скачать книгу бесплатно
Прошло меньше часа, и на шахматном столике рядом с каменными и деревянными игрушками, рядом с отставленным в сторону забытым глазом выросли две пачки фотографий, примерно равные по объёму.
Николай Васильевич удивился: зачем это ему понадобилось делить их на две части? Машинальные действия вне видимой системы? Пируэты подсознания, работа интуиции? И то, и другое с ним бывало в моменты сильной увлечённости, когда, как говорится, левая рука не знает, что делает правая. Помнится, всегда получалось хорошо.
«Проверим, что вышло», – сказал он себе. Взял верхний снимок из левой пачки и верхний из правой. На левом, – Харе-пуре, святилище у Рано-Као, на правом, – какие-то развалины, может быть, аху. А, вот в чём секрет! Стены святилища в Оронго на левой фотографии окружает радужная оболочка, ореол из нескольких чистых цветов, повторяющий внешний контур здания. На правом снимке аура отсутствует. И так на всех из пачки слева: предметы, отображённые там, окружает цветная кайма. Правые снимки, – обычные, без всяких фокусов. Это же надо! Неужели-таки профессиональная подделка, стремление подшутить над сеньором Дорадо? Не случайно Те Каки Хива просил молчать о его визите.
Но нет, такая шутка слишком дорогое удовольствие. Для создания подобных фальшивок нужна совершенная аппаратура и соответствующая технология. Цель не соответствует средствам. Ответ надо искать в другом направлении.
Где-то он видел похожие фотографии… Память услужливо напомнила: некая группа по изучению парапсихических явлений опубликовала в популярном журнале несколько снимков ауры человека. Похоже… Слышал он и об опытах по фотографированию биополей в разных диапазонах излучений, даже мыслей, истекающих из мозга, и каких-то невидимых обычным глазом существ, сопровождающих людей. Но там – человек, живой организм, микрокосм. А здесь камни!
Тайменев пристально всмотрелся в снимок святилища в Оронго, поднёс поближе к лампе. Тут аура наиболее яркая и мощная. Снимок сам по себе очень хорош; и легко можно отыскать точку съёмки на местности, если понадобится. Аппарат использовали явно не цифровой, что импонировало, он тоже предпочитал в таких делах старину. А уж качество плёнки, длина экспозиции, – дело техники. «Неужто мы хуже других?» – привычно спросил он себя, отметив: решение принято. И жизнь, судя по всему, меняется снова.
Много позже, находясь далеко от Рапа-Нуи, Тайменев ясно понял неординарность, многоходовую предопределённость ночного посещения и подарка Те Каки Хива. Но к рассвету той ночи склонился к естественности поступка аборигена. Последние год-два стремление получить выгоду, пусть самую ничтожную, стало главным в жизни многих пасхальцев. Николаю это известно от мальчишек, увлечённых тренировками по восточному единоборству. И щедрость ночного гостя он объяснил как проявление благодарности за работу добровольным тренером. Само собой разумеется: признательные отцы, родственники…
…Не наступило ещё для Тайменева Николая Васильевича время связать знаки близости тайны воедино…
Однако решение принято, пора в Оронго.
В волнении он встал и, выйдя на свежий воздух, удивился: поднимается рассвет, вот-вот выглянет солнышко. Чувствуя лёгкую усталость, Тайменев стал выбирать, что сделать в первую очередь: лечь в кровать и хорошенько расслабиться или пробежаться за пределы палаточного лагеря по привычному маршруту и провести короткую разминку. Не утруждая себя сравнением шансов в пользу того или другого варианта, взял монетку: выпадет орёл – кровать; решка – освежающая тренировка.
Но и монету бросать не пришлось, услышал знакомые голоса. Сообщали о себе дети Большого Острова, заметившие его с возвышенности северо-восточнее лагеря. Там, в полутора километрах и пятнадцати минутах быстрой ходьбы, Тайменев обычно проводил утреннюю тренировку. Дети обладали удивительным чутьём, – они ждали его в нужную минуту в нужном месте, – там, где он собирался заняться у-шу: либо здесь по утрам, либо по вечерам где придётся. Так что он никогда не назначал ни время, ни место следующей встречи. После памятной встречи со взрослыми аборигенами, поблагодарившими за первые два-три совместных с их детьми занятия, он уже не мог отказаться от роли доброго наставника. Как быстро идут изменения на острове! До прибытия «Хамсина» дети и не слышали об у-шу или кунг-фу, а сейчас демонстрируют многие позы тигра и дракона из любимых тао Тайменева.
