Яма

Яма.

–Дед, расскажи сказку!

–Сказку?

      Слова были брошены в пустоту и пропали в ней. На массивной бетонной плите, служившей крышей дома, лежали бледные лучи солнца. На стене дома такие же лучи, смешиваясь с отблесками костра, отплясывали невообразимые дикие танцы. Костёр зажгли по привычке, не для того, чтобы согреться или осветить жилище, а по привычке, как знак того, что здесь ещё живые.

-Дед, расскажи сказку!

–В последний раз?

–Хорошо, в последний.

–Ты ведь её наизусть знаешь.

–Дед, мне хочется, чтобы ты её рассказал.

–Ты просто хочешь поговорить.

–Может быть.

–Но больше не о чем. Я расскажу. Но больше – нет.

Две фигуры сидели плечо к плечу у костра. Один был рослый, сутулый старик, второй – подросток, крутивший в пальцах тонкую щепку. Они сидели у костра как обычно, глядя куда-то вбок. Даже обращаясь друг к другу, один не смотрел на другого. Старик был слеп, а подросток ещё умел смотреть лишь в себя. Сказка, которую дед рассказывал внуку, была всегда одна и та же, и дед чувствовал её вкус на губах. Сказка состарилась, и он не хотел больше никогда её говорить. Она протухла, как и всё вокруг.

–Это случилось давно, так давно, что даже мой прапрапрадед не был рождён на свет. В большом городе жили два брата-близнеца, любившие друг друга так, как человек может любить себя самого. Дома их стояли окно к окну, утром один брат приветствовал другого, едва успевал встать с постели. Все в городе знали и уважали их. А ведь братья были ещё и богаты. Очень богаты. У них были деньги и золото, и уголь, и алмазы. Много всего. Они любили деньги и вещи, каждый день они привозили себе в дом какое-то добро. А сады! Какие были сады у них! Со всего света привозили и сажали они у себя в садах деревья и травы, овощи и всё-всё. Каждый брат гордился своим садом и считал его самым богатым и прекрасным из садов. Но однажды произошла роковая ошибка. Один брат привёз ночью на свой двор целую машину удобрений для сада, но в темноте водитель ошибся и свалил всё в кучу на двор его близнеца. А утром весь город проснулся от ужасных криков. Кончилась братская любовь, началась братская война. Потерпевший брат на следующую ночь вывалил на двор виновного целый самосвал мусора с городской свалки. Потом первый ответил битым кирпичом, второй – пыльным щебнем и пошло. Жизнь в городе затихла, все только и делали, что следили за братьями. А они не могли унять своей фантазии. Но дело в том, что как раз под их домами находилась большая старая заброшенная шахта, где их предки добывали уголь. И как уж их дома обвалились, никому не ведомо, говорили, что взрывать они дома друг друга стали. Похоже на правду. Так или нет, а дома рухнули вниз и улицы вместе с ними. Одного вроде задавило, второго люди забили, в общем, натворили они дел от братской любви-то и оставили людей в беде. Ты можешь поднять голову и увидеть, как высоко они жили. А мы теперь здесь, внизу.

      Дед замолчал, подняв голову, будто глядя наверх, туда же смотрел горящими глазами подросток.

–Дед, а может, и правда, взорвали друг друга?

Дед не ответил на его вопрос, но продолжил свою мысль.

–Дороги наверх не осталось у людей. Те, кто наверху остался, приговорили нижних жить в яме словно чертей. Сбрасывают на нас мусор. Нет хода наверх.

–Есть, дед!

–Все, кто уходил, поднимался, остались там. Лежат в верхней земле. Никто не вернулся.

–Нет, дед, некоторые вернулись. Мой друг, Андреко видел. Один вернулся, прямо перед Андреко упал сверху. Он видел его здесь раньше. Да и ты сам, ведь ты тоже вернулся!

–Вот видишь. Никто не вернулся с надеждой.

