Чалын – дочь снежных вершин. Книга 1. Южные ветры

«Не может быть! – пришла в изумление Чалын. – Его здесь было очень много. По крайней мере, ещё вечером».

Девочка приоткрыла завесу из овчины и вышла из аила. Она решила набрать толстых колотых веток, уложенных рядами за жилищем.

Светила полная луна. Спали деревья, молчала трава и даже листья не шуршали под ногами. Повсюду царила тишина. Лишь только одинокий сверчок своим монотонным стрёкотом нарушал мирный покой.

Чалын обошла аил и оказалась на берегу большого озера, водная гладь которого широкой полосой отражала луну.

«Откуда оно здесь?» – недоумевала девочка.

Вместе с непониманием пришло неудержимое любопытство и Чалын коснулась пальцами воды. По поверхности тут же разошлись круги, но сама рука осталась сухой. Ни тепла, ни холода дочь хана не ощутила.

«Этого не может быть», – отдёрнув руку, подумала она.

Следом за её ладонью из озера в небо поднялась сверкающая в лунном свете капля, за ней вторая, третья, а потом их стало так много, что это уже напоминало серебристый дождь.

«Какой-то неправильный дождь, – подумала Чалын. – Капли почему-то поднимаются в небо, а не падают вниз. Странно, всё должно быть наоборот».

В небе капли испарялись и превращались в сияющие облака. Необыкновенно красивое зрелище всецело поглотило Чалын, она стояла, как заворожённая, и не могла отвести глаз. Но тут девочка вспомнила, зачем сюда явилась, повернулась, набрала веток и поспешила вернуться в аил. Там она положила их в очаг, подложила берёзовой коры и стала раздувать угли. Те очень быстро покраснели, от них пошёл жар и береста вспыхнула. В очаге разгорелся огонь и в аиле снова стало тепло и уютно.

Чалын посмотрела на отца. Перевернувшись на бок, тот крепко спал. Мысли о загадочном озере не давали девочке покоя и она решила ещё разок взглянуть на него. Когда Чалын потихоньку вышла из аила, на улице уже шёл дождь. Одна холодная капля прокатилась по её щеке, вторая попала на подбородок, а третья упала на ресницу. Девочка моргнула и вдруг в один миг всё исчезло, как будто вовсе ничего и не было. Вокруг лишь только темень и чей-то мокрый шершавый язык усердно лижет щеку. Чалын открыла глаза и увидела миловидную мордочку зеленоглазого рысёнка.

«Выходит, это был всего лишь сон», – догадалась девочка.

Она взяла зверька под передние лапы и приподняла. Крепкое тело рысёнка покрывала густая серо-жёлтая шерсть с бурыми круглыми пятнами. Только на брюхе и на подбородке она была белая и мягкая, как пух. На кончиках треугольных ушей торчали чёрные пушистые кисточки. Маленький хищник урчал и щекотал Чалын длинными усами.

– Какой он хорошенький! – обрадовалась девочка.

– Пусть рысёнок будет тебе другом, – пожелал хан Ойгор. – Кызым, с днём рождения.

Он наклонился к дочери и нежно поцеловал в щеку. В ответ именинница обняла отца, поблагодарив за подарок.

– Адам, где ты его взял? – после спросила Чалын.

– Бедняга в петлю попался, – ответил хан Ойгор. – Он промок, замёрз и обессилел. Я его пожалел и с собой забрал.

Хан Ойгор нашёл рысёнка в лесу в тот самый дождливый день, когда на Чалын напало чудище. Маленький зверёк так сильно понравился хану, что он решил подарить его дочери на день рождения. Вернувшись в аил, Ойгор до поры до времени оставил беспомощного хищника у соседей, чтобы те о нём как следует позаботились. Прошло немного времени, и вот, на радость хану, выхоленный игривый питомец урчит себе в руках довольной Чалын.

– У него нет мамы? – спросила девочка.