Он ещё во время первой спонтанной тренировки раздарил им все «золотые» морские украшения, но прозвище, данное детьми в тот день, отменить не удалось. Все рапануйцы упорно называют его сеньором Дорадо. Сам Тайменев вначале чувствовал неудобство при таком обращении, затем привык и стал считать его ещё одним своим именем, не хуже тех, что использовал Франсуа Марэн: Василич, Философ, Расейский…
Невообразимо пёстро разодетые при посредстве торговых коммивояжёров «Тангароа» дети встретили восторженным рёвом. Встречи с сеньором Дорадо были им дороже сладкого утреннего сна. Обменявшись рукопожатием с каждым, Тайменев несколько минут посвятил изложению нравственных устоев у-шу, заставил провести общефизическую разминку, провёл короткий бой с невидимым противником, медленно показал два приёма из низкой стойки в стиле дракона и, сделав несколько корректирующих замечаний, посмотрел, как они работают. Смотреть было на что, у ребят талант во владении телом. Грация, точность, кошачья мягкость придавали исполнению, далёкому от совершенства, черты артистической завершённости. Насладившись зрелищем, ощутив себя в какой-то мере творцом, Николай попрощался и отправился назад в палатку.
Оглядываясь на увлёкшихся минимум на час воспитанников, думал о том, что без разрешения администрации острова на посещение Оронго не обойтись. Если пойти на риск, после вероятного задержания с мечтой о фотографировании придётся распрощаться. А если он при этом нарушит какое-нибудь правило или табу, могут появиться неприятности и посерьёзнее. С одной стороны, – строгое предупреждение сеньора Геренте, с другой, – разрешение на свободу от рядовых аборигенов. Что тут думать, власть везде власть.
Надо признать, остров становился не совсем курортным. Дело, конечно, не в острове, а в нём самом. В способности отравлять себе существование лишними заботами. Но дело решённое, будем готовиться нанести визит местному руководству. Хорошо хоть недалеко; если бы резиденция губернатора располагалась, скажем, в Ханга-Роа, он мог просто не попасть на приём.
Губернатор Пупа Вселенной
Островом Те-Пито-о-те-Хенуа, – Пупом человеческой Вселенной, – руководил назначаемый правительством губернатор. Правительство, – далеко за морем, с ним нет ни радио, ни телефонной связи. Затраты на организацию постоянного сообщения с островом правительству не нужны. Губернатор живёт на острове и практически бесконтролен в применении данных ему полномочий.
На взгляд Тайменева, на изолированном от большого мира клочке суши для поддержания законности и порядка среди двух тысяч жителей достаточно сержанта полиции. В единственном числе. Тогда Николай попросил бы Франсуа о небольшой услуге, взял большую бутылку виски, усадил сержанта и француза за стол напротив друг друга, и через часок Марэн получил бы разрешение на любые действия в пределах острова. А у губернатора, конечно же, имеется канцелярия, где сидят чиновники, ждущие случая проявить бюрократическое рвение и преданность начальству.
Франсуа как-то говорил, что на Рапа-Нуи царят первобытно-коммунистические отношения: всё тут у них общее, от птицы до царь-девицы, а без даров ничего не решается. Что ж, не привыкать, родное русское общество без мзды тоже жить не может, все его движущиеся части без неё замирают и начинают ржаветь.
Итак, сувенир, презент губернатору! Неизвестно, что в таких случаях дарят губернаторам, никогда он не занимался подобным делом. Опыт отсутствует полностью. Пробежал взглядом по фигуркам, разбросанным на шахматном столике. Нет, это не годится, можно попасть впросак. Надо что-то своё.
Вытащив из-под кровати чемодан и перевернув содержимое на одеяло, Тайменев с приятным удивлением обнаружил среди прочих вещей предмет ненужный и непонятно как оказавшийся тут. Маленькое изваяние, чем-то похожее на те, что принёс ночной гость. Николай, как ни пытался, никак не мог припомнить, чем руководствовался, когда брал его с собой в путешествие. И вот, среди необходимых туалетных и фотопринадлежностей абсолютно бесполезная вещь становится самой нужной. Как не отметить факт: судьбы вещей сходны с судьбами людей…
Тайменев покрутил скульптурку в руках. Сделано из камня необычного цвета. Под основанием полустёршаяся гравировка на английском: «Дракон. Остров Пасхи». Каково!? Губернатор наверняка расхохочется, увидев, как в далёкой стране представляют себе фауну острова. Правда, выглядит дракон оригинально, подобной вещицы Тайменев здесь не встречал, несмотря на многообразие поделок в местных лавках. Мифический зверь из красноватого зернистого гранита, основание из белого, потемневшего от времени мрамора. Гранит на острове Пасхи не водится, тут разновидности вулканического базальта. Да и дракон для рапануйцев экзотичен не менее, чем для него, жителя Европы. Раньше Тайменев как-то не обращал особого внимания на дракона, даже не подозревал о наличии надписи на мраморе; тот стоял себе на кухонной полочке и месяцами пылился, пока чья-нибудь случайная рука не заботилась о нём. Хозяин к нему прикасался, только чтобы переставить, когда проводил генеральную чистку квартиры.
