скачать книгу бесплатно
Когда нужно, я чертовски прекрасно лгу.
– Будь начеку, – произнес Джеро мне вдогонку, и мы направились в разные стороны. – Нельзя быть шпионом, не выучив пару-тройку хитростей.
Меня тут же облепили тела. Праздная знать толкалась на пути к новому развлечению. Вреза?лись пьяные гуляки, гогоча, когда вино выплескивалось из их чаш на землю. Встречался на пути и случайный клиент, не сумевший дотерпеть до более уединенной обстановки, полуобнаженный, под руками и губами симпатичного незнакомца, которого он только что встретил и оплатил.
Я осторожно пропихивалась мимо них, осторожно их переступала, любезно отваживала самых шаловливых крайне вежливым ударом в почку. Но даже расчищая себе путь сквозь толпы, я никуда не могла деться от марионеток.
На меня опустились миазмы цветных фантомов. Над головой лениво проплывали иллюзорные рыбки кои, сменяя тошнотворные оттенки лаймово-зеленого, лимонно-желтого и свекольно-красного. Бесплотные мелодии призрачных оперных певцов пронизывали толпу, прорезаясь сквозь гул. Мерцающие ночные кошки гонялись за трепещущими силуэтами псов, то исчезая в стенах домов и даже в камнях мостовой, то появляясь вновь.
Я думала, что среди толпы в основном привлекательной, хорошо одетой знати, заметить пузатого мужика в грязном мундире довольно легко. Но было тяжело увидеть что-то за свечением призраков, тяжело расслышать что-либо за ревом рынка, тяжело двигаться, тяжело думать, тяжело…
– Отвечай моей стали, негодяй!
Первым я увидела клинок – нацеленный мне в грудь кончик полуторника, – когда из толпы на меня выпрыгнул человек. Я едва успела обхватить черную рукоять под плащом, как увидела, что меч проткнул мою рубаху и засел в груди. Перехватило дыхание. Глаза широко распахнулись.
И тут я заметила, что клинок ярко-розовый.
Как и держащая его фигура.
– Защита! Удар! Хо-хо! Ха-ха!
Бесплотный воин плясал взад-вперед на призрачных ногах, взрезая меня клинком, который мерцал и исчезал, касаясь кожи. Безболезненно, разве что слегка пощипывало. По крайней мере, далеко не так невыносимо, как самодовольная ухмылка из-под безвкусной бальной маски мага-кукловода, сидящего поблизости.
– Сдается, мастерство лорда Физзила оказалось слишком уж стремительно для вас, моя дорогая. – Он низко поклонился, протягивая руку в ожидании денежной благодарности. – Быть может, в следующий раз вам удастся…
Завершить мысль ему не удалось. Зато он все-таки нашел время заорать, когда я схватила его за ворот и спешно приперла к стенке. С каждым ударом сердца в теле пульсировали злость и боль, и каждая требовала выместить их на этом несчастном придурке. Он, должно быть, это понял, потому что настолько вычурной маски, чтобы скрыла ужас в его глазах, попросту не существует.
Прижимая его одной рукой к стене, другой я скользнула к поясу и вытащила нечто блестящее, металлическое. Кукловод смотрел, не дыша, как я взяла его руку, вложила в ладонь пару медных наклов и накрыла их его пальцами, а потом снова принялась расталкивать толпу.
Не позволю трепать языками, что Сэл Какофония не поддерживает искусство.
«Идиотка, – распекала я себя. – Не вини его только потому, что сама не заметила нападения. Как, мать твою, ты не увидела ярко-розовый меч? Что с тобой сегодня?»
Я оставила себя без ответа, хотя все равно его знала.
Я никак не могла стряхнуть то ощущение из таверны, чувство, когда мир лишается красок и звуков. Даже сейчас все казалось приглушенным – голоса доносились издали, цвета потускнели, как будто на самом деле их нет, как будто я не понимала, а что вообще есть.
Из-за Дарриш.