Внук упрямо глядел в небо. Из-за темноты границы неба и земляной стены не было видно, но он знал, что она где-то там. Первые нижние люди давным-давно прорубили ступени в камне, эта неровная опасная лестница обещала ему что-то, звала его.

–Очерствели детские сердца. Глядят на кровь спокойно, как на воду. Ничего не боятся.

–Только не моё, дед, моё не очерствело. Я не хочу, чтобы так и дальше было, чувствую, надо идти наверх! Надо биться за себя.

–Ты говоришь языком ненависти.

–Моё сердце кипит от ненависти. Дед, ты ведь тоже раньше таким был!

–Ты не должен растить ненависть в себе. Любовь – то, что может примирить людей. Ты ненавидишь их, они тебя. Что же ты получишь?

–Но если я не буду ненавидеть их, они меня убьют и сбросят вниз к твоим ногам. Мне уже почти пятнадцать, во мне много силы и злости. Я чувствую… Я должен уйти. Отпусти меня.

Дед поёжился. От солнца не осталось ни света, ни тепла. Он придвинулся ближе к костру, на ощупь нашёл корягу и кинул в огонь.

–Я всё ещё могу видеть свет, хоть он и ослепил меня. Я тоже был как ты и лез наверх со злобой в груди. Меня встретили огнём, лишившим способности видеть, но я успел различить нечто важное. Я катился по ступеням вниз и терял ненависть, и когда я был уже внизу, я постиг мудрость. Тебе не надо проделывать то же самое.

Тонкие языки пламени с благодарностью приняли пищу и взметнулись ввысь, выкинув фейерверк искр. Подросток глядел на огонь, не отрывая взгляда. Он был похож на хищного зверя, замершего перед прыжком. Он был ещё молод, чтобы понять силу любви. Мир, где он родился и вырос, был глубокой влажной и вонючей ямой, куда редко заглядывало солнце, а небо казалось маленьким клочком марли, которым завесили окно. В его мире не было любви. Из-за постоянной влажности и жары люди были больными и злыми. Из-за мусора, сбрасываемого в яму сверху, люди отвыкли смотреть в небо. У них была однообразная еда, овощи и крысиное мясо. У них шла постоянная война с насекомыми, пауками и сколопендрами. Не было времени на любовь. О чём болтал дед?

Мальчик считал, что он выжил из ума, когда вернулся вниз из своего похода наверх. Неудача сломала деда, думал внук, сделала его слабым, верящим в силу добра. Сила – это руки и ноги, это острый взгляд и быстрый ум. Сила – это сила. Ненависть кормит и взращивает силу. Так думали почти все нижние люди, прячась от летящих на них обломков под массивными крышами. Так пели колыбельные детям матери, надеясь, что когда-нибудь те вернут их наверх. А когда сверху падали тела ещё живых смельчаков, испытывавших силу, сердца людей наполнялись горькой Ненавистью до края. Когда тусклое солнце по утрам освещало дома людей, они завидовали слепому деду, который один мог не видеть коричневые мазанки с бетонными крышами и грязь, которую месили ногами неулыбчивые дети.

–Я всё знаю, что ты думаешь, Дженай.

–Как ты можешь знать, о чём я думаю, ты даже не видишь моего лица.

–Ты решил уйти наверх. Я не могу остановить тебя. Мы здесь очень рано взрослеем. Я только прошу тебя, мой внук. Подожди, пока уйду я. Это будет скоро. Уже скоро.

Тяжёлая седая голова сорокалетнего деда склонилась совсем низко, но вдруг он резко встал и протянул руку вверх.

–Если ты сможешь уйти, иди. Но иди с чистым сердцем.

-Там наверху огромные и злющие собаки караулят всё время. У них даже пена со рта лезет, они бешеные. Ты никак не проберёшься туда без оружия.