Николай моментально оценил оригинальную красоту крылатого зверя. Голова то ли змеиная, то ли крокодилья, с широко разведёнными большими глазами. Скульптор лёгкими касаниями резца придал голове умное, чуть хитроватое выражение. Короткая шея переходит в бронированное крупной чешуёй тело, опирающееся на четыре мощные лапы, оснащённые когтями. Длинный мелкочешуйчатый хвост загнут, притянут к телу мощной пружиной.
Крылья приподняты, будто дракон готовится к взлёту или прыжку. А может, это и не дракон. Кто их видел, драконов? Разве что древние китайцы. Фигурка определённо ему нравилась, что-то в ней было такое, вызывающее симпатию. Если губернатор чуть-чуть эстет и понимает толк в подобных вещах, будет доволен.
История гранитного дракончика – одно из немногих белых пятен в жизни Николая Васильевича. Память позволяла восстановить любой прожитый день с точностью до минуты, до особенностей погоды или меню на завтрак. Но вот как и когда появилась у него красная статуэтка, – вспомнить не смог, как ни пытался.
Прежде чем вложить сувенир в целлофановый пакетик, покачал дракончика на ладони, прощаясь с ним. Небольшой, весь в руке уместился, а тяжёл, будто не из камня вырезан, а изваян из слитка сверхтяжёлых сплавов.
Самое трудное, – вручение. Никогда ещё не приходилось делать подарки с целью добиться определённой цели. Знал, что везде так делается. Благодаря своей архаической нравственности разошёлся дорогами с так называемым успехом с большой буквы. И что же теперь, отступить от жизненных принципов? А почему нет? Успех-то успехом, но на то и компромиссы, дабы увереннее балансировать вокруг тех же самых принципов. Ведь они, принципы, не ради самих себя существуют. Они для людей, а не люди для них. Он, Тайменев, согласен, что жизнь в каком-то смысле действительно борьба за существование, цепь непрерывных попыток добиваться всё новых благ, привилегий и преимуществ. В каком-то смысле это так… Вопрос в том, как добиваться.
Решено! Но как исполнить? Непростое это дело, дарить дары для получения заграничной выгоды и, может быть, для обхода правил, обязательных для всех туристов-чужестранцев. Хоть бы плохонький сценарий придумать, тогда и на экспромт можно надеяться. В голове вертелась одна фраза: «Милостивый государь, извольте…» Нет, так никуда не годится. Губернатор всё-таки не сержант дорожно-патрульной службы, общение с ним много проще.
Всю дорогу до здания администрации Тайменев пытался собрать воедино знания о придворном этикете, о дипломатическом протоколе. Бестрепетно прошёл мимо самого большого на острове здания с космологическим названием «Тангата Те Гое», – «Человек Млечного Пути». Круглые двойные каменные стены, сложенные в соответствии с канонами давней рапануйской архитектуры, совершенно лишённые окон, прятали в себе, – подобно тому, как Галактика вмещает самые разные звёзды от карликов до гигантов, – разнообразнейшие салоны, объединённые единым предназначением: культурное времяпрепровождение в соответствии с современной западной модой. Лишённые пока знакомства с физиологическими наркотиками, аборигены Пупа Земли могли наслаждаться самым изысканным ядом, самым незаметным и потому сильнейшим, которому не подобрано названия. Дискозал, видео-, кино-, музыкальный салоны… Тангата Те Гое, – Человек Галактики, – центр эстетизированного отвлечения от настоящего, раскрепощения психики с помощью избавленной от рамок рассудка фантазии, освобождённой эротики и прочего тому подобного.
Возжелавший изысканного хлеба плюс изощрённых зрелищ, обитатель Пупа Земли становился жителем Млечного Пути, полнострастным гражданином Вселенной. Его с каждым последующим сеансом всё более интересовали проблемы «вселенские», а не ограниченно-местные, сдерживающие его ассимиляцию в мировой рынок, покупающий и продающий всё!
У Тайменева где-то в генах существует иммунитет против всепобеждающих бацилл вселенского культцентра: он никогда не мог допить до дна стакан виски, дослушать поп-песенку или досмотреть эротическую программу. Потому он, – похоже, один из немногих живущих сегодня на острове, – никогда не пытался открыть двери «Тангата Те Гое». Пройдя мимо зовущих обнажённостью инстинктов рекламных щитов, благополучно вырвался из поля притяжения «Человека Галактики», миновал стоянку автобусов, обслуживающих туристов и служащих «Тангароа».
Удивительно, как много поместилось на маленьком клочке земли. И как много поместится ещё из восстановленного наследия предков и достижений третьего тысячелетия христианской мысли. Какая сила может устоять против всепоглощающего девятого вала культуры, твёрдо угнездившейся на суше и принявшейся осваивать забытые уголки мирового океана?
