Бравый казак Олесь

– Извини, лишнего тюфяка у меня нет, так что держи кожух. Он тёплый и мягкий. Пока на нем поспи, а потом что-то получше придумаем.

– Спасибо, – буркнула она и стала раскладывать тулуп возле относительно свободной стены палатки, после чего улеглась на неудобное и жёсткое спальное место. Ни подушки, ни одеяла не было.

Несмотря на то, что впечатлений за день и правда было слишком много, сна не было ни в одном глазу:

– Василий Никитич, – подала она голос из своего угла, – вы говорили напомнить вам рассказать о вашей встрече с нашим сотником.

– Что, не спится?

– Ага.

Из угла лекаря послышалось кряхтение, потом раздались шаркающие шаги и чуть слышное трение лучины.

– А ну, Олесь, подсоби, – попросил он, зажигая свечу, – подай вон тот ларец.

Она послушно подала деревянную коробку. Василий Никитич бережно достал оттуда бутылочку из тёмно-зелёного стекла с каким-то снадобьем и плеснул в глиняную плошку:

– На вот, выпей, помогает для спокойствия мыслей и доброго сна.

Горькая крепкая жидкость мгновенно обожгла горло, вызывая приступ тошноты, уже через мгновение сменившийся расползающимся по телу теплом. Она непроизвольно скривилась и закашлялась:

– Какая крепкая и гадкая штука. Что это?

– Настой кошачьей травы*. Сам собирал и сам первак* гнал.

– А вы отвары не делаете? – С удивлением спросила она.

– Отвары тоже делаю, когда свежак нужен. Но он же быстро портится, а настойки на горилке хранятся дольше.

“Ну, да, – догадалась гостья из будущего, – это в нашем времени уже холодильники неотъемлемая часть быта, а тут…”

– Теперь отдыхай, парень, – с теплом в голосе сказал лекарь, – скоро подействует моя настоечка. А пока будешь засыпать я так и быть, расскажу тебе, как мы с Ильёй познакомились. Правда начать придётся издалека. Повелись мы с женой на казённые гроши, собрали пожитки и переехали с младшим сыном в предместье Цареборисова*. Дочерей мы к этому времени замуж выдали, старшого сынка в столичную гимназию отправили. А там мне пообещали и домик, и аптеку. Не сказали только, что места там неспокойные. Бывало, что и по несколько набегов крымской татарвы переживали за год. Как-то раз уехал я в дальний заоскольский хутор. Там баба одна разродиться не могла. Надо было кесарево родовспоможение делать. Я же говорил, что ещё в аптекарской школе меня резание увлекло?

– Угу, – поддакнула Алеся, показывая, что ещё не спит и внимательно слушает.

– Вот! Кесарев разрез тоже туда входил. Одной бабе помог, а дальше слухи разнеслись. Обращаться ко мне стали, когда повитухи руки уже руки опускали. Ну вот, уехал я… А вернулся на пепелище. Ни дома, ни аптеки, ни семьи. Не знал живы они или в полон их угнали. Перебрался я тогда к селянам и закладывать за воротник стал крепко с горя. Не знаю сколько времени прошло, когда опять татары набежали. Тогда нашим черкасам* на подмогу запорожские прибыли. Говорят большая резня была. Я сам смутно помню, не просыхал. В один из дней приволокли мне нескольких посечённых хлопцев. Среди них был Илья. На коленях умоляли сохранить им жизни. Каюсь, пригубил я тогда чарку для опохмелу… К слову, это была последняя чарка в моей жизни, больше ни капли спиртного в рот не брал… Потом достал свой чемоданчик с резаками и нитками. Не всех удалось из лап Костлявой вытащить. А Илья мне запомнился. Молодой парень, а уже боец по духу. Я его штопаю, а он хоть бы пикнул! Зубы сцепил и рычал как волк. Крови много потерял, бредил, а за жизнь цеплялся. Когда очнулся, сказал мне: “Отвези меня к матери, та меня быстро на ноги поставит”. Запряг я бричку и мы покатили.

– А где его родители живут?

