Реинкарнатор

– А если их загружали не в российский Купол?

– И что? А, ну да, вы же новенький. Не знаете, что у нас единая база данных по всему миру.

– Да, мне об этом рассказывали! – вспомнил Костя свое удивление на первой экскурсии по офису, тогда он и узнал о доступе к единой базе от Мирзоевой. А сколько же нервов, времени и бумажек занимал запрос реинкарнаторов «скорой» в иностранные базы данных! И ведь могли не ответить! С некоторыми Министерствами отношения хорошие, а с некоторыми даже соглашения об информационном сотрудничестве нет.

А тут доступ ко всем загруженным пластинам, во все семь Куполов. И Орден ни с кем своей базой не делится. Костя понимал причину такой «жадности»: кто такие для Ордена, созданного почти сразу после возникновения Куполов на Земле, Министерства каких-то государств? Сегодня они есть, завтра – нет, и это верно не только для Министерств, но и для государств. А если к власти придет взяточник или религиозный фанатик, уверенный, что сохранение кармы – это зло? Такое уже случалось в Венесуэле, семьдесят лет назад. Президент тогда своими указами уничтожил не только все службы реинкарнации, но и все кармографы, приговорил к казни тех, кто чуял смерть, запретил делать слепки кармы под страхом лишения свободы. Многие погибли; кто успел – убежал в Синьту или Бразилию; по Ордену, получившему в Венесуэле статус террористической организации, был нанесен удар. Ценную информацию безопасно держать только под личным контролем.

– А я могу потом узнать судьбу этих пластин?

– Конечно. Вы ведь член Ордена.

– Ну… еще только кандидат.

– Это не имеет значения. Если вам дали обязанности, значит, и правами можете пользоваться. Идите в архив, там все будет.

То есть опять к Данзару. Совет подружиться с кем-то в архиве оказался бесценным.

Косте оставалось только ждать вердикта, правильно ли он поступил. Кириллыч не сказал, что станет с нелегальными записями, если пластин с этими кодами в Куполе еще нет. Может быть, тут «отмывочная» карма живых? Знал ли Кольчин об этих пластинах? Может, они принадлежат младшему Макееву и его команде и кузен так отомстил конкурентам?

– Ха! – рявкнул Данзар. – Смотри-ка!

На него посмотрел не только Костя, но и половина архивариусов.

– По трем твоим найденышам пока нет данных. Через Купола они не проходили. А вот четвертый… Лучше сядь куда-нибудь, а то сейчас свалишься от неожиданности.

Костя плюхнулся в ближайший пуфик:

– Давай, не томи!

– Четвертая пластина – с кармой Леонхарда Петмансона! Причем с ней все в полном порядке!

Значит, что-то произошло именно с предсмертным слепком. Ну или Петмансон стал Просветленным к концу жизни, во что атеист Колесов не верил абсолютно, хотя по просьбе командора не забывал и про эту гипотезу.

Амгалан Тумэнович не сильно удивился, когда узнал про нелегальную карму Петмансона, зато поразился тому, что Кольчин отдал кармограф. Потребовал рассказать в подробностях, как проходил разговор, что при этом делал бандит, как смотрел, но все равно недоверчиво качал головой. Лишь после звонка в хранилище вопрос прояснился.

Кириллыч протестировал кармограф и выяснил, что тот сломан. Увы, пострадал сердечник, а это значит, что прибор можно просто выбросить. Вот почему его отдали. Зачем прятать краденое, если оно бесполезно?

Костя почувствовал укол разочарования. Впрочем, ценность найденной пластины с записью кармы Леона хоть и несопоставима с ценностью кармографа, но велика. Петмансон был связан с бандитской группировкой, а это уже совсем другой расклад. Может быть, Кучик бежал именно от них? И Леон умер не просто так?

Дело оказалось сложнее и опаснее, но Костя чувствовал себя гончей, распаленной азартом погони. Подгоняло не только это, подстегивала и личная ответственность за произошедшее: ведь именно после его приезда к Петмансону все началось – ему, Косте, и разбираться. Плюс где-то в дальнем углу сознания ютилась надежда за время расследования сблизиться с Аней. Его тянуло к ней, будто он чуял запах, только не смерти, а… жизни? Его тянуло к ней, будто усталого, мокрого, замерзшего, голодного путника к таверне. Может, это и называется любовь?

– К бандитам не лезь больше, – предостерег Колесова командор. – Как кармограф попал к Макееву, выяснит другой инспектор, а ты послезавтра едешь на экспресс-курсы, я говорил? Вроде нет. Это в Подмосковье.

