Лето придёт во сне. Запад

Нам… Мы… Кому – нам? Кто – мы? Да пошли вы со своей грёбаной конспирацией!

– Кто?! – Я потрясла взведённым арбалетом, подчёркивая важность вопроса. – Кто стоит за всем этим? Кто на самом верху?

Михаил Юрьевич удивлённо помолчал. Качнул головой:

– Мне это неизвестно…

– Врёте! – перебила я. – Если Бурхаев договаривался о сотрудничестве с вами лично, а не с кем-то через вас, значит, вы не последний… не рядовой…

Я, далёкая от политики, запуталась, не зная, как правильно выразить свою мысль, но Михаил Юрьевич догадался сам.

– Я не последний, конечно, – медленно, словно разговаривая с истеричным ребёнком, сказал он. – Я один из лидеров по Москве и области, но даже мне…

– Кто они?! – Я снова перебила его, стараясь не дать увести меня в сторону от главного вопроса. – Не вы, а они!

– Я не знаю! – Михаил Юрьевич тоже повысил голос. – Я никогда их не видел! Сомневаюсь, что они вообще бывают на Руси.

– В смысле? – изумилась Яринка. – Как они могут здесь не бывать, если они у нас, типа, главные?

Она сказала «у нас», а не «у вас», как будто ничего не изменилось, и это разозлило меня ещё больше.

– Опять врёте! Если они сумели сбежать за границу, то зачем им нужно устраивать тут какие-то революции?

– Они не сбежали. Они здесь никогда и не жили. Девочки, ну вы же вроде не глупые! И книжек много читали, запрещённых в том числе. Должны знать, что ни одна революция не происходит без влияния извне. Русь, а в прошлом и Россия, – слишком большое и богатое государство, чтобы его ресурсами не интересовались другие страны. Сейчас – тем более. Или вы думаете, что железный занавес и правда железный?

– Летних спонсируют с Запада? – деловито и даже строго, словно это имело какое-то значение для неё лично, спросила Яринка, и Михаил Юрьевич одобрительно кивнул:

– Садись, пять. Поэтому, Дайника, я при всём желании не могу ответить на твой вопрос – не знаю ответа. Мне известны только имена тех, кто стоит выше меня и через кого осуществляется связь с нашими покровителями из-за занавеса. Но эти имена тебе вряд ли что-то скажут.

Я ему поверила. Даже не потому, что убедили аргументы, – просто потеряла интерес к этой теме. Как бы Летние ни вели свои дела, кто бы ни управлял ими, меня это больше не касалось. Никакой правоты за Михаилом Юрьевичем не было, и даже преданность Дэна их общим идеям теперь не могла убедить меня в обратном. Дэн погиб из-за веры в эти идеи, из-за того, что нас использовали, обманом отправив на поиски людей, которых уже четыре года не было в живых. Использовали в своих интересах, а потом заключили договор с нашим злейшим врагом.

И теперь Дэн одобрил бы моё решение.

– Убирайтесь!

– Дайника…

– Убирайтесь! – подхватила Яринка. – Мы больше не с вами. Не ваши!

Дульсинея Тарасовна сделала шаг вперёд, умоляющим жестом простёрла к нам слабые старческие руки.

– Девочки, не глупите! Вы погибнете здесь одни! Куда вы пойдёте?

– Не ваше дело! – Я, поудобнее перехватив арбалет, отступила назад. – Уходите, или я выстрелю!

Михаил Юрьевич беспомощно развёл руками, улыбнулся:

– Стреляй. Я всё равно не брошу вас здесь.

Ах ты… Пчёлка, в который уже раз за сегодняшний день, потяжелела в моих руках, завибрировала, словно вдруг обрела свою собственную хищную волю, и я невольно поддалась её тёмной и древней силе, силе смертельного оружия, готового исполнить своё предназначение, сделать наконец решающий выстрел… Я закусила нижнюю губу и напрягла палец на спусковом крючке.

