скачать книгу бесплатно
– Ну? – не понимая, к чему клонит прикомандированный коллега, буркнул Сизов.
– Что ну?! – разгорячившись, взорвался Юрий. – Все три раза этот козел Эдуард Николаевич понятым в осмотрах участвовал. Как это, по-твоему, могло получиться? «Мокрухи» в разных местaх города, а он тут как тут, ранехонько… Да он раньше всех о них знал, потому как сам и «мочил».
– Постой-постой, – перебил Сизов. – А следователь?
– При чем здесь следователь? На каждый случай дежурные следователи другие выезжали. И наши опера, и судебные медики тоже другие. Согласись – всем ведь до феньки, кто у них за понятого будет…
Сизов перечитал все три протокола, подумал:
– Да, брат Юрок, в этом что-то есть. Ему же, козлу, вовсе не по пути. Если даже предположить, что он на работу шел. Шестая-то клиника вон где, совсем в противоположную сторону… Ну и голова у тебя, Юрок! Я ведь по десятку раз перебирал эти бумаги. А кто про понятых когда читает?.. Ну ты молодец, Юрка!
Старший опер от неожиданной радости потерял дар речи. Он залпом допил остатки водки и закурил.
– Ноги надо срочно пускать за ним, – понизив голос, сказал Юрка.
– Да знаю я. Не учи отца… Если не он, так кто-нибудь из его окружения. Мы сейчас где-то очень близко.
Терентьев ворвался в кабинет радостно-возбужденный. Из пакета выложил две бутылки водки, колбасу, сыр, помидоры.
– Ну что, мужики, отужинаем?
Ему не ответили.
– Вы чего? По-серьезному схватились?
Сизов усмехнулся и потрепал Терентьева по плечу:
– Пока ты бегал, Юрка все убийства раскрыл.
– Ты меня за кого принимаешь, Сизый?
– Да нет, Тереха, кажется точно. Расскажи-ка ему, Юрок…
* * *
Старый лесопарк на восточной окраине города в этот поздний час был немноголюден. А ближе к полуночи, когда погаснут последние фонари и парк погрузится в темноту, редкий прохожий отважится рысью пробежать через него, срезая путь от автобусной остановки к жилому массиву, поскольку это место давно пользуется у горожан дурной славой: нет-нет, да и происходили здесь разные криминальные случаи…
Эдуард Николаевич долго хоронился под ветвями дуба и с тревогой прислушивался к ночным звукам, желая заранее различить в них шаги идущих по дорожке людей – мужчины и женщины. Несколько часов томительного ожидания в состоянии психического напряжения неминуемо привели бы к срыву. Он уже был на грани. И неизвестно, что бы произошло в следующие минуты, если бы не обыкновенный лесной житель – еж. Шурша опавшей листвой, чихая и фыркая, ежик вплотную приблизился к его вытянутым ногам и замер, внимательно разглядывая неожиданное препятствие. Эдуард Николаевич на какое-то время отвлекся и даже немного поразмышлял на тему бытия, завидуя незапятнанной, счастливой ежовой жизни… Как раз в этот момент наконец раздались шаги, а потом он услышал приглушенный, до боли знакомый смех жены и вслед за ним оживленный мужской говор. Эдуард встал на ноги, переступил через свернувшегося клубком ежа и, подойдя к краю дорожки, приготовился к прыжку…
Он бросился на парочку, не дождавшись, пока они поравняются с ним, и мгновенно почувствовал, как цепкие и сильные руки обхватили его сзади. Затем кто-то сзади ударил его по ногам, он упал, и ему, лежащему на асфальтовой дорожке, в затылок уперлось что-то холодное.
– Не шевелись, гражданин Медведев, – прохрипел над ним голос. – Пристрелю…
Проездом
Поезд из далекой провинции пришел в Москву с опозданием на двадцать минут. Митяй с женой Антониной и двухлетней Анюткой, пока перебрались с Ярославского на Курский вокзал, увидели только хвост уходящего на юг скорого.
С досадой глядя на билеты, Митяй не сдержался и выругался, привлекая внимание стоящих на перроне граждан:
– Сервис, говорят, высокий на железной дороге! Етить твою мать!
