скачать книгу бесплатно
– До состязания воинов я – Тимд’жи, – говорю я, и мой нежданный собеседник, помедлив, отзывается:
– До состязания воинов я – Фэйтай.
Ого. Ну, если он.
–. пропустил целых два года состязаний, значит, воин из тебя никудышный, и ты не отыщешь женщину, которая захочет уйти с тобой на север, – эхом заканчивает мои мысли голос Джа’кейруса, и сам он мягко выступает из сгустившейся темноты.
Его приближения я тоже не услышал. Что со мной не так?
– До состязания воинов я – Джа’кейрус, – лениво говорит он, щурит змейские красно-коричневые глаза и лениво почесывает мускулистый живот под распахнутой жилеткой.
На нём ничего нет, помимо этой жилетки и набедренной повязки, и Джа’кейрус откровенно красуется своими мускулами, хотя мы ему женщины, что ли.
– У нашего Древа нет твоего интереса, – снисходительно говорит он Фэйтаю, – среди наших со-родичей имеется только одна женщина подходящего возраста, и право на неё уже получили я и Тимд’жи, – он бросает на меня быстрый колючий взгляд, я в ответ презрительно прищуриваюсь.
– И никто не сомневается, – добавляет Джа’кейрус, растягивая слова в шипение, – что она достанется мне еще до того, как родит малыша, которого сейчас носит в яйце.
При этих словах он очень внимательно смотрит на меня, но я уверен, что в моём лице ничего не вздрагивает: я уже знаю, что Дар-Тэя вынашивает яйцо.
– А Тимд’жи и прочим останется утешаться с собственным хвостом, – едко бросает Джа’кейрус, недовольный моей равнодушной рожей, и скалит острые зубы.
Я только кривлю губы, но Фэйтай, непривычный к штучкам Джа’кейруса, смущается, а довольный Джа’кейрус хохочет, протягивает свой хвост между ног и картинно трется об него, виляя задницей.
– Я смотрю, ты знаешь, как это делается, – говорю я, – так что не будешь скучать, когда Дар-Тэя достанется мне.
Джа’кейрус застывает, вцепившись в свой хвост и открыв рот, потом закрывает его, громко клацнув зубами, а я, чтобы не давать ему последнего слова, тут же оборачиваюсь к Фэйтаю:
– Должен ли я предложить тебе ночлег у корней моего семейного Древа?
Спросил первое, что в голову пришло. Понятно, что если древ-ний впотьмах гуляет по берегу без поклажи, то он уже где-то остановился. Как я и ожидал, Фэйтай мотает головой:
– Спасибо, Тимд’жи, я уже обрёл ночлег у юго-западной границы болот, где голос Древа слышит Атщий. Но я рад буду видеться с тобой, если наши пути сойдутся.
– Я буду рад видеться с тобой, – соглашаюсь я. – Мы можем вместе дойти до западной границы болот.
– Рад буду помочь вам дойти до западной границы болот, – влезает Джа’кейрус, косясь на лодку.
Даже впотьмах увидел свёрток с ревуном, которого Адития просила никому не показывать. И что ты будешь делать?
– Тогда, если ты уже оставил в покое свой хвост – держи вот это, – говорю я и вручаю ему одну из плетенок с рыбой.
Джа’кейрус злобно сжимает губы, а потом вдруг ухмыляется, без боя оставляя поле за мной – это совсем не в его привычках, а потому не нравится мне. Он, не говоря больше ни слова, разворачивается и топает к озёрам, задорно размахивая плетёнкой с рыбой, и мне остается только гадать, какой пакостью он отплатит мне на сей раз.
* * *
За два дня до состязаний все семейства нашего побережья собираются в единственном месте, способном вместить столько древ-них: на лугу в виду одного из старейших Древ, голос которого слышит Кашиджий.
