скачать книгу бесплатно
Принцип Рудры. Фантастико-приключенческий роман
Валерий Сабитов
Николай Тайменев родом из Российской провинции, мастер боевого единоборства Ушу. Восточная закалка позволит ему выбраться живым из плена древнего материка Пангея, в горах Южной Аравии завладеть свитком царя Соломона, сохранить любовь племянницы губернатора острова Пасхи.
Принцип Рудры
Фантастико-приключенческий роман
Валерий Сабитов
© Валерий Сабитов, 2022
ISBN 978-5-0059-3668-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть первая.
Статуэтка из Оронго
«Хамсин» у берегов Рапа-Нуи
Бархатное южное небо, украшенное россыпью самоцветов, светлело и уходило на запад. Просыпающийся океан возмущённо дышал влажной свежестью, тщетно пытаясь остановить движение корабля. Нептун в очередной раз уступал в вечном споре с мятежным Адамом.
Оживлённая атомным сердцем, стальная коробка легко резала серую колышущуюся массу, оставляя за кормой вспененный бронзой винтов след человека. Запахи цивилизации плотным душным облаком надёжно отгораживали моряков и пассажиров от сурово-первозданной девственности земных стихий.
Суперлайнер «Хамсин» трансгосударственной торгово-промышленной корпорации «Тангароа» завершал первую половину круиза. Девятьсот двадцать туристов на его борту были довольны выбором компании: новый маршрут Бейрут – Александрия – Лас-Паломас – Санто-Доминго – острова Галапагос – Вальпараисо – остров Пасхи выполнялся командой атомного прогулочного корабля с точностью до часа и без происшествий.
Восточная оконечность острова Пасхи открылась с первыми лучами восходящего солнца. Разнеженные усладами многодневного путешествия туристы не торопились на открытые пространства палуб; повезло тем, кто занимал каюты с правой стороны. Но наблюдатель с берега не увидел бы в квадратных стёклах тянущихся длинными рядами иллюминаторов ни одной любопытствующей головы. В столь ранние часы туристы предпочитали смотреть картину окружающего мира через смотровые экраны, позволяющие в каюте видеть всё, не вставая с уютных постелей.
Повинуясь воле капитана, лайнер медленно обходил остров, оставляя его с правого борта.
К плеску бьющей о металл волны добавился грозный шум прибоя, упрямо грызущего рифы и скалы. Но какое дело людям, скрытым за железом и пластиком, до скрытой мощи природы? Пассажиры могли не спеша позавтракать и подготовиться к высадке на берег, наслаждаясь круговой панорамой таинственного острова каменных великанов, открывающейся с расстояния в одну-две мили.
Верхняя палуба, не просохшая от влажного дыхания ночного океана, пустовала. На носовой части стоял в одиночестве человек лет тридцати в лёгкой безрукавке и шортах. Видимо, утренняя прохлада его не беспокоила. Обнажённые руки и ноги покрывал слабый розовый загар, неуместный здесь так же, как его одежда для раннего утра. Месту и времени более соответствовала бы фигура в ветровке, с загорелым до черноты лицом.
Мощный корпус судна, стометровой длины и сорокаметровой ширины, слегка подрагивал, словно сбрасывая напряжение изматывающей ночной тряски в открытом океане. Дрожь через металл и пластик многочисленных переборок доходила на верхнюю палубу ослабленная, приглушённая, но заметно мешала одинокому пассажиру рассмотреть какие-то очень важные детали на проплывающих мимо берегах: он то прищуривал зеленоватые глаза в тяжёлых веках, то отступал от фальшборта на шаг, стараясь не дотрагиваться до него. Когда же руки касались окрашенного металла, тотчас отдёргивал пальцы, сопровождая движения гримасой неудовольствия.