– Думаю, что нет. Детёныша своего она бы не бросила, – ответил хан Ойгор, рукой пригладив уши маленькому хищнику. Рысёнок замурчал пуще прежнего.

– Мур да мур, – посмотрев в глаза зверьку, произнесла Чалын. – Тебя будут звать Мурлыс.

Рысёнок замолчал и от удивления приоткрыл пасть.

Утро именинница встретила с хорошим настроением. В этот прекрасный осенний день со всего Ойгорского ханства в Яраш-Дьер съезжались люди. Одни спешили поздравить Чалын с днём рождения, другие собирались на той – народные гуляния, устроенные ханом Ойгором в честь своей дочери.

Празднество предвещало череду разнообразных увеселений под открытым небом. С раннего утра в больших медных казанах варилось мясо, над раскалёнными углями румянились грудинки баранины – керзен, в горячей золе прогоревших костров выпекался теертпек[36]. Пряные запахи готовящейся пищи чувствовались далеко за пределами Яраш-Дьер.

А на окраинах посёлка один за другим возводились переносные островерхие аилы приезжих. Обустроившись, нарядные люди стекались к поляне на опушке хвойного леса. К полудню здесь было уже не протолкнуться. Той набрал силу, разноголосо загудел. Радость переполняла людей, повсюду раздавались смех и восторженные крики.

Взрослым разносили араку[37] и чегень[38], детей угощали ток-чоком – сладостью, приготовленной из пережаренных кедровых орешков, ячменя и мёда диких пчёл. Ребятишки обожали ток-чок, они запивали его ароматным чаем из бадана[39] с талканом[40].

В стороне от веселящегося народа, у длинного ковра, уставленного разнообразными яствами, во главе с ханом Ойгором трапезничали знатные люди: ханы, баи, зайсаны. Они неторопливо беседовали на всевозможные темы и время от времени поднимали чаши с аракой в честь именинницы. Однако самой виновницы торжества у ковра уже не было. Насытившись, она, как и все остальные дети, оставила взрослых и отправилась играть.

Чалын окружили девочки. Они с восторгом рассматривали рысёнка и трогали его пушистые кисточки. Мурлысу это не нравилось, он злился, отбивался от назойливых хохотушек лапой и скалился. А их это только раззадоривало.

– Сейчас как полосну, мало не покажется, – замахнувшись лапой с выпущенными острыми когтями, прорычал Мурлыс.

– Как, ты уже разговариваешь?! – удивилась Чалын, широко раскрыв глаза.

– Ну да, – не опуская лапу, спокойно ответил тот. – Мне уже два месяца от роду.

– Что? Что он сказал? – наперебой загалдели любопытные девочки.

– Мурлыс устал, отнесу его в аил, – отвязалась от них Чалын.

Она прижала рысёнка к груди и отошла в сторону. Девочки сразу же нашли себе другое занятие. Поднявшись на пригорок, они высмотрели крутящихся в толпе мальчишек и стали за ними наблюдать. Те поочередно кидали чекан в старое засохшее дерево с отломленными ветками.

Дочь хана подошла к коновязи, и присев рядом с Ак-Боро, пребывающим в компании двух гнедых приезжих лошадей, отпустила рысёнка. Тот встал, расставил широкие лапы, поднял голову и посмотрел на коня.

– Ак-Боро, это Мурлыс, – представила нового друга Чалын.

– Вообще-то, меня зовут Рыс, – возразил маленький зверь.

Конь от изумления помотал головой и тут же переспросил:

– Так как тебя зовут?

– Рыс-Мурлыс, – рассмеявшись, ответила за него девочка. – Тебя теперь так звать будут.

Рысёнок приподнял нос и отвернулся.

– Ух, какой важный, – подметил Ак-Боро, коснувшись мордочки зверька своим пушистым хвостом.

– Но, но! – возмутился Рыс-Мурлыс.

– Куда поедем? – заржал конь. – Указывай дорогу!

