Падальщики. Книга 2. Восстание

Малец остановился перед нами. С минуту мы молча разглядывали друг друга. Он смотрел на нас снизу вверх и изучал татуировки Буддиста: иероглифы санскрита покрывали все его тело с головы до ног, включая голый торс, которым он любил хвастать. Я же отличалась не меньшей разрисованностью змеями, которые расползлись по моим ключицам и рукам. Пацан был заворожен рисунками и даже рот открыл от изумления.

– Да уж, Алании следовало быть специфичнее в своих подсказках насчет агента, – произнесла я, указав кончиком ножа на мальца.

Из-за пристальной слежки мы с Аланией не можем общаться в открытую, только через «глухой телефон»: он сказал, что она сказала, что они сказали, что она сказала, что они будут вас там ждать. Во сколько? Она сказала, что он сказал, что они сказали, что она спросила…ну в общем и так далее. Целый день тратим на то, чтобы закончить одну фразу.

Завидев в моей руке нож, малец выпучил на меня глаза еще шире, я прямо ждала звука лопающейся кожи вокруг его глазниц. Ну или хотя бы смачного шлепка упавшей на бетонный пол какашки.

– Шутишь? Да Алания – гений! – довольно хмыкнул Буддист.

– Рисковать детьми? Это, по-твоему, гениальность?

– Военный блок не следит за детьми, потому что не видит в них угрозу. Детей все население оберегает, как зеницу ока. Вся Желява, сама того не подозревая, защищает пособников бунта. Так что да, тактика Алании гениальна.

– По мне так они невинные собаки-подрывники, которых русские во Второй мировой использовали, чтобы танки противников взрывать, – сомневалась я, мне совершенно не нравилась эта идея.

Собаки-камикадзе – такое название им дали. Вот только камикадзе это тот, кто осознанно идет на самоубийство, а собак же заставляли умирать обманом. Их несколько дней держали впроголодь, а потом приучали, что еду можно найти под танком. К собаке прикрепляли до двенадцати килограммов тротила, выпускали на поле боя, где выдрессированное животное бежало прямиком к вражескому танку, обманутое надеждой найти под днищем лакомство. Но там собаку ждал лишь взорванный тротил.

Немцы стреляли в невинных животных, жарили их из огнеметов, атаковали с самолетов. В итоге, эффективность столь чудовищной партизанской меры все равно была признана сомнительной, вот только этот вывод уже не имел никакого значения для убитых собак, которые вообще никакого отношения к дележу территорий и богатств между людьми не имели. Никто не спрашивал у них, а хотят ли они воевать за советы или за фашистов, хотят ли они воевать вообще. Нелюди просто воспользовались доверием невинных созданий и обманули его, бросив их в огонь. Вся беда их была в том, что они сосуществовали на планете с безжалостными извергами, которые решили, что могут творить с Землей и ее обитателями все, что им вздумается, потому что имеют подвижные большие пальцы и умеют пользоваться огнем.

Иногда начитаешься всех этих историй про кровожадность людей до Вспышки и думаешь, что сгнить заживо под землей – самый достойный конец для всех нас. Потому что даже смертоносный вирус, заперший нас в подземельях, не излечил наши больные извращенные мозги от жестокости, раз мы продолжаем использовать невинных детей в своем нескончаемом дележе и захватах.

– Ну так русские же победили в конце, – упорствовал Буддист.

– Ох, не таким методом я хочу победить, Ноа, ох не таким!

Я редко звала его по имени, и, если это происходило, это означало мое крайнее негодование. До того крайнее, что я готова отказаться от участия в грядущей войне и сойти с корабля. Пусть даже утону в безжалостных водах, но помру с чистой совестью, незапятнанной кровью ребенка.

Буддист положил руку на мое плечо, подбадривая найти силы идти дальше по кровавому пути освобождения от гнета Генералитета. Я знаю, что на войне не место этике и состраданию. Но может в том и наше проклятье, от которого мы никак не можем спастись? Запертые в петле междоусобиц, завоеваний и кровопролитий, неспособные сказать себе «стоп!», мы вновь и вновь повторяем участь предков, все больше скатываясь к вымиранию. Мы сами сеем зло вокруг, от плодов которого не можем избавиться.

Мальчик прервал наши переговоры:

– И кто, скажите, зверь на самом деле? – произнес он своим тонким детским голоском.

Мы с Буддистом переглянулись.

