Страницы старого дневника. Фрагменты (1878-1883). Том 2

Ещё на борту нашего «Спик Холла» мы завязали знакомство – вылившееся позднее в многолетнюю дружбу – с Россом Скоттом, превосходным человеком и, несомненно, одним из лучших представителей ирландского народа. Его беседы с нами о восточной философии в конце концов привели к тому, что он вступил в наше Общество. Он навестил нас вечером в первый же день после нашего прибытия в Бомбей и подвигнул Е.П.Б. на совершение феномена, подобного которому я ещё не видел.

Произошло это так. Он сидел вместе с Е.П.Б. на диване, а я стоял посреди комнаты, беседуя с Харичандом, у обеденного стола, и тут Скотт обратился к Е.П.Б. с упрёком. Ему, говорил он, по-видимому, придётся вернуться на место своей прежней работы на севере Индии, так и не получив от Е.П.Б., увы, ни малейшего подтверждения того, что человек наделён некими психическими силами, о чём та ему много раз рассказывала. Поскольку она относилась к нему с большой симпатией, то тут же согласилась выполнить его просьбу.

– Что мне сделать для вас? – спросила она.

Он ухватился за платок, который в ту минуту она держала в руке, и, указав на её имя Елена, вышитое в углу, попросил:

– Сделайте так, чтобы это имя исчезло, а вместо него появилось другое.

– И какое же это должно быть имя? – спросила она.

Он поглядел в нашу сторону – мы стояли буквально в нескольких шагах от него – и, показав на хозяина, сказал:

– Пусть это будет Харичанд.

При этих словах мы решили подойти к ним поближе и стали наблюдать за происходящим.

Она велела Скотту взять в руку и плотно удерживать в ней тот уголок платка, в котором было вышито её имя, продолжая в то же время держаться за противоположный конец платка. Примерно минуту спустя она попросила его снова взглянуть на платок: действительно вместо прежнего имени там появилось другое, причём имя Харичанд было вышито точно в такой же манере, что и прежнее имя. Охваченный волнением Скотт невольно вскричал:

– И что на всё это теперь скажет физическая наука? Да ведь вы уложили на лопатки всех профессоров в мире! Сударыня, прошу вас, отдайте этот платок мне, а я готов заплатить за него пять фунтов в казну «Арья Самадж»!

– Да извольте, возьмите его, – сказала она, и при этих словах он тут же отсчитал Харичанду пять золотых соверенов. Я не помню, чтобы об этом случае кто-либо поведал газетчикам, но он сразу же облетел всю округу, у него оказалось уже больше десятка очевидцев, и он ещё сильнее укрепил всеобщий интерес, который и без того был вызван нашим прибытием в кругах образованных индийцев…

На следующий день мы отправились в пещеры Элефанты, для того чтобы присутствовать на празднике Шиваратри[3]. Мы радовались прогулке как малые дети, и день тот подарил нам немало сюрпризов и новых впечатлений. Взять хотя бы портовый кораблик «Султан» с его необычной оснасткой и формой, с его командой, состоявшей главным образом из мусульман, с причудливым салоном для пассажиров и наипростейшим образом устроенным очагом, на котором они умудрялись мастерски готовить рис под соусом карри. А сами древние пещеры с их прихотливой игрой света и тени; гигантские лингамы, раскрашенные красками, увешанные многочисленными жертвоприношениями и украшенные цветами; омовения паломников-богомольцев в близлежащем пруду и хождения вокруг лингама Шивы; пуджари[4], омывающие виски своих прихожан водой, которой перед этим они омыли каменный символ божества; несметные толпы народа, разодетого в непривычные для нас восточные костюмы. А вот раскрашенные разными красками и покрытые пеплом саньясины[5] – они свернулись в самые невообразимые позы и никогда не остаются без щедрой милостыни от набожных богомольцев. Тут же мелькают стайки детей; крутятся продавцы сладостей. Труппа бродячих факиров устраивает трюки с манго и демонстрирует своё мастерство в других фокусах, но делает это так неумело, что вряд ли способна обмануть зоркого зрителя. А потом мы обедаем на веранде дома, в котором живёт смотритель пещер, и, сидя там, наблюдаем всю панораму этой беспрестанно движущейся, говорливой массы людей, а за ними мы видим всю ширь гавани, раскинувшейся далеко внизу под безоблачным лазурным небом, башни и крыши домов далёкого Бомбея, тянущиеся почти до самого горизонта.

