Плата за рай

Зепару вообще были чужды высокие чувства к женщине – в силу того, что, по стечению обстоятельств, он вырос в местах, где женщин, ради которых стоило бы умереть, просто-напросто не было.

– Неужто ушла?! – не глядя на Зепара, оглядываясь по сторонам, словно спрашивая невидимых глазу духов, вопрошал Ифрис.

– Да не волнуйся ты так! Что ты завелся, в самом деле? Ей-богу, что ее, съедят, что ли? – не понимая и не принимая волнения Ифриса, отвечал Зепар.

– А вдруг что случилось?! У нее ведь, кроме меня, никого нет! В беду попадет – так и некому будет заступиться, тем более в таком месте в такой час.

– Говорю тебе, присядь, посиди! Мечешься туда-сюда, глаз мой зря напрягаешь. В таком месте обидчики не водятся, потому обижать здесь некого, разве что матушку землю, а оно – дело невыгодное: ни съесть, ни продать… А в час этот так они и вовсе спят. Девка, сдается, из россказней… – Ифрис хотел возразить, но не успел. Зепар продолжил: – Ну, будет, будет! Из рассказов твоих следует, что девка смелая, раз решилась ехать так далеко и бросить свою семью, имея в перспективе лишь неизвестность… А про то, что она уехала с тобой – незнакомым человеком, так я и вовсе промолчу. Отсюда вывод: что бы ни случилось, девка себя в обиду не даст, равно как и не пропадет. И нет причин столь волноваться и трястись, как ты изволишь… – Зепар, не договорив, умолк и, щурясь, вгляделся куда-то в сумрак.

Ифрис, слушая разглагольствования товарища, будто вышел из транса и вскинул голову. Увидев устремленный взор Зепара, Ифрис также повернулся в сторону густых зарослей кустарника и начал вглядываться. Шагах в пятидесяти от скамьи и в двадцати от приметного дерева, под которым Ифрис оставил Валерию, появилась неясно видная фигура женщины в красном платье. «Лера!» – вскричал Ифрис и, ни теряя ни минуты, побежал сломя голову к своей возлюбленной.

– Лера! Как же ты меня напугала! Что же ты, родная, совсем замерзла? – несмотря на дрожь в теле, Ифрис был быстр в движениях, суетлив. – Пиджак?! Где пиджак?! Ах, вот он! – Ифрис поднял его из травы. Было холодно, но молодой человек сам, казалось, этого не замечал. Быстро накинув пиджак на Валерию, он крепко ее обнял. Затем отстранившись, не отпуская ее плечей, вгляделся в нее и ужаснулся. По лицу Ифриса пробежала дрожь. Девушка стояла неподвижно, словно каменная. Он обнял ее снова, но ее руки не желали отвечать взаимностью. Он отчаянно пытался добиться ответа, взял ладонями ее мертвенно бледное лицо, заглянул в отрешенные глаза. «Лерка! Лерочка! Что с тобой?! – тряс ее Ифрис. – О чем я только думал?! Прости! Я виноват! Очнись, прошу тебя, приди в себя!.. Довольно пугать меня!..»

И он снова заключил ее в объятия.

– Я видела сон, – вдруг, не изменяя своего положения, заговорила Валерия. – Я будто умерла и очутилась в кромешной темноте. И, не видя своих рук, не помня себя, я была бесконечно напугана. Мне было страшно и холодно… Без сил, шатаясь, я бросилась искать тебя. Ни папу, ни маму, ни братьев, а тебя. И как бы я ни старалась тебя найти, мне это не удавалось. От тщетности попыток мне защемило грудь, а сердце будто пронзила тысяча острых игл. Вдруг я поняла, что потеряла тебя, и что в этом мире никого у меня не осталось. Поняла, что мечтам моим не суждено сбыться и что мне более нет смысла жить… Я пыталась прервать свою жизнь, чтобы не думать и не испытывать чувств, причиняющих боль, но и этого мне не удалось совершить. Ты, оставив меня, обрек на муки, которым не было конца! Бросил меня в месте, куда люди попадают после смерти, и где оставшиеся в живых теряют все права на ушедших…