Это точно агент Алании. И это точно еще одно проклятье в нашу копилку грехов.

Я ответила:

– И почему противен этот век?

Малец нахмурился, вспоминая строчки секретного кода, потом достал из кармана клочок бумаги, на котором было что-то начиркано от руки, прочел шепотом по слогам мою фразу, кивнул, мол, все верно сказала, и засунул клочок обратно в карман.

– А просто человечнее нас звери… – продолжил он.

Я закончила наш обмен фразами из установленного кода опознавания:

– И зверя нет страшней, чем человек.

Малец снова полез в карман за клочком бумаги, чтобы сверить мою часть четверостишия.

Я взбесилась.

– Ой, да заколебал! Давай уже сюда флэш-карту!

Я нависла над ним с ножом в руке, и флэшка оказалась перед моими глазами тотчас же. Я вытащила из горячей вспотевшей маленькой ладошки стальную пластину размером с фалангу с плетеной цветной фенечкой в крюке и уже собралась уходить, как Буддист присел перед мальчиком.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Ахмед, – прохрипел пацан в ответ. От страха горло пересохло.

– Ты знаешь, что ты сейчас делаешь, Ахмед?

Мальчик нахмурил брови, а потом выдал.

– Преступление?

Ну надо же, какой смелый малый, даже я решила задержаться и послушать.

– А ты отважный, да? – Буддист потеребил макушку мальца.

– Я хочу стать таким, как вы. Падальщиком! – гордо объявил он. – Вы спасли мне жизнь в той деревне!

Так вот что притягивало мой взор к этому карапузу – он был жирным и розовощеким. Ну не таким, чтобы жирным, а по-здоровому упитанным. На фоне вывезенных из деревни детей, местные личинки выглядят худосочными и хилыми.

– Тот солдат… с рукой робота, – говорил Ахмед.

Мы сразу поняли, что он говорил о Калебе.

– Он поймал меня, когда другой солдат бросил меня с балкона. Я еще никогда не летал так высоко!

Ахмед даже прыгнул, чтобы показать, как высоко он парил.

– У меня уже есть свой отряд! – гордо объявил Ахмед.

А он любит поболтать. Была бы я Крайслером, первым начала пытать бы Ахмеда. Он бы рассказал все, что знает.

– Правда? Так значит, ты командир отряда Падальщиков? – Буддист подыгрывал пацану.

Малец кивнул.

– А ты знаешь, что командир должен дать название своему отряду?

Малец снова кивнул и шмыгнул носом.

– И как же зовется твой отряд? – было видно, что Буддист искренне умилялся пацаненку. Да, впрочем, как и все мы. Буддист прав, никто на Желяве не тронет ребенка, потому что их осталось так мало.

– Отряд Тигран!

Ну все. Растопил мое сердце основательно и бесповоротно. Теперь я хочу такого же Ахмеда!

– А знаешь, какая главная черта у Падальщиков? Мы скрытные, тихие, невидимые. Враг не должен нас заметить! Сможешь оставаться невидимым?

Ахмед кивнул.

– Тогда это твое основное задание, командир Ахмед. Будь всегда начеку, будь осторожен! Не дай своему отряду попасться в руки врага!

Ахмед снова кивнул и со всей деловитой серьезностью отдал честь, а потом развернулся и убежал прочь.

– С таким партийным рвением, он будет первым, кого Генералитет прикончит, если узнает про наш способ связи, – сказала я, следя за удаляющимся Ахмедом.

– Вьетнам, будь оптимистичнее.

– Извини, очень хочу, но не получается. Мы строим свой мятеж на теоретических чертежах двух типа-гениев, осуществимость которых должен подтвердить мой отец-шизофреник. Нас поддерживает блок аграрников, лучшее оружие которых – мешки с бобами, а нашими связными служат дети!

Буддист посмотрел на меня с упреком, но не ответил, а потому что нечего тут комментировать, когда каждое слово – правда, как бумага, режущая перепонку между пальцами.

Отсек компьютерной инженерии забит искусственным интеллектом, сверкающим цифрами и буквами на синих мониторах. Тут живут сгорбленные над компьютерами и роботизированными системами ученые в синих халатах, их здесь порядка двадцати человек трудится посреди всех этих проводов и экранов с непонятными матричными кодами. Папа сидит в отдельной подсобке три на три метра. Здесь же он живет, здесь же работает.