– Нет… – прошелестела еле слышно Дульсинея Тарасовна, безошибочным материнским чутьём поняв, что её сын находится на волосок от смерти.

Но не это остановило меня. Не это заставило обуздать холодную и чужеродную волю оружия в моих руках. Просто я до сих пор помнила, как два года назад Михаил Юрьевич пришёл за мной в приют. Пришёл, когда мы с Яринкой уже ни на что не надеялись.

Нет, я не опустила Пчёлку, ничем не выдала своей капитуляции. Да и не было никакой капитуляции: я по-прежнему собиралась избавиться от ставших ненавистными мне людей, но уже знала, как сделать это, не причинив никому вреда.

Медленно, боком, начала продвигаться к краю моста. Яринка, хоть и явно пока не понявшая моего замысла, посторонилась. Михаил Юрьевич и его мать смотрели, не шевелясь, истуканы за их спинами тоже замерли. А я, добравшись до перил, перегнулась через них, навалившись грудью на чугунную кромку, и прицелилась из арбалета вниз. Прицелилась в оранжевую надувную лодку, качавшуюся на пологих волнах Амура.

– Убирайтесь! – повторила, не поворачивая головы. – Убирайтесь, или я продырявлю вашу посудину!

Дульсинея Тарасовна выдохнула с явным облегчением, что можно было понять: наверняка любой матери спокойнее, когда на мушке держат не её сына, а всего лишь неодушевлённую вещь, хоть и нужную сейчас. Очень нужную. Жизненно необходимую.

Яринка коротко и зло рассмеялась: она уже поняла, что мы выиграли этот раунд. Стрела из арбалета войдёт в тугой надувной бок лодки, как раскалённый нож в масло, в один миг превратив плавсредство в плоский резиновый блин, бесполезно болтающийся на поверхности воды. Даже, скорее всего, уходящий на дно под грузом возложенных на него вещей. И тогда останемся мы все, отнюдь не дружной компанией, куковать на разрушенном мосту, с которого если и можно податься вплавь, то лишь пожертвовав обувью и верхней одеждой.

Понял это и Михаил Юрьевич.

– Не надо стрелять, – грустно сказал он. – Мы уйдём. Мы дадим вам достаточно времени, чтобы успокоиться, и тогда вернёмся. Потому что сами вы отсюда не выберетесь.

– Девочки… – страдальчески начала Дульсинея Тарасовна, но, так ничего и не сказав, безнадёжно махнула рукой.

– Пойдём, мама. – Михаил Юрьевич ласково положил ладонь ей на плечо. – С ними всё будет хорошо.

– Не смейте возвращаться! – предупредила я, продолжая держать лодку на прицеле. – Иначе точно выстрелю! Выстрелю, когда вы будете ещё в воде, и наплевать, если утонете!

– На этой лодке мы уже не приплывём, – спокойно заверил наш… уже не наш лидер. – Но мы вернёмся, Дайника, и вам придётся отправиться с нами. Когда-нибудь потом скажете за это спасибо.

– Да пошёл ты! – беспечно отозвалась Яринка и подняла с асфальта вещмешок Дульсинеи Тарасовны. Небрежно швырнула в её сторону. – Забирайте! Нам чужого не надо.

А потом мы с ней, стоя рядом у перил, смотрели, как оранжевый поплавок лодки удаляется к руссийскому берегу, и, несмотря на всё случившееся, чувствовали себя победительницами. Я думала, что Дэн сейчас гордился бы мной, и, наверное, то же самое думала Яринка про Яна. В лодке, которую размашистыми движениями вёсел уводили прочь молчаливые и не очень расторопные «ребята», сидели и смотрели на нас Михаил Юрьевич и Дульсинея Тарасовна. Выражения их лица мы уже не видели из-за всё увеличивающегося между нами расстояния, но было весело думать, что они разочарованные и сердитые. Яринка вскинула руки над головой, не забыв сложить пальцы неприличным жестом, которому научилась в Оазисе. Я, не желая отставать от неё, пронзительно и насмешливо засвистела в два пальца.

