Андские рассказы – 2. Юля

«Эвитамьенто?» «Да». «Ну конечно! Где, как не там, лучше всего избавиться от автомобиля. Но подождите: а владелец-то кто?» «Надеюсь, вы сидите, а не стоите?» – спросил полицейский. «Ну!» «Владелец – наш потерпевший». «Вы хотите сказать, его ограбили, воспользовавшись его же автомобилем?» «Именно». «И это – тот же автомобиль, в котором найдены отпечатки пальцев Хесики?» «Именно!» «И этот автомобиль бросили на Эвитамьенто, поняв, что к делу подключилась полиция?» «Именно!» «Послушайте… – журналист запнулся, чувствуя, как по его позвоночнику пробежал холодок. – А больше вы в машине ничего не нашли?»

Полицейский ответил не сразу. По громкой связи было слышно, как он чем-то по чему-то принялся постукивать. Не пальцами по столу, а скорее линейкой по кружке: звук отдавал стеклом. Это, если честно, раздражало. «Да перестаньте вы!» – не удержался журналист. Постукивание прекратилось. Полицейский ответил: «Нашли. Куклу». «Какую еще куклу?» – опешил журналист. «Обычную. Или нет: очень необычную. Глиняную. Она сейчас прямо передо мной стоит. Жуткое уродство». «Так вы еще в участке?» «Да». «Я сейчас буду!» «Мы сейчас будем!» – закричали, вскакивая со стульев наличные члены коллектива El Diario Imperial. «Давайте, – без особого восторга отозвался полицейский. – Тем более что ваш главный уже здесь. Я ему первому позвонил». Члены коллектива переглянулись. «Вот сукин сын!» – вырвалось у одного из них. Но это, само-собой, относилось не главному редактору: главного редактора в El Diario Imperial по-настоящему уважают.

Кукла и впрямь оказалась фантастически уродливой. Она не была старинной штучкой: по всем признакам ее слепили сравнительно недавно. Но, тем не менее, создавалось впечатление, что тот, кто ее лепил, в качестве образца имел перед собой одну из тех леденящих кровь фигурок, которые свойственны керамике некоторых древних андских культур и культур тихоокеанского побережья Южной Америки. Скорее всего, она изображала какого-то злого бога, но какого и чьего именно, сказать было трудно. Кукла обладала сходством с многими злыми богами – такими, какими их представляли люди, жившие много веков назад. Кому и зачем в наше время понадобилось лепить это чудище? Может быть, на потребу туристов? Но для туристов существуют другие сувениры. Тем более что везти в поклаже глину – задача не из легких. Велика вероятность того, что на другой конец света, откуда обычно и прибывают интересующиеся перуанскими древностями туристы, прилетят обломки, а не то, за что были заплачены деньги.

«Она лежала в багажнике, – пояснил полицейский, – в нише для запасного колеса. Как не разбилась – удивительно. Но не разбилась».

«Отпечатки?»

