Игра Теней. Архивы Логри. Том II

скачать книгу бесплатно

– Сибирь большая. Есть предположения, где именно?

– Боюсь, вынужден буду вас огорчить. Предположений хотя бы с некоторой долей вероятности у меня для вас нет.

– И все-таки какая связь между поисками древних городов и селекцией по крови?

– Как я уже сказал, для понимания необходимо знать основные архетипы, лежащие в основании такого рода интенций посвященных из СС и Гиммлера лично. А это совсем не то, что транслировалось основному населению Германии. Вы слышали когда-нибудь о «Черном Солнце»?

– Мифическое светило германской расы?

– Правильнее, вероятно, говорить «метафизическое». Это солнце, образно говоря, по ту сторону нашей реальности. Источник особого излучения. Тайная энергия изначальной, чистой арийской расы, незнакомая непосвященным. Это сила, пользуясь которой сверхлюди белой расы, как считается, могли перемещаться между мирами, а также управлять космическими процессами – движениями планет и даже звезд. Эта сила, VRIL, растворена, согласно архетипу, в крови ариев, наследников и хранителей Гипербореи.

– Интересно, а где именно находится это «Черное Солнце»?

– Ну, в контексте всего мировоззрения оно лежит вне пределов трехмерного пространства. Там, где обитают ушедшие арии, Асы Агарти.

– Тогда каким образом древние города, лежащие, насколько я понимаю, в нашем мире и географически определенные, могут помочь в поиске источника VRIL?

– Они трансцендентно связаны с миром «Черного Солнца».

– Что это за мир?

– Насколько я могу предположить, исходя из своих скудных знаний об этом, речь идет о невероятно огромном подземном пространстве, «полой земле», где укрылись остатки гиперборейцев. Там и сияет их светило, непостижимым образом связанное с ними и их потомками на Земле.

– В чем идея или, лучше сказать, какой принцип заложен в процесс восстановления арийской крови?

– Понимаете, ведь это действительно невероятный, не поддающийся такому простому описанию замысел при всей своей для кого-то нечеловечности. В его реализацию входили и поиск Грааля Отто Рана для алхимической трансмутации всего человека, и поиск Камня Судьбы для создания нового народа светлой нордической германской расы героев, и энергия VRIL, и Ковчег Завета, и еще многое, о чем я даже не слышал. Мы можем лишь предполагать, что за цель стоит за всем этим, но и только.

Лично я думаю, что никому из людей весь замысел и не был открыт. Потому что это дело не людей. Люди здесь, пусть это даже и высшие иерархи СС, всего лишь исполнители чьей-то воли. Нечеловеческой воли. Поэтому поиск древних городов – это только часть – может быть, совсем небольшая – всего проекта.

– Что вы можете сказать по поводу Антарктиды? Были ли там найдены искомые города?

– До меня дошли только слухи. Секретность в Ордене соблюдалась неукоснительно. Там была основана база, но ее дальнейшая судьба мне неизвестна. Возможно, антарктические исследования – это именно то, чем занимались в СС в рамках проекта «Гиперборея». Но это лишь мои предположения. И потом, как вы знаете, в представлениях посвященных Южный и Северный полюса имеют определенную взаимосвязь. И не только мистическую. Существуют вполне себе физические коммуникации между этими двумя входами в пространство «полой земли». В СС полагали, что они могут их обнаружить и даже пользоваться.

– Давайте вернемся к VRIL. Что все-таки экранировало его? Были ли в итоге найдены причины, о поиске которых вы говорили?

– Думаю, да. Поскольку на определенном этапе консультации с нами прекратились, и я больше ничего о проекте «Агарти» не слышал. О результатах, естественно, нам не сообщили.

– Позвольте вам задать личный вопрос. Вы сами ощущали воздействие VRIL? И если да, то каково оно?

– Я думаю, что начиная с тридцатых годов, а может, даже и раньше, вся Германия в той или иной степени была под воздействием этой силы. Ничем иным невозможно объяснить ошеломляющее продвижение нацистской партии к власти и победу Гитлера на выборах. Впрочем, как и все остальное, что за этим последовало.

– Что в таком случае послужило проводником подобной энергии? Как и посредством чего было осуществлено облучение населения, если оно, как вы говорите, имело место?

– Мы несколько отклонились от темы, о которой договаривались пообщаться, вам не кажется?»

9

Как бы то ни было, а проявился существенный плюс во всех этих событиях, рухнувших на меня. Я наконец-то смог путешествовать, открывать мир по-новому. Ректор смирился с моими частыми отлучками. Ну и финансовая поддержка Института помогла. А старая добрая Англия стала одним из самых часто посещаемых мест. Мастер Эккерман, который по неизвестной причине сделал меня почти наследником его дома, подарил мне такую возможность.