За десятком автобусов «Тойота» и пунктом техобслуживания начинался островной «Бродвей», улица спокойных официальных дней и бурных разгульных ночей. По обе стороны безымянного Бродвея возведены небольшие коттеджи, образующие берега, установленные людской реке заокеанскими деловыми людьми. Здания, сложенные из расколотого и распиленного тела вулкана, скреплённого белым цементом, причудливыми швами подчёркивают прочность установленной связи ушедшего и приходящего, обнажённого язычества и прикрытой стыдливой ширмой псевдоверы религии всеразрешенности.
Николай Васильевич вдруг подумал, что самозвано занял кресло глобального судьи. Видимо, и тут влияние острова, но пусть мысли текут как текут.
Администрация, скорее всего, на содержании «Тангароа». Во всяком случае, бизнес компании неподвластен губернатору, контракты заключаются на высотах высшего порядка. А для островитян небо ближе, чем дворцы Сантьяго. Тайменев знал, что губернатор ежедневно дважды пересекает остров, поскольку не пожелал оставить место постоянного жительства, фамильный дом в селении Ханга-Роа. Неплохо бы пристроиться к нему в джип попутчиком: до Рано-Као не менее десяти километров, а дорога в Ханга-Роа проходит по северным склонам вулкана. Но это мечты.
В одинаковых двухэтажных домиках справа и слева разместили увеселительные заведения и различные конторы. Пугающая откровенность рекламных шедевров ночных клубов чередуются со строгими вывесками, среди которых внимание Тайменева привлекли штаб-квартира «Тангароа», медицинский центр, представительство ЮНЕСКО… Размах, достойный столицы приличного государства. Кто же планирует на острове туристическую Мекку? И возможно ли такое? Что это за голова, не пытающаяся скрыть или сдержать мощь своих мускулов? Какие мотивы приводят их в движение? Впрочем, обе стороны монеты принадлежат кесарю.
Рапануйский Бродвей кончился. Ни днём, ни ночью людской поток не докатывается до стен особняка, превосходящего размерами все другие строения, кроме «Человека Галактики». Слабый ветерок лениво колышет государственный флаг, укреплённый на стальном флагштоке.
Резиденция губернатора. Мостовая сменилась свежезеленой лужайкой, пересечённой редкой паутиной песчаных дорожек. Самая широкая протянулась прямо к парадному подъезду, – мраморному крыльцу из трёх ступенек, увенчанному черепичным навесом на двух столбах. Под навесом высокая деревянная дверь.
Даже воздух изменился: и шумы, и запахи, – всё стало иным. Как прохладный душ после парной, – так он оценил переход с улицы на губернаторскую территорию.
Так и должно быть! Начальство должно отделяться от прочего люда хоть какой-то, но преградой. Стеклянная перегородка или железный забор с собаками и охраной, – неважно. Разделительная полоса обязана быть и каждый, кто переступает черту, её видит, слышит, чувствует. Если нет разделительной полосы, пропадает то неуловимое отношение людей к власти, которое и делает эту самую власть реальной, а не бутафорской.
Судя по всему, в особняке обитает реальная власть. Хорошо это для него или плохо? Да и в какой степени губернатор независим? И от кого? Ответы получить негде, а в Оронго ох как надо. Так надо, что не выразить словом. Когда с ним такое было, что желание прямо взрывается внутри? И не припомнить… Редкий момент, а потому – долой собственное сопротивление!
Тайменев решительно открыл дверь. Прозвонил колокольчик и он оказался в просторной светлой комнате. Противоположная от входной двери стена сплошь состоит из единого куска стекла или прозрачного пластика, и через неё открывается красочный вид на сад, уходящий в дальнюю перспективу. Странно, что с улицы его совершенно не заметно, будто сад живёт в ином измерении.
Знакомые и незнакомые деревья, пальмы, подстриженные кусты; между ними рядами и шеренгами огородные культуры; всюду плоды и цветы; а в центре всего благолепия, – большой фонтан. Упругая струя рвётся в синь неба и распадается на десятиметровой высоте капельным зонтом. Вот это да!
Ошеломлённый взор Тайменева коснулся поочерёдно гроздьев приникших к стволам зелёных плодов папайи, устремлённых ввысь стройных мачт финиковых пальм, кустов низкорослой, усыпанной чёрными ягодами вишни, ухоженных миниплантаций тыквы, ананаса, чилийского перца и табака ава-ава. Готовился расцвести далёкий родственник российской липы желтоцветный гибискус…
Взгляд Николая вернулся в комнату. Да комнаты, по сути, нет – только угрюмое продолжение сада или его преддверие, тёмный и неуютный тамбур. Тяжёлый стол невиданных размеров длиной во всю прозрачную стену отделяет цветущую сказку от вошедшего в канцелярию. Заваленный стопками бумаги, книгами, уставленный письменными приборами, стол отрезвляет и приземляет воспарившего посетителя на коричнево-охристый узор линолеума. И вот, когда приведённый в надлежащий порядок проситель начинает ориентироваться во внутренней обстановке помещения, его внимание захватывает человек, сидящий посреди стола, с лишённым опознавательных признаков затемнённым лицом. Тогда-то запоздалость восприятия главного в данном объёме пространства порождает у вошедшего чувство досады и безотчётной вины.