И, наконец, под вольным ветром мы возвращаемся домой, и кораблик наш несётся вперёд, словно птица, и ударяется бортом о яхту каких-то европейцев, идущих тем же курсом. Сегодня, более чем двадцать лет спустя, всё это встаёт у меня перед глазами так ярко, как будто случилось только вчера.

Поток наших посетителей рос с каждым днём. Вот в гости к нам явилась группа парсов. Они пришли вместе со своими жёнами и детьми, и их так много, что в комнате сразу же не остаётся свободного места. После их ухода мы немедленно принимаем у себя столь же многочисленную группу гостей-индусов. А вот к нам пришёл чернокожий монах-джайн[6]. У него выбрита макушка головы, и он наг по пояс. С помощью переводчика он долго и обстоятельно беседует со мной на религиозные темы. Нам присылают свежие фрукты с приветственными посланиями. В нашу честь устраивают представление драмы «Ситарам» в театре «Эльфинстон»…

Радость этого вечера была уже на следующее утро омрачена нашими первыми горькими разочарованиями. Мы заставили-таки мистера Харичанда отчитаться по счетам. Роза повернула к нам свои шипы: наш гостеприимный хозяин выставил нам счёт за аренду дома, питание, обслугу, предварительный ремонт помещений и даже за аренду трёхсот стульев для устроенного в нашу честь приёма. Он включил сюда же и стоимость посланной нам телеграммы, в которой торопил нас с приездом! От представленной к оплате суммы у меня полезли глаза на лоб, поскольку такими темпами мы вскоре должны были остаться без копейки в кармане. А между тем всем повсюду сообщалось и представлялось дело так, что мы являемся гостями этого человека!

Начались споры, и слово за словом выяснилось, что та значительная сумма более чем в шестьсот рупий (выплаченная тогда ещё в полновесной валюте), которую мы перевели через него на счёт «Арья Самадж», осела в его собственном кармане. Это вызвало бурю негодования среди его коллег по обществу «Самадж». Никогда не забуду той сцены, когда Е.П.Б. во всеуслышание выразила ему своё полное презрение и взяла с него обещание вернуть все деньги.

Деньги он действительно впоследствии возвратил, но с той минуты мы перестали иметь дело с этим человеком вообще. Мы приступили к поискам нового дома, который вскоре и нашли, причём аренда его обошлась нам более чем вдвое дешевле того, что требовал с нас Харичанд за аренду его же собственного дома, поскольку он сам себя назначил домовладельцем.

Готовясь переехать в новое жильё, мы купили мебель и многое другое, без чего не могли бы обойтись в своей повседневной жизни, и вот 7 марта мы поселились в небольшом домишке по адресу: Гиргаум Бэк-роуд, 107, – где и прожили следующие два года…

Между тем наш друг Мулджи Тэкерси 2 марта нашёл для нас слугу, гуджератца Бабулу, сохранявшего, как всем известно, верность Е.П.Б. вплоть до самого дня её отъезда из Индии. Сегодня он живёт на пенсию, которую я продолжаю выплачивать ему. У него оказался редкий талант к языкам, и, живи он в условиях Мальябекки[7], он вполне мог бы стать столь же великим лингвистом. Когда он поступил к нам на службу, то говорил по-английски, по-французски, на языках штатов Гоа и Гуджарат, а кроме того, владел хиндустани, хотя ему было всего лишь пятнадцать лет от роду, а позднее, после нашего переезда в Мадрас, он в совершенстве овладел и тамили.

Каждый вечер у нас проходили импровизированные дурбары (диспуты), во время которых мы обсуждали самые запутанные вопросы философии, метафизики и науки. Мы жили и дышали атмосферой интеллекта, исполненной самых высоких духовных идеалов…

Под этими тенистыми пальмами мы принимали и Махатм, которые посещали нас в своём физическом теле, и их вдохновляющее присутствие вливало в нас свежие силы, позволяя нам продолжать следовать избранным путём и стократно вознаграждая нас за все измены, злые насмешки, полицейский надзор, клевету и преследования, через которые мы прошли. Нам не было никакого дела до того, кто нападает на нас, ведь с нами были они, наши Учителя. Миру не удалось положить нас на лопатки – наоборот, Карма назначила нам преодолеть безразличие мира и, в конце концов, добиться его благосклонности.