На шутку Ак-Боро рысёнок никак не отреагировал, она показалась ему некстати. А вот лошадям, напротив, она пришлась как раз по нраву и они рассмеялись.

– Рыс-Мурлыс, почему ты раньше молчал? – поинтересовалась Чалын.

– А меня никто ни о чём и не спрашивал, – ответил тот.

– А мама у тебя есть? – полюбопытствовала девочка.

– Есть, – завалившись набок, как-то печально ответил рысёнок. – Но я не знаю где она и мой брат. Когда они в логове спали, я зайца увидел и решил его поймать.

Тут Рыс-Мурлыс, подыгрывая себе, перевернулся на живот, поджал под себя передние лапы и насторожился. Всё его внимание переключилось на хвост белогривого соседа. Ак-Боро уловил намерения рысёнка и чуть подёрнул хвостом. Рыс-Мурлыс прыгнул на воображаемую добычу, но промахнулся, белогривый конь успел убрать хвост.

– И что, не догнал? – тут же спросил Ак-Боро.

– Нет, ушёл, – ответил рысёнок и продолжил, – я решил его выследить, убежал далеко и потерялся. Искал, искал их, – Рыс-Мурлыс заходил кругами, – да так и не нашёл. Затем меня схватила, ну… человеческая змея…

– Верёвка, – поправила его Чалын.

– …и не отпускала, – закончил зверёк.

– Рыс-Мурлыс, не огорчайся, мы обязательно их найдём, – утешила его девочка.

Выражая свою признательность, рысёнок прыгнул к Чалын и принялся ластиться.

Торжество продолжалось. На холме, окружённом раззадоренными людьми, проходило состязание кодурге таш[41]. Крепыши поочерёдно поднимали тяжёлые камни на пни разной высоты, доказывая своё преимущество над остальными соперниками. Соревнование проходило под весёлое переливчатое звучание шоора[42]. Молодой забавный музыкант умело подбирал мелодию для каждого силача, при этом он крутил головой, живо шевелил бровями и пожимал плечами.

На холм с трудом взобрался худощавый мужчина с тонкими усиками и голым торсом. Развязность и неуклюжие движения выдавали его пребывание в одурманенном состоянии от чрезмерно выпитой араки. Музыкант издал тихий шуточный свист. Народ рассмеялся.

Решив, что в нём таится богатырская сила, удалец подошёл к самому тяжелому камню, нагнулся и попытался его поднять. У него ничего не получилось, он даже не сдвинул его с места. Смельчак выпрямился и подошёл к камню поменьше. Вторая попытка оказалась более удачной. Он оторвал камень от земли и попытался водрузить его на пень. Но тут его снова ждал провал, ведь пень смельчак выбрал самый высокий. Сил ему хватило на то, чтобы приподнять камень только до середины. Тот ударился об пень и вывалился из рук удальца. Горе-богатырь упал и кубарем покатился под гору.

– Туру-туру-туру-ту! – весело проводил его в дорожку музыкант.

Люди снова рассмеялись. Храбреца подхватили под руки друзья, подняли и подали чашу с аракой. Он залпом выпил её до дна и поднял руки вверх, показывая тем самым, что в этом-то он молодец.

– Ха! – тихо произнёс Учинчи Кулак.

Человек-барсук проходил мимо холма как раз в тот момент, когда увидел забавное представление усатого удальца. Он остановился и досмотрел его до конца. А когда двинулся дальше, на него налетел светловолосый мальчуган, держащий в руках истекающие золотистым мёдом соты. День был тёплый, и поэтому Учинчи Кулак шёл в шубе нараспашку, с ремнём, перекинутым на дорогую рубаху с узорами. От столкновения мальчик упал, а соты с мёдом прилипли к рубахе человека-барсука.

– Кыртыш[43]! – наморщив лоб, возмутился Учинчи Кулак. – Где твои глаза, ты куда смотришь?