«Нет. Если хотите, можете смело брать ее в руки». Однако взять ее в руки никто не рискнул. Главный редактор El Diario Imperial, видя вытянувшиеся лица своих сотрудников (а эти сотрудники немало повидали), улыбнулся: «Отвратительно, правда? Я тоже решил: ну ее к черту!» «Ее что же – протерли тряпкой?» – спросил один из журналистов. «Да, похоже на то, – ответил полицейский. – На ней имеются следы бензина и масла». «А где нашли отпечатки Хесики?» «В салоне. На внутренней стороне крышки бардачка». «Что говорит… потерпевший?» Полицейский дернул бровями, из-за чего на мгновение его скучное лицо стало очень живым: по нему пробежала гримаса то ли досады за собственную нерасторопность, то ли насмешки над ситуацией, то ли злости. «Ничего не говорит. Мы не смогли его найти. Он скрылся. Дома его нет, соседи понятия не имеют, куда он мог уйти. Соседи о нем вообще ничего не знают. Любопытный тип оказался. Уже год как въехал в дом, но за все это время ни с кем не познакомился. Соседи уверяют, что он избегал знакомств. Даже когда с ним здоровались при встрече, он делал вид, что не расслышал, и торопился проскользнуть мимо. Представляете? Единственная, кто хоть что-то смогла о нем рассказать, – приемщица в прачечной. Наш „потерпевший“ жил один, белье сам не стирал. Возможно, считал, что прачечная дешевле или удобней, чем собственная стиральная машина. Так вот. Приемщица – дама шестидесяти пяти лет. С людьми работает чуть ли не с детства. Поневоле научилась в психотипах разбираться. Наблюдательна. Она говорит, что весь последний месяц этот ее клиент чего-то очень боялся. Раньше, когда он только появился, он был спокойным и даже уверенным в себе человеком. Замкнутым, но не стервозным: никогда не предъявлял никаких претензий и всегда оставлял сверх счета и даже очень неплохо оставлял. Если бы не ухоженные руки без мозолей, он мог бы сойти за бывшего бедняка, на собственной шкуре познавшего, что такое вкалывать за гроши с утра до ночи. Но руки у него человека, который никогда не занимался физическим трудом. Из этого приемщица сделала вывод, что он просто хороший и добрый человек. А то, что других людей сторонится – ну так что же: мало ли какие на это могут быть причины? Может, он в печали… Не улыбайтесь: это не моя фантазия, она так и выразилась: в печали. Предположила, что он потерял жену: заметила на его пальце след от кольца. Но мы-то с вами знаем, что женат он не был. Поэтому если он и носил кольцо, то уж точно не обручальное. И если находился в печали, то уж точно не из-за того, что потерял супругу. А в последний месяц его как подменили. Он стал дерганым, нервным, несколько раз срывался на крик и подпрыгивал до потолка, стоило зазвонить телефону. Выхватывал телефон из кармана, смотрел на экран и на вызов не отвечал. Сбрасывал. Приемщица решила, что у него по работе проблемы. Правда, где он работает и кем, она не знает, но думает, что он – какой-нибудь агент. У него явно свободный график. Он приходил в любое время: утром, днем – безразлично. Мы побывали в его квартире. Это все на той же авениде де ла Культура. Многоквартирный десятиэтажный дом. Ну, вы знаете такие: со всякими системами охраны – от пожаров и прочих бедствий, с собственной парковкой… Но квартира скромная: две комнаты (dormitorio, буквально – спальня), кухня (comedor, буквально – столовая), душ (baño – ванная комната). Обставлена квартира без изысков. Техники – минимум. Но главное для нас – ничего, что помогло бы разобраться в происходящем. Абсолютно безликая квартира. Даже гостиничные номера дают больше информации о проживающих в них людях. Что же до отпечатков в квартире, все, очевидно, самого „потерпевшего“: одного человека. Мы все перевернули вверх дном, но ничего интересного не нашли. Обидно. Завтра придется докладывать в Лиму, а у нас – ничего. Да еще и сами растяпами оказались». «Да уж, – согласился один из журналистов. – Растяпами – это мягко сказано. Насколько я понимаю, повременить с докладом не получится?» Полицейский не обиделся, но взглянул на журналиста осуждающе: «Ваш коллега тоже здесь был и тоже всё видел. Получается, он тоже растяпа. А повременить – нет, не выйдет. Хесика – это не шутка. Мы не можем скрывать ее появление. Мы…» «Подождите, – перебил полицейского другой журналист: не тот, который назвал его растяпой, – а что с грабителями? С ними-то что?» «Кое-что есть».