По правому борту тянулись к югу тёмные серые скалы, круто обрывающиеся в полосу прибрежной пены; кроме каменных неприступных обрывов остров надёжно защищали невидимые глазу подводные рифы. Пенистая ломаная линия штрих-пунктиром почти точно повторяла очертания побережья, дополняя общее мрачное впечатление…
Но солнце уже расцвечивало негостеприимный камень красноватыми, коричневыми, жёлтыми пятнами, пробуждая ото сна не только живое, но и неподвижную материю древних камней. Вот поднялась в небо трёхглавая вершина горы – остаток некогда могучего вулкана. От основания исполинского трезубца к подножию тянулись, отделяя небо от земли, зелёные языки. Зелень в рассветных лучах удивительно сочна и упруга. Вонзившаяся в светлеющее небо гора уходила за корму, когда на верхнюю палубу поднялся человек с индусским фиолетово-коричневым загаром, круглым тугим брюшком, энергичный и быстрый. Приблизившись к одинокому туристу, заворожённо провожающему взглядом полустёртый временем вулканический конус, улыбающийся «индус» правой рукой обнял его за талию, левую протянул к голове и резким движением снял спортивную кепи с большим противосолнечным козырьком.
Голос прозвучал сочно и густо, удачно вписавшись в созвучие шумов пробуждающегося мира.
– Чем занята гордость красной профессуры? – шутливо спросил он, – Прошу информданных для другоцветной части землян, отставшей в развитии от белого человека.
– Горой Катики, – обрадованно улыбнулся шутке «гордость красной профессуры», – Это означает: мы обойдём остров с юга кругом и можно будет рассмотреть его с моря почти весь. «Хамсин» идёт путём Хейердала.
– Поздравляю! В таком случае у тебя двойной праздник, уважаемый профессор Василич Расейский. На лекциях по истории ты сможешь приводить неоспоримые свидетельства очевидца. По сему поводу прошу принять подарок.
Загорелый товарищ «бледнолицего профессора» вынул из кармана шерстяной куртки горсть сверкнувших желтым огнём украшений, оказавшихся принадлежностями парадной морской фуражки, прицепил их к кепи и торжественно вручил собеседнику.
– Спасибо, Франсуа. Видно, ты ночь не спал, добывая это золото, – отреагировал на сюрприз профессор, – Ты настоящий друг. Благодаря такому бесценному подарку дружба Марселя с моим городом, несколько ослабевшая за последнее тысячелетие, вновь поднимется на ранее достигнутые высоты.
Чёрные усы Франсуа, спускающиеся на подбородок на манер казачьих, затрепетали; маленькие, спрятанные в пухлых коричневых щеках, глазки окружила лучистая сеть тонких морщин.
– Не утверждаете ли вы тем самым, дорогой профессор, что общественность моего родного Марселя менее готова к предстоящим береговым испытаниям, чем научная элита вашего родного Воронежа?
– Не утверждаю. Но предлагаю больше внимания уделить расстилающемуся виду. Такое дважды в одной биографии не повторяется.
– Интересно вы привыкли выражаться, учёные люди. «Дважды повториться не может…» А вот единожды такое может повториться?
Не ожидая ответа, Франсуа весело захохотал, прикрепив к кепи товарища ещё один отличительный знак настоящего морского волка.
Тем временем отлив обнажил мокрые острые камни, часто рассыпанные под обрывистым берегом, и тот стал казаться гигантской пастью, истекающей пеной бешенства при виде заморских гостей. Взгляд невольно поднимался к небу в поисках верхней челюсти чудовища, готового проглотить не один лайнер.
После недолгого молчания обретя серьёзность, Франсуа задумчиво сказал:
– Мне трудно произносить русские имена. Тайменев Николай Василич.., – «ич» Франсуа произнес очень мягко, с шипением, – Так правильно? И ещё труднее мне быть хоть чуточку официальным. Потому я и обращаюсь к истории твоей страны. Она мне понятнее, чем её сегодняшнее. Но твой любимый остров, так неудачно прозванный именем праздника, меня почему-то пугает. Сегодня… Сейчас… Хочется в его присутствии ощутить себя представителем какой-нибудь силы. Например, министром обороны, и обязательно сверхдержавы. Может быть, произнесение твоего имени как-то усмирит его ярость? Как ты считаешь? А, Василич? Не земля, а феодальный замок!