А когда провожать взглядом уменьшающуюся лодку надоело, мы отошли от перил, только сейчас заметив, что изнываем от жары. Тогда-то Яринка и предложила спуститься и окунуться в воду. После этого мы с ней несколько раз порывались пуститься вплавь к китайскому берегу, но постоянно откладывали. И страшно было: всё-таки здесь не ласковое Чёрное море, чьи волны сами несут тебя к берегу, стоит лишь перестать грести против них, да и сам берег с его золотистым песком – вот он, рядом. В то время как оба берега Амура были одинаково далеки и одинаково неприветливы, если не сказать – враждебны. Мне нравилось смотреть только на белоснежное, вопреки времени и когда-то бушевавшему вокруг него пожару, колесо обозрения. Колесо обозрения, гордо высящееся среди остатков города, ранее принадлежавшего ушедшему в прошлое государству Китай…

Но кроме естественного страха утонуть и страха оказаться беззащитными в неведомом месте перед неведомыми пока опасностями, нас держало на мосту наше горе. Пока мы не ушли, мы ещё не перевернули эту страницу, не отодвинули в прошлое произошедшие здесь события, а с ними – Дэна и Яна: ведь им, в отличие от нас, суждено было остаться тут навсегда. Их праху – покоиться под холодными водами Амура, а нашим последним воспоминаниям о них – витать над разрушенным мостом.

Потому мы и тянули время, успев проститься с дедом Венедиктом, поплакать, обнимая друг друга, поспать тревожным сном и снова поплакать. Но вот пришла тёмная сибирская ночь, в которой не светилось ни единого огонька, не считая звёздной пыли над головой, а вместе с ней – время уходить. Уходить всегда легче ночью: ведь когда в темноте не видно предстоящего трудного пути, он не кажется таким страшным.

Глава 18

Звездопад

Я и Яринка всё ещё лежали на растрескавшемся асфальте бывшего моста, который с приходом ночи наконец остыл и теперь приятно холодил кожу сквозь одежду. Лежали и смотрели на звёзды. Смотреть на звёзды оказалось спокойнее всего: они были единственным, что выглядело привычно и почти по-домашнему здесь, в этом пустом, чужом и мрачном краю. Стоило опустить взгляд ниже линии горизонта, и он погружался в темноту. В темноту реки, ставшей густо-чёрной, словно вместо воды в ней текли чернила… или кровь. В темноту берегов Амура, на которых такими же чёрными силуэтами высились остатки домов. В темноту неизвестности, ожидающей нас впереди.

Мы не строили планов. Какие могут быть планы в нашем положении? Суметь добраться вплавь до берега – это уже очень хорошо. Найти там укрытие до утра – просто великолепно! А дальше… как повезёт. Если повезёт очень сильно, мы встретим людей, к которым нас вёл, но не сумел довести дед Венедикт. К беглецам. К дикарям. К тем, кто, возможно, знал моих родителей или других выживших из Маслят. Тогда я расскажу им всё. Расскажу историю моего знакомства с Летними с самого начала, без утайки. И историю самих Летних, вместе с её тёмными сторонами, расскажу тоже. А тогда пусть беглецы решают, нужно ли им ввязываться в грядущую смуту или продолжать скрываться.

Яринка нащупала мою руку, сжав в своей, шепнула:

– Помнишь, как мы лежали в лесу? Когда в первый раз вдвоём убежали из приюта? Тогда ещё падали звёзды…

– Помню… – Та ночь и впрямь встала у меня перед глазами, словно была только вчера. Тонкие силуэты корабельных сосен, перестук колёс поезда вдали, пьянящий хвойный аромат и серебряные росчерки падающих звёзд в небе над нами. Мы тогда ещё загадали желание – остаться вместе до конца, что бы ни случилось. И остались.