Нам двоим было предназначено служить неким необходимым ядром, чтобы вокруг него смог сконцентрироваться, сгуститься из акаши тот поток древнеарийской мысли, которому в нескончаемом ходе циклов предстояло вновь стать первоочередной человеческой потребностью. Об этом не знали мы, но знали Адепты…

Так, первопроходцы теософского движения, мы послужили такого рода ядром, вокруг которого стала формироваться та блестящая сфера арийской мудрости, поражающая сегодня учёный мир своей красотой подобно бесценной жемчужине. Если взять лично нас, то, вероятно, сами по себе мы не стоили ровным счётом ничего – как не имеет никакой ценности пчелиный воск в руках учёного-натуралиста. Но вокруг нашего движения возникло нечто, остро востребованное в мире. И каждый из наших сотрудников по сей день честно служит скромным ядрышком, содействующим приумножению этого бесценного духовного богатства.

Глава 3

Мы закладываем фундамент движения

Долгие годы А. П. Синнетт поддерживал самые тесные отношения с учредителями Теософского общества, а его собственное имя было неразрывно связано с именем этого Общества, его славой и литературным наследием. Но наше знакомство с ним, как и всё в этом мире, имеет своё начало. И началось оно с письма, написанного им 25 февраля 1879 года, – то есть уже через девять дней после того, как со своего корабля мы ступили на землю Бомбея, – в котором он в качестве редактора газеты «Пионер» высказал мне своё желание познакомиться с Е.П.Б. и со мною, в случае если мы решим отправиться в поездку на север страны, и выразил готовность опубликовать какие-либо интересные факты, связанные с нашей миссией в Индии. Как и индийская пресса в целом, газета «Пионер» поместила на своих страницах сообщение о нашем прибытии в Индию.

Ещё находясь в Лондоне, писал Синнетт, он исследовал несколько случаев удивительных медиумических феноменов и поэтому интересуется оккультными вопросами не просто как рядовой журналист. Законы, по которым происходят феномены, до сих пор не выяснены, сами манифестации случаются в крайне сомнительных условиях, а вопрос о разумных сущностях, стоящих за ними, всё ещё остаётся беспорядочной мешаниной самых различных догадок и предположений, и поэтому он не может считать, что интерес его должным образом удовлетворён, и он уже располагает ясным объяснением феноменальных проявлений, способным убедить его собственный разум.

Я ответил ему письмом от 27-го, и пусть даже это число не принесло нам особой удачи в чём-то другом, оно, несомненно, оказалось счастливым в том отношении, что положило начало высокоценимым нами отношениям и сердечной дружбе.

Любезное письмо Синнетта, протягивавшего нам руку помощи, оказалось для нас как нельзя более кстати. Я хорошо помню и никогда не забуду того, что и мы лично, и Общество в целом находимся в большом долгу перед ним. К тому времени мы ещё не успели обжиться на новом месте. За нами закрепилась репутация последователей восточной философии и людей, не разделявших взгляды англо-индийской среды. Для своего жилья мы избрали одинокое бунгало, расположенное в самой середине туземного квартала Бомбея. Всюду мы получали самый восторженный приём со стороны индусов, видевших в нас поборников их древних философий и проповедников их религий. Мы не нанесли визита в дом правительства и не выказывали никакого дружелюбия по отношению к проживавшим в городе европейцам, которые не имели ни малейшего представления ни об индуизме, ни об образе жизни индусов, как ничего не знали ни о нас самих, ни о том, что мы собирались делать в Индии. Поэтому мы, по сути дела, не имели никаких серьёзных оснований рассчитывать на поддержку со стороны своих соплеменников и не должны были удивляться в случае, если бы правительство заподозрило нас в недобрых намерениях.

Доброго отношения к себе, сочувствия к нашим взглядам и идеалам мы не могли ожидать ни от одного редактора местных англо-индийских газет и журналов. И только в лице мистера Синнетта мы обрели своего истинного друга и справедливого судью. В самом деле, он оказался по-настоящему могучим союзником, поскольку руководил самой влиятельной газетой в Индии и, как никакой другой журналист, пользовался доверием и уважением у высших правительственных чинов. Ниже мы ещё подробно расскажем о том, как росла наша дружба, а пока только сообщим, что между нами и четой Синнеттов с этого момента завязалась живая переписка, и в начале декабря следующего года мы нанесли им визит в Аллахабаде…

Спустя короткое время после того, как мы поселились на Гиргауме, произошёл случай, который Е.П.Б. запечатлела в своих замечательных «Письмах из пещер и дебрей Индостана». После того как я расскажу здесь об истинных подробностях того вечера, читателю будет нетрудно заметить, как под воздействием восхитительной фантазии Е.П.Б. случай этот, вполне заурядный сам по себе, преобразился в нечто незабываемо красочное и внушающее священный трепет.