Оскалив зубы, он схватил испуганного мальчишку за руку и поднял его, непременно намереваясь наказать. Вокруг тут же собрались зеваки. Человек-барсук вдруг опомнился и скрыл свой гнев под натянутой улыбкой. Привлекать к себе лишнее внимание он не стал и потому вернул мальчишке соты, а сам пошёл дальше.

– Уул[44] дрянной. Тебя бы в лягушку обратить да съесть, – пробормотал Учинчи Кулак, прикоснувшись к липкому пятну рукой.

Среди развлекающегося народа человек-барсук высматривал хана Ойгора, и, как всегда, прислушивался к чужим разговорам. Он был наделён редкостным даром: среди множества посторонних звуков различать голоса лишь тех людей, которые его интересовали.

– …да, да, конечно, коня моего возьми… Она виновата, не досушила… Кусок этот к дереву привяжи…

Все эти слова были для него пустыми и никчёмными. Учинчи Кулак сосредотачивался на речи стариков, женщин, мальчишек, но все они говорили не о том.

– …Чалын… – пронеслось мимо его ушей.

«Дочь Ойгор-хана», – промелькнуло в голове человека-барсука.

Учинчи Кулак прислушался к разговору двух девочек.

– …она мне сама говорила, они у старого кедра собираются, – сказала Нариен.

– Бежим быстрее, – поторопила её подруга.

Взявшись за руки, девочки побежали к названному месту, а человек-барсук устремился за ними.

У величавого кедра-великана уже толпился народ. Из множества носимых деревом имён люди с глубоким уважением называли его одним – Меш-Абаай, что означало «кедр-дядя». Под раскинувшимися пушистыми лапами, возле крепких извилистых корней, выглядывающих из земли, стояла Чалын. Она слушала речь сутулого старца, голову которого покрывала шапка, пошитая из серовато-рыжих беличьих шкурок. Это был Кундулей[45] – зайсан Яраш-Дьер – самый старый и уважаемый человек Ойгорского ханства. Его кожаный пояс давно уже растянулся от тяжести навешанных на него многочисленных блях, однако старец не спешил его менять. Зайсан стоял рядом с Чалын, одной рукой опираясь на очищенную от коры длинную прямую палку. В другой руке он держал золотую бляху с изображением поверженного злого духа. Несмотря на свой преклонный возраст, старец говорил быстро и разборчиво, при этом он время от времени кивал и крутил головой, бегло осматривая собравшихся людей.

– Множество наград здесь находило своих героев. Храбрые воины и мирные жители, женщины и мужчины, старики и мальчишки прикасались к стволу Меш-Абаай. Но я не помню, чтобы такой чести была удостоена девочка. Мне очень приятно вручить ей эту первую награду…

Укрывшись в толпе, Учинчи Кулак внимательно слушал зайсана, не сводя при этом глаз с хана Ойгора, находившегося рядом с дочерью.

– …и пожелать счастья, удачи и множества таких же ярких побед, – закончил зайсан, протянув бляху Чалын.

Девочка приняла награду и по старому обычаю прикоснулась свободной рукой к толстому стволу кедра. Чалын ощутила силу могучего дерева. Оно тряхнуло кроной, качнуло толстыми ветками и заскрипело. С кедра посыпались старые высохшие иголки. Дерево зашевелилось, а это означало лишь одно: оно посчитало подвиг девочки достойным того, чтобы увековечить его в своей памяти.

Люди радовались за Чалын, они произносили ей похвалы, поднимали вверх руки. Молчал лишь человек-барсук.

– Подвиг твой теперь в корнях Меш-Абаай живёт, – прижав к себе дочь, сказал хан Ойгор.

Величавый кедр хранил в себе множество преданий о героических поступках людей, прикоснувшихся к нему рукой. Любой кайчы мог дотронуться до старого дерева и узнать новую необыкновенную историю, а потом рассказать её людям.

