почему-то называемый чаем, я решил копить – На лодку!

Идея на счет лодки меня воодушевила, мысли так и забегали в голове. Через пару минут я уже точно знал, какую лодку мне надо. Разумеется, это будет самая большая и прочная надувная лодка в мире, в которой нельзя утонуть, и я поплыву на ней с другом по реке до самого моря и стану знаменит…! Единственно, что меня смущало, так это отсутствие на лодке мамы, по которой я буду сильно скучать.

Мои мечты прервались шумным внесением в столовую ящика с курами. Вид у них был нездоровый, – синие и плохо общипанные, они торчали в разные стороны скрюченными куриными ногами и пахли бензином. Внес их дядя Федя, вид которого был подстать куриному, – его сопровождал запах дешевых сигарет и свежего перегара.

Пока я, с жалостью наблюдал за дохлыми птицами, перед окном буфета стремительно собралась очередь из учителей. Они почему-то жаждали именно этих кур и очень радовались. Судя по их репликам, эти синюшные монстры были замучены на кремлевской птицефабрике, что придавало им особую ценность. Разговор в очереди перешел исключительно на куриные темы, о том, как сварить бульон, и что наши куры хоть и страшные, но экологически чистые.

На тетю Дашу, нашу буфетчицу, посыпались просьбы: – А дайте мне вон ту.., а покажите мне эту,……. И заверните, пожалуйста.

Дядя Федя тем временем, в полном упадке сил, сидел на скамейке, привалившись спиной к стене, сосредоточенно ковыряя пальцем в носу.

Мне давно пора было уходить домой, три урока благополучно закончились, и все первоклашки разбежались кто куда. Но мною овладело любопытство, замешанное на сомнении. На мой взгляд, куры смотрелись не ахти, – довольно паршивые на вид и противные. Но взрослые люди – педагоги и учителя – придерживались иного мнения. Они все так хотели и жаждали этих кур, что я начал подумывать, а не прикупить ли и мне парочку. (Это ничего, что они синие и страшные, наверное, хорошие, раз их так разбирают, нахваливают).

Мои сомнения разрешил ворвавшийся в столовую учитель труда Ян Саныч Боярский, который, оттеснив очередь, с веселой наглостью закричал: – Дайте мне три! Завесьте потолще!

Скромно пристроившись в хвост очереди, я сразу затерялся среди больших дядек и теток, которые, обнаружив меня под ногами, задавали мне глупые вопросы, что я здесь делаю. Все это продолжалось достаточно долго, чтобы надоесть, зато в процессе стояния, глазения и слушанья мною овладел семейный энтузиазм, и, подойдя к прилавку, я, приподнявшись на цыпочки, произнес: – А завесьте мне курочку, только попостнее, а то у нас дома у всех больная печенка.

Тетя Даша заученным движением схватила ближайшую курицу, чтобы кинуть ее на весы, но внезапно замерла и спросила: – А денежки у тебя есть, деточка?

– Конечно, есть! – уверенно сказал я, выкладывая на прилавок всю свою наличность.

– И сколько тут? – уставилась на меня тетя Даша.

– Целых тридцать копеек.., то есть двадцать восемь, – ответил (уточнил) я, надеясь, что ее удивила столь крупная сумма.

– Курица стоит дороже, – мягко, но твердо заявила тетя Даша.

– Да!? – искренне удивился я и, после недолгого раздумья, вздохнув, согласился, – Ну, тогда отрежьте мне половину (на суп хватит).

– Половину? – переспросила меня тетя Даша растерянно.

– Можно чуть больше или меньше, – уточнил я.

– Но тебе и на половину денег не хватит!

– Тогда отрежьте мне ножку, – теряя терпение, предложил я.

– Но мы не режем ножек! – застонала тетя Даша, оглядываясь.

– А почему? – спросил я.

Мой вопрос, застал ее врасплох. Пока она молчала, к ней на выручку поспешила учительница пения:

– Детка, и сдалась тебе эта несчастная курица! Посмотри, сколько тут всего вкусного! Вон коржик купи или сосиски.

Коржики я не люблю, они сухие, а сосиски у нас дома уже есть, – упрямо насупился я. Мне стало обидно за тетю Дашу, что она такая бестолковая и жадная. Ну что ей стоит отрезать у курицы ногу! Лень, наверное!?

Тем временем за мной собиралась очередь, но почему-то она не торопилась и не толкалась, – она взирала. Взирала на нас с каменными лицами! Ей (очереди) почему-то был интересен наш разговор.

– Ладно! – смутился я многолюдью, – Дайте мне что-нибудь куриное, и я уйду, – Можете крылышко завесить или куриную лапку! Мне все равно!

– Да как же я тебе ее отпилю!? – почему-то повысила голос тетя Даша.