Стараясь не рассмеяться, Тайменев продолжал обозревать берега. После слов Франсуа, вызвавших ассоциацию с ребёнком, ищущим защиты у взрослого и сильного отца, остров вблизи тоже представился ему средневековым замком, отталкивающе неприступным, чудом оказавшимся в центре безбрежного океана. «Хорошо хоть не штормит», – подумал он. И так уж очень угрюмая встреча, тут Франсуа прав. Даже у него, историка по профессии, заинтересованного в соприкосновении с загадками острова Пасхи, вид рождает ощущение напрасности затраченных средств. Впрочем, какой средневековый замок просто так разрешал проникать в свои тайны?.. Но ведь действительно, стоит взглянуть на берег, и поднимаются мрачные эмоции, ожидание чего-то тёмного, тревожного. Такое бывает, когда ради желанной цели весь выкладываешься, а она остаётся недостижимой; даже более того, после всех усилий становится призрачной, ненастоящей. Не о таких ли случаях говорят: близок локоть, да не укусишь?
Всё же легче, когда чувствуешь рядом дыхание, такое знакомое по совместной жизни в одной каюте.
Ветерок донёс свежий запах виски. Франсуа по пути наверх успел посетить бар, один из многих на судне. Тайменев позавидовал: пусть посредством спиртного, но француз успешно справляется c обычными для многих людей наплывами чёрной депрессии. Всё-таки, на самом деле, есть ли разница в том, как достигается спокойствие и гармония между духом и телом: хатха-йогой, ушу или утренней порцией виски? Жаль, он сам не способен на последнее. А может, и не жаль.
Берег заметно понижался, «Хамсин» сокращал расстояние до него. На вершине очередной невысокой горы чернели острые тонкие зубчики; на верхнем краю обрыва они выглядели пальцами великана, торчащими из земли.
– А это что? А, профессор? – по утрам Франсуа предпочитал называть своего спутника профессором, подчёркивая тем разницу между ними в образе ночного бытия.
– Это гора Рано-Рараку. Кратер вулкана. Тут давным-давно делались статуи. Те самые… Это они торчат из земли.
– Вот как! Выходит, приплыли. Великанчики нас уже встречают. А я сам бы не понял. Пора бы и мне кое-что узнать о цели путешествия. А то как бы впросак не попасть. Пока «Хамсин» ползёт, поделись-ка со мной разведданными.
– Согласен, – Тайменев с энтузиазмом взялся за дело просвещения, надеясь, что разговор разгонит хмурое настроение, принеся ещё и пользу товарищу, – Итак, перед вами Рано-Рараку, бывший вулкан…
– Постой-постой! – прервал его Франсуа, – Как это вулкан может стать бывшим? Таковыми, по моему разумению, могут считаться уволенные генералы, адмиралы, излечившиеся алкоголики, тёща после развода с женой и прочие равные им в звании. Но вулкан!? Ведь он как был, так и есть? Смотри, ведь стоит! Кто может заглянуть к нему внутрь? А? Разве спящий лев перестаёт быть львом?
– Не спорю, – Тайменев почувствовал, что хандра наконец покидает его, – На склонах вулкана размещалась каменоломня и большая скульптурная студия под открытым небом. Несколько сотен каменотёсов работали ежедневно несколько веков. День за днём. Пожалуй, второй такой мастерской в мире не было…
Только теперь, объясняя то, что развёртывалось перед ними, Тайменев уверился: и на самом деле всё, относящееся к острову Пасхи, внутренне близко, полно скрытого очарования, живо не односторонним, а необъяснимым взаимным, двойным интересом. Так бывает, когда встречаются впервые люди, много знающие друг о друге. Заворожил-таки его остров, который не всякий школьник сможет указать на карте мира. Остров Пасхи… Так его зовут европейцы. Рапа-Нуи, – Большой Остров, – полинезийское название. Более древнее имя – Те-Пито-о-те-Хенуа, Пуп Земли. Какая музыка в одном имени!