Из толпы показался Амаду, он подошёл к сестре и крепко обнял её.

– Чалын, молодец! – сошла с его уст похвала.

Возмужавший Амаду стал выше и крепче хана Ойгора и сейчас, когда отец с сыном стояли рядом, это было ещё заметнее.

Чалын окружили девочки, они разглядывали бляху и непрестанно расхваливали её хозяйку. В толпе Чалын увидела Адаану, та сдержанно кивнула ей в ответ.

В этот момент хан Ойгор покачнулся, схватился за грудь и присев на выступающий корень, прислонился спиной к кедру. Всё внимание людей тут же обратилось на него.

– Адам, что с тобой? – испугалась за отца Чалын.

Она села напротив и прикоснулась ладонью к его побледневшему лицу.

– Всё хорошо! – успокоил тот. – Я немножко устал.

На самом же деле всё было не так хорошо, как говорил хан Ойгор. Сначала он почувствовал непонятную слабость во всём теле, затем ощутил сильную боль, и ему показалось, что его сердце словно кто-то вырвал из груди.

Люди поспешили на помощь. Адаана смочила лицо Ойгора водой, и ему стало легче.

За всем, что происходило под деревом, со стороны наблюдал Рыс-Мурлыс, сидя на спине у Ак-Боро.

– А кто этот здоровяк? – вскочив на задние лапы, спросил рысёнок. – Мне он на глаза всегда попадается.

– Это Кыркижи, он за Чалын присматривает, – ответил конь, повернув голову в сторону богатыря.

Рыс-Мурлыс внимательно осмотрелся.

– А тот мохнатый? – снова поинтересовался рысёнок, схватившись лапой за ухо Ак-Боро.

– Убери лапу! Который?

– Да вон тот, видишь, он почему-то ухмыляется.

Действительно, среди всех собравшихся людей весело было одному лишь Учинчи Кулаку. Оголив потемневшие от налёта зубы, удовлетворённый человек-барсук с усмешкой подслушивал все разговоры вокруг хана Ойгора. Но тут он поймал на себе взгляд рысёнка и, злобно сверкнув глазами, обратил всё своё внимание на него и на его белогривого друга.

– Вижу, вижу! Его надо поймать, – прошептал Ак-Боро.

– Ак-Боро, не смотри на него, спугнёшь, – так же тихо произнёс рысёнок, отвернувшись в сторону. – Аккуратно обходи его сзади, я пойду спереди.

Но Рыс-Мурлыс и Ак-Боро даже не догадывались о том, что сам Учинчи Кулак уже узнал их намерения. С его лица пропала улыбка, он развернулся и, расталкивая людей, поспешил прочь.

– Давай, давай, за ним! – выкрикнул рысёнок.

Ак-Боро попытался догнать беглеца, но не смог, толпа была слишком плотная, люди не давали ему пройти. Тогда проворный рысёнок спрыгнул с коня и один бросился вслед за беглецом. Рыс-Мурлыс только и успевал петлять среди человеческих ног. Он не видел Учинчи Кулака и потому бежал наугад. Наконец Рыс-Мурлыс выскочил из толпы и оказался у опушки соснового леса. Он огляделся по сторонам и увидел убегающего человека-барсука. Что было сил рысёнок бросился в погоню.

Напуганный возможным разоблачением Учинчи Кулак на бегу скинул шубу, разулся и снял рубаху. В босые ноги впивался сушняк, ветки кустов царапали бока, преследователь нагонял. Но вот человек-барсук заметил звериную нору под корягой и уже собрался превратиться в барсука, как вдруг в его ягодицы вонзились острые когти рысёнка.

– Ай! – изогнувшись дугой, вскрикнул от боли Учинчи Кулак.

Он откинул Рыса-Мурлыса в сторону и, превращаясь в зверя, выскочил из штанов прямо в нору.

– Ушёл! – с досадой произнёс Рыс-Мурлыс.