У маленького, худющего Андреко глаза горели как два горячих уголька, когда он рассказывал Дженаю про верхний мир. Андреко считался среди местных подростков знатоком и экспертом по верхнему миру. Это неудивительно, ведь из большой семьи внизу остались только он и его мать. Отец, два брата, потом ещё один и даже сестра ушли наверх в разное время. Кожа у Андреко и его родных была жаркого карамельного цвета, и им всегда не хватало солнца внизу. Может, этим и объяснялась непреодолимая тяга их семейства к поверхности земли. Андреко страстно рассказывал другу про верхний мир, всем сердцем желая уйти с ним. Дженай бы и сам не отказался от верного попутчика, но у Андреко с рождения был порок – одна нога выросла только до колена. Только мать его была рада этому, ведь иначе она осталась бы совсем одна. Отец мальчика пропал, когда ему было пять или шесть лет. Ещё через год два старших брата ушли за отцом. Потом один из них вернулся и, пока ещё был жив, понарассказывал всякого про верхний мир. Андреко был слишком мал, но средний брат и сестра загорелись испытать свою судьбу и ушли, как только младший подрос и смог помогать матери.

Дженай не мог похвастать такой интересной семьёй, но зато его дед, хотя и ослеп, но был наверху и был жив до сих пор. Только вот дед не рассказывал ничего про то, что там. Сколько Дженай ни просил.

–Тебе надо пуль побольше взять с собой, а чтобы их взять, поискать надо. Мне брат такое место показал, обалдеешь. Там пуль столько, сколько редек у матери в огороде. Мы с тобой ночью вылезем, ты подготовь сумку. Нести тяжело будет.

–А пистолет я где возьму?

Андреко покровительственно улыбнулся другу. Ха! Ничего, что у него самого полноги нет, зато мозгов хоть отбавляй. Андреко давно понял, что живут они на самом деле в огромной мусорной яме, а в мусоре, как известно, найти можно даже отражение динозавра в стакане. У мальчика давно был сооружен склад всевозможных полезных вещей. Там была замечательная коллекция столовых приборов, в том числе ножей на любой вкус и цвет, и даже встречались почти не ржавые. Там был большой ящик разной обуви и одежды и ящик целых игрушек. Но звездой в собрании Андреко был, конечно, полицейский пистолет с номером на рукоятке.

–И не слушай деда своего, он тебе всё врёт про добро. Наверху добра нет. Иначе бы отец вернулся.» « Я тебе пистолет дам, тебе нужней, а себе ещё найду. Если псы набросятся, ты стреляй в самого крупного, он у них вожак. Вожака застрелишь, остальные сами разбегутся. И не убегай от них, а то заедят.

–Как заедят?

–Шею разорвут, а потом кишки съедят и внутренности. Потом скинут тебя к нам обратно и скатертью дорога.

Дженай присвистнул. Стало страшно. У них внизу собак не было никогда. Только крысы и кошки, которые вечно гонялись друг за другом. Люди иногда слышали, как наверху взахлёб лаяли собаки, казалось, их там было огромное количество, может даже сотни. Как с ними справлялись верхние люди, никто не знал. Да верхних и не видели почти. Один раз только вместе с останками нижнего сбросили вниз незнакомого оборванного человека. Он был совсем тощий, похож на скелет и лысый. Старшие ребята шептали, что, может, это их преступник был и его казнили. Дженай сам ничего не видел, но Андреко рассказывал, что у того верхнего незнакомца были отъедены ноги и кисти рук. Старики говорили, что собаки могут весить больше, чем человек, и ростом быть до пояса взрослому мужчине. Значит, ему по грудь. Без пистолета и пуль с ними не справиться.

Дженай думал о чём-то, костёр догорал, а дед, казалось, совсем уснул. Голова его склонилась и почти уткнулась в колени. Дженая чувствовал вес деда, чувствовал тепло его плеча, и ему хотелось запомнить этот вечер, пролетевший как одно мгновение, навсегда.