Полицейский не то чтобы оживился, но выражение деланой скуки с его лица пропало. «Отпечатки одного из них нашлись в нашей базе. Того, который сидел за рулем. Не Бог весть какая птица, но персонаж довольно любопытный. Хотите смейтесь, хотите – нет, но пару лет назад мы прихватили его за торговлю наркотиками. Точнее, коллеги из „Зеленого эскадрона“ прихватили. В самом центре. На кайе Прокурадорес. Честное слово, будь я торговцем наркотиками, я бы поостерегся торговать на улице с таким названием! Дурное предзнаменование, очень дурное!» Все заулыбались. «Когда его взяли, – продолжил полицейский, – на вид ему и шестнадцати не было13, но оказалось – все двадцать. Поймали его впервые, товара при нем всего-то и было, что пара пакетиков марихуаны, характеристику ему дали положительную – он работал в автомастерской, – в общем, отделался легко. Но еще через полгода его взяли в автобусе. С десятком чужих кошельков и тремя мобильниками. На этот раз он сел. Но ненадолго. Получил год. Вышел, устроился на прежнюю работу в автомастерской. Но еще через пару месяцев мастерскую закрыли: из-за многочисленных жалоб. Подозревали, что через нее реализуются краденые запчасти, однако обыск ничего не дал. Хозяин даже в суд на полицию умудрился подать: мол, опорочили его честное имя, лишили клиентуры, угробили дело, оставили без куска хлеба и всякое такое. Но суд иск отклонил, потому что вскрылись еще кое-какие обстоятельства. А именно то, что хозяин автомастерской оказался совсем не бедным человеком и при этом за последние пять лет практически не платил никаких налогов. Пользовался ставкой на микропредприятия, занижая доходы. В суде просто поразились такой то ли наглости, то ли непрошибаемой глупости. Это же надо – иметь рыльце в пушку, знать, что любая мало-мальски серьезная проверка это выявит, но пойти и начать судиться с полицией! Ну да черт с ним, с хозяином. А вот наш персонаж и после этого никуда не делся. Как только мастерская закрылась, он тут же устроился в другую. И что бы вы думали? Его приняли с распростертыми объятьями! Как будто специально местечко для него придерживали. Он, не поверите, даже заходил сюда, в участок, и вот за этим самым столом, – полицейский хлопнул ладонью по своему собственному столу, – имел наглость этим хвастаться. Честно скажу: я так и не понял, зачем он это сделал. За шиворот его никто не тащил, никаких дел в участке у него не было. Он просто взял и пришел. Уселся за мой стол и начал рассказывать, как это здорово – жить, имея таких друзей. Только не спрашивайте, о каких друзьях он говорил: понятия не имею. Я тогда подумал, а не под кайфом ли он, но решил, что ну его: просто велел ему убираться». «Убрался?» – с неожиданным интересом спросил главный редактор El Diario Imperial. «Конечно, – ответил полицейский, не понимая, что в его словах вызвало такой интерес. – Убрался. А что?» Главный редактор хмыкнул. «А то, – сказал он, – что еще через несколько недель он оказался за рулем машины, в которой найдены отпечатки пальцев Хесики. И вот эта кукла. А сама машина принадлежит человеку, который весь последний месяц чего-то очень боялся. Человеку, которого ограбили на тридцать тысяч долларов, использовав его же собственный автомобиль. Человеку, который, судя по всему, очень не хотел заявлять об ограблении в полицию… Ну же, капитан! На какие мысли это наводит?» Полицейский посмотрел на куклу, на главного редактора, на журналистов, покраснел, побледнел, но, явно будучи человеком искренним, признался: «Вы правы. Но как я мог догадаться – тогда? Это сейчас легко сопоставить факты, а тогда? Передо мной сидел наглый двадцатидвухлетний паяц, только что не смеявшийся мне в лицо. Как я мог догадаться, что он хотел меня предупредить?»

Зазвонил телефон. «Национальная по… кто? Ах, это вы! Что́ вы нашли? – полицейский вскочил со стула. – Повторите! Да, спасибо, это очень важно. Я сейчас буду. Пожалуйста, дождитесь меня».

«Что?»

«Что?»

«Звонила приемщица из прачечной. Вспомнила, что на днях, когда наш „потерпевший“ сдавал белье, она обнаружила в кармане его брюк несколько монет. Хотела вернуть их, но тот отказался. Махнул рукой и сказал, что это – мелочь. Никчемные железки, потому что ни один банк в Перу их не примет и на соли не обменяет. А если где и обменяют, то разве что в Лиме. Но не лететь же туда из-за такой ерунды? Монеты золотистые, очень, как выразилась приемщица, симпатичные, номиналом в 50 центов. Только не центов США. Еврозоны. На каждой монете – буковки: F и R».

«Франция!»

«Вот именно. Франция».

Полицейский выбрался из-за стола. Журналисты и главный редактор пошли на выход из кабинета. «Вы со мной?» – окликнул их полицейский. Ответил главный редактор: «Нет, мы возвращаемся в редакцию. Нужно прикинуть, что да как, а времени до сдачи номера в типографию остается в обрез. Одиннадцатый час вечера! Скажу прямо: сомневаюсь, что мы дадим эту историю. Не сейчас – точно. Но дать материал о возвращении Хесики мы обязаны. Только как? Удачи вам, капитан, держите нас в курсе. Ко всем этим чудесам мы еще обязательно вернемся, но… вы понимаете: когда хоть что-нибудь прояснится. Слишком уж все запутано. Слишком… а, ладно! – Главный редактор махнул рукой. – Это никуда не годится. Кости, кукла, Хесика, ограбление… Мы…»

Погас свет.

«Очень смешно!» – воскликнул полицейский, споткнувшись о стул.

