Унэлдок

В последней комнате располагалась детская. Небольшая кроватка у стены. Цветастый плетёный коврик. Возле окна, занавешенного глухими шторами с изображением мультяшно-звёздного неба, расположился ученический стол с синей тумбочкой и красным деревянным стульчиком. На стене у стола висела книжная полка, уставленная детскими книгами. У противоположной от кровати стены темнел старинный сундук с узорной металлической накладкой в виде фруктового дерева на лицевой панели. Над сундуком на стене висела большая чёрно-белая фотография в чёрной рамке: улыбающийся белокурый мальчик лет четырёх-пяти в белоснежной рубашке с кружевным воротником.

Сомов подошёл к сундуку. Тяжёлая плоская крышка, обитая потрескавшейся кожей, была обильно покрыта пятнами застывшего воска. Массивный бронзовый подсвечник с коротким огарком стоял здесь же, на полу. И не было никаких сомнений, кто именно молился у этого алтаря на фотографию, ставшую для безутешного отца иконой.

Сомов откинул кованый язычок запора и поднял крышку. В сундуке хранились детские вещи: игрушки, альбомы для рисования, акварельные краски, цветные карандаши, коробка пластилина… Сверху лежала ещё одна фотография: мужчина, женщина и ребёнок – семья. Николай и Екатерина Штоховы и их сын Константин счастливо улыбались в камеру, прильнув головами друг к другу. На заднем плане были видны этот самый дом и старая яблоня в цвету. Сомов долго всматривался в фотографию, запечатлевшую счастливую семью, которой уже не существовало. Семью, которую он – солдат на передовой в борьбе с незримым злом – должен был защищать. И не смог. Как не смог защитить и Настю – свою семью. Поддавшись внезапному порыву, он положил фотокарточку в нагрудный карман гимнастёрки и закрыл сундук. Затем вернулся в комнату, в которой располагалась лестница, ведущая в мезонин.

Если кто-то был в доме, то он находился именно там, наверху. Все остальные помещения были проверены.

Сомов поднялся по ступеням, миновал крохотный предбанник и оказался в небольшом кабинете с широким арочным окном. Книжный шкаф, письменный стол, диван-кушетка, застеклённый стеллаж и ни души. В кабинете витал слабый запах медицинских препаратов.

Он прошёл к окну. Из окна хорошо просматривалась дорога. Та самая, что вела из усадьбы свет Мулячко к береговому домику и бане, в которой «драгоценные» супруги нашли свою смерть. Точнее, она их нашла. Как Ладожский невидимка узнал, когда именно светлые хозяева усадьбы отправятся на побережье? Ответ был прост: он просто стоял у окна и наблюдал за ними.

За спиной скрипнула половица, но прежде чем Сомов успел обернуться, что-то твёрдое и холодное упёрлось ему в спину.

Он замер, поднял руки и хрипло произнёс:

– Я к вам, доктор.

– Дайте свой пистолет, – раздался тихий голос.

Сомов, не оборачиваясь, протянул оружие.

– Проходите, садитесь на кушетку.

**

Он узнал его.

Нет, не по фотографии из личного дела. На того Николая Штохова этот заросший густой бородой человек в засаленном деревенском тряпье был совершенно не похож. Но он видел его раньше, вживую. Совсем недолго – всего несколько мгновений. Это был тот самый старик, которого они чуть не сбили на повороте при выезде из Бережков, когда приезжали на усадьбу свет Мулячко в самый первый раз. Обшарпанная металлическая клюка была нацелена Сомову в голову. И Сомов понял, что в руках Николая то самое «странное» оружие, которым он и вершил свой самосуд.

Можно было попытаться обезоружить убийцу – специальная подготовка позволяла Сомову рассчитывать на успех. Но он не торопился. В уставшем осунувшемся лице бывшего хозяина заброшенной усадьбы не читалось никакой агрессии.

– Что вам надо? – спросил Ладожский невидимка.

– Поговорить.

– Я не нуждаюсь в собеседниках, вы уж меня простите.

– Но я нуждаюсь. Я пришёл один. Хотя, поняв, кто вы и где вас искать, мог заявиться сюда с группой захвата.

– Теперь это уже не имеет никакого значения, – взгляд Николая был спокоен. – И я был бы даже не против. Поэтому-то я вас и не убил сразу, хотя у меня, поверьте, была такая возможность. Так что вам надо?