–Я поднимусь, дед. И вернусь. Обязательно вернусь.

Смерть деда не заставила себя ждать долго. Он умер после заката, глядя слепыми глазами в небо, будто ища чего-то, и Дженай даже не успел ухватить его последний выдох. Он готовил ужин из кабачков и мяса подвернувшейся ящерицы, радуясь тому, что может угостить деда такой обильной пищей. После дождей овощи начали расти лучше, а ловушки для крыс помогали спасать урожай, и хотя за всё время в них попалась всего одна крыса, остальные всё же стали обходить огород стороной. Это Андреко придумал, когда они вдвоём наткнулись на несколько рулонов металлической сетки, торчавших из-под земли в дальнем грязном участке.

–Вот это нам повезло! Я из этой сетки такого сделаю! Мать давно просила от крыс защиту какую-нибудь. Может, сверху накрою, а может, ещё чего. На два наших с тобой огорода с лихвой хватит.

–На мой-то зачем? Я уйду скоро, а дед уже почти…

–Почти не значит уже. И шибко не торопись. Тебе в дорогу ещё запасов надо собрать.

Дженай тогда задумался. Андреко был прав во всём. Спешка – враг. Пройдут дожди, дорога подсохнет, тогда он и уйдёт.

-Дед, готово уже. Просыпайся.

Языки костра резко метнулись в сторону и опять застыли неподвижно в воздухе. Первые капли надвигающегося дождя упали на бетонную плиту, заменявшую крышу, или то были капли слёз?

Теперь у Дженая не осталось корней. Он смотрел на свой дом, ставший до ужаса тихим, потемневшим мгновенно, словно накрытым облаком гнили и не мог войти внутрь. Тело деда уже сожгли, отпев по какому-то древнему обычаю, оставшемуся от предков, живших ещё наверху, а пепел развеяли. У Дженая после этого резко постарели глаза.

Он окинул взглядом плиту в последний раз и пошёл. Андреко ковылял рядом, провожая друга. Он тоже изменился. Шёл с трудом, как будто культя его потяжелела в два раза, постоянно спотыкаясь и падая.

-Я дальше один.

–Нет, ещё рано, я хочу увидеть, как ты сделаешь первый шаг по лестнице.

Было раннее утро. На одиноких высоких травинах поблёстывали крохотные капли росы, при виде которых у Дженая сжималось сердце. Андреко споткнулся в который раз, но Дженай ловко подхватил его.

–Я кажется, подвернул ногу.

–Давай присядем на минутку. Хочу спросить тебя кое о чём.

–Пустяк, сейчас разотру лодыжку и всё пройдёт. Я всё-таки провожу тебя до самых ступеней.

–Хорошо. Ты помнишь, дед говорил о чём-то важном, что он узнал наверху?

Андреко застыл. Он растирал ногу ладонью, и грязь сочилась из-под его пальцев. Другой рукой он упирался на культю. Костыль на ремне, перекинутом через спину, взбугривался сбоку, придавая подростку вид раздавленного сенокосца.

–Мать знает об этом больше меня. Как раз перед тем, как отец ушёл, а мы с тобой были совсем детьми, твой дед вернулся, и она выхаживала его. Прикладывала листья капусты к его лицу. Она так рассказывала. Его прозвали Всевидящим, потому что он видел то, что наверху. А потом мой отец ушёл, а потом братья, и мать запретила деду говорить. Тогда он стал побираться, обошёл всю яму и вернулся через два урожая.

–А потом? Что было потом? Я ничего не помню. Но он упоминал о чём-то важном? Что это было?

–Мать должна знать, но она не расскажет. Ей только намекни, что кто-нибудь собирается уйти, запрёт его в клетке и обратится в клан, и тогда прости-прощай.

–Андреко… а ты сам как думаешь, что это могло быть?

Казалось, Андреко оттаял и вновь превратился в мальчика-подростка. Он улыбнулся.