Тайменев ощутил себя лишним, по ошибке забредшим сюда, в царство неких чрезвычайных и недоступных обычному пониманию интересов и дел. Стоя, он молча изучал интерьер комнаты и её хозяина. Кроме единственного занятого кресла, в помещении не наблюдалось никакой мебели для сидения. Судя по прохладному ветерку над линолеумом, где-то прячется небольшой кондиционер. Начальствующий субъект не поднимал головы, склонённой над важными бумагами, словно и не слышал предупредительного звонка дверного колокольчика. Николаю бросилась в глаза аккуратная ниточка пробора в напомаженных чёрных волосах. Европейского покроя костюм, сорочка и галстук по последней моде: все детали соответствуют современным взглядам на одежду делового человека. Голубая фактура одежды выглядит в полутени тёмно-синей.
Опять цвет, ставший для Тайменева признаком злого, неприятного, нехорошего. Нет, понял он, этот синий и недобрый господин ничего не сделает для него. Разве что Николай Васильевич открыто-раболепно признаёт своё ничтожество перед ним, распорядителем жизненных благ.
Если «Синий», – губернатор острова, можно немедленно поворачивать кругом, ничего не теряя, ибо с людьми такого типа у Тайменева контакт никогда не получался.
Он убеждён, что стремление человека к изысканности, к полному соответствию моде обычно скрывает желание компенсировать тайные внутренние комплексы достижением внешнего формального превосходства над окружающими людьми, таких комплексов не имеющими. Тайменев собрался было, не говоря ни слова, покинуть резиденцию, как синий человек с пробором вскочил и застыл в позе полупоклона. Секундой спустя из динамика переговорного устройства на столе раздался спокойный неторопливый голос. Выслушав, чиновник выбежал из-за стола, – для чего ему пришлось, сохраняя согбенное положение преодолеть добрый десяток метров, – и предупредительно распахнул дверь в боковой стене, сделав приглашающий жест рукой.
Николай мысленно выругал себя: надо же так опростоволоситься, перепутал приёмную с кабинетом, а слугу принял за хозяина. Как можно забыть, что раб во все времена отличается от императора и это отличие никак не скрыть, ни одеждой, ни шлифовкой манер, ни общественным положением. Чиновник, – всегда раб и имеет, вследствие того, двойную линию поведения. Скрытое презрение с нескрываемым превосходством по отношению к просителю-посетителю и почтение перед хозяином.
Недовольный собою, Тайменев переступил порог кабинета губернатора, ощутив приторно-маслянистый запах, источаемый секретарём. Запах предупреждал: будь осторожен! И Николай неожиданно заключил: раб-секретарь похож на Эмилию, раскрепощённую даму с другого полюса мира. Что-то объединяет их в один вид среди многообразия живых существ. Над этим стоит призадуматься. Алого в одеяниях чиновника нет, но красное от рождения лицо компенсирует недостаток второго любимого Эмилией цвета, внушающего Николаю страх.
Вае Ара… Так звали холёного лощёного секретаря, как успел понять Тайменев из короткого обращения губернатора по внутренней переговорной сети. Вае Ара и Эмилия: как разнятся имена и как близки их носители! Почему они рождают у него одно отношение, воспринимаются как один человек? Цвета в одежде? Запахи? Чепуха! Ведь Эмилия нравится большинству из знакомых им обоим людей. Кроме, пожалуй, Франсуа. Он тут солидарен с Василичем. И Вае Ара по-мужски довольно привлекателен, если освободиться от предвзятости. Разве плохо, что он следит за своей внешностью? Плохо, что этого недостаёт ему, Тайменеву. А поведение, вкусы, – что ж, у каждого свои привычки… Разве что, как говаривала в сходных случаях одна весьма разумная девица на выданье на далёкой родине, не хватает этому Вае Ара самой малости, имеющей название мужского шарма. Если, утверждает девица, этой малости нету, то будь ты хоть Гераклом, можешь не считать себя мужчиной. Весьма разумно мыслит девица на выданье. И потому Тайменев, несмотря на затяжной холостяцкий пробег, не представляет её в иной, более близкой роли.
Абориген Вае Ара, итальянская Эмилия, воронежская девица на выданье ушли в долговременную память. А текущее сознание нацелилось на человека, стоящего в центре кабинета, на равном расстоянии от небольшого рабочего стола и Тайменева.