– А мне точно туда надо? – погрустнел Костя. – Я хотел в НИИ реинкарнации заехать, они же послезавтра только откроются.

– Точно надо. Там тебе хоть расскажут, куда ты попал. – Глаза Амгалана улыбнулись. – В НИИ успеешь наведаться, заезд вечером. Завтра устрой себе выходной, нечего пахать в праздник. Отдохни.

Костю жгло бездействие, хотелось куда-нибудь бежать, что-нибудь делать, только не сидеть дома, но он кивнул.

Глава 5

Рабочий день в Научно-исследовательском институте реинкарнации начинался в девять утра, и без пятнадцати девять Костя уже стоял перед башней из стали и стекла недалеко от метро «Сокол». Погода вновь испортилась, солнце ушло в спячку, прислав вместо себя ветер. Спасибо, что не дождь. Кусты жалостливо протягивали голые ветки, умоляя если не о тепле, так хотя бы о снеге, но мольбы до неба не доходили: их уносил ветер. Почти месяц до зимы, так что снег имел полное право еще гулять где-то далеко от Москвы.

Чтобы избежать вопросов, Костя просто надел форму и вместо приветствия на входе произнес: «Скорая реинкарнаторская». В панике охранник не заметил, что у реинкарнатора в руках нет черного чемоданчика.

Кафедра приборостроения находилась на пятом этаже, и в лифте Костя ехал один, хотя сотрудники, стоящие в фойе возле лифта, явно торопились на работу. Ничего. Ему не привыкать. В таком отношении даже есть свои плюсы. Особенно в час пик в метро, когда люди толпятся, втискиваются в соседние вагоны, но не подходят к нему ближе вытянутой руки.

В длинном коридоре было тихо. Никаких студентов, гвалта, суеты: НИИ хоть и тесно сотрудничает с Институтом реинкарнации, но полностью самостоятельное образование, со своим зданием, где студентам делать нечего. Тут занимаются наукой. Например, изобретают приборы, которые записывают карму…

Костя не стал стучать в единственную на всем этаже обитую бордовым дерматином дверь, а просто открыл ее и вошел. Он знал, что при виде реинкарнатора люди теряют дар речи, так что не дожидался вопросов.

– Я пришел к Игнатенко Петру Тарасовичу, – прочел он золотистые буквы на металлической табличке. Дверь из приемной вела в кабинет заведующего.

Юная секретарша ойкнула, подняла трубку и пролепетала:

– Петр Тарасович, к вам тут… тут… Служба реинкарнации. Просятся войти.

Завкафедрой выскочил из кабинета белый, будто по дороге просыпал на себя муку. Его руки дрожали, как у пораженного болезнью Паркинсона, хотя выглядел Игнатенко здоровым кабаном, способным в одиночку вытащить из грязи застрявший внедорожник.

– Фохао. Я войду?

– К-конечно!

Когда-то Костя мечтал, что окончит институт, займется научной работой, попадет в НИИ, вот как раз на эту кафедру. Сложись тогда все иначе, возможно, сейчас он работал бы у Игнатенко и продолжал по выходным смотреть остросюжетные фильмы об Ордене. Так что по сторонам Костя огляделся с особым любопытством. Большой стол из дешевого ДСП, как и у Сергеича из «скорой», давно следовало заменить, ворох бумаг скрывал потертости и царапины. Где-то между стопками папок приютился дешевенький ноутбук десятилетней давности. Игнатенко его еще не успел включить. Компьютерное кресло из экокожи, еще один дээспэшный стол для небольших совещаний и несколько стульев – вот и все. Судя по одинаковым кабинетам у завкафедрой приборостроения и заведующего Станцией Скорой реинкарнаторской помощи, зарплаты научных сотрудников явно не превышали зарплат реинкарнаторов. Но что удивило, так это скрученный коврик для йоги между двумя фикусами и портрет Далай-ламы XIII на стене. Ну надо же! Не президента!

Костя считал, что ученые, как и большинство реинкарнаторов, не религиозны. Да, карма существует, это доказано, но все остальное, о чем проповедуют в дацанах… это религия. Ученым не пристало влезать в религию. Обычно они и не стремились.

– Меня зовут Константин Юрьевич, я из Ордена реинкарнаторов.

После этих слов завкафедрой резко вспотел, и кровь прилила обратно к голове, от чего щеки покраснели, будто у нашкодившего мальчишки.