История острова уникальна по своей трагичности, наполненности исторической интригой, пропитанности опьяняющей настойкой неразгаданных тайн. В последние дни в Николае укреплялась мысль: в истории Пупа Вселенной нашло выражение нечто, относящееся к Земле в целом, к её самым важным, переломным моментам. За время плавания он успел узнать об острове всё возможное, и теперь количество грозило перейти в качество, привести к неординарным выводам. Так ему казалось.
Невольно он вспомнил проведённые на «Хамсине» дни, так быстро промелькнувшие. Прежде всего надо признать, что путешествие организовано интересно и деньги не пропали даром. Один из тех редких случаев, когда реклама отразила ожидаемую реальность один к одному, без преувеличений. Наверное, потому, что маршрут для туризма новый, к тому же туркомпания «Тангароа» молода, ей нужна репутация. Ни разу Тайменев не встретил на лайнере человека со скучным лицом, каждому нашлось дело и развлечение по душе и по карману. За соответствующую плату здесь можно удовлетворить любое желание, связанное с деятельностью органов чувств. Почему-то все цивилизованные народы называют подобный способ времяпровождения «прожиганием жизни». И те же народы упорно, настойчиво развивают методы «прожигания», делая их мировым достижением. Цивилизация оттачивает чувствительность своих рецепторов.
Фирма «Тангароа» весьма серьёзно отнеслась к организации первого круиза. Тайменев узнал, что большинство журналистов, число которых доходило до трети общего числа туристов, приглашено за счёт фирмы. Центральные газеты и ведущие телестудии Соединённых Штатов, Великобритании, Японии… Однажды он с изумлением увидел на груди рослого, обвешанного фото- и видеотехникой человека визитку газеты, издающейся в Монако. Не было только ни одного представителя России и её ближнего окружения. Видимо, данный регион «Тангароа» не интересовал и не беспокоил. Стоило бы разобраться в мотивах такой туристической политики. Не исключено, расчёт строится на том, что российский турист пойдёт на маршрут валом, как только узнает о новой моде на Западе. Игра на психологии, и вполне оправданная. Особенно теперь, когда на многих курортах напряжёнка.
Обычные туристы составляют большую половину общей массы пассажиров. Они отдыхают за собственный счёт, не озабочены тем, как оправдать бесплатный отдых профессиональными услугами. Потому их легко отличить от приглашённых мастеров маркетингового слова по беззаботности в выражениях лиц.
Выделяется сравнительно небольшая группа «людей без определённого статуса», как их назвал про себя Тайменев. Они не стремятся к контактам с простыми туристами либо журналистами, держатся обособленно и независимо.
Обслуживающий персонал лайнера действовал удивительно вышколенно для первого рейса. Выполнялись ничтожные желания пассажиров, всё делалось ненавязчиво и аккуратно, исключались малейшие претензии.
С экипажем «Хамсина» Тайменев встречался крайне редко, наблюдая за его действиями только при швартовке и отплытии из очередного порта. Но и в эти минуты не смог встретить взгляд ни одного моряка. А пока не взглянешь человеку в глаза, – он убеждён, – нельзя составить какое-либо мнение о нём. А народ в экипаж подобрался интересный: от капитана до матроса все рослые, могучие, невозмутимые. Как клоны одного организма. И смотрели-то все одинаково, – или мимо, или сквозь Тайменева. Странная выучка… Будто боятся выдать глазами что-то не предназначенное для чужих. А что может быть тайного, сверхсекретного у членов экипажа обычного туристического лайнера? Правда, Тайменев отметил, что их отношение к людям «без определённого статуса» несколько теплее, чем к другим. Но он мог и ошибаться, и оценивать видимое предвзято. Уединение, непрерывные интеллектуальные занятия не могли не сказываться на психике.
Франсуа утверждает, что Тайменев – исключение из общечеловеческих правил. Кто поймёт молодого здорового мужчину, проводящего все свободные, то бишь праздничные дни в библиотеке? Из такого образа жизни проистекали некоторые сложности во взаимоотношениях с людьми. Разобраться, так он скоре усложнял, чем облегчал себе бытие. И тем не менее оставался удовлетворённым утопично-нежизненными устремлениями.