Тайменев увидел прежде всего открытые навстречу глаза. Не просто открытые, а распахнутые, это слово более подходило. Глаза, ничего не скрывающие, не искажающие. От столкновения взглядов, уверен Николай Васильевич, всё и началось. Пусть небольшой, был и период привыкания. Остались и будут всегда особенности их взаимоотношений, определяемые неустранимыми различиями в характере, статусе, уровнях образования. Но искренность пришла сразу и поселилась насовсем. Для века двадцать первого редкое удовольствие!
Итак, глаза! Остальные детали образа, всё, чем описывается человек, обнаружились после знакомства с глубинной синевой глаз, и в свете их сияния виделись тоже необыкновенными и исключительными, располагающими, внушающими доверие.
Лицо губернатора острова Пасхи не отличалось тщательной отделкой мелких черт, но привлекало получившейся в результате их соединения крепкой мужской красотой. …Чуть удлинённый, с приподнятыми краями разрез глаз; прямой с широкими крыльями нос; небольшие чётко выписанные губы и такой же лёгкий интеллектуальный подбородок… Ничего значительного в отдельности. Но в сумме получилось гордое лицо, замечательная голова, прямо сидящая на сильной шее. Тайменев мог бы считать себя похожим на него, если б не зелёные глаза в тяжёлых складках век. Глаза усталого льва, – с долей шутки говорили близкие. Да, ещё волосы… У Тайменева каштановые волны, у хозяина Рапа-Нуи прямые чёрные.
Лёгкая в крупную клетку рубашка с расстёгнутым воротом не скрывала атлетических скелетных мышц, крепким рельефом бугрящихся при движении. Опытный взгляд Тайменева сразу определил: ни гантели, ни другие искусственные средства и приёмы мускульной закалки в данном случае ни при чём. Всё богатство получено сразу и оптом, от рождения. Ему не понадобилось, как Тайменеву, долгие годы мучить себя тренировками, чтобы стать таким.
Со стороны посетитель и хозяин кабинета выглядели сыновьями одного отца от разных матерей. Но они сами почувствовали, что сходство далеко не абсолютно. Цвет кожи, осанка и нечто ещё, чему Тайменев не находил названия, различали их между собой больше, чем с другими людьми. А нарочитая небрежность в одежде губернатора говорила: вовсе его не интересуют ни отличия, ни признаки сходства с кем бы то ни было, так как он знает то, что делает все эти отличия-признаки несущественными и даже несуществующими.
Если бы Николай Васильевич Тайменев встретился вот так вдруг с Петром Великим или, скажем, с Генрихом Четвёртым, поразился бы меньше. Всё-таки признанные народами и историей личности. Ничего не надо искать, определять, всё ясно и знакомо, величественно заранее. Но встретить подобную им индивидуальность на тихоокеанском островке? Впрочем, к таким людям едва ли подходит эпитет «подобен»…
Не потому ли Тайменева охватила робость и пришло чувство, приблизительно выражаемое как почтительность? Явление для него новое, и он удивился, а удивившись, постарался улыбкой скрыть замешательство.
«Царственное величие», – нашёл-таки он для себя слова-ключи, позволяющие объяснить и впечатление от встречи, и реакцию на впечатление.
Несомненно, гены первичны! Губернатор Большого Острова имеет сложное унаследованное имя Ко-Ара-а-Те-Хету и олицетворяет правителя по крови, рождённого повелевать. Иного он не мыслил с рождения. Истинного вождя, императора, фараона узнают и в хламиде нищего. Впитанные через пуповину сознание и осознание собственной исключительности делают волю такого человека несгибаемой, мужество неустрашимым, а воспитание добавляет внешнюю мягкость и привлекательность.
Придёт время и наука обнаружит ген или сочетание генов, ответственных за царское происхождение. Что тогда делать с генами, ответственными за рождение людей-пресмыкающихся? Генами, также пока не открытыми…
Не сходя с места, губернатор спокойно отдал распоряжение:
– Вае Ара.., – секретарь уже стоял у двери, склонив голову и опустив глаза, – Мы с сеньором заняты важной беседой. Сколько бы она ни продлилась…
Пауза завершила приказание, неоткрытые наукой гены Вае Ара согнули его спину ещё круче и прошелестели бледными губами:
– Я всё понял, мой господин!
Нет, губернатор Ко-Ара-а-Те-Хету не отдавал распоряжений. Отнюдь! Отдаёт и получает распоряжения чиновник. Такой, например, как Вае Ара.
Ко-Ара-а-Те-Хету повелевал. Распоряжение и повеление иногда рассматривают как синонимы. Но эти понятия вовсе не однозначны. И в данном случае их смысл различался до прямой противоположности.