– Я бы хотел поговорить с вами о Викторе Андреевиче Кучике. Если вы не возражаете, конечно.

– Нет-нет, конечно, присаживайтесь. Может, чай или кофе?

– Нет, спасибо, у меня мало времени.

Игнатенко вновь побелел.

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжил Костя. – Он сегодня на работе?

Петр Тарасович замотал головой:

– Нет-нет, он накануне звонил мне, отпрашивался, сказал, что его кузина при смерти и ему надо уехать.

– А когда вернется?

– Сказал, что пока не знает, это будет зависеть от ее самочувствия, мы договорились оформить потом эти дни задним числом как отпуск за свой счет, – пролепетал завкафедрой, будто оправдываясь: – Он очень хороший работник, никогда без причины отгулов не брал, обязательный, исполнительный. Ну такие семейные обстоятельства, я пошел навстречу…

Костя нахмурился. Кучик уехал неизвестно куда и неизвестно когда вернется. Ниточка грозила оборваться.

– Он отпросился в первый день Лхабаб дуйсэна?

Игнатенко кивнул.

– А где кузина проживает или как ее зовут – не сказал?

– Сказал лишь, что в Новгороде, а уж ее имя и адрес я не спрашивал.

Даже если Кучик не соврал, в чем Костя сомневался, найти его в городе-миллионнике будет практически невозможно. Нужна хоть какая-то зацепка.

– Расскажите мне о Викторе Андреевиче, что он за человек? Есть ли семья? Хобби? С кем дружит, кто его враги?

– Да рассказывать особо нечего. Тихий, спокойный человек. Исполнительный сотрудник, не гений, конечно, как Леонхард Петмансон, пусть ему достанется лучшее перерождение, но профессионал в своем деле. Практически не пьет. А то, знаете, в научной среде такое часто бывает… Вот у нас на кафедре некоторые регулярно закладывают за воротник. И не уволишь – хорошие ведь сотрудники, опытные, толковые, но в двенадцать часов дня уже не стоять на ногах – ну не дело это, не дело. А Виктор Андреевич практически не пьет. Ну несколько рюмок по праздникам. Сагаалган там, день рождения. Хотя дни рождения-то я не помню, чтобы он отмечал. Я этих дней рождения на кафедре уже боюсь. Такой возраст, много юбилеев, многим пятьдесят, шестьдесят лет исполняется, а отмечают – будто подростки! Пьянки, гулянки, а потом в больницу попадают…

– Петр Тарасович, – перебил его Костя, – ближе к делу, пожалуйста.

– Да-да, извините, я о больном. Так вот, Виктор Андреевич работает хорошо, раньше летом ездил на дачу, потом, кажется, забросил.

– Почему?

– Дача – это была страсть его жены, но у нее лет десять назад обнаружили рак. Бедняга долго мучилась, лежала прикованная к кровати, а Виктор Андреевич за ней ухаживал. Мы уж советовали – найми сиделку, так ведь и себя в гроб загонишь, но он лишь отмахивался. Переживал очень. Поседел весь. Злой тогда ходил, дерганый. Вроде был шанс вылечить жену, но требовалась дорогостоящая операция. Причем какая-то нереальная сумма, несколько миллионов. Откуда столько у ученого? Но мне кажется, он себя до сих пор винит, что не смог тогда раздобыть эти деньги. Вот и все. Жена умерла, детей у них не было, Виктор Андреевич живет один. О его врагах мне ничего не известно, а друзья… друзей мало, после смерти Леонхарда Яновича, боюсь, вообще не осталось. Кучик тяжело сходится с людьми, да и не стремится к обществу.

– Он дружил с Петмансоном?

– Да. Они были близкими друзьями. Родных-то у обоих не было.

– Ну у Петмансона есть внучка… – пробормотал Костя внезапно осипшим голосом.

– Да? – На мгновение Игнатенко задумался, а затем просветлел лицом. – Да, точно, есть. Но насколько я знаю, они не общаются практически. Не общались. Он даже не говорил, как ее зовут. Или я, старый маразматик, не помню. Мне кажется, Леону даже нравилось жить одному. Он совсем другой, не такой, как Витя: боевой, энергичный, общительный. Рядом с ним постоянно люди вертелись, да он и сам то на одну конференцию, то на другую, а еще умудрялся и докторскую написать и несколько изобретений запатентовал. Мы его называем – человек с моторчиком. Точнее, называли. Такая потеря для нашей кафедры и для всей науки! Ох, какая потеря!

