скачать книгу бесплатно
Идешь Одессой и Москвой, Свердловском, Ленинградом,
Идешь, и падают враги, с тобой твои солдаты,
И мир становится другим, пока идешь, куда-то…
Мда… Исчо раз: я – битник, престарелый. Меня куды пихать, или с кого пенсию требовать? Рок-клуб – закрыт, все ушли на фронт, то есть на выживание. Выжили. Дай Бог им. Остальных – я хоронить за бался, вон, давеча Эдика Нестеренко поминали, из групп «Кофе», «Петля Нестерова» и пр. Хоть бы одна сука со мной по монитору чокнулась, я же сам не смог приехать и попрощаться, гипс еще с ноги не срезал. Царствие ему Небесное!
Расклад облика
Свитер – малиновый.
Слаксы: песочно-зелено-серые, вельветовые.
Куртка – НАТОвского образца с капюшоном. Цвет приглушенно зеленый.
Акцент – очки.
Любовь – ОДНА!
О себе
Да ладно, индивидуально все это! У меня «ковбойский» рост – 188 см с половиной. Вес – 108 кг. Харя – Крюгер позавидует. Все окрестные бомжи и попрошайки (не наши аскеры!) за годы стали почти родными. То есть, персонаж, интересный лишь эксклюзивно ментам: сегодня, суки, опять всю денежку выгребли!
Держаться корней
Я еврей наполовину – все жены терялись в догадках, на лучшую или худшую? Хотя какие могут быть половины, если я по матери? Будь мой папа хоть пингвином преклонных годов (хотя, Витя Колесо утверждает, что Вася Рыжов в Сайгоне на пингвина не походил даже отдаленно) – от этого никуда не денешься!
Еще и православный, то есть выкрест, к тому же. Причем, моя ряшка явно на славянский типаж не тянет!
По отцу-то я вообще хрен знает кто, Пинкертон и ФСБ не раскопают, а мать молчит, как партизан на допросе. Смутно помню только деда по его линии с длинными седыми волосами и, столь же длинными, черными валахскими усами.
Про мои корни неплохо говорила моя вторая жена: «Рыжов от евреев унаследовал всю хитрость (будем надеяться, с годами переходящую в мудрость), а от неопознанной второй стороны – такой алкоголизм и распи дяйство, что тут репу чесать надо, кто там побывал!».
На что я благоверной всегда парировал цитатой из фильма «Такси-блюз» Павла Лунгина, тот момент, где таксист спрашивает у алкоголика-саксофониста Мамонова, видя, как тот жадно выпивает свой стакан на опохмеле:
– А я думал, что евреи непьющие!
Петя, выпивая свой стакан, на выдохе отвечает:
– Довели!!!
(Из детской книжки, обработано Игорем Рыжовым)
Утро зло и игриво
Занималось в лесу.
Шла с Абрашею Рива,
Осыпая росу.
Рядом с ней без тревоги,
И доверчив и рыж,
Семенил длинноногий,
Горбоносый малыш.
Изучал от утробы
Жизнь через нее…
А рука юдофоба
Поднимала ружье.
Оступилася Рива,
Осыпая росу,
И опять все красиво
В некрасивом лесу.
Детство
Можно, тебя дернуть за косички,
Детство, неушедшее, мое.
Сигареты, спрятанные спички,
Дедушкино старое ружье,
Первая бутылка на скамейке,
Выборгской бескрайней стороны,
Семечки, вода за три копейки,
Мамою зашитые штаны.
Ссадины, как стигмы на коленках,
И желанье знаменитым стать.
И любовь зовут, наверно, Ленка,
И живет она – рукой подать.
Первые, навеки, поцелуи,
Расставанья, первые, навек.
Сам себя к себе теперь ревную,
Видно, так устроен человек.
Славно, что могу я, хоть и редко,
С детством поиграть в его игру.
Видно, что-то держит очень крепко,
А иначе – просто я умру.
С возрастом меняются привычки,
Свято, только то, что позади.
Я не буду дергать за косички,
Детство, я прошу, не уходи!
* * *
Момент возвращения в Детство – то есть в самого себя – свят, пусть, хоть на время! И если было это место – то почти ничто не мешает вернуться туда, хотя бы и не туда, хотя бы и рядом, да, и, пускай, в других ипостасях!
…Я родился под «Гимн Советского Союза», который в этот момент, как и в любые двенадцать часов транслировался по радио, включенном на полную катушку.
То-то я сразу вылезать не хотел, на интуитивном уровне, наверное.
Хотя новорожденные и не слышат ничего, наверное организм воспринял это как дурной знак и всячески сопротивлялся.
На этот свет я появился с рыжими и длинными до плеч волосами, так что санитарка, впервые принеся меня маме, мрачно буркнула: «Забирайте своего битла!». Та повеселилась.
А вот усов и бороды не было. Размеры тоже были обычные, да и бутылки с пивом в руке и сигареты во рту, кажется, не наблюдалось.
* * *
Меня в раннем детстве, как только читать научился, всегда интересовало, почему на заборах «Слава КПСС!» писать прилично, и родной дядя этой фигней деньги зарабатывал, а «Х?Й» – нет.
Задавал взрослым вопросы, чем же они отличаются, и получал: «Подрастешь – сам поймешь!».
Подрос. Не понял. Или понял, но не до конца. Вот если ко второй надписи добавить «Х?Й ВАМ!», тогда все становится на свои места, тогда действительно ничем.
Гопники
Ненавижу гопоту по всей своей сути, хотя, кто я, как не тот же гопник?