«Это не я!» – отозвался из темноты главный редактор.

«И не я!» – журналист, ближе всех стоявший к выключателю.

«Тогда…»

Окно участка осветилось красным. Оглушительно громыхнуло.

«Что за…»

Еще один взрыв. А потом – еще и еще. Целая серия взрывов. Окно заливалось красным, зеленым, золотистым. Послышался треск.

«Черт! Да это петарды!»

Расталкивая всех, полицейский бросился из кабинета. Журналисты – за ним. Выбежали на улицу и обнаружили, что петарды (а это были действительно они) взлетали из кузова припаркованного около участка пикапа. Взлетали хаотично, разлетались в разные стороны, очень небезопасно. Одна из них ударилась в стену участка и рассыпалась огненными искрами. На стене остался черный след.

«Огнетушитель! Быстрее!» – заорал полицейский.

Но было поздно. Никто из выбежавших из участка – журналистов и других полицейских, смотревших на происходившее с разинутыми от изумления ртами – не осмелился приблизиться к пикапу. А тот – к слову, полицейский же, с соответствующей надписью вдоль борта и с мигалками на крыше кабины – продолжал разбрасывать из себя сатанинские игрушки. Его открытый кузов был доверху набит коробками с пиротехникой. Капитан схватился за голову и присел на корточки.

Несколько секунд, и пикап превратился в настоящий вулкан. А еще через несколько секунд посыпались разбитые стекла: с десяток петард одновременно угодили в участок, но уже не в стену, а в окна. «Бомберос!14 Звоните бомберос!» – кричали со всех сторон. Люди пятились, пригибались, стремились спрятаться за росшие во дворе деревья, но сбежать со двора не решались. Занялась стоявшая рядом с пикапом патрульная машина. «Боже мой! Боже мой!» «Что происходит?» «Что?» «Что?» «Что?» – во двор, тесня полицейских и журналистов обратно к участку, начали вваливаться человеческие толпы: привлеченные взрывами прохожие с авениды и посетители расположенной неподалеку дискотеки. Кто-то из них, увидев феерическую картину разлетавшихся во все стороны петард, рассмеялся. Но теперь хотя бы, только что ошеломленные и подавленные, полицейские почувствовали, что снова могут заняться делом. Прикрикивая на незваных визитеров, они принялись гнать их со двора. Те упирались, но не очень: через несколько минут двор удалось очистить от посторонней публики. А когда с этим было покончено, полицейские, сбившись в одну кучку с журналистами под прикрытием группы из нескольких росших рядом друг с другом деревьев, обнаружили, что спасать уже нечего. Из окон участка вырывались пламя и дым. Вся стоянка перед ним тоже полыхала. Пикап, двенадцать патрульных машин, машина главного редактора El Diario Imperial – всё это было охвачено огнем. Начали рваться топливные баки и покрышки.

«Какой идиот догадался до такого? – Главный редактор, глядя на свой горевший автомобиль, указал на не менее весело горевший пикап. – Кому понадобилось столько пиротехники? Зачем?» «Рождество!» – ответил капитан. «Оно-то каким боком? Вы что, собирались салюты запускать?» «Нет! Это всё конфискат!» Главный редактор выругался. «Точно! Совсем забыл! Алькальд же подписал указ о запрете пиротехники!15 Вот дерьмо!» Кто или что дерьмо, капитан выспрашивать не стал. Он стоял рядом с главным редактором и печально смотрел на пожар. А потом, когда уже послышались сирены приближавшихся бомберос, констатировал: «Погибли отпечатки». «Какие отпечатки?» – не сразу понял главный. «Хесики». «То есть?» Капитан указал на машину, горевшую рядом с редакторской. «Это она?!» «Да. Тот самый Ярис». «Тьфу ты!» – Главный и в самом деле сплюнул и растер плевок подошвой ботинка. «И кукла наверняка погибла», – добавил капитан. Главный редактор сплюнул еще раз. «Ну, что я могу сказать? Поздравляю!» Смерил грустного капитана взглядом неясного значения и позвал своих: «Идемте отсюда. Нам здесь больше нечего делать».