– Я… – Сомов тщательно подбирал слова. – Знаю, что случилось с вашей семьёй.

– Нет, вы не знаете.

– Я изучил все детали вашей…

– Не все.

– Не все, – согласился Сомов. – Поэтому я здесь. Вы потеряли сына и жену, у меня тоже забрали близкого человека. И его судьба зависит от нашей встречи, как бы она ни закончилась.

– Забрали у вас? У офицера МГБ?

– Да.

– Что вы хотите узнать?

– Почему вы убили гражданку Хомякову, сударыню Кийко и сына министра свет Щерского?

– Сына министра?

– Ну, тот толстый парень, которого вы убили на усадьбе госпожи свет Стахновой.

– Я не убивал никого на усадьбе Стахновых. Никогда там не был. А Хомякову и Кийко… Их убил я, да. Убил по той же причине, что и остальных. Вы знаете, что случилось с моим сыном? – голос его, до этого холодный и спокойный, на этих словах дрогнул. – Скажите, если вы считаете, что вам всё известно.

– Его забрали у вас. По несправедливому оговору. И он умер в детприёмнике от менингита.

– Он умер не в детприёмнике и не от менингита. Он был убит, его разобрали на органы, как в настольной игре «Познавательная анатомия».

– Как это?.. – только и сумел выдавить из себя Сомов, понимая, что Штохов, которому незачем врать, говорит правду.

– Моего сына продали в рабство, сфабриковав документы о смерти. И Хомякова, и Кийко, и Жабинский прекрасно знали, что они делают. Что и для чего.

Сомов растерянно заморгал.

– Подождите, что значит в рабство?

– Рабство? Это когда один человек находится в собственности и в полном подчинении у другого. Такая, знаете ли, система общественных взаимоотношений. Исторически довольно устойчивая. И не делайте вид, что вы не в курсе того, что происходит за высокими заборами загородных усадеб «светлых». Потому что это далеко не единственный подобный случай, а вы не в монастыре служите.

– Вид? Я не делаю никакой вид! Поверьте, я и вправду… – Сомов был настолько ошарашен услышанным, что с трудом мог сосредоточиться, – …ничего об этом…

Штохов смотрел на него с презрительным недоверием, явно сомневаясь, стоит ли продолжать этот разговор. И Сомов не мог винить его за это. Меньше всего на месте Николая он бы доверял такому, как он.

– «Светлые» похищают людей и делают их своими рабами. Чаще всего они инсценируют смерть, чтобы пропавших не искали. Своих рабов они называют крепсами. Крепостными слугами. Скажете, что вы впервые слышите об этом?

– Клянусь вам, да!

– Хорошо, что вы не сказали «клянусь честью», – невесело усмехнулся Николай.

– Допустим, это правда. Но как… Как об этом узнали вы?

– Мне поведал об этом сударь Жабинский, – после некоторой паузы ответил Николай. – Перед тем, как я пробил ему голову. – Конец трости взметнулся и замер в нескольких сантиметрах ото лба Сомова.

– Расскажите мне.

Обшарпанная клюка опустилась.

– Я расскажу вам всё, что мне известно. А вы сами решайте, что делать дальше. Держите свой пистолет…

**

То, что в последующие полтора часа Сомов услышал от Николая Штохова, привело его в отчаянье, опустошило, словно из него выкачали всё светлое, что было в душе, оставив только тёмную мрачную холодную пустоту.

Потеряв дом, работу, сына и жену, Николай, по его словам, тоже умер. Человекоподобная оболочка, не чувствующая ничего ни внутри, ни снаружи – вот кем он стал. Он устроился разнорабочим при сельской церкви, где проводил большую часть времени, ухаживая за территорией храма и прилегающим к церкви сельским кладбищем, где и похоронили Екатерину Штохову. Свой новый опустевший дом он ненавидел. Хотя ненависть – это не то чувство, которое он испытывал находясь там. Он задыхался в этом доме, коченел от окружавшего его безмолвия безвозвратной утраты. А ненависть, настоящая, жгучая, неконтролируемая ненависть, наполнившая его существование новым смыслом, пришла позже. И дом на Церковной улице тут был вовсе ни при чём.