–Я думаю, он испугался. Да. Просто испугался и потому оказался внизу.

–Но ведь он выжил.

–И что?

Дженай не нашёл ответа во рту. Язык твердел и не поворачивался, слова не могли выйти наружу, и ему приходилось проглатывать их невысказанными. Он знал, что это. Страх. Но его решимость подняться и выйти наверх была сильнее страха.

Андреко встал.

–Всё, могу идти. Надеюсь, мать не заметит.

Он усмехнулся. Костыль вернулся на своё место, под плечо, и Андреко весело задрал колено-культю.

–Идём, иначе до темноты ты не успеешь пройти и ста метров Ты не забыл фонарь? А батарейки? Ты их береги. Если фонарь будет гаснуть, потряси им посильнее, авось загорится опять. Слушай, а щепки сухие положил? Из моих запасов? А то думаю, по дороге всё сырые попадаться будут.

Дженай шёл и всё время кивал головой. Он взял всё, рваный и кое-как залатанный рюкзак давил на плечи. Но с ним было спокойнее. Там была даже горсть сухих насекомых, то ли сверчков, то ли ещё кого, на случай совсем уж без еды. Андреко… откуда он знал всё и умел? Пылкое заботливое сердце. Андреко не знал ненависти, сказал бы дед. А сам Андреко смеялся бы над этими словами. Сказал бы, что ненависти нет, как нет и любви, а есть голод, крысы и возможность выбраться наверх. И кто бы смог возразить?

Дженай оглянулся, в первый и последний раз, сам не желая того, и сразу пожалел, что сделал это. Андреко остался далеко позади, не рискнув зайти в дебри вспученных бугров бетона. Его горящие прежде глаза показались Дженаю потухшими. Культя беспомощно висела, а костыль подчёркивал слабость худой фигурки. И даже улыбки не осталось на лице подростка. Он дождался последнего взгляда на Дженая, повернулся медленно, словно больной старик, и заковылял назад, к дому. А Дженай, теряя драгоценное светлое время дня, стоял и смотрел ему в спину. Теперь он остался один.

Самые нижние ступени были аккуратно вырезаны в скале, Дженай прошёл их быстро, ожидая, что вся дорога наверх будет такой. Но лестница сделала поворот, и всё изменилось. Ступени стали неровными, разной ширины и наклона, как будто их вырезали в спешке и без любви. Если бы Дженай был старше себя, он бы задержался и понял причину этого. Тридцать или сорок первых ступеней были сделаны надеждой, а эти, кривые – отчаянием. Он бы понял это и вернулся назад, к своему другу Андреко, который уже умер внутри, увидев правду. Смерть это ребёнок, который исчез из сердца. Дженай бы увидел, как мёртвый Андреко вернулся к матери и оказался старше её. Он увидел бы, как истерзанная потерями женщина, встретив старого мёртвого сына, упала, да так и осталась лежать. Он увидел бы, как старая огромная плита, под которой он вырос, лопнула пополам, обнажив металлические прутья-рёбра, не оставив ему места для возвращения.

Но Дженай был юн и пока ещё слеп, потому он и шёл, ища свет и ответ на вопрос. О чём умолчал дед?

Хотя дождей не было уже несколько дней, ступени были сырыми. Старые подошвы ботинок скользили по траве, покрывавшей некоторые из них полностью. Андреко советовал обмотать их верёвкой, но она мало помогала. Дженай резал траву ножом, сжав губы и нахмурившись, но работа продвигалась туго. Острые края травинок исцарапали его ладони, и он то и дело слизывал капельку крови с кожи, каждый раз удивляясь её вкусу.

–А ты знаешь, сколько есть разных ядовитых тварей? Я слышал от кого-то. Даже трава. Ты её берёшь, а потом на руке волдырь вздувается на неделю, ты ничего делать не можешь. Или до плеча краснота и жар. У матери было однажды. Она руку в воде держала, потом вынула, смотрит – рука красная и вены синие выпирают. Испугалась, слов нет. Или понюхаешь и всё, дышать невозможно. Медленная смерть. Но ты не бойся, это раньше их много было, а здесь у нас ничего такого нет. То ли темно им здесь, то ли что.