– Как думаешь, сегодня мы увидим падучие звезды? – спросила подруга с такой надеждой, словно звездопад мог исправить случившееся и вернуть потерянное. – Хоть одну звезду?

– Думаю, да, – ответила я, хотя вовсе так не думала. Звездопады – дело случая.

– Я хочу загадать…– Яринка не договорила и сжала мою руку сильнее. – Дайка, пообещай, что звёзды будут падать, мне очень важно!

Разумеется, я не имела права обещать это, но Яринка просила с таким отчаянием, что отказать ей было выше моих сил.

– Обещаю.

– Тогда, может, подождём немного?

И мы немного подождали. Потом ещё немного. И ещё чуть-чуть. Созвездия уже заметно сместились по небосклону, но не уронили ни одной звезды, и дальше тянуть стало нельзя. Мы поняли это одновременно и поднялись с разочарованными вздохами.

– Ну что, поплыли? – спросила Яринка так небрежно, будто загорала на одном из пляжей Оазиса и собиралась слегка окунуться перед обедом.

– Сейчас…

Сложенные вещи виднелись неподалёку неряшливой кучкой. Я подошла, опустилась на колени, и погладила куртку Дэна, расправила на ней складки. Может быть, когда Михаил Юрьевич вернётся сюда, он возьмёт её? Не хотелось думать, что вещь моего любимого, ставшая вдруг ненужной, будет размокать под дождями и покрываться пылью, пока не превратится в выцветшее ничто.

– Может, когда-нибудь мы ещё будем здесь и всё заберём, – утешающе предположила Яринка, что было сродни моему недавнему обещанию звездопада.

– Конечно, – покорно кивнула я и, пристроив куртку, как мне показалось, поудобнее, в последний раз погладила прохладную ткань, ещё хранившую запах Дэна.

Теперь Пчёлка. Что касается неё, то тут мне, напротив, совершенно не хотелось, чтобы чужие руки – неважно даже, будут это руки Михаила Юрьевича или кого-либо другого – брали моё оружие, натягивали звенящую тетиву, взводили спусковой механизм, нажимали на курок… Поэтому я решила оставить Пчёлку своему идеальному парню. Бросить в воду с того самого места, откуда он сорвался. Пусть она опустится на дно и навсегда останется рядом с ним, как частичка меня…

Арбалет мирно лежал в сумке с той минуты, как оранжевая лодка удалилась на безопасное, с моей точки зрения, расстояние. И теперь я, оттягивая неизбежное (и какое уже сегодня по счёту?) прощание, принялась поглаживать сумку, как до этого – куртку Дэна. Руки скользили по бархатной замше, ощущая сквозь неё изгибы и углы моей Пчёлки, так и не сделавшей своего решающего выстрела. Скользили – и вдруг нащупали что-то чужеродное. Что-то маленькое и твёрдое в одном из боковых карманов.

Расстегнув его, я обнаружила стеклянный пузырёк. Пузырёк, который отдал мне Бранко, когда мы прощались на ночном перроне Иркутска и который я закинула в сумку, спеша успеть на отправляющийся поезд! Пузырёк с жидкостью, способной удалить с моего лица уродливое пятно, маскировку, под которой последние недели прятались пушистые сосновые лапки, нарисованные моим сербским другом. И что-то там было ещё, под пузырьком. Что-то вроде плотной бумаги или картона. Но на это я не обратила внимания, обрадованная внезапной находкой.

– Ярина!..

В походной аптечке деда Венедикта нашлась вата. В вещмешке – фонарь. Под его жёлтым светом подруга с нешуточным энтузиазмом тёрла мою щёку, которая уже горела, как от пощёчины. Но эту боль я принимала с радостью. Не могу сказать, будто огромный нарисованный невус сильно напрягал меня (были проблемы поважнее), но сейчас в избавлении от него мне виделась некая символичность. Добрая примета. Совсем скоро я покину Русь, о чём мечтала долгих четыре года, почти треть своей жизни. Я переправлюсь на территорию бывшего Китая, и железный занавес наконец опустится за моей спиной. А значит, мне больше не нужно прятать лицо и ни от кого скрываться.