После моей третьей постановки на учет в детстве, после очередного залета мне оставался лишь один путь – в детскую колонию. Спас случай, попал под очередную «либерализацию», и был отправлен в детский концлагерь «Р. В. С. – Ребята Выборгской Стороны», откуда и попал впервые на Ленфильм на съемки фильма «Пацаны». Так я познакомился с Витей Мироновичем и, увы, ныне покойным, Валерием Приёмыховым. Если это был фильм не про «гопников» – то х?й вам в жопу по самые не балуйся!
У любого социума – своя гопота, раньше – одна, теперь – другая. Раньше объединяющим их фактором служила «блатная романтика» и понятия, теперь – «вы?би друга и сотоварища своего, пока он не вы?бал тебя!».
«ОТКОСИНУС от армиус – дело святус!»
Тут надо несколько определиться в отношении к службе в армии. Отдача долга? Так это подразумевает некую взаимообразность со стороны призывающего тебя государства: а то любовь какая-то безответная получается! Или набор баек про службу и откос от нее? Некая размытость темы!
Плюс еще в моральном аспекте, по моему мнению, следует разделять понятия «Государство» и Родина», то есть где ты имеешь право выбора, а где ты действительно обязан, хотя бы самому себе, хотя бы своими детскими, определяющими воспоминаниями, главное понять, чем и за что именно.
А так какая-то веселенькая, некормившая, а после требовательная мамаша выходит!
* * *
Помню гениальный откос по «аритмии»…
Витька Коган, Сашка Физик, Лешка Коперник фигачили кофейные «четвертные» вместе со мной, тихо ожидая прихода на «Эльфе».
Стоявшие за стойкой «Сайгона» Аллочка или Галя, поправляя очки, по осени или по преддверью лета, за заказом непременно спрашивали:
– Опять «четверную бомбу»?
После чего приезжала «Скорая», и мы благополучно косили еще один призыв!
* * *
Сашка Гаврилин когда-то рассказывал, что Дакота, вернувшись из одной из «горячих точек», приехал в Питер, нашел его, и повез неопохмеленного и, еще ничего не соображающего Алекса в Московию. Добравшись с ним до Красной площади, вынув из старого ксивника свою боевую медаль, со всеми наилучшими забросил ее за Кремлевскую стену и, достав батл портвейна, облегченно сказал: «Ну вот и все! С тобой в расчете!», и обратно на вокзал…
Патриотизм
Не обвинять меня в отсутствии патриотизма! Патриотизм для меня – это когда счастлива моя женщина, ее и мои близкие, дети, наши друзья. И, чтобы это не зависело от этого сраного государства, но, желательно, было бы в этой любимой-таки стране.
Насчет начала жизни – это Тебе спасибо от всего организма! А страну – я признаю лишь одну: где мне не страшно будет за любимую женщину, где она не будет обзванивать все окрестные ментовки на тему: «верните мужа!». Я хочу, чтобы ничего с ней не случилось, с ней, и моими близкими и родными.
Не страна не любит нас: она-то, как раз нас обожает, в плане: как бы быстрей схряпать. Да и фиг-то с ними, даже не подавятся, с ними ничего уж не поделаешь. А проще, давай я лучше свой стишок выложу, старенький:
Не относясь к электорату, ни разу не голосовав,
Неслышно посылаю матом страны, сей сказочной, Устав.
Я не обязан ей ни звуком, ей не служил, и не горю,
Хоть в этом отвязалась, сука, за то ее благодарю.
За то благодарю, что выжил, не спился и не сдох, к чертям,
Хотя, хотелось смазать лыжи, в особенности по ночам.
За то, что не был я подсуден, за то, что я всю жизнь, увы,
Лишь был рабом похмельных буден, а не успехов трудовых.
Ведь в благодарности, от силы, на то достанет ей ума,
Чтоб плюнуть номер на могилу, на ту, что выроет сама.
Чтобы ублюдку и мерзавцу сказать: «Возьми меня, герой!»
И без зазренья отказаться от тех, кто за нее горой.
От тех, кто вовсе не по воле, а по рожденью – свой удел
Пронес, кто был тобою болен, и излечиться не хотел…
Но я покой твой не нарушу: клянусь, мне, правда, хорошо,
Пока ты не вползаешь в душу с дубинкою и «калашом».
В душе своей непредсказуем – я знаю, где меня не ждут,
Хочу сказать, что я безумен, как каждый, кто родился тут.
Мой разум знает, кто весь прикуп сожмет в ухоженной руке,
И разом подставляет фигу, удар, почуяв по щеке.
Но благодарен я, родная, прости, я искренне, не злюсь,
Что я других вообще не знаю. И, что, узнав, не полюблю!..
Мой Питер
Здорово! Восьмидесятые! Лето, ночь, всё и все рядом, на расстоянии недопитой бутылки «Вазисубани» («Ркацители»?) в правой руке, пешком по проезжей, да по кое-где сохранившейся мощёнке: подковы на сбитых казаках цокают, отпрыгивая эхом от стены к стене, и ни одного мента – пересменок!
Троллейбусы еще не на линии («Единица» и «Десятка» будут только в полшестого, на Дворцовой, в сторону Климата и Гостинки), но уже успел ополоснуть фэйсняк под струей первой поливальной машины…
Несколько пролетов по стертым гранитным ступеням вверх – и спать, спать, оставив последнюю на сегодня просьбу, но…
Я был убит бутылкой пива,
Что ты с утра не донесла.
И Смерть, что вновь за мной пришла,