– Язык прикуси, Митяй! Люди вокруг посторонние, – оборвала жена, оттаскивая в это время дочку от втоптанной в асфальт оранжево-красной наклейки. Воспользовавшись остановкой, Анютка настойчиво пыталась отодрать ее пальцем.
Несколько минут Антонина с Митяем обдумывали сложившиеся обстоятельства, а потом, расстроенные, потащились к вокзалу. Шумно дыша разогретым на солнцепеке воздухом, Митяй нес большую коробку. Не дойдя метров десять до входа, он, обессиленный, остановился и, прислонившись к стене, старательно вытер ладони о мятый платок. К нему подошла жена и поставила рядом хоть и меньшую по объему, но равнозначно тяжелую для женских рук дорожную сумку. Дочка, заботливо что-то лепеча, оседлала ее.
– И зачем тащить столько жратвы за тысячи километров? – уныло глядя на груз, упрекнул супругу Митяй.
– Когда ты наконец поймешь, что для нас там никто ничего не припас, – испепеляя мужа глазами, вспылила Антонина. – На базаре в Керчи – три шкуры дерут. Ты хотя бы сестре поверь, если мне не веришь! Я позавчера с ней по телефону говорила.
Митяй с ненавистью посмотрел на перекрученные ручки. И упрямо возразил супруге:
– Черт с ними, с консервами. Пущай будут. А колбасу-то зачем поволокли? Завоняет, и выбросим в урну. Маета одна и бестолковщина получается…
Сплюнув, Митяй собрался с силами, оторвал ношу от раскаленного мягкого асфальта и, сделав последнюю короткую перебежку, открыв ногой одну за другой две двери, оказался в огромном, душном помещении вокзала. На Митяя тут же наскочил потный гражданин с чемоданом, назвал его быдлом и растворился в толпе. Следом за Митяем в кассовом зале появились Антонина с Аней. Супруги не сразу засекли свободное место где-нибудь у стены, и торча у входа, они то и дело уворачивались от наезжавших тележек носильщиков. На удачу Митяй скоро заметил, как от одной из колонн отделилась группа цыган. Заняв их место, они наконец смогли осмотреться и попривыкнуть к суетливой жизни вокзала…
Передохнув, глава семейства отправился решать судьбу проездных билетов, и Антонина с тревогой стала ждать его возвращения. Анечка же, намаявшись на жаре, крепко уснула, примостившись на сумке. К счастью, ей не мешали ни грубые выкрики носильщиков, ни гул пассажиров, ни оглушительный голос диктора, извещавшего каждые три минуты о прибытии и отправлении поездов.
Митяй появился в распахнутой рубахе. В одной руке у него были зажаты билеты, в другой – газированная вода.
– Ну как? Удачно? – нетерпеливо спросила Тоня.
– Нормально. По начальству вокзальному пришлось бегать. Не мы одни из-за опоздавшего поезда пострадали. Так что оформили… Завтра в это же время тронемся.
Митяй легко сорвал ядреными зубами пробку, жадно глотнул несколько раз и громко выразил удовлетворение:
– Хороша, зараза! Крепкая. В нос шибает. На-ко попробуй, Тонь. У нас нету такой воды.
Антонина не взяла протянутую бутылку. С каменным лицом, она не мигая смотрела на мужа.
– Что-то случилось, Тоня? Чего так уставилась? – забеспокоился Митяй.
Жена выразительно покрутила у виска пальцем:
– Ты, Митя, чему радуешься? Что же мы теперь, целые сутки возле столба торчать будем? Неужели больше поездов нет? Ты бы хоть расписание посмотрел!..
Митя побагровел и с размаху швырнул недопитую бутылку в стоящую неподалеку урну. Руки у него залезли в карманы, отыскивая курево, но, вспомнив, где он находится, Митяй их вынул и, присев на корточки, обхватил голову.
Антонина, поняв, что переборщила, примирительно дотронулась до его плеча и жалобно попросила:
– Местечко, Мить, для ночлега поискать надо. Самим можно хоть где перебиться, а Аня?..
Митяй взглянул на спящую дочь, и взгляд его потеплел.
– Я наверху видел комнату матери и ребенка. Надеюсь, для вас двоих место там всяко найдется.
– Сам-то как, Митя?
– Ты за меня не переживай, Тонь. Не пропаду. Бывал я на этом вокзале…
Антонина боязливо проводила глазами большую группу чумазых подростков и неряшливых женщин с грудными детьми в сопровождении бородатых мужиков.