На самом деле отдельная коморка, пусть даже такая тесная, в которую помещается узкая кровать, да стол с армией серверов, мониторов и компьютерных блоков, это привилегия, ценность которой папа не осознает. Ему это попросту не нужно.

Восемь лет назад, когда он успешно восстановил сгоревшие сервера после нападения зомби на базу, Генерал быстро смекнул, что мой отец – гений, и ему сразу тут гнездо свили, чтобы работал круглые сутки на пользу общества. А он и рад был. Он с компьютерами дружит гораздо теснее, чем с людьми. Странным образом все эти цифровые коды стали для него миром, в котором он чувствует себя нормальным.

– Привет, пап!

Мы с Буддистом зашли в его коморку и тут же запутались в толстых скрутках проводов, свисающих с потолка и стен, как мухи в паутине.

– Бай Хуа!

Папа тут же вскочил с потрепанного оборванного старого компьютерного кресла на колесиках, одно из которых уже отвалилось, и обнял меня.

– Бай Хуа, моя Бай Хуа, – приговаривал папа, повиснув на моих плечах.

Он был ниже меня на голову, а на фоне моих мускулистых плеч вообще казался старичком. Я его с легкостью могу на себе нести, настолько он тощий и маленький. Его волосы уже полностью поседели, а глаза видели с каждым годом все хуже, но он у меня авторитетный тут, даже несмотря на его шизанутость, а потому очки ему быстро подогнали. Ему не больше пятидесяти. Наверное. Никто не знает его точный возраст, как и он сам. Он попал на Желяву двадцать пять лет назад в полном беспамятстве, я только знаю, что его нашли, блуждающим по лесам, и лишь чудо помогло ему избежать встреч с зомби. Его зовут Лин, по крайней мере, он сам так представился нашедшим его Падальщикам. Имя это или фамилия неизвестно. Уже тогда он был с ветром в голове, но это не помешало моей маме увидеть в нем чуткость, нежность и доброту.

– Как дела, пап?

Мы разомкнули объятия.

– Моя Бай Хуа, моя Хай Лин, – папа потеребил меня за щеки.

Он зовет меня именем великой китайской воительницы из маньчжурской легенды про бессмертный дух Бай Хуа, которая при жизни была генералом всей китайской армии и защищала свой народ даже после смерти. Эту сказку мне мама часто рассказывала перед сном, будто знала, кем мне суждено стать через десять лет.

Пока мы с папой устраивались на кровати, Буддист сел на пол и ковырял крепление на ножке кресла, прикидывая, как его починить. Вот так компьютерщики способны открывать бронированные ворота блоков и зон нажатием одной клавиши, а прикрутить ножку к стулу – сложнейшая задача.

Хоть здесь и тесно, но папа тут так все логично обустроил, что до каждого угла можно рукой дотянуться. Вот и сейчас он с легкостью орудовал на маленьком откидном столике, куда расставлял кружки и мешочки с сушеными травами. У папы была еще одна привилегия – электрический чайник, который ему подарил Генерал за спасения серверов восемь лет назад. Это один из немногих подарков, который папа оценил, потому что он большой любитель пить настои. Вот и сейчас он колдовал над чайником, заваривая сушеных листьев мелиссы, облепихи, боярышника и смородины, что я ему с поверхности приношу. Надеюсь, эта возможность останется и впредь.

Чайник закипел очень быстро, кипяток обдал листья своей напористой атакой, и коморка тут же наполнилась ароматом свежих трав. В мозгу сразу же проснулись воспоминания о походах на поверхность, особенно летом, когда леса и поля пышут жизнью в разной форме, настолько многообразной, что неосознанно соглашаешься с примитивностью человеческого организма. Насыщенный свежий и столь чуждый окружающей обстановке из металла и резины ягодный аромат уносил в безмятежные зеленые поля и бескрайние леса, где слышны трели тысяч птиц, уханье сов и стрекот кузнечиков. Я люблю лето. Мы в этот период каждую неделю в миссии отправляемся. Иногда во время пеших миссий мы позволяли себе расслабиться на десять минут – просто полежать на лугу и смотреть на голубое небо или сидеть на пнях и рассматривать стаи оленей и хитрых белок на деревьях. Мы прислушивались к звукам вокруг, никто не смел нарушить природную тишину переговорами. Мы наслаждались запахами жизни, питавшими нашу веру в то, что все препятствия, какими бы кровавыми и жестокими они ни были, преодолимы, и что мы обязательно вернемся на поверхность.