Он хотел похоронить сына рядом с женой, чтобы они покоились вместе, а он мог их навещать. Но Костика похоронили на сельском кладбище Уксиярви, а в разрешении на перезахоронение Николаю отказали. И тогда он решился сделать это самостоятельно, втайне. Он отыскал могилу сына и в одну из ночей разрыл её и вскрыл гроб.

– Гроб оказался пуст. И с этого момента всё изменилось…

За разъяснениями он отправился к Алевтине Кийко, директору школы-интерната. Но прежде он снял свой браслет и прихватил с собой клюку с секретом, принадлежащую когда-то его прадеду.

– Как вы избавились от браслета?

– Выбил сустав большого пальца. Так можно снять, если разница между шириной запястья и основанием ладони не слишком велика. Больше я его никогда не надевал. Складывал пополам и подвязывал к руке, чтобы казалось, что всё в порядке…

Алевтина Кийко вела себя высокомерно. Она была уверена, что Николай не посмеет причинить ей вред, ведь его быстро найдут по сигналу браслета. Ей даже не пришло в голову, что ему уже совершенно безразлична собственная судьба. Она насмехалась над его горем, требовала, чтобы он не лез не в своё дело, угрожала. И тогда Николай продемонстрировал ей своё голое запястье.

– Она пришла в ужас. Удивительно, но именно страх сделал её похожей на человека. Всё наносное слетело с неё, как пепел. И тогда она заговорила…

Сударыня Кийко рассказала гораздо больше, чем Николай готов был услышать. Не только о том, что Костик не умирал от менингита и его смерть – это фикция, чтобы документально вывести мальчика из-под контроля ГЛОСИМ. Она рассказала и обо всём остальном. О тысячах подобных случаев по всей стране. Рассказала о тайной организации «светлых», называемой «Кокон», которая занимается тем, что прячет от Системы людей, в основном «белых», но, бывает, что и «синих», и даже «красных». И люди эти становятся рабами «светлых». Рассказала она и про чиновников и простых граждан, завербованных «Коконом». Про высокопоставленных сотрудников МГБ, которые прикрывают деятельность организации.

– Она рассказала всё. Костика передали сударю Жабинскому, который как член «Кокона» и начальник Сектора опеки и попечительства отвечал в Волховском уезде за торговлю малолетними детьми. А господин свет Мулячко был его куратором и получал долю от каждого проданного ребёнка. И такие Жабинские у него в каждом уезде губернии и за её пределами.

Сам сударь Жабинский перед смертью признался, что Костика он передал, а точнее, продал по спецзаказу в один из закрытых медицинских центров для «светлых».

– Он долго не хотел ничего рассказывать. Даже смерть не пугала его. Но я врач. Состав вашего знаменитого «Говоруна» для меня не является секретом. Более того, я усовершенствовал его – обнаружить препарат в крови и тканях человека почти невозможно. Он заговорил. Рассказал всё. Костя был уже мёртв к этому времени. Мёртв по-настоящему.

– Что значит «по спецзаказу»?

– Детей крадут и продают для сексуальных утех или в трудовое рабство, в услужение. И не только детей. Имея доступ к медкартам любого жителя страны, наши светлые господа, при возникшей необходимости, так находят доноров органов для себя и своих близких. Костика вытащили из детприёмника как раз по одному из таких срочных заказов на органы. Они забрали его сердце. Знаете, кому досталось сердце моего сына?

– …

– Внучке вашего министра.

Сомов вспомнил, как в управлении обсуждали чудесное спасение умирающей Алисы свет Чадановой. Смертельно больная девочка ко всеобщему счастью пошла на поправку. Это был праздник! Все в Управлении поздравляли друг друга. Как оказалось, поздравляли с убийством.

– Он знает? Наш министр. Знает о «Коконе»?

– Не будьте идиотом. Разумеется, знает. Скажу больше, монарх-президент знает о нём. Почти все «светлые» знают. Понимаете меня? И в вашем ведомстве тоже. По крайней мере, высшее руководство. Может быть не все, но многие. Я не назову вам фамилий, я их не знаю. Но это правда. И всё это происходит уже давно, постепенно набирая обороты. Уже почти у всех «светлых» есть крепсы. И сейчас активно готовится почва для того, чтобы узаконить рабство.