Потому что я ее видела. Потому что я думала, что ее видела. Потому что я не понимала, видела ли я ее, не видела, я больше не понимала, что на самом деле, а что иллюзия, и что я там вообще, мать его, видела.
Дыхание стало медленным, рваным, как будто я прошла не тридцать футов, а тридцать миль. Со мной было что-то не так. Хуже, чем показалось сперва. Лица, иллюзии, смех вокруг смешались в единый изрыгающийся поток шума и света – я больше не различала людей в принципе, не говоря уже о том, кого я искала.
«Развернись, – сказала я себе. – Найди Джеро, отправь его сюда. У тебя не получится. Только не когда ты видишь призраков. Не когда ты видишь…»
– Дарриш.
Вздох оцепенело сорвался с губ при виде ее капюшона, покачивающегося среди толпы. Вот она, прямо как в таверне.
Дарриш Кремень. Или… призрак, похожий на Дарриш. Или очередная иллюзия? Я не могла думать. Я и видела-то с трудом, но уловила, как она посмотрела через плечо, и наши взгляды встретились.
Я не знала, что мелькнуло в тех широко распахнутых глазах. Страх? Узнавание? Или то, что она еще никогда мне не показывала, когда произнесла одними губами два слова, которые я не могла услышать?
Привет, Сэл.
Нет… нет, погоди. Не их. Я сощурилась. Это же…
Поберегись.
Я расслышала, как шикнула сталь, покидая ножны.
Я ощутила, как надо мной сзади нависла фигура.
Я развернулась.
И клинок Кропотливого нашел мою плоть.
Я не закричала, но зарычала, и не умерла, но закровоточила, когда в меня вонзился нож. Только потому, что повернулась в последний момент, и он попал не в спину, но в бок. И эта ошибка отразилась на лице Кропотливого страхом.
– Блядь, – прошептал он и, выдернув нож, попытался уйти, пока его не заметили.
Хороший план. Выбраться, удрать, оставить меня вынужденной либо прекратить погоню, либо искать помощи, либо рисковать истечь кровью. Если бы у меня было больше мозгов, чем шрамов, план бы, наверное, сработал.
Кропотливому, мать его, не повезло.
Я успела схватить его запястье, боль придавала сил, и пальцы впились в его кожу, отказываясь разжиматься. Кропотливый попытался вывернуться как можно незаметнее, отчаянно стремясь не привлекать внимание людей вокруг.
Они не замечали мою кровь.
А Кропотливый не заметил мой клинок.
Пока я его не воткнула.
Сталь прошла через мундир, одежду под ним и вонзилась в плоть. Но характерной дрожи в рукояти, когда протыкаешь что-нибудь жизненно важное, не было. Кропотливый принял удар со стиснутыми зубами и приглушенным рыком – старый солдат знал, как не согнуться от боли – и ударил меня локтем, прилетевшим в челюсть. Он вырвался из хватки и соскочил со стали, проталкиваясь между парочкой смеющихся любовников и не обращая внимания на брошенные ему вслед проклятия.
Я двинулась следом, поморщилась – бок пылал. Прижала к ране ладонь, резко вдохнула, пытаясь сдержать боль.
Этого-то Кропотливому и хватило, чтобы сбежать.
Я поискала его взглядом в толпе. Буйство красок, осаждающее мне органы чувств, окрасилось темным. От боли мир, казалось, подрагивал, бесплотные марионетки как будто исказились еще сильнее. Один за другим цвета превращались в тошнотворную мешанину черного и красного.
Мне и до того было трудно его найти. Теперь, когда все застилала боль, задача стала неподъемной.
Я спрятала нож под плащ, провела по лезвию ладонью. Жизненный сок Кропотливого остался теплом на ладони, я обхватила скользкими от крови пальцами черную рукоять, ощутила довольный жар.
Больше никаких лживых чувств. Никаких призраков. Никаких игр.
Настало время дать поработать ему.