Сидя здесь в тесноте посреди металла и пластика, физически ощущая давление десяти метров земли над головой, окруженная чужеродными этому миру сладкими запахами ягод и пряных растений, страх перед решением Генерала законсервировать базу стал еще явственнее, заставляя моего червяка устраивать остервенелые игрища с тягами, привязанными к моим органам, как звонарь-эпилептик во время трезвона сразу в двадцать колоколов.

– Моя Хай Лин, моя звезда, – папа протянул мне железную кружку, обжигающую ладони от кипятка, в котором плавали распускавшиеся сухие листья.

Буддист принял чай с поклоном, поставил остывать на стол и продолжил разбирать подножку кресла.

– Я прилетел со звезды, Хай Лин, со звезды. Высоко-высоко, – приговаривал папа.

– Я тоже соскучилась по тебе, – ответила я.

Я не всегда знала, что скрывается за его однообразными фразами, но так даже было легче строить наше взаимопонимание. Он всегда говорил про звезду, с которой упал, если ему было хорошо. А про пришельцев – когда было плохо. Я же развивала его мысли своими догадками, даже если на самом деле они были неточны. Это неважно. Мой папа прост в чувствах. Этой простоты не хватает современному миру.

– Вот держи, это последние.

Я протянула ему засохшие батончики-мюсли, которые доставала из подпола в одном деревенском доме, куда мы ходим пополнять запасы. Ходили, по крайней мере. Скоро всех этих радостей лишимся, если продолжим задницы протирать на скамьях бездействия. Ни мюсли тебе, ни чая, ни вкусного уксуса с непонятной красной жижей в банках. Глаза папы тут же сверкнули узнаванием и наполнились искренним восторгом.

– Звезда, Хай Лин! Моя звезда! Я упал со звезды!

Он выхватил из моих рук сладости и тут же начал разворачивать шуршащую обертку.

Так мы и сидели несколько минут, пока папа с нескрываемым удовольствием посасывал засохшие батончики, запивая ароматным травяным кипятком.

– Звезда… я прилетел со звезды. Высоко-высоко. Моя звезда. Я упал со звезды, – папа причмокивал сладостью и улыбался мне.

– Пап, у меня к тебе дело есть, – наконец я перешла к сути визита.

Я достала из кармана трико флэш-карту в виде стальной пластины с цветной плетеной фенечкой.

– Здесь кое-какая информация. Она очень важная. Она нужна мне, – я помахала флэшкой перед лицом папы.

– Я прилетел со звезды. На маленькой звезде. Она откололась, и я упал, – тональность голоса папы изменилась.

Мне интересно, замечает ли кто-нибудь, что папа меняет громкость, мелодичность и тембр голоса в зависимости от эмоции. Сейчас он был озадачен.

– Да, понимаю, что подозрительно. Эта информация поможет нам в борьбе с Генералом, – я приглушила голос.

– Пришельцы! Пришельцы злые! Они заставляли меня есть пальцы! – папа тут же заворчал, качая головой из стороны в сторону и хмуря брови.

– Все нормально, пап. Мы будем осторожны.

– Пришельцы гнались за мной, пришельцы злые. Они заставляли есть пальцы там на звезде.

– Ты сможешь извлечь информацию так, чтобы Генералитет не выследил?

Папа замолчал, а потом посмотрел на меня.

– На звезде было одиноко. Только пришельцы. Злые пришельцы. Я упал со звезды, – видно было, что ему это не нравится, но он осознавал необходимость выполнения задачи.

– Отлично. Я верю в тебя, пап. Только ты можешь нам помочь.

Папа улыбнулся и снова затеребил меня за щеки.

– Моя Бай-Хуа. Смелая Бай-Хуа. Сильная Бай-Хуа. Звезда, Хай Лин, я упал со звезды. Тебе нужна звезда!

– Знаю, пап. Помоги нам выбраться отсюда.

Папа взял флэшку, шикнул на Буддиста, ковыряющегося отверткой в ножке стула, тот немедленно подвинулся, освобождая проход, чтобы папа сел за свое привычное рабочее место.