– Вот ножик на столике лежит, – указал я ей, совсем расстроенный.

– Да отрежьте вы ему лапу! Бесплатно! – посоветовали сзади.

– Без ноги у меня курицу никто не возьмет! – запротестовала тетя Даша.

– Бесплатно мне не надо! У меня деньги есть! – возмутился я.

– Еще? – в надежде встрепенулась тетя Даша.

– Нет, те, что в вашей тарелочке, – показал я пальцем.

– О..оо , что же мне с тобою делать – простонала она, но тут ее взгляд остановился на дяде Феде, который, очнувшись, с невозмутимым видом таскал в подсобку картонные коробки с куриными яйцами.

– Вот! – радостно указав мне на яйца, произнесла тетя Даша: – Вот, Димочка, яйца у меня в продаже есть, они тоже куриные! Может быть, купишь?

– Давайте десяточек, – устав спорить, согласился я, – яйца, конечно, хуже курицы, из них бульон не сваришь, да ладно!

– Десяток не получится, – приуныла тетя Даша.

– Как!? Опять!? – возмутился я, испугавшись что, придется делить и яйца.

– Ты не волнуйся, тут тебе на три яйца денежек хватает. Придешь домой деточка, маму с папой угостишь – яичницей.

Я раздраженно на нее посмотрел! Неужели она считает меня за дурака, да тут одному еле хватит, не то, что маме с папой.

– Заверните! – не слишком вежливо сказал я и, взяв кулек, под улыбки и перешептывание учителей, гордо удалился.

Я только начал гордо удаляться, как у выхода из столовой столкнулся с Серегой из братова класса. Он учился в четвертом классе, мог запросто дать мне в лоб и я его уважал.

– Ура! Яйца! – восхитился тот, воззрившись на кулек, – Подари мне одно!

– С какой стати! Самому мало! – подумал я, пряча кулек за спину.

– Подари! Я тебе такой фокус покажу! Закачаешься!

Любопытство, победило сомнения – и я протянул ему самое грязное яйцо.

– Смотри, – сказал он, увлекая меня на улицу, – Видишь этих противных девчонок, сейчас они у нас запрыгают!

– Алле Гоп! – закричал он, угрожающе размахивая куриным яйцом – Ленка и Светка дуры. Вот вам подарочек!

Яйцо, ударившись об асфальт, разорвалось как бомба.

– Недолет! – сказал Серега, оборачиваясь ко мне за следующим яйцом.

– Дурак Сигарев, идиотина! – закричали на него девицы.

– Хлоп! – скончалось второе яйцо.

– Промахнулся! – весело подмигнул мне Серега и протянул руку за последним.

Но я не собирался возвращаться домой без покупки и показал ему комбинацию из трех пальцев: – Фиг тебе! Мне оно самому нужно!

– И вообще нехорошо кидаться в девочек! – неуверенно сказал я.

– Глупости это все, – авторитетно заявил Серега, – Да и зачем тебе одно яйцо, все равно для яичницы мало.

– Я его сварю и съем! – не согласился я, под одобрительные крики подбегавших девиц.

Серега бросился удирать, а я трепетно донес до дома свою первую в жизни покупку.

Я вошел в дом, налил в ковшик воды, положил в него яйцо и сварил.

ОНО ОКАЗАЛОСЬ ТУХЛЫМ!

Колбаса

За ужином я давился надоевшим бутербродом и укоризненно поглядывал на папу, уткнувшегося носом в интересную книжку.

Сомневаясь, замечает ли он меня, я стал ложкой со скрежетом гонять чай в стакане, но, не добившись внимания раздраженно позвал его: – Пап!..А пап!

– Чего тебе? – нехотя оторвался он от чтения.

– Вечно ты меня по вечерам колбасой кормишь. Надоело!– высказал я ему накипевшее и швырнул бутерброд собаке. – Ну, никакой фантазии! Правильно мама говорит, что ты ленивый.

Папа вздохнул и вновь уткнулся в книжку, но, видимо, мои упреки задели его за живое, так как через минуту он захлопнул книгу и, поднявшись, заглянул в холодильник.

Вскоре на плите в сковороде скворчала в масле картошка, а я хищно поглядывал на большой маринованный огурец, надеясь, что им ни с кем не придется делиться.

И вот я, вопреки всем указаниям диетологов, утверждающих, что ужин надо отдать врагу, за обе щеки уплетаю поджаристые золотистые ломтики и хрумкаю огурец.

Папа при этом с интересом наблюдает, как я уничтожаю содержимое тарелки, а затем, чему-то улыбнувшись, начинает свой рассказ:

– Вот смотрю я на тебя, Димка, – сытого, умытого, в чистой рубашке, и думаю, как много в жизни изменилось.