Утром номер El Diario Imperial вышел с красочной фотографией на первой странице, со статьей о пожаре – на целый разворот и с небольшой, засунутой в самый конец, ближе к разделу о новостях спорта, заметкой об ограблении на тридцать тысяч долларов и якобы вернувшейся из небытия Хесике Паукартамбо Гонсалес. О деталях в заметке не было ни слова. О монетах – тоже. После долгих споров главный редактор своей властью запретил публиковать подробности. Не стали заново мусолить и обстоятельства давнишнего дела о краже «исторических костей». Ограничились сообщением, что ожидается прибытие из Лимы особой следственной группы. О том, что улики, необходимые для следствия по делу Хесики, погибли в пожаре, умолчали так же, как и о многом другом. Это Главный пояснил так: «Что там погибло или нет, не нашего ума дело. Может, ничего и не погибло. Современная криминалистика творит чудеса. Мы не будем бросать фекалии в нашу полицию на глазах чужаков. Это – наш город, наша полиция, нам не к лицу устраивать склоки между собой, когда попахивает скандалом на самом высшем уровне (en el nivel nacional)». Коллектив El Diario Imperial с таким доводом согласился: солидарность граждан Куско – штука особенная. Похлеще солидарности москвичей, плечом к плечу взвивающихся на дыбы, когда жители других российских регионов принимаются обвинять их во всех смертных грехах. Граждане Куско не дожидаются обвинений. Они становятся плечом к плечу загодя. Именно поэтому, к примеру, начальник полиции Имперского Города – единственный из всех высших региональных офицеров полиции страны – осмелился взбунтоваться против министра внутренних дел, когда тот решил расформировать дорожную полицию. Министр тогда заявил, что дорожная полиция не занимается ничем, кроме регулирования перекрестков. А с этим-де способны справиться и светофоры. «Может быть, в Лиме, – в ответ на это заявил косканец, – дорожные полицейские и годятся только на то, чтобы служить живыми светофорами, но в Куско они еще и работают». И отказался подчиниться приказу. Министр рвал и метал, но против косканской солидарности поделать ничего не смог: рядом с начальником полиции Имперского Города тут же встали его же алькальд и губернатор региона, которые в другое время самозабвенно грызлись друг с дружкой. А раз уж министр не смог распустить дорожную полицию в одном регионе, не стал он ее распускать и в других: это выглядело бы смешно. В общем, коллектив El Diario Imperial принял аргумент своего главного как должное и не стал распространяться на страницах газеты о том, о чем распространяться не следовало.

Однако благие намерения – благими намерениями, но если уж сразу что-то пошло не так, вероятность «нормализации процесса» невысока. Закон подлости. Сработал он и на этот раз. Правда, не совсем обычно: замаскировался под привычную для El Diario Imperial отзывчивость читателей.

Не прошло и часа после того, как свежий номер газеты – с фотографией, статьей и заметкой – появился в продаже, редакционные телефоны принялись безостановочно звонить. В большинстве звонков ничего информативного не было. Люди просто интересовались всякой всячиной: обошелся ли пожар без жертв (в статье об этом ничего не говорилось), на какую сумму потянет ущерб и была ли застрахована машина главного редактора (конечно, была), зачем наполненный пиротехникой пикап припарковали возле участка (откуда нам знать?), случайным ли было возгорание или кто-то неудачно пошутил (это – забота следствия), будут ли восстановлены сгоревшие зеленые насаждения (почему вы решили, что они сгорели?), куда переместят полицейский участок (на это лучше ответят в самой полиции). И так далее, и тому подобное.

Журналисты, поочередно отвлекаясь на звонки, старались общаться с людьми предельно вежливо и корректно и даже не забывали шутить – смотря по обстоятельствам: если звонивший казался по голосу молодым, отпускали не совсем приличные шутки; если звонил человек с дотошно-правильным выговором, пускали в ход какую-нибудь избитую шутку – из тех, какие обожают авторы академический статей в солидных ежегодных бюллетенях, когда решают прикинуться простыми смертными; если же голос был женским – особенно если голос явно принадлежал даме почтенного возраста, – превращались в куртуазных кабальеро и шутили соответствующим образом. Ничего непривычного. Всё как в любой другой раз, когда в газете появлялось что-нибудь, что вызывало у читателей интерес. Так бы и прошел весь день, но ближе к обеду раздался звонок, ожидать которого не мог никто. Поднявший трубку и ответивший журналист приготовился отпустить очередную шутку, но вдруг переменился в лице и замахал свободной рукой, привлекая внимание коллег. Включил громкую связь и положил трубку на стол.