Папа начал колдовать за компьютером, запуская шифровальные программы, в которых я не разбиралась. Так уж сложилось, что мне судьбой был уготован путь отличный от папиного – инженерного. Со всеми издевками и злыми шутками, обращенными в сторону моего отца, мне пришлось часто махать кулаками да пятками. У меня не было выбора, кроме как тренировать кулаки и бицепсы, чтобы защитить отца от злых нападок, и у меня это хорошо получается. Люди жестокие, всегда такими были, и, если не покажешь им свою силу, тебя задавят. Всегда первыми кончают тех, кто полон милосердия и сострадания. Вон Тиграна хотя бы вспомните.

– Звезда… я прилетел со звезды… хм… пришельцы… злые пришельцы… не буду есть пальцы! Не хочу! Звезда должна упасть. Надо бежать. Звезда… я прилетел со звезды.

Папа продолжал бубнить под нос свою несуразицу, набирая абракадабру в программах, предназначенную скрыть от всевидящего ока Желявы попытку заглянуть за забор запрещенной зоны, скрытой от нас насильно и без нашего ведома силами Генерала, чтобы убить всякую надежду на возможность выбраться на поверхность.

Буддист продолжал чинить папино кресло. А я сидела на папиной кровати и дула на кипяток, пахнущий просторными изумрудными долинами под голубым безоблачным небом, на котором солнце рисовало привычный тусклый круг, освещая своим живительным светом тех, кто был его достоин.

Надеюсь, когда придет момент, солнце примет нас обратно и прольет на выживших людей благословенье, которое излечит от порока, зависти и скверны, и мы наконец избавимся от кровавого проклятья и откроем врата в светлое будущее.

Даже если эти врата придется окропить кровью Генерала и Полковников.

31 декабря 2071 года. 10:00

Арси

У меня заканчивается парфюм. Это, конечно, сложно назвать парфюмом, это скорее концентрированное масло для растирания, но, когда я говорю парфюм с намеренно французским акцентом, это добавляет роскоши и блеска тому невзрачному пузырьку из-под одноразового шампуня, где храню масло.

Если этот вечно пахнущий выпечкой поваренок Свен не сварит мне еще пару пузырьков, придется приостановить действие его пропуска в страну взрослых грез. Мужчины – смешные создания. Их сила воли настолько слаба перед требованиями отростка между ног, что их впору вместо домашних питомцев содержать. Покормил, потискал, пузо почесал: большего им не надо.

Я нахожусь здесь уже четыре года, и я неплохо скрасила жизнь этих олухов. Так уж случилось, что я взломала один умирающий где-то в Китае сервер и нашла там терабайты порнушки. Теперь вот меняю эти извращенные богатства на всякие мне нужности. У нас тут неравное количество девчонок и мальчишек, и некоторым достаются лишь потехи со своей рукой. И вот это меня забавляет больше всего: ребята ведь готовы даже в города идти, лишь бы привезти мне новые ювелирные побрекушки, куртки, гриндерсы. Они развлекаются с рукой в штанах, а я получаю удовольствие от моей коллекции дерматиновых курток. Взаимовыгодный обмен.

Из кухни вышел Свен с двумя тяжелыми коробками, которые поставил передо мной на стол.

– Свен, у меня заканчивается парфюм, – сказала я, не отрываясь от монитора ноутбука, на котором пыталась взломать хранилище засекреченных данных с одной научной базы на севере Нидерландов.

– Аська, не до этого сейчас. Ты же знаешь наши приоритеты в данный момент!

– Знаю, но духи сами не восстановятся. Так что либо придумай, как выжать эфирное масло из репки, либо перекрываю тебе доступ.

– Будут тебе духи! Но позже! Сейчас совсем не время для развлечений!

Я удивленно вскинула брови и отвлеклась от процесса кодировки. Я над этим хранилищем уже второй год бьюсь, время не жмет мой зад.

– Ты действительно серьезно относишься к этой затее? – спросила я.

– А как же! У нас впервые за долгое время такой прорыв!

– Вы уже неделю копаете, а яма как была полметра в глубину, так и осталась.

– Мы меняем тактику по ходу работ. Сейчас, например, мы поняли, что одной подкопанной плоскости не хватит. Надо делать два яруса. И если бы вместо критики ты нам помогала, мы бы справлялись быстрее.

– Ну уж избавьте. Я тут за перемещением живности вокруг отеля слежу.

И это было правдой. Мы с Йонасом – моим секси-Оптимусом – не можем покинуть свои двенадцатичасовые посты, потому что фактически являемся единственными глазами базы. Подкрадется какая-нибудь группа мародеров, а у нас тут дома никого нет!