– Валерия, посмотри на меня, любовь моя! – пытаясь обратить ее внимание, умолял Ифрис. – Послушай меня, Лера! Прости, умоляю тебя, о чем я только думал?! Да, определенно я недостаточно хорошо все обдумал… В этом! В этом вся причина! О, прости ради Бога! Я виноват! Я хотел успеть до того, как ты проснешься, найти нам жилье. Любовь моя, это всего лишь сон, прошу тебя, не придавай этому такого значения. Обещаю! Нет, я клянусь тебе – у нас все будет хорошо, и я никогда тебя более не оставлю, пусть даже от этого будет зависеть моя жизнь! И если я тебя бросил в этом месте, то я тебя оттуда и вытащил! Если я обрек тебя на бесконечные муки, то я возлягу рядом с тобой, чтобы разделить их поровну. Только, ради Бога, прошу тебя, прости меня! – Ифрис упал на колени и обнял ее ноги.

Вдруг Ифрис ощутил нежное прикосновение девичьей руки, которая гладила его волосы. Он, не вставая с колен, резко вскинул голову и увидел склоненную к нему голову. Жаркие губы тихо, словно завет, прошептали:

– Я согласна.

– На что? – заворожено, с чуть приоткрытым ртом спросил Ифрис.

– Разделить с тобою поровну любые муки и тяготы, которые нам уготовила судьба, лишь бы ты был рядом со мной. Обещай, что так и будет! Поклянись – что бы ни случилось, даже спустя много лет, ты никогда не оставишь меня одну!

– Клянусь, любовь моя, клянусь! Пред Богом, пред землей, пред небом, звездами, травой и ночью, как пред свидетелями, я обещаю и клянусь, что впредь все будет так, как ты захочешь!..

И они припали друг к другу. Обняв, он поднял ее и стал кружить, как на карусели, останавливаясь лишь для того, чтобы поцеловать перед каждым новым кругом.

XXX.

Ифрис, возбужденный и взволнованный, совсем забыл про Зепара. Неизвестно сколько бы времени влюбленные миловались и давали друг другу клятвы, если бы Зепар не решился прервать их, напомнив о себе.

– Рад, очень рад, что все, как нельзя кстати, благополучно разрешилось! Тем более учитывая позднее время суток и необходимость мою поскорее вернуться к делам, требующим моего участия. И уж, конечно, я сожалею, что лишен возможности разделить радость в компании столь прекрасных лиц, красочное описание одного из которых я имел удовольствие слушать всю дорогу по пути сюда… – Зепар оттараторил свою речь, не давая вставить Ифрису ни слова. Зепар поклонился и протянул девушке руку для приветствия.

– Валерия, очень рада знакомству! – в ответ Валерия пожала руку и девичьим, прекрасным голосом произнесла: – Искренне верю, что вы близкий друг Ифриса, который в столь поздний час и тяжелую для нас минуту откликнулся на призыв и не отказал в помощи. За что я вас, от имени своего мужа… – тут Валерия осеклась. Оробев, она вопросительно посмотрела на Ифриса, который в знак одобрения улыбнулся и кивнул головой. Тогда она продолжила: – От имени своего будущего мужа я искренне, от всего сердца вас благодарю!

– Так и есть, Лера, это мой настырный товарищ, друг со школьных лет, которого я из-за его любви к болтовне не смог тебе представить, как следует. – Ифрис, рассмеявшись, похлопал по плечу Зепара, всем своим видом показывая, что он пошутил, хотя доля правды в этой шутке присутствует.

Ифрис от души засмеялся своей шутке. Зепар же лишь скалился, но так, чтобы не вызвать подозрений, ибо эта насмешка лишь пополнила старую копилку оскорблений и подлежала отмщению.

Валерия лишь учтиво хихикнула.

– Ну, будет, надо идти! Время действительно позднее, да и путь, не скажу что далекий, но и не близкий… Чтобы дойти, потребуются силы, которых, насколько я могу судить, у вас не так уж и много.

– В дорогу! – согласно воскликнула Валерия.

Ифрис засуетился за спиной Валерии, что-то отыскивая, и уже через полминуты, подав руку Валерии, был готов идти.

– Это она? – спросил Зепар, указывая пальцем на сумку в руках Ифриса.

– Да.

– Сдается мне, что здесь много меньше, чем ты говорил, уж больно сумка мала… А? А впрочем, потом, все потом! Сейчас же в путь, и поскорее. За мной! Чур, не отставать, голубки, – Зепар произнес последние слова, приглашая за собой влюбленных, и широко улыбнулся, словно выражая одобрение их союзу. И тут же, развернувшись, быстро зашагал в сторону, откуда они с Ифрисом пришли.