Сюда же приходит Фэйтай. Я рад узнать, что он получил право состязаться за женщину одного из местных семейств, и я очень удивляюсь, когда оказывается, что эта женщина уже выносила два яйца и родила двух живых малышей. Наверняка за неё будут биться не менее трех древ-них с близких берегов, и Фэйтаю придется очень сильно превзойти каждого из них, чтобы убедить Древо отпустить свой росток в северные края.
Мы сидим у костров, едим рыбу, запечённую в листьях ульмы, пьем сладко-пьяный сок забродивших плодов мафуи, переговариваемся, шутим, хохочем. Вскоре, утолив первый голод, начинают подниматься на ноги будущие воины, и тогда все вокруг умолкают.
Будущий воин должен сделать глоток сока своего Древа из загодя припасённой фляги, назвать своё имя и род, а затем рассказать: как он будет справляться с грядущим испытанием, как он готовился, чего добился и почему он будет лучшим воином, чем все прочие.
– … я добуду свою славу с костяным луком! Я могу влезть по дереву на тридцать локтей от земли, не потревожив ни единого листа!
–. я овладел искусством охоты с копьем и рогатиной, я буду приносить много мяса своим со-родичам, и моя женщина никогда не узнает холода и голода!
На лугу нет Старейших. Им не годится слушать похвальбы, которые здесь звучат, не годится помнить звучавшие здесь слова, когда придет время называть победителей состязаний и давать воинам взрослые имена. Старейшим достаточно знать, что скажет Древо их рода.
Но другие со-родичи должны слышать похвальбы – чтобы видеть, как хороши ростки их семейного Древа, и сколь сильны будущие воины, что станут их защищать. Чтобы знать, сыт ли и силён будет род соседей, из которого позднее станут приходить другие будущие воины и звать к своим Древам их женщин.
Похвальбы должны слышать те, кто участвует в состязаниях этого года – чтобы знать, какие достойные соперники им будут противостоять в состязании, и какие сильные со-ратники станут защищать соседние Древа на этом берегу озёр.
– … я научился нырять на самую большую глубину, где живут рыбы-камни, и задерживать дыхание так долго, что могу набрать целую плетёнку рыб, не всплывая на поверхность! Я буду лучшим добытчиком для сородичей, чем все вы, ведь звери приходят и уходят дальше в леса, а рыбы-камни – всегда на дне!
Малышня тоже должна слышать это – чтобы понимать, как должно вести себя древ-нему и как почётно становиться воином. Десять лет назад я сам впервые сидел у такого костра, слушал похвальбы и забывал даже о печёной рыбе – так был восхищен древ-ними, которые собирались состязаться друг с другом.
И, конечно, всё это должны слышать женщины – чтобы знали, как они ценны и сколько сил прилагают будущие воины, чтобы заслужить их.
Когда умолкают одобрительные крики, вызванные словами очередного древ-него, у соседнего костра медленно поднимается на ноги Джа’кейрус, и все взгляды обращаются к нему. Его лицо сегодня особо надменное, жилетку он сбросил и стоит в одной лишь повязке, мускулы его играют под блестящей чешуёй – жиром натерся, что ли? Многие женщины издают одобрительные восклицания, и каждое из них отдаётся у меня в груди ревнивым царапаньем, в котором даже перед собой неприятно сознаваться.
– Я искусно владею всеми видами оружия, – говорит Джа’кейрус, представившись, – рогатиной, копьем, легким копьем, луком и даже мечом. Сегодня некоторые древ-ние обещали сделать почти невозможное и принести голову агонга, чтобы доказать свое искусство воина. Все мы знаем, что этого зверя хорошо бы бить втроем или вчетвером… Так вот – я принесу две головы агонгов!
Над кострами повисает ошалелая тишина. Каждому, наверное, хочется потереть уши и попросить Джа’кейруса повторить эту дичь, но он выглядит совершенно уверенно. И даже лениво. Как будто собирался сказать «три головы», но в последний момент передумал и решил оставить хоть что-нибудь другим.