Властелин, владыка, властитель, не испытывающий ни малейших сомнений в своём личном праве покорять других своей воле и в обязанности других покоряться…
С любопытством наблюдая за реакцией Вае Ара, Тайменев поймал себя на желании последовать ему, стать послушным, заслужить одобрение и похвалу. Наверное, вот такое ослабляющее ноги желание и называют стремлением повергнуться к стопам. Не оно ли пронизывает благовоспитанную собачку, давно не видевшую своего хозяина, господина её чувств, эмоций, аппетита и самой жизни? Да, но между рабом-человеком и рабом-собакой существенная разница, чему множество примеров в земной истории. Если собака предана своему хозяину безусловно и безоговорочно, и на её преданность можно рассчитывать в любых условиях, у человека преданность сочетается с осознаваемым или пока не проявленным влечением самому стать властителем и иметь рабов. Хорошо бы и бывшего господина включить в их число! Несмотря на цвет крови, несмотря на гены, которые всё равно свергнут с чужого кресла. Свергнут, ибо раб от рождения может только подражать, а не творить. Да, творец не превратится в раба, раб не станет творцом.
Обдумывая роль крови в перипетиях человеческой судьбы, зависимость жизненных успехов от состава нуклеотидов, Тайменев забыл произнести слова приветствия в адрес губернатора и тем не проявил готовность признать его высшую сущность. Но тому, похоже, такого признания не требовалось. Губернатор лёгким плавным шагом приблизился к столику у стены справа и, улыбнувшись свободно и дружелюбно, величественным жестом предложил любое из двух кресел гостю. Пока Николай шёл к креслу, хозяин кабинета одобрительным взглядом окинул его фигуру снизу вверх, от старых хоженых кроссовок до козырька знаменитой кепи.
Постаравшись отделаться от наплыва отвлекающих мыслей, Тайменев осмотрелся. Интерьер кабинета вполне соответствует внешнему облику его владельца. Стыки стен плавно закруглены, никаких углов в очертаниях мебели, всюду обтекаемые формы. Созвучно линиям, организующим пространство комнаты, в воздухе парят две волны. Первая, звуковая, несет оригинально запутанный ритм, сопровождаемый низким женским голосом на непонятном языке, мягким и приглушённым. Мелодия и голос гасят неуверенность, успокаивают. Вторая волна несёт запахи: свежесть утреннего леса и терпкость разгорячённых солнцем цветов. Едва слышным дуновением они намекают на близость губернаторского сада.
Стена слева, продолжение суперокна приёмной, закрыта светло-коричневыми шторами, собранными в крупные складки. Солнечный свет, мягкий, ласковый, тихий, падает на расположенную над рабочим столом рельефную раскрашенную карту острова, придавая ей естественность. Карта напомнила Тайменеву снимок острова с воздуха, оставленный Те-Каки-Хива.
Полутона, полузвуки, полуощущения… Лёгкое касание мягкого отфильтрованного света, недосказанность и недозавершенность… Мечта холостяка, верх домашнего уюта и комфорта. Примерно такой результат, по словам Франсуа, достигается приёмом определённой дозы спиртного в любой, самой тривиальной обстановке.
Захрустела где-то алюминиевая фольга, – Тайменеву представилась плитка шоколада, развёртываемая руками Вае Ара за стеной, – и этот еле слышный звук вплёлся приятной ноткой в голос губернатора и понёс на себе слова… Нет, не шоколад тому виной, такова особенность губернаторского голоса.
– Можете не называть себя, я знаю ваше имя. Отдыхайте, расслабляйтесь как можете. Привыкнуть к нашему дизайну жизни непросто.
Он представил себя, отметив, что в переводе полное значение имени передать трудно. Хрустящий баритон звучал располагающе.
– …Попробуйте ни о чём не думать специально. Наши желания – это пустое…
«Интересное начало. Как на приёме у психотерапевта, – думал Николай, любуясь игрой света на хрустале рюмок и бокалов, расставленных на столике между разноцветных бутылок и маленьких тарелочек, – Вот и попал на экзотичный остров, как хотел. А губернатор, похоже, колдун. Ведь он на самом деле осведомлен обо мне. И знает, зачем я пришёл. Мне можно молчать, всё равно получится диалог. Нет, не зря они тут так активно занялись реставрацией древности…»
– Пусть непривычное вас не настораживает. Вы можете довериться мне…
«Непонятно… Зачем ему магия обворожения? Не повседневно же он так? – продолжал размышления Тайменев, – Губернатор назначается столицей. Как они его нашли? Такие люди рождаются достаточно редко. И если они нормальные…»
Тут Николай устыдился мыслей и покраснел. Ведь если собеседник владеет телепатией, совсем неудобно получается.
Да, как невероятно далеки отсюда пустая квартира, неждущие друзья-знакомые… Росло ощущение, что попал на другую планету и вернуться уже нельзя, стал персонажем фантастического фильма, из фильма не возвращаются. Пусть так, всё равно пора входить в разговор и начинать попытки контакта с иноземным существом.