XXXI

Ифрис солгал Валерии, назвав Зепара другом. Напротив, они с детства были соперниками. История их соперничества началась еще в школе, сначала со спортивных состязаний, подростковых споров, а потом незаметно переросла во взаимную вражду, впрочем, скрытую от посторонних взоров. Главным зачинателем ее стал Зепар. В нем возобладало чувство зависти, и он предпринимал попытки выигрывать каждый раз любым способом, лишь бы только не остаться в проигрыше. Он любил почетное место на пьедестале, ближе к солнцу, больше, чем благородство, и боялся забвения, больше, чем наказания за свои неприглядные поступки.

Зепар был довольно щуплого телосложения. Его отличительной чертой была привычка горбиться, хотя, несмотря на это, он любил задирать подбородок, демонстрируя, как ему казалось, свое демонстративное неподчинение сложившимся устоям. Он был уродлив. Его лицо было треугольной формы, с узким подбородком, расширяющееся ближе к скулам и с невероятно широким лбом. Зубы, беспорядочно торчавшие в разные стороны, мешавшие друг другу, создавали впечатление, что их больше, чем должно быть. Возможно, из-за этого при взгляде со стороны на рот Зепара, особенно во время разговора, складывалось впечатление чрезмерного выделения слюны, которая так и намеревалась перескочить на собеседника. Общий вид Зепара был таков, что вокруг него начал складываться созданный из сплетен и слухов ореол тяжелобольного человека. Он был узок в плечах и еще уже в талии. Жидкие черного цвета длинные волосы облегали голову неправильной формы, спускаясь до самых бровей, ныряя за ворот рубашки и полностью скрывая уши. Зепар, словно расстроенный контрабас, обладал голосом бас-баритон, что абсолютно не шло ему и не гармонировало с внешним видом.

Неудачные физиологические данные, определяющие внешность, сыграли большую роль в становлении характера Зепара. В детстве, до знакомства с Ифрисом, Зепар был милейшим мальчиком, четко отличавшим добро от зла. Более того, он считал себя сторонником добра и строго придерживался именно «доброго» типа поведения и воззрений, чтобы быть тем, кем его считали взрослые, глядя на его ярую борьбу с несправедливостью, жестокостью и другими, пусть мелкими, проявлениями зла. Так было до тех пор, пока в школе, в его классе не появился Ифрис, с которым пришлось сидеть за одной партой. Постепенно между ними началась «холодная» война, переросшая со временем в «ядерную». Так иногда случается, если один не переносит величие и успех другого. И несмотря на очевидное превосходство Ифриса в их негласном противоборстве, Зепар не оставлял попыток таки победить врага. Он чувствовал в себе силу и никогда не сдавался, веря в успех. Но когда победа была совсем близка, она всегда от него ускользала… Сверстники с затуманенными мозгами, движимые предрассудками, были неумолимы в отношениях с Зепаром, и нередко лучшее чувство, которого он удостаивался, было чувством жалости. Это моральное давление, постоянное напряжение, тяжелые мысли в голове, вечное ожидание успеха, надежда и бесполезные мольбы ни разу не привели Зепара к успеху. Кое-кому из одноклассников нравился Зепар – за его приверженность своим принципам, за его суровый нрав и непоколебимость духа, но, глянув на Ифриса, они замечали того же Зепара, только в улучшенном варианте, доработанном, без изъянов, Зепару свойственных. Ифрис казался более совершенной моделью Зепара. В отличие от последнего, Ифрис не придерживался четких принципов и подходил ко всему индивидуально. Принимал решения, которые удовлетворяли все стороны, за что Ифриса и любили. Но это же его и сгубило.

Ифрис олицетворялся с компромиссом и консенсусом, его можно было сравнить с «гибкой» текучей водой. Зепар, будучи принципиальным и суровым, скорей воспринимался как железный не гнущийся прут, из-за манеры решать все возникающие вопросы кардинально, бескомпромиссно. Иной раз жестче, чем того требовала ситуация. Именно поэтому все выбирали «воду», которая, как известно, камень точит. Постоянные проигрыши переносились Зепаром поначалу легко, но со временем накопившееся внутри стало бременем, и он, олицетворявший железный прут, а следовательно, стойкость и непоколебимость, надломился. Его понятия, мировоззрение зеркально трансформировались. Он начал видеть причину своих поражений в успехе Ифриса. Зависть изъела его нутро.