А клиенты «Тангароа» в это время заполняли аэрованны, солярии, бассейны судна; пили, закусывали и танцевали в барах и ресторанах; крутили рулетку, искали счастливую карту в прокуренных помещениях. Тонизаторы, усилители и размягчители загара, лучший в мире холестерин и лучшие жидкости для его сжигания в разгорячённой крови, самые замечательные сигареты и рядом столь же эффективные средства борьбы с артериосклерозом… На «Хамсине» имеется всё!
Как правило, день Тайменев проводил в одиночестве, лишь изредка встречая рядом случайных любопытствующих, приходящих в себя после очередной чувственной перегрузки. Его развлечение почти ничего не стоило, что позволило сделать важный вывод: чем дороже удовольствие, тем оно небезопасней для психики, нервов или желудочно-кишечного тракта. А чаще всего, – для всех частей тела и души одновременно.
Тайменеву фирма «Тангароа» в содружестве с секцией ЮНЕСКО по палеоэтнографии предложила информационный клад, составленный из редчайших лекций, прочитанных известными и, что особенно любопытно – вовсе неизвестными авторами. Плюс видеозаписи, статьи из газет и научных журналов многих стран. И книги: приличная библиотека на нескольких языках. Всё изобилие ориентировано на остров Пасхи, его историю и настоящее, охватывая все стороны бытия, от геохронологических проблем до неумения рапануйцев разобраться в собственном наследии.
Вначале он окунулся в это море разнообразнейших сведений из любопытства и безделья, не ожидая найти действительно дельное и полезное, но быстро увлёкся и утонул Лишь через день-два удалось нащупать островок ориентировки, находясь на котором можно заняться системным анализом данных, не рискуя захлебнуться. Таким островком оказался Тур Хейердал. С помощью его книг Тайменев надёжно застраховался от воздействия разных морей с их портовыми соблазнами, от преимуществ шоколадного загара и прочих наслаждений.
Задумываясь в перерывах между занятиями об окружающих людях, экипаже и его хозяевах, он пытался представить компанию «Тангароа» в образе человека. Ничего не получалось. Фигура корпорации поднималась без лица, без головы. Дня за три до прибытия к острову Тайменев обратился к библиотечному компьютеру. Но на все запросы получал короткий ответ-предложение: «Введите код доступа». Попытавшись несколько раз угадать, бросил занятие, уяснив его бесполезность.
Да и к чему иметь полное представление о «Тангароа»? Достаточно и того, что информационное обеспечение на высоком уровне, в родном университете такого уж точно нет. И обслуживание явно превышает меру оплаты за билет второго класса. Ведь никто кроме него, даже сверхлюбознательные журналисты, не пытаются проникнуть за рамки дозволенного. Имеется пресс-служба, её ответы всегда исчерпывающе ясны и окончательны.
Ещё раз мысленно рассмотрев фигуру без головы, выглядевшую солидно и респектабельно, уверенно стоящую на толстых ногах, он выбросил её из головы.
Приличное знание английского и знакомство с французским, освежённое соседом по каюте Франсуа Марэном, позволили быстро усвоить основы испанского и разговорного рапануйского, чему способствовала найденная в библиотеке оригинальная методика ускоренного изучения полинезийских наречий.
Романтика хейердаловской научной интриги окружила Тайменева защитным барьером, надёжно хранившим от соблазнов корабельного быта. И Николай Васильевич, рядовой преподаватель истории одного из провинциальных российских университетов, смог всецело подчиниться, – пожалуй, впервые в жизни, – инстинкту любознательности. И потому был окрещён Франсуа Марэном Профессором и Философом. Причём выбор прозвища зависел не только от времени суток, но и самочувствия Франсуа, – ибо они в его жизни связывались теснейше. Утром Тайменев становился «профессором», вечером «философом».