– А мне почём знать? Он мне дорогу показывал, а я только знал, что нашу чахлую лошадёнку понукал да Илюху кормил и снадобьями поил. Долго ли коротко ехали, добрались. Мать его зыркнула в мою сторону и молча пошла баню топить. У Ильи очи как матери, такие же чёрные, пробирающие до нутра. Она из ясырок. Батько уже бравым казаком был, когда увидел её на невольничьем рынке. Пожалел юную девку, выкупил. Он мне сам рассказывал, как она годами за их обозами безропотно таскалась и жила за пределами лагеря. Все же знают, что баба в стане дурной знак!

– А как её звали? – спросила Алеся-Олесь, живо рисуя в воображении стройную чернявую женщину, – ну, какое ей имя при рождении дали?

– Никогда она об этом не упоминала. Сказала, что в прошлом всё осталось. Мне рассказывала только, что когда в одном из перегонов в дороге первенец родился, хотела его назвать Ильясом, в честь своего отца. Но Остап против был, сказал не христианское это имя. Сошлись на имени Илья. Так и кочевали, от одного форпоста к другому, пока Остапу ногу не оторвало в одном из боёв. Наложница–ясырка его выходила. Сама, взамен утраченной живой ноги, деревянную смастерила, и уговорила осесть в одном из селищ. Местный поп её сначала крестил в нашу православную веру, дал имя Хрестина, а потом и повенчал их. Там у них ещё детишки народились. Видная мать у Илюхи. Крепкая, статная, боевая. Ух, видел бы ты как она ножи метала. А красивая какая! Волосы как вороново крыло, а глазища! Вроде чёрные, живые, а будто огнём внутренним горели. И силищей какой-то невероятной обладала, травы целебные знала, заговоры читала, судьбу ведала. Мне сказала: “Отпусти своих, Никитич, быстро они умерли, не мучились”. Так я и успокоился. А Илья чуть силы вернул, так сразу обратно на Хортицу засобирался. Говорил, не хочет другой жизни пока может в руках шашку держать. А я долго думал куда мне податься…

– К сыну поехать не захотели? – Тихо спросила Алеся.

– Думал. А потом Христя мне сказала, что наши судьбы с Ильёй связаны. Она это по нашим рукам прочитала. Мы будто обереги друг для друга. Так я и оказался среди казаков. Поначалу чувствовал себя чужим. А потом попривык. И знаешь, тут я чувствую себя на месте, что нужен я. А у сына что? На шею ему садиться?

– Там тоже можно было лекарем работать!

– Смеёшься? Мои умения не чета столичным! Там знаешь какие врачеватели. Да и привык я уже к казакам. Они все мне как родные сыновья. Каждый шрам их знаю, своими руками зашивал ведь. Помню, кто на живот слаб, а кто чем другим хворает…

Алеся слушая рассказы Василия Никитича сама не заметила, как уснула…

Примечание от автора:

*Жи́то– рожь

*Го́нтар– кровельщик. Суффикс “-енко” означает, что молодой человек потомок мастера, или новичок, подмастерье

*Лымар– производное от немецкого “рымарь” (rymar) и польского (rymarz), т.е. шорник – мастер по работе с кожей, преимущественно изготавливающий конскую сбрую и ремни

*Сурмач– трубач, горнист; сурма́– труба, горн

*Кошачья трава– народное название валерианы лекарственной

*Первак(он же первач) – название самогона, образующегося на начальной стадии перегонки, отличается высоким содержанием этанола

*Царебори́сов(он же Царёв-Бори́сов, Бори́сов город, Но́вый Царёв го́род) – город Русского государства на месте впадения реки Бахтин в реку Оскол. Один из древнейших населённых пунктов Слобожанщины (современная Харьковская область), входил в Изюмскую защитную черту, до своего заката в конце XVII века охранялся Сумскими черкасами

*Черка́сы– одно из исторических названий казаков. Экзоним понятию “легионеры”, т.е. наёмники, или солдаты пункта временной дислокации. Не путать с “черкессами” – потомками адыгских (черкесских) мухаджиров и мамлюков.

Глава 3

– Вставай, хлопче! Труба зовёт, – потрепал по плечу Василий Никитич.