Зепар проклял того, кто требовал от него праведный образ жизни, обвиняя в несправедливости. И, уповая на чрезмерную тяжесть возложенных на его плечи испытаний, Зепар отказался от своих убеждений, принципов, от правды и веры. Он жаждал разрушить свою жизнь назло тому, другому. Переступил через грань, очерчивающую человечность. Все, что ему хотелось, – это любым способом хотя бы раз победить Ифриса, выбиться в лидеры класса, заработать уважение и привлечь внимание одноклассников.

Борьба двух «друзей» длилась слишком долго. На кону стояла душа Зепара, которую он проиграл. Его мысли, его преступные, нечестные методы достижения целей использовались так часто, что стали для него нормой. Он уже все воспринимал в искаженном свете. Более того, он перестал себя осуждать за свои неправедные деяния, хотя осознавал, что они грешны. Человек без самоконтроля и без самоограничений в погоне за детскими, заведомо несбыточными мечтами в возрасте тридцати лет – это человек больной и опасный, готовый на все ради удовлетворения своих желаний, подавляющих других людей. Вот таким стал Зепар. Вражда его с Ифрисом длилась до прощального звонка в школе. Правда, она так же быстро потухла, как и вспыхнула; после окончания школы их пути разошлись.

Ифрис уехал за границу, где продолжил обучение, а Зепар, за неимением средств, остался в городе Бишкек и поступил в один из университетов. Он, не имея теперь соперников, себе равных, стал знаменитым среди сверстников и купался в славе. Он слыл человеком, которого невозможно заменить. Человеком, который способен решить любой вопрос. Человеком, который при желании может стать великим… Его слава росла соразмерно его связям. В конечном итоге его власть и возможности стали соответствовать слухам. Он заручился опекой влиятельных людей, которые занимались наркобизнесом и были не то чтобы связаны или знакомы, скорее конкурентами отца Ифриса. Они ценили Зепара за редкие, бесценные качества: отчаянность, преданность, беспринципность, суровый нрав, живучесть и готовность противостоять властям вплоть до убийства сотрудников правоохранительных органов. Они держались за Зепара не просто так – редкая черта работодателя. Они всячески опекали и поддерживали Зепара – из-за того, что он их обогатил, так же, как и они его.

Один из шефов криминальной компании после очередной перестрелки с силовиками, глядя на несчетное количество пулевых отверстий в машине и окровавленные тела внутри нее, сказал: «Этот парень живет сегодняшним днем. Дайте ему пожить так, как он хочет, и не ограничивайте ни в чем! А ночью, уходя, не забудьте попрощаться, ведь завтра его может не стать». Таким был Зепар на момент встречи с Ифрисом.

XXXII

Не то чтобы кто-то из участников этой утомительной, никому не нужной, но неизбежной войны затаил в себе обиду, но остались определенные недомолвки. Ни Зепар, ни Ифрис не имели понятия о раненых чувствах другого. Но каждый до глубины души был убежден, что оппонент не выказывает ему должного уважения, и этот факт заставлял обоих страдать. Лишь мысль о своем безоговорочном превосходстве, которое не позволяло опускаться до уровня соперника, приводила обоих к одинаковому решению: во избежание неподвластных контролю чувств и действий попросту избегать один другого. Разумеется, на виду, в обществе они делали все, чтобы люди думали, будто бы они друзья. Но сверстники, да и весь город, знали настоящую историю их соперничества, хотя это обычно не озвучивалось вслух.

Было очевидно, что имей Ифрис другой вариант, пусть даже с минимальной вероятностью на успех, он бы постарался не прибегать к помощи Зепара. Разумеется, он с надеждой обзвонил всех друзей, да и вообще всех, кто хоть как-то мог помочь, но тщетно. Лицемеры, которые клялись когда-то в любое время прийти на помощь, несмотря ни на какие преграды, находили разные поводы не выполнять обещаний. Отчаяние овладело Ифрисом. Он решился на рисковое предприятие – продать небольшой целлофановый пакетик с наркотиком в месте, где проводило время бывшее окружение, связям с которым так противился отец. Ифрис рассчитывал на благополучное и скорое решение своих проблем и, зная все о передозировке, полагал, что успеет вернуться до того, как Валерия очнется. Дойдя до намеченного места, он случайно встретил Зепара, которому и решился рассказать обо всем произошедшем. И у которого решил попросить помощи – упомянув о сумке с убийственным зельем.