Тебе колбаса надоела, собаке ее скармливаешь. А знаешь ли, сын, что со мной приключилось в далекие послевоенные годы, когда голод крепко схватил нашу семью за горло? Конечно, и другим тоже было тяжело, но нам особенно, так как было нас у мамы четверо ребятишек – мал мала меньше. А отец мой, твой дед, не вернулся с войны.

Мама в то время работала медсестрою в детском саду, а ходили туда такие же голодные и неухоженные дети, так как места вокруг были глухие – таежные, и повсюду, куда ни кинешь взор стояли суровые вековые леса, да окутанные колючей проволокой заборы.

Ты уже слышал, сын, о сталинских лагерях, так вот это они и были. Много в них народу сгинуло, но тогда я об этом не задумывался, да и не знал.

А мама моя, твоя бабушка, сам знаешь, человек открытый, душа нараспашку, что только не делала, чтобы поднять, прокормить нас.

Была у нее удивительная способность, с растениями разговаривать. Бывало, пошепчет над цветком, и к дню рождения он точно расцветает.

Так вот, насадила она на своем огороде картошку, тоже о чем-то с ней разговаривала, много ухаживала, и уродилась та на славу, с огромными питательными клубнями.

Ни у кого такой не было! Маме бы промолчать, так она на работу принесла, радостью поделилась.

И в ту же ночь у нас всю картошку вырыли. Хоть плачь!

А тут еще младшенький из нас захворал от голода. Вот и ходили мы по лесам в поисках прошлогодней брусники да клюквы.

Как-то забрел я на территорию воинской части. Если там и была охрана, то я ее не заметил. По всей видимости, это был хозяйственный двор, и дисциплина у солдат хромала. По крайней мере, на меня никто не обращал внимания, и я беспрепятственно расхаживал среди каких-то невысоких построек, гаражей и складов.

И вот до меня донесся божественный запах похлебки. Где-то рядом стояла полевая кухня, и дымок, исходивший от нее, медленно вился к голубому небу.

Мой рот сразу наполнился голодной слюной, а в животе засосало под ложечкой.

Мне было двенадцать лет, и я надеялся, что меня покормят. Но, подойдя к грубо сколоченному столу, я наткнулся на столь же грубого офицера.

Увидев, что повар, пожилой солдат, протягивает мне миску, он, схватив меня за шиворот, отбросил в сторону: – Что это за дела? Черт подери! Откуда они только берутся – лагерные отродья! Гони их взашей, попрошаек!

Я чуть не заплакал от обиды, но мне очень хотелось есть, и, отряхнувшись, я подошел вновь, бормоча и оправдываясь.

Напор ярости у офицера иссяк, и, махнув рукой, он милостиво разрешил: – Налей ему, чего уж.

Я опасливо присел за стол, тайком наблюдая за офицером, и странно, но я испытывал к нему чувство благодарности. Я нашел тысячи причин и оправданий его безобразному поведению. А он, сперва унизив меня, теперь с улыбкой посматривал в мою сторону, ощущая себя невероятно щедрым благодетелем.

Я встал из-за стола таким же голодным, не осмелившись попросить добавки, и, поблагодарив солдата, собирался уйти.

Как вдруг передо мной открылась восхитительная, сказочная гастрономическая картина. Десятки кругов копченой колбасы, издававшие одурманивающий аромат, висели на крюках в открытой машине.

Там находилось много чего вкусного – и окорока и грудинка, но мой взгляд не мог оторваться от этой фантастической картины.

Живя впроголодь, мы не могли себе позволить даже кусочка такой роскоши, и я сразу подумал о своем младшем брате, о том голодном блеске его глаз, с которым он каждый день встречает меня, об исхудавшей измученной маме и остальных братьях.

Всего одно кольцо колбасы и все могло измениться. Всего одно! А тут их было не счесть. И я, плохо понимая, что делаю, схватил ближайшее. Рука сама потянулась за колбасой.

И вот, ошарашенный, я чувствую ее сальную поверхность в своей ладони, ее тяжесть приятно оттягивает руку. Я стою и блаженно улыбаюсь, а затем стремительно бегу к выходу.

Почти одновременно я слышу злобный крик. За мной, за моей спиной, целая погоня. Тяжело бухают кирзовые сапоги, а я, прижав драгоценную ношу к груди, несусь как ветер.

Я бегу, не разбирая пути, спотыкаясь на поворотах, желая одного: нырнуть в густой спасительный лес и отдышаться. Но вместо этого я упираюсь в высокий забор и затравленно оборачиваюсь.