– Всё, – довольно сказала Яринка, светя на меня фонариком. – Как новенькая!

– Спасибо. – Я осторожно прикоснулась к щеке – её нещадно жгло. Но ничего: прохладная речная вода скоро остудит воспалённую кожу.

Подруга выпрямилась, размахнувшись, бросила опустевший пузырёк через перила моста в темноту (он еле слышно булькнул далеко внизу) и снова спросила:

– Ну что, поплыли?

– Сейчас. – Я вспомнила о неопознанном предмете, что нащупала в кармане сумки Ральфа. Что-то, похожее на бумагу. Может, деньги? Эта мысль была совершенно глупой – мы с Дэном перерыли сумку ещё в поезде, и я точно знала: никаких денег Доннел мне не передавал. Да и какой прок нам сейчас от них?

– Ярин, посвети!

Денег в кармане сумки, разумеется, не оказалось. Но там было письмо Ральфа. То самое, которое я выкинула под дождь, в разбитое окно бывшего торгового комплекса, желая этим показать Дэну, что прошлое осталось в прошлом и я не хочу никаких вестей оттуда. Тот же конверт из некогда белой плотной бумаги, теперь свёрнутый вдвое и заляпанный грязью, в которую он упал.

Упал, но был поднят. Кем?

Ну конечно же, им – моим идеальным парнем, поставившим мою безопасность выше своих чувств. Дождавшимся, пока я усну в его объятиях на диванчике фуд-корта, спустившимся посреди ночи на улицу. Каким-то чудом нашедшим в слякотной темноте размокшее письмо и вернувшим его мне даже после своей смерти.

Мой страшный сон той ночью, сон, в котором я проснулась одна, не был сном. Я действительно просыпалась – и действительно не обнаружила рядом Дэна, потому что как раз в это время он бродил под окнами фуд-корта, светя себе под ноги фонарём и пытаясь найти то, что, по его мнению, найти было необходимо. Поэтому он подобрал брошенную мною сумку Ральфа, даже когда за нами по пятам шла погоня и на счету была каждая секунда. Поэтому нёс её всю дорогу. И поэтому не позволил упасть с моста вместе с ним, потратив на это единственный миг, которым мог бы воспользоваться для попытки спастись.

Зачем?!

Я не сразу поняла, что Яринка схватила и держит меня за руки, которые комкают злосчастный конверт, пытаются порвать его, уничтожить, хоть так отомстить судьбе за мою горькую потерю. Голос подруги долетал до меня издалека, её лицо, освещённое сбоку брошенным на дорогу фонарём, расплывалось перед полными слёз глазами.

– Дайка, перестань! Успокойся! Что это у тебя?!

Она сумела выцарапать конверт из моих скрюченных пальцев и отскочила в сторону.

– Что это?! Откуда?

Я рухнула на асфальт, обхватила голову руками, зарыдала, раскачиваясь из стороны в сторону. И сквозь эти рыдания начала рассказывать подруге, единственному оставшемуся у меня близкому человеку, обо всём, только что мною понятом.

Яринка сначала слушала в отдалении, потом, на всякий случай убрав мятый конверт в карман, подошла, присела рядом со мной, стала гладить по отрастающему ёжику волос. Сказала, дождавшись, пока мои всхлипы начнут стихать:

– Если Дэн поступил так, значит, хотел этого. Уважай его выбор.

– Заче-е-ем? – проскулила я, утыкаясь ей в плечо. – Мне не нужно письмо… Мне нужен он!

– Наверно, в письме что-то очень важное, – предположила подруга. – Настолько важное, что…

Она не договорила, но я и так поняла: настолько важное, что Дэн счёл нужным пожертвовать собой, лишь бы сохранить конверт.