Проблема Ифриса заключалась в отсутствии жилья, а его поиск в два часа ночи обещал быть непростым и вряд ли вообще мог увенчаться успехом. Тем более с учетом неадекватных, несоразмерных с возможностями Ифриса желаний: отсрочка платежа, невозможность для арендодателя расторгнуть договор в одностороннем порядке, мебель и разные удобства. Ифрису хотелось заехать в квартиру сразу на долгий срок – хотя он пока и не имел достаточно средств, – чтобы более не возвращаться к этому вопросу. Он считал, что это является определяющим для семейного счастья. К слову, из-за ссоры с отцом он лишился поддержки, на которую рассчитывал. В итоге у него почти не осталось денег, чтобы осуществить задуманное. Но зато Ифрис располагал сумкой с наркотиками, которая так у него и осталась. Стоит отметить, что денежный эквивалент содержимого сумки был настолько значителен, что некоторые лица были готовы лишить владельца сумки жизни. К несчастью, у Ифриса был Зепар, весьма преуспевший в умении превращать подобного рода сумки в деньги, и не было выбора, кроме того, как обратиться к давнему сопернику детства, ставшего в определенном смысле врагом.

Несмотря на то, что время было не в силах стереть воспоминания о былом противостоянии, Зепар изобразил настолько радостный вид при встрече, что Ифрис был убежден в его искренности. После бутылки водки, распитой на двоих, и пятнадцати выкуренных сигарет топор войны на время был забыт. Предложение Ифриса заставило Зепара не просто согласиться, а прямо рваться на помощь. Составив план дальнейших действий, они вдвоем стали заранее делить прибыль, которую ожидали от своего предприятия.

Зепар, облизываясь при мысли о предстоящей наживе, свалившейся на него по воле провидения, даже не подозревал, что его ждет куда более крупное вознаграждение, нежели просто деньги. Но именно по причине замаячившего дохода он взял на себя заботу о жилье и даже пообещал учесть условия, на которых оно будет предоставляться. Эти обещания до поры до времени были пустыми.

Примерно подсчитав, Ифрис заключил про себя, что вырученных денег от продажи товара хватит приблизительно на полгода, с учетом затрат: питание на двоих плюс арендная плата за квартиру. Этого времени, по его мнению, должно было хватить, чтобы найти достойную легальную работу. Тщательно обговорив все детали с Зепаром и пожав друг другу руки, они отправились за Валерией и за набитой наркотиками сумкой. Зепар хотел лично убедиться в правдивости рассказанного Ифрисом, чтобы наверняка определить, стоит ли дело инсульта, который есть вероятность получить в ходе выполнения задуманного.

XXXIII

После того, как Зепар насмотрелся на представление влюбленных, он наконец заметил ту самую сумку и примерно оценил, что ее содержимое может стоить намного больше, чем он поначалу предполагал. Ситуация обязывала его выполнить обещанное, чтобы нажиться. Поиск съемной квартиры на оговоренных условиях, да еще в столь поздний час, был весьма хлопотным делом для обычного человека, но не для Зепара. Деятельность, которой он занимался, предполагала множество криминальных связей, и знакомые время от времени предоставляли свои квартиры для того, чтобы преступник мог переждать. А авторитет Зепара не позволял хозяевам квартир пренебречь желаниями квартиранта, это было слишком опасно. Зепар, вселяющий страх в сердца людей своей беспричинной, психопатической жестокостью, охотно пользовался своей репутацией. Так случилось и в этот раз.

Зепар, не видя другого выхода, кроме как помочь голубкам, немедля отправился исполнять их первоочередную нужду – искать крышу над головой, чтобы закрепить образ доброго друга. Зепар в силу жизненных обстоятельств, среды, в которой он вырос, обладал утонченным умом и стратегическим мышлением. И тактика, которую он применил против более сильного соперника, исходя из опыта получения выгоды в любой ситуации, заключалась в том, чтобы держать Ифриса – врага ближе к себе, чем Ифриса – друга. Эта тактика стала для Ифриса смертельной, она явилась тем ядом, против которого не существовало противоядия. Ифрис, поглощенный своими заботами и проблемами, был словно божья коровка, проглоченная дионеей.