Но защита Тайменева не стала абсолютной. Труднее всего было противостоять экспансивным атакам жгучей итальянки с контрастно мягким именем Эмилия. От её напора спасала только помощь изобретательного и бесстрашного Франсуа. Тайменева её сине-красный наряд приводил в трепет и он думал только о путях бегства. Он понимал, что страх перед женщиной не дает никаких преимуществ, – женщина, как и собака, отлично чувствует, когда её боятся. Страх стимулирует её потенции. Но пока всё обходилось.
В канун встречи с Рапа-Нуи Николай уверил себя, то знает о Пупе Вселенной больше, чем любой отдельно взятый туземец-рапануец и может побеседовать с ним, отдельно взятым, на смеси испанского с рапануйским на равных. К тому же предвкушал приятную независимость от гидов-переводчиков «Тангароа». А драгоценный загар можно обрести на обратном пути; будет не хуже, чем у Франсуа. Африканцем всё равно никто из них не станет; такими появляются на свет в готовом виде.
Размышляя о том, что ожидает на острове, Тайменев решил, что едва ли сможет прибавить знаний и впечатлений качественным образом. Можно возвращаться домой не высаживаясь на берег, и рассказывать о жизни острова Пасхи на правах очевидца столько, сколько нужно. И никто не сможет доказать, что он там не был. Но при всём желании оторваться от «Хамсина» невозможно: регулярного морского, а тем более воздушного сообщения с большим миром у острова нет, караванные пути проходят далеко в стороне, как и во времена Тура Хейердала.
Тайменев настолько увлёкся мыслями, что не заметил, как Франсуа Марэн исчез с палубы и вернулся с двумя бумажными пакетами. Один доверху заполняли бутерброды с рыбой и пластиковые баночки креветочного салата под соусом «Первый Инка», другой маскировал семисотграммовую бутылку шотландского виски и два полистироловых разовых стаканчика.
Сирокко прибавил прохлады, а спускаться на два этажа за одеждой не хотелось. И Николай решил не отказываться от стаканчика, чем привёл Франсуа в восторг. Бутылка в цветном оформлении на фальшборте заметно оживила пейзаж, марселец довольно заурчал. Праздничный завтрак плюс болтовня Марэна развеселили Тайменева, а между тем «Хамсин», меняя курс, огибал небольшой островок. Тот соединялся с высоким берегом ажурным мостом, с пролётами, опирающимися на два ещё меньших островочка. С палубы видно, что стальная конструкция не завершена, оставалось протянуть с берега один встречный пролёт. По завершению моста островитяне смогут на пятидесятиметровой высоте проходить на крышу высотного здания, занявшего добрую часть крайнего, большего из островков. Судя по ширине, мост предусматривал и автомобильное движение. Высотное здание, поддерживающее оконечность моста, на островке единственное и выглядит крайне чуждым. Но претенциозным: многоэтажная коробка сверкает тонированными зеркальными стёклами словно искусно огранённый гигантский алмаз. Металлобетонная оправа драгоценного камня венчает набор антенн: круглых, параболических, мачтовых.
– Моту-Нуи! – вскричал Тайменев, – Во что же его превратили!
– Что это тебе так не понравилось? – отвлёкся от изучения бутылки Франсуа и огляделся, – Где ты видишь Мотунуи? Народ отсутствует. Кругом пустыня и мы с тобой, два страдальца.
– Смотри. Видишь три островка, на них стоит мост? Крайний, самый большой, – остров Птицечеловеков, или Моту-Нуи. Или ты не видишь?
– Отчего же? – невозмутимо отреагировал Франсуа, – Пока вижу. И остров тоже. Но причин для эмоций не наблюдаю. Беспричинные всплески чувств обычно идут от хронического недопивания. А что касается строительства… Дело вкуса, мне кажется. Очень приличные островки, природа и прогресс здесь явно едины. Весьма, надо сказать, обнадёживает. Намекает на присутствие цивилизации в глубине…
Обходя мелководье, «Хамсин» взял мористее. Внимание переключилось на самую мощную гору острова Пасхи, кратер вулкана Рано-Као. С переменой ландшафта изменилось и настроение. Тайменев извинился за резкость и сказал:
– Мы проходим самое интересное место. Я изучал источники не более чем двухгодичной давности. Не было и намёка на новостройки. Если разобраться как следует, они, – прямая угроза прошлому и будущему острова. Наверху, – посмотри туда, – остатки селения птицечеловеков. Там столько неизученного! И дома, и пещеры…
– Да, вижу. Белые домики на вершине, не так ли? – Франсуа поднял голову, смотря на удаляющийся берег, – А у самого обрыва те самые знаменитые великаны.