Так же лениво Джа’кейрус переводит взгляд на меня, ухмыляется во всю зубатую пасть и небрежно добавляет:
– И еще я, не дожидаясь состязаний, обустроил пещеру под корнями семейного Древа, потому что хочу, чтобы моей женщине было хорошо.
Я сознаю, что смотрю на Джа’кейруса ошарашенно, и рот мой по-рыбьи открыт. Поспешно закрываю пасть, прикусывая язык, и глаза от этого наполняются злым пощипыванием.
Он садится, и древ-ние наконец взрываются одобрительными воплями, которые еще долго-долго не умолкнут. А во мне поднимается ярость, такая недостойная, такая мелочная, но я никак не могу затолкать её обратно в грудь, не могу сохранить спокойное выражение лица и даже сидеть – тоже не могу.
Я поднимаюсь на ноги и начинаю пробираться в темноту, к берегу, ни на кого не глядя, не пытаясь найти взглядом Дар-Тэю или кого-нибудь из со-родичей, и мне плевать, смотрят на меня другие или нет, мне даже плевать, смотрит ли на меня Джа’кейрус, хотя он точно смотрит.
Мне срочно нужно уйти отсюда и наорать на Адитию, потому что без её позволения никто не сумел бы незаметно обустроить пещеру у корней семейного Древа, а Джа’кейрус сделал это именно незаметно. Где-то в глубине меня пугливый зверек истошно верещит, что это невозможно, что никак нельзя орать на старейших, мудрейших и всячески почтенных, но я велю зверьку немедленно заткнуть свой рот своим же пушистым хвостом и хорошенько его пожевать.
Я иду быстрыми, размашистыми шагами, из-под ног разъезжается песок и трава, а от выпитого сока мафуи кажется, будто вечер вокруг меня немного покачивается. Моё Древо довольно далеко от луга, так что, когда я наконец добираюсь до него, у меня основательно сбивается дыхание, а ярость немного выветривается, уступив место обиде. Но обида – это такая детская глупость, что я снова начинаю сердиться, уже на себя.
Я знаю, что найду Адитию сидящей между двух главных корней Древа, спины которых высоко поднимаются над землей и вместе с густым мхом на земле образуют что-то вроде пещерки, только без потолка. Над самыми старыми корнями Древ гуще всего растут молодые ветки, они дают свет даже не сломанными, потому много пожившие древ-ние, которые часто маются бессонницей, любят коротать вечера у старейших корней, и у каждого там есть такая «пещерка».
Адития сидит перед Древом спиной ко мне, преклонив колени, прислушиваясь или дремля, с такого расстояния мне сложно понять, да и наплевать.
– Значит, Джа’кейрус устроил пещеру для Дар-Тэи, – издалека выплёвываю я в спину Адитии. – И ты позволила! Хотя он еще не получил её! Ты уже решила, что Дар- Тэя достанется ему, да?
Я подхожу ближе, но кричу всё громче, а Старейшая даже не меняет коленопреклоненной позы, лишь слегка поворачивает голову, показывая, что слушает меня.
– И не нужны никакие состязания? Можно просто хитрить, изворачиваться змеёй, скрываться, врать, а за это получить лучшую женщину рода! Мне тоже так можно было, да?!
– Если ты не прекратишь орать, – ласково говорит Адития, – я скормлю тебе твоё собственное сердце.
Я немедленно прекращаю орать. Не знаю, может, она и способна на такое. Говорят, один из Старейших, Грыджжый с юго-западного берега, однажды оживил мертвеца, а другой, Бад’ша, живьем вырвал хребет у древ-него из другого рода, который хотел украсть его соль.
– Кто мешал тебе подумать о пещере? – спрашивает Адития. – Кто мешал тебе позаботиться о своей женщине, не дожидаясь, станет она лишь твоей или нет?