Зепар умело, шаг за шагом, неспешно затягивал петлю на шее Ифриса. Он мстил за все свои обиды, которые время не смогло стереть из памяти и сердца. Методично подкладывал камешки в мешок путнику, путь которого лежит через горы. По расчетам Зепара, на половине пути путнику уже должно было стать невыносимо тяжело, а еще дальше – его сердце должно было разорваться. «Тогда и только тогда, я буду отмщен», – думал про себя Зепар. Тем не менее, он прилагал неимоверные усилия, чтобы случайно не выдать бушующую внутри ненависть.

Он стал для влюбленных необходимым, незаменимым членом семьи. Они были искренне благодарны Зепару за то, что тот делал для них. Зепар сдержал обещанное слово – нашел кров. И для пущей убедительности начал помогать с едой и всем необходимым, за собственный счет. Ежедневно навещал молодое семейство. Он работал как волк, продавая товар Ифриса, при этом не забывая про себя. Ифрис, не ведающий о стоимости наркотика, был обманут – ему доставалась лишь десятая часть от продаж.

Зепар стал не только незаменимым деловым партнером и товарищем Ифриса, но и надежной опорой, так сказать, доверенным человеком Валерии. Влюбленные к нему прислушивались, советовались с ним и делали так, как он предлагал. Его манера говорить, словно колыбельная, усыпляла бдительность и вводила слушателя в загипнотизированное состояние, при котором самые очевидные заблуждения превращались в истину. Номер телефона друга семьи и вовсе воспринимался молодоженами как номер скорой помощи, ибо звонок приводил к решению проблемы, и решал эту проблему никто иной как Зепар. Но самое страшное – все его доводы казались логичными, обоснованными и подавались в таком свете, что огромные потери, реальный вред и урон, которые несли Ифрис и Валерия, казались оправданными, молодые люди искренне верили, что Зепар их не подводит.

Именно это вера сбила их с толку и окончательно погубила.

XXXIV

Дни сменялись днями. Ежедневный быт, словно вода, размыл землю, и когда в ней появились русла, для Валерии все стало обыденным и скучным. День начинался с отсутствия любимого рядом, который уходил спозаранку, при этом жалея ее; он не будил возлюбленную, чтобы она как следует отдохнула. Затем она завтракала и начинала придумывать себе занятия, которые помогут скоротать время. Временами девушка пыталась прибраться в доме, но едва начинала, как на нее находила тоска, и, бросив незаконченное дело, Валерия шла полежать. Случалось и так – когда она все же заставляла себя завершить начатое, качество работы было невысоким. Сказывалось отсутствие энтузиазма и большой объем накопившихся дел. Иногда Валерия рисовала – но и тут ее постигала та же учесть, рисунки оказывались незаконченными либо плохо выполненными. Также она пыталась читать, но не продвинулась дальше десятой страницы каждой из имевшихся книг. Читая, начинала мечтать, отвлекаться, представлять встречу с семьей, которая, восхищаясь ее самостоятельностью, принимает ее как взрослую… Валерия представляла все в деталях и видела, как никто из домашних не может скрыть слез радости, а отец и вовсе не выпускает дочь из объятий.

Но мозг не всегда рисовал картины в столь радужных красках. Бывало, что мысли приводили ее домой, а там – никого нет… Повсюду беспросветная темень. Валерия кричит, силится найти отца, мать, братьев… Кличет без устали, но лишь эхо раздается в ответ… В таких грустных думах и проходила большая часть дня Валерии. И какие бы дурные мысли не посещали голову, ее никогда не покидало внутреннее ощущение, что она – гусеница, которая непременно скоро станет бабочкой. И жизнь ее поделится на два этапа: «до» и «после». И в жизни «после» не будет места для разочарований, тягот, нужды и зла… Эта надежда навсегда поселится в ее сердце, но так и не сбудется. И гадая, что ее ждет в будущем, Валерия не переставала с нетерпением ждать Ифриса.

Она полюбила ночь, наступление которой ознаменовывалась приходом любимого. Все пережитые мучения, тяжкие думы предавались забвению рядом с ним. Время, проведенное в каждодневном ожидании, приумножало их обоюдные еще не успевшие остыть чувства, страсть и влечение друг к другу. Валерия с нетерпением ждала заветного часа. Ифрис же с нетерпением рвался с работы домой, мчался, обо всем забывая.