– Это только ваши слова…

– Не мои… В доме, где я живу, есть комната с прохудившимися полами. В дыре под половой доской пакет. В пакете диктофон. Если хотите знать правду, прослушайте записи, там не только признание Кийко, но и Жабинского, и Хомяковой. Послушайте сами – много интересного узнаете. Там же найдёте и ампулы «говоруна» моего производства. Если я в вас не ошибся, они вам пригодятся. А если ошибся… Делайте то, что считаете нужным.

**

Город тёк сквозь вечерние сумерки. На чистом ночном небе едва угадывались бледные точечки звёзд. Но совсем скоро ночи станут темнее, а звёзды намного ярче. На остывающие улицы Петербурга выкатывался август.

Сомов зашёл в квартиру. Не включая света и не раздеваясь, он прошёл в спальню и сел на неубранную кровать.

– Вы можете снять и мой браслет?

– Зачем вам это?.. Впрочем, покажите свои ладони… Да, можно попробовать.

Он готов был смириться с неуёмной алчностью тех, кто управлял страной – никакая власть не может удержаться только лишь на одной лишь идеологии. Чтобы обороняться, власти нужны зубы. И лучше всего, когда они золотые. Он понял и принял это как необходимое зло. Но то, что рассказал ему Николай Штохов, и то, что он услышал на записях с диктофона, выходило за все мыслимые рамки.

– Это больно?

– Возможно, вы потеряете сознание. Но не беспокойтесь, я не воспользуюсь вашей беспомощностью.

– Меня беспокоит не это.

– Что же?

– Как с этим жить дальше.

Никто не вернёт ему Настю. Ни Бурцев, ни свет Стахнов. Только он сам.

Сомов встал и направился к оружейному шкафу, стоявшему в углу комнаты. Отпер замок, открыл узкую дверцу. В шкафу хранился охотничий карабин с оптическим прицелом – подарок Управления на присвоение звания «капитан». Тут же находился и базеляр выпускника Академии МГБ – кинжал с коротким сужающимся чёрным лезвием, на одной стороне которого располагалась гравировка: «Холодная голова», а на другой – «Горячее сердце». Гравёры отчего-то забыли про чистые руки…

На отдельной полке лежали две коробки патронов к карабину. Он вынул их и переложил в армейский рюкзак. Сунул кинжал в ножны на поясе. Вытащил карабин и передал его Николаю. Затем достал из кармана гимнастёрки фотографию.

Николай, Екатерина и Константин Штоховы счастливо улыбались на фоне цветущей яблони.

– Вы не против, я оставлю это здесь?

– Делайте, как считаете нужным, – бесцветным голосом ответил Штохов.

Сомов перевернул фотокарточку и на обороте написал:

Рабы, лгуны, убийцы, тати ли —

Мне ненавистен всякий грех.

Но вас, Иуды, вас, предатели,

Я ненавижу больше всех!!!!

Фотокарточку он положил на дно опустевшего оружейного шкафа, а сверху маленьким траурным венком лег его чёрный браслет.

Первый пункт назначения – посёлок Елагин остров, домовладение номер 13. Он был уверен, что там найдёт Настю. И это будет только начало. Только начало.

Он шёл на войну с незримым злом.

Заключение

Полковник Айдаров посмотрел на сидящего в дерматиновом кресле человека.

– Допрос начинается.

Человек в кресле открыл глаза и глубоко вдохнул.

– Я готов.

– Все вопросы, которые я вам задам, составлены на основании предварительного допроса. Отвечайте только «да» или «нет», в противном случае машина правды посчитает ваш ответ за ложь.

– Я знаю процедуру, господин полковник.

– Конечно, знаете. И согласно этой процедуре, я должен вас об этом предупредить.

Полковник Айдаров кивнул оператору машины правды.

– Вас зовут Кирилл Анатольевич Каша?

– Да.

– Вы участвовали в следственных действиях по поиску так называемого Ладожского невидимки?

– Да.

– Вы руководили одной из следственных групп по этому делу?

– Да.

– Капитан Сомов входил в состав вашей группы?

– Да.

– Вы были дружны с ним?

– Нет.

– В прошлом у вас был конфликт. Дошло до рукоприкладства. Вы помните тот случай?

– Да.

– Причиной того инцидента стала супруга Сомова Анастасия жар Пяйвенен?

– Да.

– Вы знали о том, что капитан Сомов вышел на след невидимки?