– Ваш этикет предусматривает некоторые условности, правила, – нерешительно начал Николай Васильевич, – Я узнал о них немного, и не хотелось бы показаться дерзким или гордым иностранцем, отрицающим то, чего он не понимает. Или невеждой…
– Вот как? И какие наши правила вы успели узнать в первую очередь? – насмешливо прищурил синие глаза губернатор, – Но да будет всё так, как известно вам. Прошу вас, будьте и сценаристом, и режиссёром, и исполнителем нашей встречи.
Незнакомая музыка и экзотичные запахи помогли Тайменеву обрести утерянную решительность. Если б не жгучее желание посетить Оронго, усиленное фотографиями Те Каки Хива, не вытащил бы из сумки пакет со статуэткой. И, поняв слова хозяина кабинета как разрешение действовать, без колебаний вынул из сумки прозрачный пакет с каменным драконом и без комментариев поставил статуэтку на столик рядом с коробкой сигар. В тот же момент мелькнула мысль, что такая резкая разница между приёмной и кабинетом – условна. Мелькнула, чтобы пропасть затем навсегда.
Ибо далее случилось то, чего он не мог предположить, строя ранее в уме возможные варианты встречи.
Дракон настороженно замер на зеленовато-прозрачной плоскости; розовато-шоколадный свет от невидимого сада окутал его и вызвал сияние, подобное ореолу на фотоснимке Харе-пуре в Оронго. Неожиданное появление ауры вокруг давно знакомого зверя, приехавшего из воронежской кухни, заставило вздрогнуть. Но ещё более поразило поведение губернатора: тот очень осторожно взял статуэтку в руки и с благоговением во взгляде погладил кончиками пальцев шипастый острый гребень спины.
– Вы можете сообщить, как он попал к вам? – голос выдал волнение губернатора.
Стало понятно, что дракончик имеет для того какое-то своё, непонятное Николаю значение. Удивительная прихоть игры случая?
– Не знаю. Точнее, не могу вспомнить, – Тайменев виновато улыбнулся и коротко пояснил, какое отношение имеет к нему статуэтка.
– И вам не жалко расставаться с ней в угоду местным традициям? – губернатор вернул себе спокойствие, продолжая рассматривать статуэтку, замершую на его тёмной ладони. При упоминании о «местных традициях» он иронически усмехнулся, – Могу предупредить: вы и не представляете истинной цены существа, названного вами Драконом. Правильно ли я выговорил?
Ко-Ара-а-Те-Хету вопросительно взглянул Тайменева и, не ожидая ответа, продолжил:
– Таких вещей, точных близнецов вашей, без мраморного основания и без надписи, существует в мире несколько. Их немного… Напрасно вы думали, что она, – подделка под какой-то оригинал или плод фантазии западного художника. Дракон действительно с моего острова. Он из Харе-пуре Оронго. Сохранилось предание… Оно повествует, что такие статуэтки обладают большой магической силой и не могут долго находиться в одном месте. Потому и путешествуют по миру. А их владельцам суждена непростая судьба. Я вас не напугал?
«Харе-пуре» на рапануйском, – святилище, вспомнил Тайменев. Святилище в Оронго. Место, куда его так неудержимо тянет! И кто тянет? Или что? Магическая сила миниатюрного дракона, столько лет пылившегося в его квартире? Он деланно улыбнулся. Веселиться особенно не хотелось, и становиться заново обладателем рокового сокровища тоже не было сильного желания.
– Надеюсь, моя судьба не будет похожа на приключения владельцев известных ценных алмазов? – задавая вопрос, Тайменев не отрывал глаз от светящегося красного камня.
– Нет. Дело обстоит не совсем так. За статуэтку никто нигде не даст больше, чем за похожую из наших лавок. Её цена, – не цена золота или крови. Тут совсем другое. Она намного дороже. И вы успеете её оценить, поверьте мне…
Становилось всё интереснее. Тайменев представил себя в роли Синдбада-морехода накануне путешествия, изобилующего смертельными опасностями. Вот это да! Вот тебе и линия судьбы! Завтрашнее делается где-то во вчера, забытом и ставшем чужим. Грядущее тянет к себе день сегодняшний, отнимая безобидность и невесомость у любой мечты, у всякой фантазии. Разве такое он мог бы придумать сам? По всему выходит, если играть всерьёз, искать краеугольные камни здания жизни надо в детстве. Именно там, в детстве, они и заложены. Мы формулируем взрослые решения, не понимая, что на самом-то деле они приняты нами давно. И бессознательно к тому же. Или не нами… Просто подошло время. Скрытая магия жизненных коллизий… Путаное переплетение незначительных поступков, необдуманных слов… Они складываются в пёстрый ковёр неизбежности. Кто в силах понять меняющийся рисунок ковра? В одном зёрнышке живёт мировой урожай, оно слышит и видит безжалостно свистящие косы и серпы.
Жатва предопределена.