Его ничем не примечательный с виду дом на окраине Лондона стал почти родным. За последние несколько месяцев, прошедших с той ночи, когда погибли Эдельвейс и хранители, я провел в нем достаточно времени. Дом Мастера Манускриптов. Он был теперь в моем полном распоряжении. Но наиболее важной, конечно, оставалась библиотека, которая располагалась в этом доме. Собственно, весь дом и являлся библиотекой – за исключением нескольких комнат на первом этаже и небольшой кухни. В этой уютной кухне в традиционном английском стиле я так освоился, что часто и засыпал прямо здесь за очередной книгой.

С книгами, впрочем, было не все понятно. Я чувствовал, что дом намного сложнее и многоплановее, чем то пространство, что я исследовал. Загадок этот дом в себе таил не меньше – если не больше, – чем дом Петра Иннокентьевича. Но они мне были недоступны. На виду стояли книжные шкафы с редкими, порой уникальными книгами, но… при всей своей уникальности они не являлись необычными.

Я же хотел найти нечто другое. И не мог. Дом был недоступен для меня. Лишь только его небольшая часть, лежащая на поверхности, открывалась передо мной. Я не хотел думать, что это как-то связано с шепотком Луциануса, но других гипотез не было. Дом словно чувствовал во мне нечто чужеродное и отвергал это.

В такие минуты я, чтобы не поддаться отчаянию, выходил и гулял по городу. Лондон великолепен. Имперский город. Наследие прошлого величия. Почему-то мне нравилось приходить в собор Святого Павла и смотреть через щели в полу на пространство нижнего храма. Как будто эта ярусность была отражением чего-то иного, нездешнего…

Я уже понимал, что есть города, которые особенно сильно связаны с мирами иными. Лондон был одним из таких городов абсолютно точно. И еще здесь меня прямо-таки накрывало понимание, осознание древности той истории, той войны, в которую я оказался вовлечен. Созидались и уходили в небытие города, страны и цивилизации, но война не прекращалась. Она видоизменялась и мутировала в разные формы противостояния, но всегда оставалась в человеческой истории. И нечеловеческой – тоже.

И как угораздило меня попасть в эти жернова, я не понимал совершенно. Бродя по этому городу до изнеможения, я не мог найти хотя бы мало-мальски убедительного объяснения.

Терзаемый сомнениями, я, уходившись до изнеможения, уснул. Мне снилось одуванчиковое поле.

Даже во сне я вдруг осознал, что это не просто сон, а воспоминание из моего детства. Мне было года четыре или лет пять. Мы жили тогда в маленьком поселке, зажатом среди озер и лесов. В один из летних, очень солнечных, вероятно, июньских, дней я вышел из дома и увидел перед собой огромный живой ковер из цветущих одуванчиков. Тысячи маленьких солнышек озаряли мир своим теплым светом. Это было непередаваемо радостное, даже восторженное ощущение, вызванное этим особенным цветом и светом, который был повсюду. И в цветении одуванчиков, и в сиянии солнца – такого, что казалось: небо тоже стало желтым. И даже стены домов отсвечивали теплым солнечным оттенком.

Я сделал несколько шагов по этому льющемуся светом ковру и лег на спину. Потом закрыл глаза и замер. Мне казалось, что я в какой-то момент растворился в окружающем. Что меня не было в частности, но что я был во всем. В каждой мельчайшей доле пространства. Я мог чувствовать мир невероятно четко. Я слушал и слышал. Как стрекочут о своем кузнечики, как бабочки и стрекозы взбивают воздух своими невесомыми крыльями, как гудят шмели и перешептывается между собой этот незримый многочисленный народец, населяющий зеленый живой ковер, раскинувшийся по земле. И такая радость, такое счастье, такое невероятное наслаждение и исполненность были разлиты по пространству, что, казалось, ими можно дышать. Все было настолько наполнено жизнью, что сам мир словно звенел от какого-то особенного напряжения.

Я повернул голову, открыл глаза и увидел над собой огромные одуванчики. Они были повсюду. Цветы окружали меня со всех сторон. Величественные, волнующие, невероятно прекрасные. Их почти круглые желтые головы напоминали солнце. В их соцветиях копошились пчелы, шмели, разноцветные жуки и прочие насекомые, собирая душистый нектар или просто наслаждаясь их совершенной красотой и цветом. Они, одуванчики, словно давали им жизнь, и эта жизнь достигала здесь своего апогея. Своей исполненности. Своего смысла и своего предназначения…

И времени не стало. Мир замер, цепко схваченный предельной и неизмеримой гармонией, словно пойманный игривым котенком солнечный зайчик. На мгновение. Или навсегда.