Но так никогда не делается! Это нечестно!
От избытка злости я рычу. Рычать Адития не запрещала.
Старейшая оборачивается ко мне половиной тела, и я вижу на её лице нетерпение, озабоченность и досаду. Я не должен находиться здесь, я это понимаю вдруг очень ясно, и мне делается неловко, потому что я вижу что-то, не предназначенное для меня. Только я понятия не имею, что именно вижу особенного.
– Иди отсюда, Тимд’жи. Иди, пока я не выгнала тебя пинками и не запретила участвовать в состязаниях.
Мне хочется еще раз наорать на Старейшую, но я не уверен, что в Озёрном крае найдется много древ-них, которые проделали подобное дважды и прожили достаточно долго, чтобы осознать это. Поэтому я заставляю себя сделать глубокий вдох и немного постоять, глядя вверх, в купол из больших листьев Древа. В темноте они кажутся чёрными.
Я хочу сказать Адитии, что Джа’кейрус обещал принести две головы агонгов, и это звучит еще страннее, чем весть о подготовленной им пещере. Но Старейшая не должна слышать слов, что произносятся у костров на лугу. Про пещеру-то она не могла не знать, а агонгов Джа’кейрус собирается убить без её потворства. Наверное.
Мой взгляд скользит по ковру мха, подсвеченному молодыми ветвями, и я вижу, как пальцы Адитии нервно погружаются в этот мох.
– Иди обратно, Тимд’жи, – сердито говорит она.
И я не спорю. Почтительно наклоняю голову и отступаю в темноту, исподлобья еще раз оглядывая ковер мха.
И я вижу, что это действительно ковер вроде тех, что продают торговцы-люди, это ковёр из земли, а мох растёт на нём, а вовсе не под корнями Древа. Я увидел, где заканчивается этот ковер, когда Адития вцепилась в мох пальцами. Я вижу, что из-под корня торчит подвявший лист гуннеры.
Тревожить Старейшую в её «пещере» у корней в обычные дни отваживаются только очень пожилые древ-ние, глаза которых давно утратили зоркость. Потому, наверное, никто из со-родичей ничего не знал. Даже Дар-Тэя наверняка не знала, слишком уж беззаботной она была.
Я не могу удержаться, поднимаю взгляд на Адитию.
– Пока еще есть время, – сварливо отвечает она на вопрос в моих глазах. – Делай, что должно, Тимд’жи, и не сворачивай со своей дороги, ведь когда судьба окунает нас мордой в грязь…
– …мы ныряем поглубже и смотрим, что найдется на дне, – шепотом заканчиваю я и медленно ухожу от Древа на непослушных, подгибающихся ногах.
* * *
Древ-ние не предают союзников. Не потому что мы такие хорошие и честные, а потому что у нас это спокон веков в крови, впитанное с соком Древа, такая же память поколений, как плавательный инстинкт. Нас всегда было слишком мало, чтобы поступаться своими. Нам проще хвост себе оторвать, чем предать со-ратника.
Потому будущие воины сначала признают друг друга со-ратниками, а потом уже начинают состязаться и соперничать – чтобы это была справедливая борьба и чтобы мы держались подальше друг от друга, когда начнется последняя часть испытаний – охота.
В остальном я проявил себя неплохо, но не так хорошо, как хотел бы, и уж точно не так хорошо, как Джа’кейрус. И плыл не так быстро, как мог бы, и под водой сидел меньше, чем обычно, и с ловлей рыбы у меня получилось всё не так уж ловко. Зато мне удалось забороть пять соперников по очереди, и каждый из них был на год старше меня. Всё потому, что я вёрткий и сильный, а после моих подсечек хвостом еще никто на ногах не оставался.