Сонная Алеся уселась по-турецки на своём тулупе и потёрла глаза. Вокруг неё была всё та же походная палатка лекаря. Она почему-то была уверена, что проснувшись окажется в своём времени в собственном обличье. Посмеётся над забавным сном про казаков. Может даже поделится с приятелями приснившимися ей приключениями в самом настоящем казачьем стане. Но, нет. Она осталась здесь. Зачем? Ещё свою задачу не выполнила? Или надо получше поискать способ возвращения домой?

Она потянулась и машинально потёрла онемевшее от сна в неудобной позе плечо. Спину тоже ломило. Может и тело парнишки, в котором она оказалась было непривыкшим к походным условиям?

– Выпей отвар и беги на поле, – мужчина протянул ей что-то в плошке, – Илья уже с самого утра там.

Она недоверчиво посмотрела на мутную тёмную жидкость и вопросительно посмотрела на лекаря.

– Не бойся, пей, это иван-чай, ноготки и козьи рожки*. Возвращает силы.

Убедившись, что Алеся выпила всё до последней капли, Василий Никитич проводил её на улицу.

– В ту сторону напрямки иди, – показал он рукой направление, – не ошибёшься, прямо на поле выйдешь. А я чуть погодя подойду.

Уже издалека она увидела сотника жонглирующего саблями. Она восхищённо разглядывала его крепкую фигуру, с обнажённым по пояс торсом, выписывающую сложные па держа в обеих руках по ятагану*. Именно так, па. Он то вертелся как волчок, то подрыгивал раскидывая ноги в поперечном шпагате. Потом приземлялся в позе воина из йоги, и снова крутился на одном месте, разя саблями невидимых противников. Совсем как шаолиньские монахи из китайских боевиков. Девушку очень удивила его пластичность. Почему-то представлялось, что при высоком росте и массивной комплекции как у культуриста, он будет неповоротливым и неуклюжим как слон. А он, наоборот, проявлял ловкость и сноровку. Как там было в повести “гуттаперчевый” мальчик? А перед ней во всей красе танцевал здоровенный гуттаперчевый сотник.

Рядом с командиром тренировались ещё несколько казаков, пытаясь повторить за ним движения. Мирона и Грыця она увидела практикующимися возле деревянных столбов ростом с человека с привязанными поперечинами, которые должны были изображать руки противника.

Увидев приближающуюся Алесю-Олеся, Илья приземлился в грационном выпаде, раскинув руки в стороны.

– Запизнюешься, – буркнул он, вытирая с лица пот какой-то дерюжкой, – а ну, йди-но сюды. Шаблю колись у руках тримав?

Она отрицательно покачала головой.

– Що николы?

Она опять помахала подбородком, как бы говоря “нет”.

– Як ты захищатыся зибрався? – Насупился сотник и пытливо стал разглядывать парня. Подумав немного он протянул один из ятаганов и встал на позицию, – на трымай! Спробуй захыстытыся!

Алеся нелепо помахала тяжёлой саблей. В памяти всплыла фраза знакомой о танцах детишек ясельной группы детсада. Она это назвала: “Мишки Гамми на татами”. Вот и Алеся с ятаганом в руках почувствовала себя неповоротливым мишкой. Или анекдотической коровой, которая зачем-то лезет на акацию.

– Ой, йолопэ! Ой, тэлэпэнь! – Выругался командир, разбавив речь витиеватым нецензурным выражением. Потом хватился голову и обречённо проговорил, – и хто ж тэбэ, такого жовтяка* на мою голову видправыв?

– Себя, Илюшенька, вспомни! Ты тоже не с мечом в руках на свет народился, – Миролюбиво подколол сотника подошедший Василий Никитич держа в руках забытый Алесей лук, – Это твой, Олесь?

– Да, мой, – чужим голосом пискнула она, прижимая к себе драгоценный реквизит.

– Добре, – кивнул Илья, – раз твий, значить показуй! А ну, стрильны он туды! – Он показал рукой на столб, возле которого упражнялись молодые казаки.

– Так там же наши парни? – Удивлённо уставилась на него Алеся.

– Ось и довэды, що вмиэшь пуляты як треба! Влучышь у стовп, молодэць. Когось з хлопцив зачэпишь, инши тоби по шие так наваляють, що мало не покажеться!

Под угрюмым взглядом командира Алеся встала на позицию и прицелилась в верхушку столба. Стрела полетела точно в цель.