– Нет.

– Согласно вашим показаниям, капитан Сомов в день, предшествующий убийству господина свет Смердюкова и госпожи свет Смердюковой, покинул расположение деревни Лопатицы, сославшись на плохое самочувствие. Так?

– Да.

– Вы давали разрешение капитану Сомову покинуть деревню Лопатицы?

– Да.

– Это был последний раз, когда вы лично общались с капитаном Сомовым?

– Да.

– Вы были осведомлены о его намерениях убить брата и сестру свет Смердюковых?

– Нет.

– Он при вас когда-нибудь упоминал фамилию свет Смердюковых?

– Нет.

– Вам что-нибудь известно о причинах, побудивших предателя Сомова пойти на это преступление?

– Нет.

– Согласно нашим данным, во время вашего посещения усадьбы, принадлежащей госпоже Веронике Егоровне свет Стахновой, у вас возник конфликт с начальником охраны усадьбы. Так?

– Да.

– Вы даже угрожали воеводе табельным оружием?

– Да.

– Причиной конфликта стало то, что капитан Сомов производил незаконные манипуляции с Системой охраны усадьбы?

– Затрудняюсь ответить.

Полковник сделал знак оператору и, дождавшись ответного кивка, обратился к Каше.

– Поясните.

– Законность или незаконность манипуляций капитана Сомова с Системой охраны мне неизвестна. Специалистом по работе с ГЛОСИМ в моей группе был именно капитан Сомов. На тот момент первоочередной задачей группы было выяснение всех обстоятельств произошедшего на усадьбе убийства. Сомов утверждал, что ему необходимо изучить оперативную обстановку на момент совершения преступления, для чего с разрешения воеводы воспользовался находящейся на посту охраны Системой.

– Но конфликт же возник не из-за этого?

– Нет.

– По словам воеводы, конфликт возник по причине того, что капитан Сомов начал переносить на свою планшетку данные с Системы. Так?

– Да.

– Воевода предупреждал вас о том, что Система, находящаяся на посту охраны усадьбы, участвует в тестировании нового программного продукта и является секретным объектом?

– Да.

– И тем не менее капитан Сомов всё равно перенёс данные на свою планшетку.

– Да.

– И когда воевода попытался помешать этому, вы, майор, угрожали ему пистолетом?

– Так точно.

– Поясните.

– Я делал то, что считал на тот момент необходимым. Убийство господина свет Щерского на усадьбе ставило воеводу в разряд подозреваемых. У меня не было причин безраздельно доверять его словам.

– А предателю Сомову, значит, вы доверяли безраздельно?

– Предательство капитана Сомова, как факт, произошло много позже. А тогда он был моим подчинённым и высококлассным специалистом в своей области. Да, я ему доверял.

Из кресла, стоящего в углу за столиком оператора, поднялся генерал Бурцев.

– Включите снова, – обратился он к оператору машины правды, а затем повернулся к Каше. – Вы слышали об организации под названием «Кокон», майор?

– Нет, господин генерал.

– Вам знакомо значение слова «крепс»?

– Нет.

– Вы когда-нибудь слышали это слово от Сомова?

– Нет.

– Вы любите Родину?

– Да!

– Вы желаете зла монарх-президенту?

– Нет!

– Вы верны Присяге сотрудника госбезопасности?

– Да!

– Вы сочувствуете «белым»?

– Нет! Они не заслуживают жалости!.. – Кашу било током, но он, корчась, продолжал говорить сквозь сжатые зубы. – Они вообще не люди! А-фф! Давить сук! Давить! А-фф!

– Отключите! – приказал Бурцев. – С ним всё ясно! Подготовьте майора к тестированию – код «К».

– Но господин генерал! – запротестовал полковник Айдаров. – Волей-неволей майор способствовал преступной деятельности предателя Сомова. Вы ему доверяете?

– Волей-неволей мы все этому поспособствовали. Если вы помните, я сразу предлагал ликвидировать Сомова после… – он покосился на майора Кашу. – После случая на мосту.

– Но и вы же сказали, что в управлении нет человека более годного для поиска ладожского убийцы.

– И я не ошибся! – невесело усмехнулся Бурцев. – Он же его нашёл!

– Сома так и не поймали? – подал голос пришедший в себя Каша.

– Не ваше дело! – огрызнулся Айдаров.