Но меня очень тревожило, что же дальше будет с нашим Древом, и от этой тревоги я не мог сосредоточиться на состязаниях. Четыре года назад мы видели, как погибает больное гнилью соседнее Древо, как вместе с ним заболевает род, что пьёт его сок. Мы слышали, как целыми днями кричат от боли древ-ние, кости которых медленно разрушаются. Мы наблюдали, как сходят с ума те, кто не пьет сок Древа, как они перестают помнить, кто они и где были прежде, каков их род и зачем им жить, они забывают есть и спать, а вместо этого дни и ночи напролет сидят на берегу озера, раскачиваясь, и если их предоставить самим себе – они просто умрут от голода и жажды, сидя у воды, полной рыбы.
Мы видели, как вместе умирают Древо и род, который оно питало, как от них остается только сгнивший пень и вокруг него – много-много земляных насыпей с прахом, и они вскоре сравнялись с землей. А немногочисленные древ-ние, что не сгнили и не сошли с ума вместе с со-родичами, уходят из Озёрного края. Ведь семейное Древо не заменить другим, только самая мелкая малышня могла бы прорасти у других корней, но малышня умирает от гнили первой.
Я вовсе не хотел, чтобы такое случилось с нашим Древом и моими со-родичами. Да, Адития сказала, что время еще есть, но, говоря это, она отводила взгляд.
Будущие воины стоят на большом лугу против своих Старейших. Все со-родичи – на большом удалении. Нельзя во время состязаний быть близко, потому что это время для показа наших умений, и ничто не должно отвлекать нас.
Легко сказать!
Адития дает нам плечные мешки с припасами, такие же мешки дают своим со-родичам другие Старейшие. Иногда проходит несколько дней, пока древ-ний найдет и загонит добычу, достойную всего умения воина-охотника. Я собираюсь уйти в леса юго-востока, куда в это время кочуют агонги, и еще несколько будущих воинов будут держаться этого направления. Джа’кейрус – наверняка. Но мы постараемся разойтись далеко, чтобы не мешать и не помогать друг другу: каждый должен проявить собственное умение, и, когда я думаю об этом, мне кажется, что меч в ножнах у меня на груди становится теплым и греет моё сердце сквозь ножны.
Мы убегаем в леса и на болота, ничего не сказав напоследок ни со-родичам, ни друг другу, каждый из нас превращается в летящее копье, которое знает лишь одно: свою цель, и он должен найти эту цель во что бы то ни стало.
Я несусь вперед среди сочных папоротников и мягколистых деревьев, прыгаю через ямки и ручейки, краем глаза слежу, как исчезают среди деревьев другие будущие воины. Вскоре пропадает из виду последний из них, теперь мы не мешаем друг другу, и я должен что есть сил бежать на юго-восток, чтобы сегодня выгадать время. Тогда к вечеру я выйду на тропы, где в эту пору можно встретить семейства агонгов, и с самого утра буду наблюдать их повадки, прикидывать, как можно отделить от семейства одного из зверей, чтобы сразиться с ним один на один.
И на кой мне понадобилось убить именно агонга, да еще мечом? Мало, что ли, в Озёрном крае других зверей? Да, конечно, у меня и у других со-родичей особые счёты к этим тварям, но разве моему семейству станет хорошо, если агонг и меня загрызёт?
И я не имею представления, как Джа’кейрус собирается убить двоих агонгов. Если он действительно может это сделать, значит, он лучший воин, чем я или кто бы то ни было из всех, кого я знаю. Значит, умнее всего будет просто уступить ему Дар-Тэю, потому что он заслуживает её больше, чем я.
Но какой смысл вообще в этих состязаниях, если наше Древо поражено гнилью? Может быть, кто-то знает, как лечить её. Адития же откуда-то взяла все эти задумки про иголки и донного ревуна, значит, есть и другие. Быть может, нужно ходить к более дальним Древам и расспрашивать Старейших. А от того, что я буду бегать по лесу и нападать на зверей, самый главный вопрос никак не разрешится.