На меня несется солдат с красным от злости лицом. Я понимаю, что меня сейчас побьют, а колбасу отнимут! И тут же, исподлобья глядя на врага, начинаю судорожно ее заглатывать. Хоть наемся, утешаю я себя, а бить все равно будут, так вроде не обидно.

Представь себе, Димка, маленького худенького мальчика, загнанного в угол, который, затравленно оглядываясь, давится колбасой, он словно волчонок, попавший в западню, такой же хрупкий и несчастный.

И вот я уничтожаю свою мечту, свой подарок маме, и, съежившись, жду удара, и вот он с разбегу замахивается на меня.

От страха я зажмурил глаза, но он не ударил.

Прошло секунд двадцать, прежде чем я решился поднять голову. Лицо солдата изменилось и кривилось в какой-то гримасе то ли горечи, то ли улыбки, а может быть и того и другого сразу.

Он смотрел на меня, и вдруг слезинка скатилась из его глаз: – Ты не торопись, малец, – произнес он напряженным голосом, а потом, приподняв меня над землей, подсадил на крышу сарая. – Вон твой лес, – указал он мне и, повернувшись побрел обратно.

Ананас

Нас пригласили в гости, и я очень обрадовался, в гостях всегда интересно и кормят всякими вкусностями!

Пока мы добирались до места, я жутко проголодался, просто ужас! (Почему-то в гости всегда приходится добираться долго)

Вначале мы ехали на метро с тремя пересадками, затем троллейбусом и автобусом, после чего мои мама и папа запутались в адресе и я испугался, что мы так ничего и не поедим.

Потом мы сели в лифт. С нами ехала большая собака на поводке с хозяйкой, и когда я дернул ее за ухо (разумеется, не хозяйку) та меня чуть не укусила.

Дверь на девятом этаже была открыта, и мы вошли в прихожую. Мне там сразу понравилось – квартира большая, гостей немного и очень вкусно пахнет; именинник – дедушка лет под сто тридцать всем улыбается, за стол приглашает.

Я сразу руки пошел мыть, чтобы не опоздать.

Помыл я руки, в зеркало покривлялся, по коридору побродил, даже на кухню заглянул. Там какая-то тетенька лет восьмидесяти помидоры в салат резала. Меня увидела, заулыбалась: – Откуда ты такой хорошенький взялся!

– Из дома, – говорю, – к вам в гости приехал!

– Один!? – удивилась она.

– А вы как думаете!?

Ей этот мой ответ очень понравился, она засмеялась, назвала меня умным мальчиком и стала угощать всякими овощами.

– Нет, морковки я не хочу, – вежливо отказался я, – вы мне лучше огурчик малосольный дайте, если можно.

Съел я этих огурцов, наверное, пол банки, это все, оттого что я их очень люблю и не могу вовремя остановиться. Съел и пошел в гостиную, с именинником поздороваться, а то я об этом вначале позабыл как-то.

Захожу в комнату, а там стол просто сказочный – от продуктов ломится. Тут и винегреты и салаты, и всякие там маслины-паслины и торты-морты. Я признаться за всем этим великолепием и именинника не сразу заметил. Сидит он под огромным букетом, словно под деревом, глаза под очками щурит, чему-то радуется – симпатичный такой, но совершенно мне незнакомый.

– Здравствуйте – говорю, – поздравляю вас с этим.. ну юбилеем и желаю ста лет жизни!

– А!? – закричал тот, приставив к уху ладонь, – А!?

– Ему и так сто лет исполнилось! – шепнул мне на ухо, чей то голос, и я растерялся.

– Кто это? – прокричал, глядя на меня, близорукий и глухой столетний дедушка.

– Я – сказал я отступая.

– Дай-ка малыш я пройду, – потеснил меня только что пришедший гость и принялся с дедом обниматься. Мне очень хотелось ему сказать, что я не малыш, а мальчик, но тут он достал из пакета большущий ананас и я позабыл обо всем.

Я видел ананас второй раз в жизни и уж точно половину этой жизни его не ел. Я тут же представил, как по уши вгрызусь в его сочную, янтарную мякоть и как возьму самый большой второй кусок, а если повезет то и третий. Вообще если честно, я мог бы съесть его целиком один, но такого счастья в гостях, увы, не бывает.

И так я смотрел во все глаза на это чудо, а дед, покачав головой, сказал тоненьким буратинным голоском:– СПАААСИБО!– И как бы между делом добавил – Вообще то мне нельзя есть ананасы!

Вначале я очень этому заявлению обрадовался, а потом испугался, потому что тетка, сидевшая рядом с именинником, со словами: – потом поедите,… как ни будь – хотела убрать ананас со стола. Я чуть не заорал на всю квартиру: – Ведь он не ест ананасы! Но дедуля, вяло, махнув рукой, произнес: – Пусть стоит, может, захочет кто?