«Простите, сеньор, не расслышал вашего имени. Вы бы не могли представиться еще раз?» «Рауль». «Здравствуйте, Рауль. Значит, вы тоже интересуетесь пожаром? Да?» «Я уже сказал: меня интересует только одно. Я…» «Да-да, Рауль, я понимаю. Так что же вас интересует?» «Кукла сгорела или нет?» «Какая кукла?» «Послушайте! – звонивший, похоже, злился и не бросал трубку только потому, что он действительно хотел узнать нечто очень важное для себя. – Послушайте, господин журналист, не валяйте дурака. Вы там были, вы знаете, о какой кукле я говорю. Она сгорела или нет? Отвечайте!» «Рауль, – журналист наполнил свой собственный голос примирительными нотками, – скажите, пожалуйста, почему я должен вам отвечать? Если вы назовете причину, я, возможно, отвечу. Заметьте, я не говорю, что отвечу. Я честен с вами. Я говорю, что возможно отвечу. Будьте и вы честным со мной. Почему вы интересуетесь куклой?»

Назвавшийся Раулем незнакомец молчал, но трубку по-прежнему не вешал. «Хорошо, – зашел с другой стороны журналист, – ответьте на другой вопрос: вас что-то беспокоит?» «Да». «Что именно? Я могу вам помочь?» «Возможно». «Но что же все-таки вас беспокоит, и как я могу вам помочь? Давайте так. Я…» Журналист, показывая жестами, чтобы кто-нибудь другой связался с полицией, заговорил с Раулем медленно-медленно, так, чтобы начатый им, журналистом, монолог продлился как можно дольше, но вместе с тем и не вызвал у Рауля подозрений. А пока он проделывал этот фокус, другой журналист – с мобильником в руке – вышел в коридор: чтобы Рауль не услышал то, чего слышать ему не полагалось. Вернувшись в комнату, он протянул коллеге записку: «Цела». Тот изумленно выгнул брови, как бы переспрашивая: «Точно?» «Точно, точно!» – закивал головой связавшийся с полицией. «Ну что же, Рауль, вы видите, мое предложение справедливо. Итак?» «Хорошо, я согласен. Вы же не обманете?» «Нет». «Тогда на Эвитамьенто. – Рауль назвал адрес. – Ориентируйтесь по вывеске „Дрова“».

Главный редактор, узнав о готовящейся встрече с неким Раулем, в восторг, мягко говоря, не пришел. Журналисты, предвидя такую реакцию, подумывали, а не скрыть ли это дело, но не рискнули: было бы еще хуже. Главный же и впрямь разбушевался. Вообще-то он – не любитель переходить на крик, но тут не сдержался. А когда покончил с образными выражениями, задал своим подчиненным очень простой вопрос: «Вы хоть понимаете, что натворили?» Но хотя вопрос и был простым, ответить на него было сложновато. Потому что, с одной стороны, журналисты, конечно, всё понимали, но с другой, уж очень не хотели признавать ошибкой свое стремление ухватить за кончик ниточку в клубке запутанных событий. «Отпустить вас одних я не могу, – между тем, говорил Главный. – „Дрова“! Это же надо – „Дрова“. А почему не бюро ритуальных услуг? Согласен, если Рауль – тот самый водитель, он – не убийца. Но что мы знаем о двух других? Почему вы решили, что их не будет на встрече? Потому что Рауль так сказал? А если он сам – жертва? А если его выслеживают? Нет, как хотите, но отпустить вас одних я не могу. Но как же вас не отпустить одних, если вы согласились на условие, что полиции не будет? Что вы вообще ни о чем в полицию не сообщите? Признайтесь как на духу: вы ополоумели, да? Когда это мы действовали на свой страх и риск? В обход полиции и других официальных структур? Мы что – частное детективное агентство? Мы никогда не лезли поперек следствия и никогда ничего ни от кого не скрывали. Наша сила не в том, что мы готовы докапываться до истины, когда это того стоит или может помочь людям. Наша сила в том, что мы опираемся на оказываемое нам доверие, в том числе и на то доверие, которое нам оказывают полиция и прокуратура. Если мы начнем своевольничать, утаивать известное нам – пиши пропало. Нас в жизни больше ни к чему не подпустят. Отовсюду вытолкают взашей. Мы превратимся в желтый листок, питающийся не фактами, а сплетнями! Я уже молчу о том, что мы сами превратимся в преступников, потому что только преступники скрытничают и бегают от полиции. Хорошенькую свинью вы мне подложили! (Hicisteis una grande marranada para mí). Что я должен делать?»