– Дэн бы точно не хотел, чтобы ты порвала письмо, – заключила Яринка, строго заглядывая мне в глаза. – Ведь тогда получится, что он умер напрасно.

Я жалко кивнула. Она права. Мой идеальный парень заслуживает, чтобы его жертва не пропала зря. Он заслуживает намного большего, но всё, что я могу сейчас для него сделать, – это прочитать, наконец, письмо Ральфа. Тем более я ему обещала. В гостиничном номере Красноярска обещала сделать всё ради своего спасения, даже обратиться за помощью к Доннелу. Неужели Дэн уже тогда каким-то образом знал, что сам помочь мне не сможет?

Яринка села напротив меня, подвинула фонарь так, чтобы между нами легло пятно света. И зашуршала бумагой, разглаживая и распрямляя извлечённый из конверта некогда белый, а теперь весь в грязных разводах лист, исписанный рукой Ральфа. Потом протянула его мне, но я затрясла головой:

– Нет! Читай ты, я не хочу…

К счастью, мне не пришлось объяснять подруге, что, начав читать письмо от другого мужчины, письмо, доставшееся мне такой страшной ценой, я буду чувствовать себя предательницей – Яринка поняла это сама и не стала настаивать. Кивнула, склоняясь ближе к фонарю.

– Здравствуй, Лапка…

– Что?!

– Это Доннел пишет: «Здравствуй, Лапка. Если ты это читаешь, значит, не захотела возвращаться в Москву с Бранко и Ирэн. Я ожидал этого, и, зная, что вы держите путь в Благовещенск, передаю…»

Голос Ральфа зазвучал у меня в голове, заглушая Яринкин, и я снова затрясла головой:

– Нет, не надо вслух! Прочитай сама, а потом просто перескажи. Своими словами!

И подруга замолчала, быстро скользя взглядом по строчкам и чуть шевеля губами в такт уже неслышным мне словам. Её брови поднимались всё выше, руки, сжимающие письмо, начали заметно подрагивать. А закончив чтение, она подняла голову, но посмотрела не на меня, а на тонущий в темноте китайский берег. Посмотрела огромными немигающими глазами, в которых отразились звёзды.

– Ну, что там? – не выдержала я, когда странное молчание затянулось, но и тогда Яринка ответила не сразу. А когда наконец заговорила, её голос звучал сдавленно, словно подруга еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Или не засмеяться.

– Мы на Западе, Дайка! Мы уже почти на Западе!

– Что? – Я опасливо покосилась на бумажный лист в её вздрагивающих руках. – Чего он там наплёл? Какой Запад?

– Наш! – Яринка всё-таки засмеялась. – Вот ведь как бывает – едешь на Восток, а приезжаешь на запад!

– Да какой, к чертям, Запад?! – Я уже кричала. – Можешь ты объяснить нормально?

И Яринка попыталась объяснить, снова и снова срываясь на нервный смех:

– Доннел написал… что, раз ты не улетела с Бранко, он заберёт тебя отсюда. Потому что там, – она махнула рукой в сторону китайского берега, – уже нейтральная территория! И беглецы твои теперь на этой территории, с другими обитателями ничьих земель, а не в руссийской тайге, как раньше.

Я нетерпеливо кивнула: это и так известно, ведь именно туда вёл нас дед Венедикт, туда отправил Михаил Юрьевич. Только при чём здесь Ральф?

– Доннел заберёт меня отсюда? А откуда он тут взялся?

Яринка опять хихикнула:

– Ниоткуда. Его здесь нет. Но есть те, кто ему подчиняется. Вот, слушай!

Она опять уткнулась в письмо и, прежде чем я успела возразить, начала читать вслух:

– «Лапка, только не надо идеализировать мой поступок. Я решил поддержать ваше сопротивление исключительно из практических соображений. Объяснять долго, а ты не всё сумеешь понять, так что скажу просто – мне это выгодно».