– Над чем работал Кучик?

– Он после смерти жены помогал Петмансону в его исследовании, фактически они трудились вдвоем.

– О чем оно? – Костя увидел, как здоровяк встрепенулся, у него загорелись глаза.

– О существовании карма-поля. Есть такая гипотеза, и Леонхард Янович – ее активный приверженец, что карма человека создает определенное поле, как заряженная частица – электромагнитное поле, и именно на этом основан принцип работы кармографов. Они просто фиксируют это поле и по характеру возмущения восстанавливают первопричину. Ну как восстановить функцию по полному дифференциалу с помощью криволинейного интеграла.

– Да, я в курсе, – перебил его Костя, опасаясь, что рассказ об этом затянется надолго. О теории карма-поля он довольно много читал, но к делу это не относилось. – Спасибо большое, вы мне очень помогли. – Он пожал руку Игнатенко и почувствовал, какая влажная у него ладонь. – Ну счастливо оставаться.

– А… а вы не будете снимать мне карму?

– Зачем? – наигранно удивился Костя.

– Перед смертью же так положено, – смутился завкафедрой.

– Но вы не умираете!

– Как?

– Точно-точно, я чувствую, когда люди умирают. Вам это в ближайшее время не грозит. Я наведывался, чтобы поговорить о Кучике. Кстати, буду очень признателен, если поможете его найти. Мне очень важно с ним побеседовать. Буквально вопрос жизни и смерти. Может, кто-то из его коллег знает? Если что-то выясните – звоните в любое время.

Костя записал на бумажке номер своего телефона.

– Да-да, конечно, – ошарашенно ответил завкафедрой.

Косте на секунду даже стало его жаль. Если честно, он повел себя с ним по-свински. Но будь он искренен и благороден, стал бы Игнатенко с той же охотой все рассказывать? Может быть… но вдруг нет? Да и теперь Костя цинично надеялся, что после «счастливого избавления» от смерти завкафедрой приложит все силы, чтобы выполнить его просьбу. Костя не сомневался: если кто-то в институте знает, где Кучик, Игнатенко выяснит это и позвонит. Вот только интуиция шептала, что таинственный друг Петмансона очень не хочет, чтобы его нашли, и сомнительно, чтобы он кому-то разболтал, куда уехал. Единственный, кому он мог все рассказать, – это Леон. Но тот уже, наверное, бродит по Бардо Дхарматы, то есть по первой фазе посмертного опыта. Вряд ли с ним получится в ближайшее время поговорить. А жаль.

Колесов размышлял и медленно брел вдоль Петербургского шоссе. Люди, увидев его, ускоряли шаг или вовсе переходили на другую сторону, но его это не отвлекало. Пока что складывалась следующая картина. Гений-ученый Леонхард Янович Петмансон работал над доказательством своей гипотезы о существовании карма-поля. Когда у лучшего друга умирает жена и тот теряет смысл жизни, Петмансон берет его себе под крыло. Вообще, это кажется странным. Нет, в том, что гений дружил с посредственностью, как раз ничего удивительного, но обычно такие отношения завязываются еще в институте, если не в школе, и тянутся всю жизнь. Только, судя по досье, и тот и другой учились в разных школах и разных институтах и до работы в НИИ не пересекались. Связь из прошлой жизни? Очень похоже. Вопрос в том, что это за связь. Хорошо, если просто любовная, и тогда все понятно. Но бывает все сложнее и запутаннее.

И болезнь жены Виктора Кучика… Не потому ли они оба связались с бандитами? Сценарий, в котором ученые, дабы найти денег на лечение, стали оказывать услуги ОПГ «Китай», казался довольно вероятным. Но Костю в нем смущало несколько моментов.

Во-первых, судя по тому, что жена Кучика умерла без лечения, достаточной суммы они от бандитов так и не получили. Но при этом сотрудничество продолжили, раз Леон за несколько дней до смерти встречался с Макеевым. Зачем? Петмансон – ученый, известный по всему миру, совсем не бедный человек, достаточно посмотреть на его чай и золотые запонки. Неужели он рисковал своим именем, своей карьерой просто ради денег? Ох нет. Если он и работал с ОПГ, то, скорее всего, не за деньги. А за что? Ради чего он был готов пойти на риск потери репутации и свободы?