Свен вынес еще две коробки.

– Я готов!

Я лениво оторвала свою задницу от стула, допила остывший кофе, накинула скрипучую куртку на плечи и взяла две коробки. Внутри лежит еда на два дня, которую Свен готовит для ребят, возомнивших себя гномами-копателями. Он им курьером прислуживает, а потом остается в деревне и помогает с подкопом. Прямо самоотверженный мученик. Хотя мне нравится эта его непоколебимая уверенность в том, что план сработает. Свен – добродушный оптимист. Он даже готовит, напевая песни, потому что верит, что его положительная энергетика обогащает еду питательностью и полезностью. Псих, короче. Но очень милый псих.

Мы загрузили коробки на снегоход, привязали потуже. Я натянула шапку-ушанку Свену прямо до переносицы, а то продует еще глупую его башку, и помахала. Он помахал в ответ рукой в розовой варежке с мордой кролика и поехал вдоль заснеженных улиц пустого городка. Говорю ж, милый.

Вернувшись в ресторан, я сделала себе еще кофе и снова села за работу. Хотя взлом этой чертовой загадочной научной базы больше походило на хобби, типа судоку. Два года перебирания кодов результатов не дали, но отсеяли неверные комбинации. Впереди оставалось еще тысяч сто возможных комбинаций, но благодаря мутации теперь я живу дольше, так что можно не торопиться.

– А где все?

Он подкрался так незаметно, что я аж дернулась.

Кейн стоял посреди ресторана и подозрительно озирался вокруг, словно не узнавал место. Последние дни он мало выходил из лаборатории, развлекаясь со своими бактериями, которым разве что клички не давал, а когда настигал голод, тайком брал еду из холодильника в ресторане и возвращался обратно. Мне кажется, он перестал выходить на совместные трапезы из-за новенькой страшилы, с которой не хотел сталкиваться. Тесса всех наших ученых на уши поставила, они теперь ходят, как пришибленные, каждую секунду ждут от нее удара или критику. Тесса стала своеобразным рычагом управления нашей интеллектуальной братии. Я с ней всего пару дней провела, но поняла, что она превратилась в огромный стрессовый фактор для аборигенов. С ней стало весело, потому что ребята перед ней, как на раскаленной сковороде бегали туда-сюда.

– Я уже второй день выхожу на завтрак, но никого не застаю, – произнес Кейн озадаченно.

Я продолжила набирать коды на клавиатуре.

– Я тебе больше скажу: их тут уже неделю нет, – ответила я, не глядя на него.

Волшебную неделю! Как прекрасно иметь в своем распоряжении целую гостиницу! Исчезли бытовые звуки, разговоры, крики и раздражающий смех Хайдрун, как у дельфина! А в холодильнике всегда была еда, которую заботливый Свен готовил не только для тех вахтовиков в деревне, но и нам. Говорю ж, милый.

– А где они? – удивлению Кейна не было предела.

– Пытаются добыть тебе клетку для подопытных.

Кейн молчал минуту, а потом произнес:

– Боюсь, мне нужно больше информации.

Я устало вздохнула. Мне сегодня не дадут поработать! Но я спокойно отложила ноутбук и начала рассказывать Белоснежке о плане наших гномов по спасению БМП.

После лекции для Тессы ребята сорвались с цепи, которая удерживала их в пределах гостиницы последние лет десять, и на следующий день мы с утра отправились в поход всем классом. Та БМП весит тридцать тонн, я изначально была главным критиканом всей это затеи перевернуть ее обратно, но мои доводы не нашли поддержки среди сумасшедших, я и не наставила. В итоге, поход закончился тем, что вечером в гостиницу вернулась лишь я: мне не хотелось заниматься чепухой и морозить зад. Честно сказать, я была уверена, что они сдадутся уже на следующий день, потому что на улице минус двадцать пять, там нет обогрева, нет еды, воды, туалета, в конце концов! Как они собрались поселиться в мертвом месте? Питаться солнечным светом и замороженной росой? Но на следующий день вернулись лишь Свен с Ульрихом и Мишей, последние к вечеру починили снегоход, который уже лет пять в гараже пылится, и тут моя критика стала терять фундамент крошку за крошкой, потому что ребята и впрямь начали возвращать боевую машину в строй.

– И что, они все это время там? И в гостиницу не возвращаются?! – удивился Кейн моему рассказу.