Дженай успокоился. Раз Андреко сказал, что ядовитых трав нет, то значит нет. Он всегда прав. Нож мало помогал, Дженай сунул его в карман и осторожно пошёл прямо по траве, стараясь сохранять равновесие на особо крутых ступенях. Он прижимался к скале, ища у неё поддержки. Но она распадалась на песок и камни при каждом его прикосновении. Дженай оглянулся и ошарашенно застыл. Ему казалось, прошло полжизни, но он всё ещё был так низко, так близко к земле. Он посмотрел наверх. Выступ в скале заслонял небо и не давал видеть, насколько он далёк до цели.

–Ты только не смотри по сторонам. Вниз, вверх, зачем? Иди и всё. Главное – равновесие держи. И для ночёвки выбери место заранее. Ночью хуже всего. Наверное, змеи будут.

–Ночью?

–Или крысы. Но ты пули не трать, понял? Пули для собак. Эх, жаль я не могу пойти с тобой. У меня костыль – лучшая защита от крыс.

Дженай вдруг понял, что каждая ступень вверх будет хуже и ненадёжнее предыдущей. Дед говорил, что постиг мудрость, катясь вниз по лестнице. Возможно ли это? Ступени становились всё покатее и уже. Не об этом ли говорил дед? Дженай усмехнулся. Не потому ли он вернулся вниз, что там безопасней? Жалость к деду коснулась лба подростка и исчезла. Яма была ещё слишком близка, слишком явственна, он чувствовал её запах даже губами.

–Ерунда. Наверх!

Ступени превратились в тропинку, огибающую скалу, Дженай быстро пробежал её и вдруг застыл. Ему открылся страшный вид на дно ямы. Жалость и ненависть проснулись в сердце и начали рвать его на части. Яма был тёмной. Он пытался найти глазами зелёные участки огородов, но не находил. Он пытался найти свой дом, тропинку, ведущую к лестнице, солнечное пятно, где они с Андреко любили греться и планировать подъём, где они обычно рассматривали и обсуждали находки, дом Андреко в котором провёл столько времени, что знал, сколько в нём трещин, но не мог различить ничего. Тёплый пар поднимался со дна ямы наверх. То, что не скрыла грязь, скрывал он.

–Мы не заслуживаем такого. Мы строим дома, сажаем огороды, но дома не держатся в грунте, а огороды становятся пристанищем паразитов. Всё, что мы делаем, обречено на неудачу. Но не потому, что мы не умеем. Что-то сопротивляется нам. Сама земля нас больше не любит.

Дженай пытался вспомнить, кто произнёс эти слова. Тот человек был прав. Какого титанического труда требовал каждый прожитый день на дне… Слёзы сверкнули на щеке, подросток смахнул их резким движением и зажмурился. Голова его кружилась, а каменные ступени больше не держали его. Он упал ничком и замер. Нужно было прогнать эту слабость. Она не позволяла ни продолжать путь наверх, ни повернуть назад, вниз. Он хотел раствориться в скале, стать её частью, такой равнодушной, холодной и скользкой. Ему вдруг представилось, что он превратился в ступень, и все остальные ступени – тоже люди, прошедшие раньше него. Он поднимется и там, наверху, он займёт своё место и останется ждать того, кто пойдёт за ним. Так, строя лестницу из самих себя, люди в конце концов победят мрак и выйдут на поверхность. А там, наверху, они заделают яму, чтобы земля их простила и признала их право на жизнь. Какой ступенью будешь ты, Дженай? Может быть, прорыв уже близко и ты, именно ты будешь тем, кто первым покинет мрак дна?

Дед улыбнулся и подкинул корягу в костёр.