– Страшно здесь, Мить. Ты видел, сколько тут попрошаек? Пока ты за билетами бегал, я чуть с ума не сошла от страха. Страсть какие наглючие. Так и норовят залезть в чужой карман. Всю мелочь им раздала, и все мало. А вонища от них – дышать невозможно. И ведь не забирают паразитов. Здешняя милиция ходит мимо их, отворачивается.
– Нельзя их трогать, Тоня, – серьезно пояснил Митяй. – Сейчас каждый может жить по своему усмотрению. Теперь не сажают в тюрьму бродяг и всякую прочую нечисть. Телевизор смотреть надо!
Антонина презрительно фыркнула и хотела поспорить, но ее слова забил грохот грузовой тележки, которую катил по залу пьяный амбал. А когда шум удалился, сказала уже о другом:
– На Красную площадь дорогу найдешь, Мить?
– А как же. Конечно найду. Я ж тебе говорил, что бывал там. Один раз классом ездили, а второй – сам. Пересадку однажды делал в Москве, времени много было до поезда, я и сгонял туда. Отсюда на метро недалеко будет. Не заплутаешь.
– Может, Митенька, съездим, посмотрим?
– А чего не поехать, поехали. Сумки сдадим в камеру хранения и налегке двинем.
– Да ты что, Мить, с луны свалился? Здесь ведь на каждом шагу воруют. Я наслушалась от людей про эти камеры хранения, никакого телевизора не надо. Нет, лучше уж без них обойдемся. Ходи по Москве и переживай за свое добро. Зачем нам такая прогулка?
Митяй долго думал и согласился:
– Правильно решила. Свистнут сумки, с кого потом спросишь? Мафия кругом. – Отдохнувший, он легко приподнял поклажу жены и взвесил в руке. – Только как мы все это попрем? Аню, потом как устанет, придется тащить на себе…
– За Анечку не переживай. Она поспала. Еще вперед нас побежит.
Митяй с сомнением хмыкнул. И поразмыслив, расставил все по местам:
– Ладно. Буди ее. Я возьму твою сумку, а мою коробку понесем вдвоем. Аню за руку поведешь. Только крепче, смотри, держи. Тут в случае чего человека искать труднее, чем иголку в стогу сена. Я как-то одну жуть прочитал. Не дай бог…
Митяй пожалел, что заикнулся сейчас об этом. Антонина ухватилась за его последние слова, и от нее непросто было отделаться.
– Ну-ну, скажи мне, о чем это ты читал? Брехню, наверно, какую?
Митя нахмурился:
– Ты что-нибудь слыхала о трансплантации человеческих органов?
– Это каких таких органов? Сердце, почки, что ли? – насмешливо спросила Тоня.
– Да… И знаешь, что пишут в газете? Мол, если гут беспомощный человек потеряется, к примеру ребенок, то дело дрянь. Его уже никто не найдет. Заживо достают нужные органы, замораживают и продают за границу, а остальное – сжигают в крематории… И нет человека.
– Какой кошмар, – с ужасом прошептала Антонина. По выражению ее лица можно было понять, что она поверила и заколебалась.
– Ну, идем? Или на вокзале определяться будем? – потормошил ее Митяй.
– Пошли… – неуверенно сказала Тоня.
Пять минут ушло у них на то, чтобы поднять и разговорить дочь. Семья, связанная из-за поклажи непрерывной цепочкой, колонной потопала к метро. Митяй быстро сориентировался, и они сразу выбрали нужное направление. Спуск был длинным. Митяй отдохнувшим сошел с эскалатора, держа дочь на руках. Сзади него раздался хлопок, пронзительный вскрик жены и поучительный радиоголос дежурной… Антонина лежала пластом в конце эскалатора, а в метре от нее торчала застрявшая каблуком в стальной ленте белая туфля. Митяй, опустив дочь, поспешил к жене.
– Каблук застрял. В щель попал, зараза, – чуть не плача проговорила она.
Коленки у Антонины были ободраны в кровь, но она, мужественно промокнув их платком, пошла.
Через несколько минут они уже тащились с багажом по брусчатке Красной площади к собору Василия Блаженного. У ворот Митяй, остановившись, кивнул на памятник:
– Знаешь это кто?