Если на протяжении береговой линии от Рано-Рараку до острова Птицечеловеков каменные исполины не произвели должного впечатления, – и судно прошло далеко от берега, и сами великаны стоят дальше от обрыва, – то здесь их можно неплохо рассмотреть. Они собраны тесными небольшими группами, где трое, где пятеро, а где и большим числом. Явление сообщества каменных людей подействовало и на Франсуа.
– …Не знаю, как поведут себя при встрече с нами птицелюди… Но эти… Ты посмотри, как они нас встречают! Ведь все до единого задом, ни одного лицеприятной частью. Каково! Желаю, чтобы они повернулись кругом. Таковое возможно, сеньор профессор?
Марэн говорил вполголоса, не скрывая беспокойства.
Маленькие издали серо-жёлтые фигурки, некоторые из них с красными шляпами-пукао на головах, повернуты спинами к морю. «Профессор» молчал, поглощённый экзотической картиной, объединившей историю с повседневностью. Да, камень отступает перед силой металла. Но камень перед тем простоял сотни лет, а что будет с тем же металлом, бетоном и стеклом по прошествии векового срока?
Вот наконец ушли назад мрачные цивилизующиеся склоны Рано-Као, и обрывистые берега вновь стали заметно понижаться. Впервые открылась широкая панорама внутренней части острова.
Лайнер приблизился к берегу. На тёмных наплывах голого камня, полого сбегающих к полосе прибоя, исполины выглядели по-иному. Замершие на каменных постаментах, повернувшись спинами к морю, они рассматривали раскинувшееся перед ними центральное поселение острова, – деревню Ханга-Роа. В просветах между каменными идолами и ветряными двигателями колодцев пресной воды виднелись аккуратные белые домики в островках цветущей зелени.
Поднявшееся светило брызнуло по серости камней, белизне домов, зелени деревьев живым светом. Остров задышал светлой радостью. Включились громкоговорители «Хамсина». Хриплый простуженный баритон пресс-службы монотонно повествовал о Ханга-Роа.
– Примерно тысяча жителей… Дом губернатора, главного официального лица, реализующего функции государства… Озеленение, как и на всём острове, делается по инициативе и на средства компании «Тангароа»…
Ко времени приближения к населенному берегу население «Хамсина» проснулось, свершило утренний туалет, позавтракало, протрезвело, похмелилось. Некоторые вышли на палубы, недоверчиво оглядывая красочную картину.
А картина оживала. Аборигены Ханга-Роа, взбудораженные появлением у берега шумного громадного корабля, собирались группами между статуями великанов, оживлённо обсуждая происходящее. Рядом с идолами туземцы казались лилипутами, сошедшими со страниц свифтовского «Гулливера». За долиной, в которой разместилась деревня, протянулась цепь серо-зелёных холмов, скрывающая глубины острова.
Селение осталось позади. Опять острые скалы по-над берегом, напоминающие башни европейских средневековых бастионов, а между ними, – серые изваяния и лопасти ветряков. Неподвижный безрадостный вид. Контраст с только что виденным оазисом омрачал. В эти места озеленяющая добрая рука «Тангароа» не добралась.
Обогнув мыс, «Хамсин» повернул на восток. Через полчаса открылось красивейшее место – долина Анакена, известная как долина Королей. Вздох восхищения, первый за многие дни, пронёсся по палубам, заполненным туристами.
Залив Анакена, объяснил простуженный баритон, за последний год превратился в уютную бухту: с обеих сторон в море протянулись дуги насыпных ограждений-волноломов. Посредине оставили небольшой проход. «Хамсин» вошёл в бухту. В отличие от глубинно-синей воды открытого моря, её зеркало выглядело светло-голубым, спокойно-цивилизованным. Ожидание девственности природы острова Пасхи не оправдывалось.