Следующий день тоже был солнечным и теплым. Я вышел из дома и точно так же, как и вчера, лег на спину на этот зеленый ковер. Меня так же, как вчера, окружали одуванчики. Но как же все изменилось! Их золотые цветущие головы стали седыми, ярко-зеленые листья утратили свежесть и стали бурыми по краям, а стебли высохли и потемнели. Не было ни пчел, ни шмелей, ни бабочек. Только ветер порывами налетал на покрытый белесой сединой ковер и срывал пух с беззащитных потускневших цветов, обнажая их почерневшие, засыхающие головы.

«Вот так и человек, – подумалось мне, – рождается, цветет, а потом седеет, вянет, и уносит его ветер призрачным пухом, куда захочет».

Стало грустно. Так, что уже и не разберешь, чего больше: радости или грусти – осталось после воспоминания. Сердце томилось и волновалось непонятной тревогой. Здесь я и проснулся с ощущением, что вот-вот вспомню еще что-то важное. Но – нет…

Я встал, налил воды в стакан, добавил малинового сиропа и залпом выпил. Воспоминание сияло в памяти абсолютно ясным впечатлением, словно случилось вчера. Интересно, моя любовь к одуванчикам оттуда, из того детского переживания-откровения, или же из еще более глубокого прошлого? А может, все это происходило в Логри? И связь моя с миром Принцессы намного дольше, чем мне кажется? Но почему же тогда я ничегошеньки не помню? Сплошные белые пятна.

У кого-то из древнегреческих философов, кажется, Платона, была идея, что душа человеческая, прилетая на землю, так крепко ударяется о нее, что забывает все, что знала, и вся последующая воплощенная во плоти ее жизнь – мучительное воспоминание самой себя.

Так поэтично и так трагично. А еще весьма похоже на правду. В нашем прошлом у каждого найдется немало порой совсем уж необъяснимых провалов в памяти. Иногда это люди, которые говорят, что знакомы с тобой, а ты видишь их в первый раз (ну или тебе так кажется), иногда места, которые узнаешь, например, на случайно встреченном фото, но ты-то знаешь, что никогда там не был. А еще постоянное такое дежавю, как навязчивое напоминание о словно какой-то еще одной, параллельной, жизни.

За окном шел дождь. Ну как же – Англия, сэр! Я открыл форточку, подышал ночной влагой да так и оставил окно открытым. Лег, ощущая здесь себя несколько чужим, и снова уснул под шум падающих капель.

Было раннее утро. Я медленно потягивал апельсиновый сок и, глядя в окно, размышлял о том, что мне надеть. Вроде бы солнце, но ведь Лондон… он такой… переменчивый.

У меня была договоренность о бранче с одним любопытным персонажем. В списке Створкина, который я обнаружил вместе с прощальным письмом, данный господин был обозначен как поверенный в юридических и коммерческих делах в Соединенном Королевстве. Вообще список Петра Иннокентьевича был впечатляющим. Не только Великобритания, но и Германия, Франция, Италия – в нем присутствовали почти все европейские столицы, и не только европейские. Стамбул, Бейрут, Дамаск… зона ответственности Створкина была огромной. Ее размер словно еще раз подчеркивал масштаб этого человека. Лондон стоял первым в списке. С него я и начал несколько месяцев назад.

Это был крепкий высокий мужчина спортивного телосложения, лет сорока пяти. Его лицо было странным. Вроде бы смотришь на него, и все кажется нормальным: глаза, прямой нос, светлые волосы, но стоит отвести взгляд – и тут же ловишь себя на мысли, что уже забыл, какие у него волосы, какого цвета глаза, и понимаешь, что помнишь только какой-то размытый, смутно отображаемый в памяти образ. Профессиональная маскировка на высшем уровне. Я так и не знал точно, кто он. Имя у него было под стать внешности. Звали его Джон Смит, и это была уже наша третья встреча.

– Итак, позвольте мне передать вам документы, подтверждающие ваши полномочия на управление активами господина Створкина. Кроме того, – здесь мистер Смит сделал многозначительную паузу, – мне также было поручено отдать вам следующую вещь.

Тут он вынул из внутреннего кармана пиджака небольшой конверт из плотной белой бумаги и положил его на стол передо мной.

– Что это?

– Это ключ от персональной ячейки в Национальном банке Шотландии. Адрес отделения внутри. Господин Створкин оставил исчерпывающие пояснения насчет этого предмета.

– Какие именно?

– Ну, например, о том, чтобы передать ключ только вместе с остальными документами и только после определенного промежутка времени.

– Что-то еще? – с надеждой спросил я. Любая весточка, даже намек на то, что мне делать дальше, требовались невероятно. Створкин просто обязан был подумать о том, как все будет после него. Так мне казалось почему-то.

– Это все, – развел руками мистер Смит. – Впрочем, господин Створкин сказал, что вам, возможно, понадобится моя помощь в получении информации.

– Какого рода информацию он имел в виду?

– Любую информацию о любом человеке. У меня хорошие источники.

– Я понял, – мягко перебил его я. Сказано достаточно. Во всяком случае, для меня.