Антонина не ответила. Она словно завороженная смотрела на Спасскую башню, стены Кремля и Мавзолей. Усталости на ее лице как не бывало. Митяю пришлось самому ответить на свой вопрос:
– Это Минин с Пожарским. Они народ подняли против поляков…
Антонина рассмотрела со всех сторон памятник и, повернувшись лицом к площади, показала рукой на круглое небольшое сооружение справа:
– А там что, Митя?
Митяй не нашелся что ответить, и возникла пауза…
– Здесь, наверно, царь казни устраивал, – неуверенно сказал он через минуту. – Заведут наверх приговоренного, зачитают указ и рубанут башку…
Стоявший возле них солидный мужчина в бейсболке и замысловатых шортах со шнурками и кнопками заметил небрежно:
– Лобное место, молодой человек, не для казней было предназначено. Если тут и казнили кого, то очень немногих. Их по пальцам можно пересчитать…
Митяй, покосившись на знатока, отвел своих подальше. Он рассказал Антонине про Мавзолей, и на том его скудные познания про Красную площадь закончились.
– Ну как тебе, Тоня, площадь понравилась? – спросил он.
– Ты знаешь, Мить… Здесь очень красиво. Впечатляет. Но у меня такое ощущение, будто я уже бывала тут не раз.
– Так то из-за телика, Тонь. Каждый день мелькает картина Красной площади, и у тебя наверняка в памяти отложилось.
Антонина согласно кивнула. Они постояли еще немного, подозвали Анютку, рассматривающую экскурсионную группу чернокожих иностранцев, и отправились на вокзал.
Вечером, оставив жену с дочерью и багаж в комнате матери и ребенка, Митяй налегке пошел за хлебом. Открыв дверь первого на пути продовольственного магазина, он свернул к хлебному отделу и, взяв понравившуюся булку, пристроился в хвост небольшой очереди. В магазине было тихо: ни разговоров, ни суеты. Затем все произошло настолько быстро и неожиданно, что Митяй понял случившееся, когда какой-то тип в черной маске уже убегал из магазина. А продавщица, уткнувшись в кассовый аппарат, тряслась и беззвучно плакала.
– Милиция! Милиция! В милицию кто-нибудь сообщите! – запоздало крикнул покупатель из очереди. Ему вторил другой, и возмущенные голоса загудели со всех сторон:
– Нет порядка в стране! Грабят среди бела дня! Распоясалось жулье!
– Со времен Петра не везет России на царей. В трясину идем с нынешними правителями…
– Раньше Политбюро с ЦК грабило, а теперь все кому не лень!
– Да где же милиция, в конце концов?! Это форменное безобразие, товарищи. Убивают, разбойничают на каждом шагу, а им – хоть бы хны. Днем с огнем не найдешь!..
Милиция появилась через четыре минуты, и народ гурьбой повалил на улицу…
В позднее время вокзальная жизнь поутихла. Митяй, отыскав местечко, поел колбасы, запил «фантой» и, поручив соседу присмотреть за креслом, отправился покурить.
Беженцы разных национальностей и просто блуждающий по стране народ деловито готовились ко сну. Давно не мытые ребятишки и женщины стелили тряпки вдоль стен на заплеванный пол… После полуночи большинство из них угомонились. Хождение меж рядов прекратилось, и кассовый зал опустел. Митяй, убаюканный ровным храпом соседа, задремал, опустив на грудь вихрастую голову. И так проспал бы он до утра, если б глубокой ночью его не разбудили шумные голоса и грохот разбитой бутылки. С верхнего зала ожидания, как с бельэтажа театра, хорошо просматривался нижний зал, где начиналась ссора, по своему накалу похожая на разборку. Двое молодых битюков, размахивая кулаками, наступали на невысокого мужчину. Удар одного из нападавших пришелся в челюсть бедняги. Мужчина упал на спину и по инерции протащился по склизкому полу. Его вскользь зацепил ботинком по голове второй. И молодые, натренированные ноги битюков стали с яростью наносить сокрушительные удары по распластанному телу. Митяй, в замешательстве озираясь, поднялся с кресла. Стражей порядка он не увидел. Заметил только несколько полураскрытых глаз соседствующих с ним граждан, которые, напоровшись на его взгляд, боязливо захлопывались отяжелевшими сонными веками.