Во-вторых, ученые, даже занимающиеся исследованием карма-поля и кармографов, не имели прямого доступа ни в Купола, ни в хранилище к пластинам. При удачном стечении обстоятельств Петмансон мог выдать нелегальную карму за легальную, но мог ли проворачивать такое регулярно? Крайне маловероятно. Почти невозможно. Или же цепочка была более сложной и ученый в ней выступал лишь одним из звеньев.

В общем, какие бы услуги ни оказывали бандитам двое ученых, после смерти одного из них второй почувствовал угрозу и сбежал. Возможно, бандиты решили, что теперь обязанности Петмансона должен выполнять его напарник, а тот оказался не способен? Если принять эту версию, тогда Кучик заезжал к Петмансону не попрощаться, а замести следы.

В памяти всплыли слова свидетельницы с первого этажа о человеке, которого она видела: уставший, в пальто и с чемоданчиком. Костя еще тогда решил, что речь идет о кармографе, но отмел эту мысль. А что, если это действительно был кармограф, только нелегальный? И Кучик приезжал не с ним, а за ним? В этом появлялся смысл, но вопросов оставалось больше, чем ответов. Есть еще один нелегальный кармограф? От кого тогда его прятали? От Ордена? От бандитов?

Костя внезапно замер, будто стукнулся лбом о стеклянную дверь. Из раздумий его нагло, за шкирку выдернул запах. Запах смерти. Мир потерял свои ощущения, звуки, образы и цвета, превратившись в серый туннель, и лишь одна жизнь пульсировала в конце. Костя устремился к ней, будто протон в адронном коллайдере, набирая скорость и ни на что больше не обращая внимания.

Через минуту он обнаружил свою ладонь на плече парня лет восемнадцати с рюкзаком за спиной и горячим сладким хоттоком в руке. Парень испуганно обернулся: белое лицо, усыпанное веснушками, оттопыренные уши, рот, испачканный сладким блинчиком, съехавшая набок шапка-петушок и недоумение в глазах.

– Двадцать минут. От силы – двадцать пять. Стой тут, может, «скорая» успеет, – приказал он и вызвал диспетчерскую. Лопоухий еще ничего не понимал, а Костя уже чеканил в трубку: – Скоропостижная смерть в течение двадцати минут. Срочно пришлите реинкарнатора. Адрес… – тут он замялся, стал озираться и нашел табличку с номером дома: – Петербургский проспект, сорок семь.

Вот тут парень осознал, что происходит, и вдруг по-детски закрыл глаза ладошками и завыл. Прохожие стали оборачиваться, притормаживать, перешептывания раздавались все громче, а полная женщина в бордовом берете с вызовом бросила:

– Зачем вы обижаете мальчика?!

Костя молчал. Отвечать на подобные претензии бессмысленно, хотя иногда приходится. А вот «мальчик» вдруг вспомнил, что умеет говорить, и вой сменился на истеричное «я не хочу умирать!».

– Эй! Ты же реинкарнатор, сделай что-нибудь! – осмелел еще один прохожий, уверенный, что решит проблему, на несколько секунд оторвавшись от телефонного разговора.

Костя молчал. Он уже давно не реагировал на подобное. Не объяснять же каждому очевидные факты, что без кармографа нельзя ничего сделать, а кармографы выдают только оперативникам на дежурстве. Единственное, что сейчас имело смысл делать, – это прощаться с родными и близкими, но осмысленных действий от лопоухого ждать не приходилось. Пробка на проспекте означала, что водитель маленькой желтой машинки не успеет, даже если за рулем Сан Саныч. Смерть побеждала, и Костя ничего не мог с этим сделать, лишь наблюдать и ждать, когда его отпустит «запах» и накроет волна отчаяния и бессилия.

Не обращая внимания на зевак, он потряс за плечи орущего парня. Не помогло. Тогда Костя похлопал в ладоши у него перед носом. Лопоухий заткнулся, а в глазах проступила осмысленность.

– Как тебя зовут?

– Юра.

– Юра, тебе когда-нибудь делали слепок кармы?

Тот помотал головой. Плохо дело.

– Вы же меня спасете, да?

– У тебя есть близкие? Родители? Девушка?

Юра зашмыгал носом и кивнул.

– Звони им. Прощайся.

Руки у парня дрожали так, будто держал он не телефон, а отбойный молоток. Не с первого и даже не со второго раза ему удалось набрать нужный номер.

– Мама… мама, я скоро умру.

Тут он снова зарыдал, но сразу получил легкий подзатыльник. Костя не мог позволить, чтобы так бездарно тратили последние минуты жизни.