О, узнаю Ральфа – «ты не всё сумеешь понять»! Разумеется, ведь глупая маленькая Дайка из дремучей тайги вообще ничего не понимает! И, как ни прискорбно, кажется, это правда. Я и сейчас ни черта не поняла.

– Ральф поддерживает Летних? Чем это, интересно?

Яринка бросила на меня короткий многозначительный взгляд и снова уткнулась в письмо:

– «От Бранко мне стало известно, что вы должны пересечь Амур и найти дикарей на китайской стороне, в бывшем городе Хэйхэ, чтобы договориться с ними о присоединении к сопротивлению. Но мы нашли их раньше вас…».

У меня закружилась голова, и я была вынуждена попросить Яринку замолчать, не успевая усваивать обрушивающуюся на меня информацию.

– Подожди… подожди! Так Ральф один из…

Яринка договорила за меня:

– Один из людей, управляющих Летними из-за занавеса! Тех, о ком сегодня говорил Михаил Юрьевич.

– Но ведь он… ведь он же был тем, кто создал Оазис! – Почему-то это показалось мне самым существенным контраргументом. – Он подонок!

– Ну да, – спокойно кивнула Яринка. – Оазис приносил ему прибыль, а революция на Руси, наверное, принесёт ещё больше, уж не знаю, как. Он же написал, что ему это выгодно.

Конечно. Ведь и Дэн сказал, что на самом верху сопротивления, скорее всего, стоят подонки, ибо кто ещё может обладать властью и деньгами, достаточными, чтобы вершить дела такого масштаба? Но я-то была уверена, что речь идёт о руссийских подонках!

– Кстати! – Яринка встрепенулась. – Ты говорила, что Доннел вернул себе остров, но больше там не будет борделя?

– Ну да, так сказали Карл и Ирэн…

Подруга призадумалась.

– Так может, мы ещё вернёмся туда? Может, теперь это будет территория Летних?

Я беспомощно пожала плечами, отказываясь что-либо понимать, а тем более – прогнозировать. Пусть будет, что будет. Сейчас меня больше волновало неожиданное перевоплощение Ральфа.

– Почему он мне ничего не сказал? – спросила я в пустоту, но осознала глупость своего вопроса ещё до того, как Яринка фыркнула:

– А должен был?

– Но я ведь рассказывала ему… о моих родителях, о Дэне, о том, зачем мы с тобой сбежали из приюта и кто нам помог… А он ответил, что эти мои другие – глупые террористы.

– Он объяснил! – Яринка подняла письмо к глазам. – «Я пытался уберечь тебя от всего этого. Для меня ваша борьба – лишь способ вести бизнес, и я не хотел, чтобы ты рисковала в погоне за ложной целью, потому и не отпустил из Оазиса вместе с твоей подругой…»

Ишь ты, какой заботливый! Выходит, по плану Доннела я так и должна была куковать на острове в качестве его ручной зверушки?

Яринка поглядела на меня виновато.

– Ещё он пишет, что навёл справки о твоих родителях сразу, как только Бранко рассказал ему, почему ты так рвёшься в Сибирь. И узнал, что их давно нет в живых, что тебя обманывают, используют.

Я протянула руку и погасила фонарь. В темноте было легче выдерживать насмешливые пощёчины судьбы. Если бы только я прочла письмо раньше…

Спасаясь от этой безнадёжной мысли, я торопливо спросила Яринку:

– И как он собирается нас забрать? Написал об этом?

– Конечно. – Она протянула руку к фонарю, но я шустро отодвинула его в сторону. – Не надо читать. Так скажи.

Подруга раздражённо вздохнула в темноте, но послушалась:

– У тебя среди стрел к арбалету есть несколько штук с красным наконечником. Они сигнальные. Наконечники нужно чем-нибудь поджечь и стрелять в воздух. Только…

– Что?

– Стрелять нужно на том берегу, уже в Хехе… в Хайху… короче, в этом китайском городе. У колеса обозрения. А мы же ещё над рекой.