Я останавливаюсь и слушаю лес. Всё-таки я не понимаю, как Джа’кейрус собирается убить двоих агонгов. Без всяких «разве что».
Зато я понимаю, что не видел его среди древ-них, которые бежали по лесу на юго-восток, а вот что я видел – как Джа’кейрус отстал и, кажется, завернул ближе к болотам, хотя на болотах не водятся агонги.
Я стою, выравнивая дыхание, трогаю прохладный лист папоротника и слушаю, как вокруг заливаются трелями птицы-сверчалки. А потом разворачиваюсь и бегу в сторону болот. Я примерно помню, в каком месте свернул на тропу Джа’кейрус, значит, есть не более десятка направлений, в которых он мог умчаться неведомо как далеко. Если, конечно, это не путаница пути или еще какая-нибудь его мерзкая хитрость.
Может быть, я попадусь на эту уловку, как глупая малышня, но мне нужно разобраться, что затеял этот древ-ний.
* * *
Я ищу Джа’кейруса долго, мне приходится обойти едва ли не все болотные тропы. Но в конце концов я нахожу его – не очень-то далеко от озёр, в месте, где болота сужаются и почти смыкаются с лесом, а за ними лежат пригорки и другие леса.
Джа’кейрус сидит на малом холмике, за спиной у него колчан со стрелами. Что-то или кто-то лежит у его ног, а сам он, напряженный, собранный, внимательно вглядывается в леса и пригорки. Воздух вокруг звенит комарами и влажной гулкостью, где-то заливается сверчалка.
Я всё еще не понимаю, что задумал Джа’кейрус. Он подобрался к местам, где агонги и другие хищники подращивают детенышей до того, как уйти в леса юго- запада. Эти места куда ближе к нашим озёрам, но нужно быть бесконечно тупым древ-ним, чтобы пытаться убить агонгов, которые растят свою малышню. Наоборот, лучшее, что можно делать в такое время – держаться от них подальше. Джа’кейрус – точно не тупой, но тогда что он делает здесь?
Я собираюсь окликнуть его, когда он оборачивается и видит меня. Медленно поднимается на ноги и идет навстречу.
– Ну почему ты такой настырный, Тимд’жи? – кричит он издалека, но голос его весел: им уже владеет азарт охоты, пусть я пока не понимаю, каким образом он охотится. – Или не справился? Передумал, напугался? Хочешь знать, как загоняют добычу настоящие воины?
Агонга загонишь, пожалуй! Он сам кого хочешь загонит! Особенно если у него детеныш.
Тут лежащее на холмике существо поднимает голову, и я с ужасом вижу, что это и есть детеныш агонга, совсем маленький, размером с собаку, которые иногда ходят вместе с человеческими торговцами. У меня немеет кончик хвоста и становится дыбом чешуя на шее. Пасть детеныша стянута стеблями, но если он освободится и завизжит…
– Ты рехнулся, Джа’кейрус? – я стараюсь сам не сорваться на крик, чтобы не привлечь всех хищников ближнего леса. – Его родители же придут сюда!
– Конечно, – он закатывает глаза. – Зачем бы еще мне потребовался детеныш?
Джа’кейрус со снисходительным любопытством разглядывает моё ошалелое лицо и добавляет:
– Но они не найдут нас, пока он не закричит. Я засыпал следы семенами ужугчи.
Он приглашающе машет рукой, и мы вместе поднимаемся на холмик. Там Джа’кейрус очень осторожно, наступив лапой на нос детеныша, перерезает верхние стебли, потом убирает ногу, и детеныш, мотая головой, освобождается от остальных. Лапы его связаны, подняться он не может, и разражается таким отчаянным визгом, что мне даже жаль его становится.
Подъем на холмик сплошь укрыт листьями гуннеры, свободной остается только обходная тропка сбоку. Джа’кейрус смотрит на меня с любопытством, и оно постепенно сменяется насмешливым выражением, когда до меня доходит, что он тут устроил.