Был ранний вечер. Мы сидели в своём бунгало, беседуя о чём-то, как вдруг моё внимание привлёк звук монотонного барабанного боя. Барабан всё бил и бил, его однозвучный бой всё никак не сменялся музыкой, и глухой его рокот, раздающийся в одном и том же ритме, тоскливо разносился в воздухе. Мы послали слугу разузнать, в чём дело, и, вскоре вернувшись, он сообщил нам о том, что это бьют в барабан в соседнем доме, так как в некую «премудрую женщину» сегодня должна вселиться богиня, чтобы дать ответы на вопросы личного характера.

Желание «поучаствовать» в таком необычном представлении было для нас так соблазнительно, что мы не устояли. Я взял Е.П.Б. под руку, и мы отправились туда, намереваясь на месте установить все подробности.

Войдя в дом, мы оказались в небольшой комнате площадью 15–20 квадратных метров. Стены её были обмазаны глиной. Человек 30–40 индусов, принадлежавших к низшим кастам, выстроились вдоль стен. У некоторых к боку были приторочены светильники с кокосовым маслом. В середине же помещения на корточках сидела какая-то женщина. Вид у неё был полубезумный: волосы распущены, она раскачивалась из стороны в сторону, мотая при этом головой, так что пряди её длинных чёрных, как смоль, волос кружили вокруг неё, как ремни кнута.

Спустя некоторое время через дверь в стене в комнату вошёл юноша. В руках он нёс широкое плоское блюдо, на котором находились несколько комков дымящейся камфары, пара щепоток какого-то красного порошка и несколько глянцевитых зелёных листьев. Он опустил блюдо перед сивиллой, а та, подставив лицо под струи дыма, поднимавшиеся от горящей камфары, стала вдыхать дым в себя, мурлыча от удовольствия.

Вдруг она вскочила на ноги, вцепилась в бронзовое блюдо обеими руками и начала размахивать им вправо и влево. Затем она снова замотала головой и лёгкими шажками, двигаясь в такт с боем барабана, принялась обегать всю комнату, поочерёдно впиваясь взглядом в лица всех замерших от ужаса зрителей-индусов. Описав таким образом несколько кругов по комнате, она неожиданно бросилась к одной из стоявших в толпе женщин, резко выдвинула в её сторону блюдо и что-то стала говорить ей на языке маратхи, которого мы, разумеется, не знали, но понимали, что это ответ на какой-то беспокоящий её личный вопрос.

Что бы то ни было, но эффект был поразительный: женщина в страхе отпрянула назад, затем простёрла к пляшущей пророчице руки и пришла в сильное волнение. Та же сцена повторялась вновь и вновь, уже с участием других зрителей, после чего духовидица одним прыжком оказалась снова посреди комнаты. Она завертелась волчком сначала в одну сторону, потом в другую, а затем нараспев начала читать, по-видимому, какую-то мантру, после чего опрометью бросилась вон из комнаты через запасную дверь в стене.

Несколько минут спустя она вернулась назад, и было видно, как с волос её стекает вода. Она снова бросилась наземь и замотала, как прежде, головой; затем ей снова вручили блюдо с горящей камфарой, и она повторила всё своё представление, бросаясь, как и до этого, в сторону того или иного зрителя и сообщая ему то, о чём он хотел узнать. Но голос её звучал уже несколько по-иному и движения были не такими судорожными, как в прошлый раз. Причина этого, объяснили нам, заключалась в том, что она перешла во власть уже другой богини, после того как омыла волосы в чане с водой, стоявшем за дверью. Но к этому времени прелесть новизны для нас померкла, и мы вернулись домой.