– Он ушёл, – ответил Бурцев. – Вместе с женой и этим вашим невидимкой, которого ты, майор, так и не поймал.

– В Финляндию подался?

– Почему ты так думаешь?

– У его жены финский – второй родной язык. Про фамилию я даже не говорю. И он сам, насколько я понял, немного говорит по-фински. Куда им ещё идти?

– Например, в Автономию, – предложил вариант Бурцев.

– Не дойдут. Две тысячи километров мёртвых земель. И охрана на границе с автономами такая, что мышь не проскочит. Да и отца Анастасии Игоревны там, надо думать, ещё не забыли. Как их там примут? Нет, в Финляндию они рванули.

– Видишь? – повернулся Бурцев к Айдарову. – Почти слово в слово то, что и я тебе говорю. Но ты почему-то упрямо настаиваешь, что они попытаются уйти к сепарам.

– А как вы считаете, господин генерал, Сомов не учёл очевидность финского варианта? Я уверен, что он так же вот, «слово в слово», предугадал наши действия по их розыску. И именно поэтому сделает то, чего от него не ждут.

– Но он не может сделать то, на что он физически не способен. Учитывайте это тоже. Если бы он был один, я ещё допускаю, что он мог попытаться добраться до автономов. Но группой из трёх человек, среди которых ослабшая женщина… Уверен, они залегли на дно. И будут тихориться, пока есть возможность, надеясь, что мы ослабим контроль на границе с финиками. Но до зимы им в любом случае придётся тронуться в путь. Вот тогда мы их точно возьмём. А пока… Пока будем искать их нору. – Он подошёл к Каше. – А тебе, майор, выпал редкий шанс остаться в обойме. Не просри его. Сейчас тебя прогонят по опроснику, с которым ты точно не знаком. И если результаты окажутся положительными – а я почему-то уверен, что так и будет – будешь дальше служить. А нет… На «нет» и суда нет.

**

Месяц спустя в одном из затонов реки Вычегда между Котласом и Коряжмой была обнаружена затопленная «Муза-1». Владельцем автомобиля оказался пенсионер, проживающий в посёлке Озерки под Вытегрой. Он рассказал, что машину ещё в начале августа у него реквизировал «для срочных нужд государственной безопасности» капитан МГБ. С офицером были двое – женщина и пожилой мужчина.

Там же, у Озерков, на дне Белоусовского водохранилища, нашли и личную машину Сомова.

После этого стало уже окончательно ясно, что границу с Финляндией, вопреки всем ожиданиям, беглецы не пересекали, а направились к границе Автономии. Время было упущено.

Срочно были предприняты меры по перехвату «отряда» Сомова. Оперативные группы прочёсывали все дороги, ведущие в сторону Оби – водной границе России с Уральской Республикой. На всякий случай были выставлены заслоны на горных перевалах Уральского хребта. В воздух снова были подняты вертолётные и беспилотные группы обнаружения.

Так удалось узнать, что офицера МГБ и его спутников видели в некогда крупном, а теперь почти полностью опустевшем посёлке Долматово, находящемся на перекрёстке трасс Р-2 и М-8. Это помогло определить начальную часть маршрута, по которому уходили на север беглецы: Вытегра – Пудож – Каргополь – Няндома – Долматово. От Долматова они добрались до Котласа. Дальше их следы, казалось, совсем потерялись. Но одна из поисковых групп обнаружила в истоке реки Северная Сосьва, неподалёку от посёлка Игрим выброшенный на берег полуразвалившийся плот. В этой находке не было бы ничего примечательного, ведь плот мог принадлежать кому-то из рыбаков-манси, всё ещё населяющих эти места, если бы на одном из брёвен не заметили вырезанную ножом надпись: «Рабы, лгуны, убийцы, тати ли…» И стало окончательно ясно, что беглецы уже на той стороне.

**

Яна пела.

Яна пела страстно, во весь голос, старательно вытягивая сложные переходы мелодии. Но всё равно то и дело сбивалась, фальшивила, путала отдельные слова и в конце концов начинала смеяться над своей беспомощностью.

В исполнении Славы Ладного её любимая песня звучала ещё проникновенней, чем когда её пел обманщик Ермак. Да и кто, как не истинный автор, может в полной мере передать всю нежность и тоску любящего израненного сердца.