Весь в слезах, хлюпая носом, он лепетал по телефону, когда мотоциклист устал толкаться и нюхать машинную вонь и газанул, чтобы объехать пробку по тротуару. На мокром асфальте его повело, и, хотя скорость была небольшая, от удара в спину Юра упал и стукнулся головой о бордюр. Смерть наступила мгновенно на глазах прохожих. Кто-то заверещал, кто-то бросился на помощь, где-то сзади раздалось: «Алло, „скорая“?!» Костя же просто пошел прочь. Звуки, ощущения и краски рухнули на него со всей тяжестью этого мира; пусть и ожидаемо, но в первые минуты это было особенно тяжело.

В спину полетели запоздалые обвинения и оскорбления от зевак, винивших его в смерти, ведь именно он остановил парня и приказал тут стоять. Костя знал совершенно точно, что через двадцать минут Юра бы умер так или иначе, в этом или в другом месте. Может, кирпич бы на голову упал. Или его сбили бы на пешеходном переходе. Или что-то еще. Способов умертвить человека бессчетное множество, и если реинкарнатор почувствовал смерть, значит, судьба, бог, карма – выбирай, что по вкусу, – уже завершила эту жизнь, а каким способом она нажмет кнопку «стоп» – абсолютно не важно.

Костя махнул рукой проезжающей машине с шашечками. На сегодня общения с людьми довольно. Домой, в тишину и одиночество. Мучительны не оскорбления – это ерунда, всего лишь слова, – мучительно чуять смерть и не иметь возможности спасти жизнь. Увы, невозможно всегда носить с собой кармограф, поэтому между дежурствами Костя старался не выходить из дома.

Подъезжая в сумерках к подмосковному пансионату «Озерный», Костя напрягся. Он несколько раз отдыхал в министерских санаториях и с тех пор всячески сопротивлялся попыткам отправить его туда. Унылые бетонные коробки, скрипящая облезлая мебель спартанца, подтекающая сантехника и невкусная еда намертво отбили всю охоту к «оздоровлению». Его даже Женька не смог уговорить поехать в пансионат компанией встречать Новый год. Убеждал, что будет здорово: встанут на рассвете, обменяются подарками, а за окном – тишина и девственно-чистый снег. Сбежала в Москву та компания довольно быстро, замерзнув в плохо отапливаемых номерах без единого магазина в радиусе десяти километров.

Но в этот раз опасения не оправдались. У Ордена был вкус, и это проявлялось не только в стильном особняке внутри Садового кольца, но и в обустройстве своего пансионата. Трехэтажное кирпичное здание на берегу идеально круглого, будто циркулем нарисованного озера почти полностью скрывали высокие разлапистые ели. Внутри не оказалось ни размалеванных рыбками или птичками стен, ни ларьков со всевозможными безделушками. Скромная стойка регистрации, за которой приветственно улыбалась девушка, умудрившаяся заселить Костю за одну минуту.

Оформленный в черно-белых цветах номер так походил на его квартиру, словно в Ордене специально узнали его предпочтения.

Их оказалось пятеро. Все, естественно, намеревались стать инспекторами. Первым делом куратор курса попросила представиться и рассказать о себе – ну чисто как на тренингах личностного роста (бывшая жена несколько раз затаскивала его туда в надежде, что его личность хоть немного подрастет). Так Костя узнал, что рядом с ним сидит Кира из Иваново, впереди – Максим из Шатуры, сзади – Дмитрий Анатольевич из Серпухова и Сергей Сергеевич из Ростова-на-Дону.

Все пятеро делали вид, что не интересуются друг другом, однако то и дело изучали соседей. Хуже всего скрывать любопытство получалось у Киры – худенькой невзрачной девушки, больше похожей на подростка, чем на тридцатипятилетнюю даму. Несмотря на жар от батарей, она то и дело натягивала рукава черной водолазки, а подбородок прятала в высоком воротнике. Как только встречалась с кем-то взглядом – поспешно отворачивалась и делала вид, что внимательно слушает преподавателя.

Кажется, он был единственным, кого действительно интересовала преподаватель. Впервые он видел члена Ордена в традиционной мантии. Да, по телевизору неоднократно показывали магистра в церемониальном облачении, но то по телевизору и по особым поводам. По улицам в мантиях никто не ходил, такая одежда осталась лишь в фильмах о супергероях, чующих смерть. Ее звали Надеждой Сергеевной, и она больше напоминала профессора в университете (не хватало только характерной шляпы с кисточкой), а то и преподавателя магии, чем юриста Ордена.