–Ты ещё многого не знаешь, Дженай. Помнишь, я упоминал нечто важное? Жаль, я не сказал тебе раньше.

–Так скажи сейчас, дед, скажи, пока я ещё готов тебя слушать!

Дед покачал головой.

–Жаль, что я раньше тебе не сказал… но теперь уже поздно.

Дженай открыл глаза и уставился на огромную сколопендру, ползущую по его руке. Она оставляла на коже горящий красный след. Дженай смотрел, как она ползёт, обжигая его ядом, и думал, что она будет делать дальше. Наверное, у неё тоже есть свой путь. Похоже, она знала, что делала, куда шла и зачем. И возможно, мелькнула мысль у подростка, возможно, ей нравится жить в этой яме, раз она направляется вниз, ко дну. А если так, то вправе ли он проклинать это место, ужасное для него, но удобное для других?

–Сколопендры не думают. Им хорошо в мусоре. Тепло, сытно, много укрытий. Знаешь, если бы я был сколопендрой, я думал бы только я крысах.

–Андреко, ты и так думаешь только о крысах, хотя ты человек.

–Нет, Дженай, тут ты не прав. Я думаю о сетке, которой я буду закрывать от крыс наши огороды. А это не одно и то же.

Многоножка ушла, и Дженай поднялся. До темноты ещё было достаточно времени, чтобы найти укрытие. Но возможно ли это? Он поднялся на несколько ступеней вверх. Воздух свежел и опьянял Дженая, тот шёл медленно, прижимаясь всем телом к скале, долго привыкая ногой к поверхности, прежде чем опереться на неё. Теперь многих ступеней не хватало, вместо них либо зияли дыры, либо торчали обломки, грозящие обвалиться от любого прикосновения. То по пластунски, то подтягиваясь, то прыгая, Дженай продвигался вверх и вверх. Назад он больше не смотрел.

Темнело быстро, Дженай не стал дожидаться ночи, он ещё издали заметил небольшой провал в скале, оставшийся после упавшего камня, и достигнув его, сразу лёг и уснул.

Проснулся он в шлюпке, плывущей в чёрной плотной жидкости, такой густой и матовой, что один лишь взгляд на неё затягивал, как магнит. Дженай вспомнил, что такой же чёрной и матовой была рубашка у деда, и такими были кастрюли у матери Андреко, и таким же чёрным и матовым было небо над ямой в безлунные ночи. Это был цвет, который, как он понял только сейчас, окружал его большую часть жизни. Но раньше он был не так заметен, теперь же его было слишком много, и он пугал. Шлюпка качалась, тихо и равномерно, и вдруг дёрнулась, едва не опрокинув своего пассажира. Дженай схватился за гладкие края своего судна и на мгновение зажмурился. Когда он открыл глаза, перед ним оказался дед. В руках он держал весло и , опустив его в чёрную воду, медленно грёб.

–Дед!

–Я.

–Как ты можешь быть здесь, ты же умер!

–Умер, но не везде. Здесь я живой. И смотри – я молод и силён. И я вижу. Это хорошее место для меня. Я знаю, что ты ушёл. Но я не знаю, дошёл ли ты. Расскажи.

–Да, да! Я дошёл! Я поднялся на самый верх!

–И что же ты там увидел?

Дженай напряг память, но вспомнить ничего не мог.

–Я не знаю.

Дед не смотрел на него, всё его внимание поглощала чёрная бездонная вода.

–Видишь это море? Мне всегда хотелось переплыть его, но не хватало времени. Теперь я могу это сделать. Здесь тихо, и никто не мешает мне грести.

Дед вытащил весло и перенёс его на другой край шлюпки.

–А ты, Дженай, как оказался здесь?

Подросток поёжился, ему вдруг стало страшно. Утлое судно казалось ненадёжным, а дед – устрашающим. Он был намного бледнее, чем раньше, а его глаза были зрячими и пытливыми.