В нос ударил едкий запах запекающейся крови. От плаща потянулись тоненькие струйки дыма, кровь революционера шипела на рукояти Какофонии. Он пил сквозь пылающую латунь. И пылающим голосом промурлыкал мне на ухо:
– Сюда.
И я прислушалась.
Я не сводила глаз с земли, сосредотачиваясь лишь на движении. Вот все, что я могла – меня с каждым шагом простреливало болью, а тяжелое дыхание заглушало шум ночного рынка. Я ничего не видела. Ничего не слышала. Но это было и не нужно.
– Там.
Он рассказывал мне все.
Наверное, ты подумаешь, что он просто оружие. Да, пусть он говорит, издает громкие звуки – но он по-прежнему револьвер с барабаном, прицелом и курком, верно? Меня послушать, так можно решить, будто я его контролирую.
Я тебя не виню. Иногда, когда он затихает, я сама почти начинаю так считать.
Но этого-то он и хочет. Потому что именно когда он затихает, я осознаю, что он не оружие. Он слушает, жаждет, думает. А когда он вот так пробует кровь – когда Какофония пробует на вкус человека, когда узнает его страхи, сны, шаги, которые он делал, и вещи, которые он видел, – я осознаю, что на самом деле не понимаю, что Какофония такое.
Я позволила ему меня вести. Его голос звучал у меня в ушах, подсказывая куда идти, кто сдвинется, когда я протолкнусь, и кто сбежит, когда я пригрожу. Все это время я не сводила глаз со своих ног, следила за каждым шагом, пока звуки толпы не стихли и не осталось лишь мое прерывистое дыхание и ощущение снега, который таял, попадая мне на окровавленную кожу.
Я не знала, куда Какофония меня привел. В холодную, пустую часть города, где окна домов были темными, на улицах не было людей, и все казалось настолько безмолвным, ледяным, что я слышала, как на снег капала моя кровь, собираясь лужицей у ног.
– Я его не вижу, – прошептала я.
– Он близко, – отозвался Какофония. – Будь наготове.
Я скользнула рукой в карман, нащупала там патрон. Джеро сказал не брать с собой слишком много – мол, есть тонкая грань между тем, чтобы готовиться к неприятностям и напрашиваться на них, – но чтоб меня разорвало, если я отправлюсь куда-то без Геенны. Я тихонько вставила патрон в барабан, оттянула курок и прислушалась.
Ничего. Ничего, только снег падает. Ничего, только ветер дует. Ничего, только мое горячее дыхание светлым облачком на фоне черного неба, и тяжелое сердцебиение в груди, и сочащаяся из бока кровь, и скрипнувший позади снег и…
– ВОН ОН!
Я расслышала его предупреждение. Я его ощутила. И рывком развернулась.
Кропотливый оказался у меня за спиной – как только успел так близко подобраться? Я не знала. Мне было плевать. Я подняла Какофонию обеими руками, нацелила, Кропотливый бросился вперед.
Я спустила курок.
Взметнулся снег. Треснуло, разламываясь, дерево. Брызнуло стекло. Ночь умерла в один яркий, славный миг, когда пламя Геенны распахнуло зев, чтобы все это поглотить. Снег таял под ее жадными языками, поднимая вверх стены пара, словно туманный сад на дороге, пока пылающие обломки дверей, окон, сундуков падали обгорелым градом.
Я закинула Какофонию на плечо, ожидая, когда рассеется пар.
Это, признаться, наверное, было несколько поспешно. Джеро таки говорил, что нам нужно то, что у Кропотливого с собой, а оно вряд ли переживет взрыв дьявольского пламени. Но, с другой стороны, еще Джеро говорил, что Кропотливого нам нужно поймать.
Так что, если хорошо подумать, это Джеро виноват в его смерти.
Ну, был бы.
Если бы Кропотливый не стоял посреди разрушений, крайне бесцеремонно оставшись в живых.