Лапой он приподнял штаны и увидел на них четыре рваные полосы от своих когтей.

Подземный коридор вывел барсука в безопасное место. Из отнорки под голым кустом сначала показалась его полосатая мордочка с бегающими испуганными глазками, а уж потом появилось и всё тело на крепких коротеньких ножках. Дрожа, маленький хищник встал на задние лапы, настороженно осмотрелся и, убедившись в собственной безопасности, побежал дальше, в глубь леса.

Глава 8. Обитатель Мёртвого леса

В сером унылом лесу, где не слышны голоса зверей и давно позабыто пение птиц; там, где никогда не гуляют ветра и не зеленеет на солнце трава; среди голых искорёженных деревьев, гниющих у зловонного болота, стояла высокая, обросшая мхом, почерневшая от промозглости юрта. У её стен лежали пожелтевшие от времени черепа животных. Возле жилища горел небольшой костёр, дым от которого, казалось, и создавал тот плотный туман, что стелился над сырой землёй.

Над огнём неторопливо потирал руки человек с чёрной повязкой на правом глазу, одетый в тёмную шубу из овчины. У него были длинные кривые пальцы с отросшими ногтями, копящими под собою грязь. Отшельника сильно старили глубокие морщины на лице и длинные пепельные волосы, покрывающие его худые плечи. Это был шаман Казыр[46].

Он камлал лишь самым сильным духам из нижних миров, среди которых были сыновья и дочери Эрлика. Однако шаману этого было мало, он жаждал большего могущества. Для того чтобы получить покровительство самого властелина подземного царства, Казыр отдал Эрлику свой правый глаз, а вместе с ним и частичку своего двойника, после чего шаман стал бояться солнечного света. Казыр был слеп днём, но зато очень хорошо видел ночью. Именно потому он и поселился в Мёртвом лесу, в том месте, где никогда не рассеивался туман.

Жители соседствующих с Мёртвым лесом аилов избегали встреч с одноглазым отшельником. Они обходили гиблые места стороной и старались даже не упоминать в разговорах их таинственного обитателя.

Один лишь хан Боджинг не сторонился Казыра. Он хоть и изредка, но всё же захаживал к нему за помощью. А тот никогда и не отказывал своему единственному гостю, потому что сам любил причинять людям боль и получать за это награды. Вот и сейчас, предчувствуя редкую встречу, злобный шаман ожидал коварного хана с его щедрыми дарами.

И Казыр не ошибся. В это время Боджинг держал путь именно к нему; верхом на вороном коне, чёрная упряжь которого была обвешана дивными нефритовыми украшениями, золотыми и серебряными бляхами с изображениями ящериц, крылатых драконов и других загадочных, явно недобрых существ. Следом вышагивал длинноногий огненный красавец жеребец, за ним шёл навьюченный двугорбый верблюд. А за верблюдом тянулись постоянно отстающие тучные яки. Замыкал небольшой караван Учинчи Кулак.

Сначала, по своему неведению, человек-барсук подобрал для Казыра старых больных животных: лошадь без хвоста, безухого верблюда и тощих хромых яков с отломленными рогами. Завидев этакий негожий караван, зайсан Боджинга возмутился: дескать, таких животных в жертву духам приносить негоже. Они уже помечены Эрликом. Разгневанный дух может и наказать за столь неуважительное подношение. И тут же рассказал историю про кама, принёсшего хромого яка в жертву, закончив её тем, что сам шаман после ритуала стал хромым. Испугавшись, Учинчи Кулак поступил так, как посоветовал ему зайсан и заменил всех животных, а после доложил о готовности Боджингу. Караван двинулся в путь.

Сидя верхом на гнедом коне, Учинчи Кулак то и дело охаживал плетью хребты нерасторопных животных, вздрагивал от каждого шороха и постоянно оглядывался. Человек-барсук уже рассказал хану Боджингу обо всём, что он увидел и услышал в Яраш-Дьер, и теперь ему предстояло поведать то же самое одноглазому шаману.