Вот что случилось тем вечером, и ничего более. Всё было очень и очень просто. Но если читатель обратится к страницам «Писем из пещер и дебрей Индостана» (глава 18), он легко увидит, во что превратилась вся эта незамысловатая история. Из развалюхи, расположенной в самой многолюдной части Бомбея, где собралась толпа кули, действие переносится в джунгли – верхом на слонах и при свете факелов мы забираемся в самую гущу леса. «Мы находились теперь на высоте около 2000 футов над подошвой Виндийской цепи», – рассказывает она. Мёртвое безмолвие джунглей нарушает лишь мерная поступь слонов, слышны какие-то странные голоса и шёпот. Затем мы спускаемся со слонов и продираемся сквозь густые заросли кактусов. Потом мы образуем отряд, состоящий из тридцати человек вместе с факельщиками, а полковник (то есть я собственной персоной) приказывает зарядить все ружья и револьверы[8]. И вот после того, как «кактусы собрали с нас посильную дань по дороге», оставив нас буквально в лохмотьях, после того, как мы перешли ещё через один холм и оказались в следующей низине, мы наконец достигли «логовища» Кангарин[9] – «пифии Индостана», «святой женщины» и «пророчицы». Пещера Трофония[10], в которой она жила, находилась в развалинах древнего индусского храма, когда-то воздвигнутого из «красного гранита», а само обиталище её располагалось глубоко под землёй, где она, по людским поверьям, и жила уже триста лет. Площадка перед храмом была освещена громадным костром, и «вокруг него копошились, словно чёрные гномы, голые дикари», они прыгали в какой-то дьявольской пляске «под аккомпанемент нескольких туземных бубнов и барабана». Но вот какой-то белый, как лунь, старик вскочил на ноги и закрутился вокруг себя волчком, распустив руки крыльями и скрежеща длинными, как у волка, зубами. Он продолжал своё кружение до тех пор, пока не упал наземь без чувств.

На площадке перед нами стоял осыпанный цветами гигантский череп «Сиватерия», имевший целых четыре рога. Но вот появляется и сама ведьма – как и откуда она возникла, невозможно объяснить. Судя по первому впечатлению, она оказалась подлинной «красавицей»:

«Трёхаршинного роста, обтянутый коричневым сафьяном скелет, на костлявых плечах которого посажена крошечная мёртвая головка восьмилетнего ребёнка! Глаза, глубоко впавшие и вместе с тем такие огромные, до такой степени пронизывающие вас насквозь своим дьявольским жгучим пламенем, что вы чувствуете под этим взглядом, как ваш мозг перестаёт работать, мысли начинают путаться, а кровь холодеет в жилах».

Иными словами, жуткий тип обитателя астрального мира! Вот какое-то время она стоит неподвижно, держа в одной руке небольшое медное блюдце, «на котором пылал большой кусок горящей камфары, а в другой – горсть риса». Она похожа на высеченного из камня идола.

«Вокруг её морщинистой, как гриб, тонкой, как косточка, шеи лежал тройной ряд не то медных, не то золотых медальонов, а голову окружала такая же змея. На жалком подобии тела кусок шафранного цвета кисеи».

А далее следует описание вселения некой богини в тело этой ужасной ведьмы. Она делает судорожные движения, затем пускается в головокружительную пляску. «Сухой лист, погоняемый вихрем, несётся не быстрее», – отмечает Е.П.Б. Порой она «устремляет неподвижный, мертвенный взор свой» на вас. Она вся поглощена своей судорожной, бешеной, дьявольской пляской и меняется по мере того, как переходит во власть от одной к какой-то следующей богине – это повторяется ровно семь раз. С её губ срываются какие-то восклицания и заклинания. Затем она вдруг начинает биться головой о гранитные ступени храма.

Так описание этого действа и продолжается на протяжении двадцати страниц, и вся эта колоритная сцена описана такими яркими словами, какие только можно найти в нашем языке: так описать всю эту картину мог лишь истинный гений. Таким же точно образом она поступала и в отношении других событий, описанных в её книге, – то или иное мелкое происшествие вдруг открывало простор её богатой фантазии, и тогда какая-нибудь слабая фара железнодорожного локомотива вдруг превращалась у неё в параболический рефлектор, заливавший своим ослепительным светом всё вокруг, подобно движущемуся на колёсах солнцу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Рабейну Моше бен-Маймон (1135–1204), величайший учёный, теолог и философ, блестящий представитель испанской, арабской и еврейской культуры Средневековья.

2

Пандит – учёный, просвещённый человек, учитель, философ. – Прим. перев.

3

Ежегодно устраиваемый праздник в честь бога Шивы. – Прим. перев.

4

Священнослужитель индуистского храма. – Прим. перев.

5

Духовный странник. – Прим. перев.

6

Последователь джайнизма, особого религиозного течения, проповедующего в том числе непричинение вреда ни одному живому существу. – Прим. перев.

7

Антонио Мальябекки (1633–1714) – знаменитый флорентийский библиотекарь, обладавший феноменальной памятью. – Прим. перее.

8

Подробность, не вошедшая в русскую версию «Писем». – Прим. перев.

9

Олькотт неточно называет имя ведьмы, на самом деле её зовут Кангалимм. – Прим. перев.

10

Трофоний – древнегреческий оракул. – Прим. перев.