Холодный ветер разогнал пар, явив плотного мужика, спрятавшегося за еще более плотным щитом. Бронзовый круг, которого буквально только что еще не было, вылез из порванного рукава; там, куда ударила Геенна, поверхность почернела. Поверх края щита на меня воззрились широко распахнутые, дикие глаза.
– Что это за херь? – прорычал Кропотливый.
– А это что за херь? – ткнула я в щит.
Революционер встряхнул запястье. Щит вдруг начал сворачиваться по кругу, скрежеща металлом, пока не скрылся полностью, оставшись на запястье лишь широким бронзовым браслетом.
– Выдвижной щит, – проворчал Кропотливый. – Против стрел, клинков и магии имперских свиней. Революционная искусность во всей красе.
– Ага, – отозвалась я, выуживая из кармана следующий патрон. – Или жульничество.
Кропотливый, может, и не знал Какофонию, но точно представлял себе, что такое револьвер. И, как только я отщелкнула барабан, бросился бежать. Но не прочь – он понимал, что от пули удрать не сумеет. Революционер ринулся на меня, с клинком наготове.
Я проверила, увидела в барабане Изморозь, захлопнула – лучше всего проявить вежливость и убедиться, что он готов, прежде чем начать. Я прицелилась – Кропотливый приближался, но вилял. Он мог сбить мой прицел, но не Какофонии. Револьвер вспыхнул жаром в моей ладони.
И прошептал голосом латуни:
– Давай.
Я спустила курок.
Кропотливый оказался быстрее.
Он поймал мое запястье и вздернул его вверх. Щелкнул курок. Латунь гневно взревела, Изморозь вылетела в ночь и взорвалась кристаллами льда, рухнувшими на землю вместе со снегопадом.
«Слишком быстр, – подумала я. – Слишком, мать его, быстр. Как такой здоровяк так двигается?»
Ну, или подумала бы.
Если бы летящий мне в живот клинок не требовал внимания.
Я отскочила в сторону, чувствуя, как капли крови взметаются на ветру; лезвие чиркнуло меня по коже. Всего лишь царапина – предупреждение. Недостаточное, чтобы меня остановить. Недостаточное, чтобы заставить меня бежать.
Я переложила Какофонию в левую руку, обнажила клинок правой; Кропотливый снова ринулся в атаку. Сталь схлестнулась злобной металлической песнью. Отдача прошла по руке, отдалась в груди.
Он силен. И быстр. И умен.
Если бы я потратила куда больше времени на размышления, я бы, наверное, догадалась, что тут-то и умру.
Я парировала, сбросила клинок Кропотливого и ударила, целясь в грудь. Революционер отскочил, но я не отстала, скользнув по талому снегу в клубах пара, и ударила, теперь целясь в живот. Кропотливый отбил, ушел подальше. Я по инерции летела дальше, каждый раз скалясь, поливая его руганью, взмахивая мечом. И каждый раз выхватывала разве что лоскут мундира, сталь парирования или свист ветра, когда била по воздуху.
Мне доводилось сражаться со старыми вояками – революционными ветеранами, имперскими судьями, наемниками со всего Шрама. Уловка была мне знакома. Кропотливый давал мне нападать, выматываться, а сам ждал, когда я откроюсь. Он знал, что ранил меня сильней, чем я его. А былые бои научили его, что нужно выжидать – вот и все.
Однако старый солдат – это все еще просто солдат. Они начинают с одного и того же, поступают в академии, проводят дуэли перед экзаменаторами, учатся сражаться ради других. Битвы же за самого себя, свой металл, учат тому, что не даст даже самая лучшая армия.
Например, вот этому.
Я хрипло выдохнула, широко размахиваясь и давая Кропотливому лазейку. Он повелся – прыгнул вперед в попытке отхватить кусок от моего бока. Я изогнулась, чтобы не подставить что-нибудь жизненно важное. Правда, недостаточно, чтобы не подставиться под клинок совсем. Его край прорезал новую рану, вызвал новую боль. Мое тело разрывалось между страшным желанием сбежать и не менее страстным желанием упасть и умереть.