– Пошевеливайся! Сарлык никчёмный, – пройдясь плетью по округлым, как бочонок, бокам яка, выкрикнул Учинчи Кулак.

Переправившись через мутную лужу, отъевшееся животное лениво ковыляло по осклизлой земле. Як сильно устал и уже едва передвигал ноги. От принятых ударов он рванулся вперёд, но поскользнулся и свалился в грязь. Брызги серой жижи разлетелись в разные стороны. Недовольный як захрюкал, замотал головой.

– А ну вставай! – обозлился человек-барсук.

Но измотанное животное не послушалось его, оставаясь лежать в раскисшей земле.

Учинчи Кулак поднял глаза и увидел, как седая пелена тумана поглотила последнего удаляющегося от них яка. В этот момент его лошадь сделала пару шагов назад и человек-барсук упёрся спиной в толстую искорёженную ветку сухого дерева.

– А! – испугавшись, вскрикнул седок и тут же обернулся. – Ха! Ха-ха! Это всего лишь ветка, – сам себя успокоил он.

Сзади раздался хруст. Учинчи Кулак вздрогнул, развернулся, занёс плеть над головой и, что было сил, ударил яка по покатой спине.

– Вставай, тупой сарлык! – испуганным голосом взвизгнул он.

– У-у-у! – задрав голову, хрипло взревело животное.

С трудом поднявшись на ноги, як тяжело двинулся дальше. С косматой шерсти потекла грязь.

Всё это время, перелетая с дерева на дерево, за караваном наблюдал старый молчаливый ворон. Это под его холодной когтистой лапой сломалась тонкая сухая ветка и издала треск, так испугавший Учинчи Кулака.

Человек-барсук отстал. Хан знал причину задержки, однако ждать было не в его правилах, и он, не сбавляя хода, двигался дальше. Через некоторое время Боджинг выехал к чёрной юрте.

– Бр-р! – приблизившись к Казыру, остановил коня хан.

Он спрыгнул на размякшую от влаги землю и подошёл к шаману.

– Над землёй твоей тьму вечную, от солнца потухшего, – пожелал в своём приветствии Казыру Боджинг.

– Боджинг-хан, к ногам вашим – голову врага и подданство его народа, – кивнув, ответил одноглазый шаман.

Их разговор внимательно слушал ворон. Он уже сидел на юрте и, склонив голову набок, пристально наблюдал за собеседниками.

Чёрная птица исправно служила своему хозяину – Казыру. Она приносила ему новости и охраняла его Мёртвый лес от непрошеных гостей.

Очень скоро к юрте подъехал Учинчи Кулак. Он торопливо соскочил с высокой мягкой подстилки, на которой сидел в седле, подбежал к верблюду, снял с него вьюк, развязал его и вытащил оттуда пару овечьих шкур. Ими он аккуратно застлал два округлых камня у костра, для Боджинга и Казыра. Они уселись, а сам Учинчи Кулак остался стоять, чуть отойдя в сторону. Сырых, пожелтевших от старого мха валунов было много, они беспорядочно валялись вокруг костра, однако человек-барсук предпочёл оставаться на ногах, так как незажившие раны на самой мягкой части его тела всё ещё давали о себе знать.

Злобный хан кивнул человеку-барсуку и тот начал свой рассказ с того момента, как он оказался у древнего развесистого кедра. Слово в слово он пересказал всю речь старого зайсана.

– Значит, духа девочка одолела, – прервал его шаман.

– Да-да, Казыр-кам, она под камнями его погребла, – кивая, уточнил Учинчи Кулак. – Об этом люди говорили.

Казыр задумался.

– Но от этого ничего не меняется. Я правильно понял? – переведя строгий взгляд на шамана, спросил Боджинг.

– Нет, конечно же, нет, – спокойно ответил шаман, подкинув горсть темно-голубых можжевеловых ягод в огонь.