С лязгом и грохотом освободились цепи якорей «Хамсина» и он застыл на внешнем рейде.
Двухмильную подкову залива окаймляла золотая песчаная полоса, с правой стороны усыпанная цветными пятнами громадных солнцезащитных зонтов, лежанок, прочего оборудования для организованного отдыха. Единственный на острове пляж ждёт гостей. С левой стороны залива у трёх причалов застыли яхты и множество камышовых лодок. Берег за песчаной полосой поднимается в глубь острова тремя террасами-ступенями гигантской лестницы. У подножия ближней террасы на длинном флагштоке развевается государственный флаг Чили; на ступенях застыли исполины, будто остановленные заклятием в движении из глубин моря к какой-то своей цели на земле пушкинские богатыри…
Вернувшаяся из детства сказка всколыхнула в Тайменеве нечто могучее, сродни сверхчеловеческим масштабам, царящим на маленьком одиноком острове в океане. И как-то так получилось, что он единым взглядом окинул свою жизнь: прожитое, настоящее и ещё несвершившееся.
И страх вдруг охватил его: будто вся прошлая жизнь, так долго и трудно творимая, лишь недавно достигшая размеренности и спокойствия, ушла безвозвратно, насовсем отделилась от текущей минуты. А будущее абсолютно неопределённо, все его прежние желания, все твёрдо намеченные линии судьбы, – всего как и не бывало. А на их месте – ничего, пустота!
Когда первый страх, ничем не обусловленный, аморфный и бессодержательный, прошёл, Николай осознал, что дорога его жизни круто поворачивает в сторону. И даже не осознание то было, а нечто тихое и уверенное, как подсказка друга на школьном уроке, даже как неопровержимое откровение пророка.
Тут же образ-иллюстрация отразил мысль-эмоция: дорогу жизни перегородила глухая неразрушимая стена, спаянная из неподъёмных блоков несокрушимой волей волшебника с той стороны преграды. А справа и слева, – густой непроницаемый туман, таящий новые пути, ведущие в неизвестность. Из них неизвестно каким способом предстоит выбрать свой.
И уже состоявшаяся часть личной биографии представилась Тайменеву описанием жизни чужого, полузнакомого человека.
А на поверхности стены, остановившей жизненный пробег Тайменева, продолжал отражаться кипящий суетой мир, не замечающий потрясения, какое он вызвал в одном-единственном пассажире из тысячи клиентов «Тангароа».
Близ лодок и яхт сновали фигурки островитян, оживали торговые ряды, составленные из причудливо раскрашенных палаток. Долина выглядела обжитой, уютной, скрывая своё главное, интригующее содержимое за густой высокой зеленью, встающей сразу за песком пляжа. Отдельные пальмы, кокосовые и финиковые, сбегали к берегу, готовясь встретить гостей вместе с красочно разодетыми женщинами, детьми и взрослыми мужчинами. Большинство из них праздно разглядывали громаду лайнера, зрелище для них нечастое, но уже неординарное.
Оживлённая, окрашенная солнцем долина Анакена разительно контрастировала с надоевшими просторами моря, с похожими друг на друга портами и вызвала прилив радости. На палубах раздавались одобрительные возгласы, слова похвалы собственной удачливости в выборе цели путешествия, благодарности фирме «Тангароа» и экипажу «Хамсина».
Долина Королей
После неприветливых, неприступных берегов долина Королей явилась ласковой тёплой жемчужиной, вдруг мягко высветившейся среди дешёвого стеклянного крошева. Предвкушение многодневного отдыха на твёрдой земле, нежданно столь красивой, да к тому же скрывающей за зеленью и камнем тысячелетние тайны, поднимало тонус, придавало жизни значительность и смысл. А дыхание смысла, сколь издалека оно ни доносится, помогает человеку поднять голову, посмотреть выше, дальше, раздвинуть сектор личного бытия. Возможно, в том отличие человека от животного.