– Та якого бису! Вы там що, збожеволилы? – выругались Мирон с Грыцем и синхронно отпрыгнули от просвистевшей над головами стрелы. После этого одновременно повернули головы к стрелку, грозно маша кулаками.

– Все гаразд, хлопци, це я наказав! Жовтяка пэрэвиряю, – крикнул казакам сотник и оценивающе посмотрел на Алесю, – нэпогано, нэпогано. Але не розумию, чого тэбэ чомось иншому, бильш корысному не навчылы? Дывно всэ цэ… Можэ ты з ожигою* справлятыся можешь? А з ципком* або з кончаром*?

Опустив лук, Алеся только качала головой. Она даже не знала, что представляют собой упомянутые ожига, цепок и кончар. Что-то смутно вспоминалось из клубных лекций по истории боевого оружия, но сопоставить картинки с названиями у неё не получалось. Наверное, надо было внимательнее слушать. Сейчас она просто ждала, когда угрюмый командир перестанет возмущаться и сыпать отборной бранью. На чём свет стоит он ругал и нерадивого юнца, и тех, кто настолько тронулся умом, что прислали ему балласт в виде неразумного младшего сына. Выговорившись он смачно сплюнул под ноги:

– Дытячи забавкы твий лук! Покы ты його дистанэшь, тоби десять разив довбэшку* з плэч знесуть! Ой, добре, йди вже соби, – раздражённо махнул он рукой, словно отгоняя надоедливую муху и гаркнул стоящим неподалёку парням, – Ярчук, Лымар, досить изгалятыся над стовпом! Йдыть сюды, – в довершение своих слов он скрестил руки в знаке “стоп”. Когда Грыць и Мирон подошли, сказал, – отже так, забырайте Незгадайла подали вид моих очей, покы я ще добрый. Визьмить мотузки, свички, та йдить на розвидку. Памъятаетэ, що цей бовдур вчора про пидземни лазы казав? Отож. Можэ хоч у пидземилли вид вас бильше проку будэ…

Упомянув подземный ход, он снова многозначительно посмотрел на Алесю, напоминая, чтобы нерадивый салага языком не молол.

– Ага, я с ними, – вклинился в разговор лекарь, – помнишь, Илья, что я ещё вчера напросился?

– Всэ я памъятаю, – буркул сотник и подвёл итог, – щоб до заходу солнця як штык до стану повернулыся. Неважливо, знайдэте щось, або ни! Добре запамъятовуйтэ усе, потим мэни доповисы, що бачилы. Зрозумило?

– Ееее! – Отчеканили парни во всю глотку.

– Лопаты надо ещё взять! – Вспомнила Алеся, делая вид, что обидные слова командира её нисколько не тронули, – там лаз завален, я еле пробрался через него!

– Чулы? – Исподлобья сотник окинул взглядом не внушающий доверия отряд, дожидаясь когда Мирон и Грыць понимающе махнут, – ось и добре. Ярчук, за старшого! Очей з Незгадайла не спускаты! Ясно? Тилькы несподиванок мэни зараз не выстачало!

Они обмотались верёвками и дополнительно запихнули по внушительному мотку в заплечные мешки вместе со свечами. Помимо снаряжения в виде коротких лопаток парни взяли с собой по краюхе хлеба и набрали по фляге воды. Так и вышли на задание. За ними, постоянно отвлекаясь на дикие целебные травы плёлся лекарь. Путь пролегал мимо хатки, где жили Петрик с матерью. Глазастый мальчишка завидев казаков, тут же выскочил на улицу.

– Дядьки, а вы куды? – Спросил он, размазывая рукавом грязь по и без того замурзанной мордашке, – може допомогты чимось?

– Не твое дило, – отмахнулся Грыць и продолжил важно идти, несмотря на то, что мальчишка отставать не собирался.

– Петрик, а ну-ка подь сюда, – загадочным голосом проговорил Василий Никитич, – ты быстро бегаешь? А тайны хранить умеешь?

– Угу, – махнул нечёсаной шевелюрой пацанёнок.

– Значит так, вот тебе мешочек с травами, отнеси пану сотнику и скажи пусть их пока в подпол положит. Это важно! Понял?

Глаза мальчонки загорелись. Шутка ли, его с поручением отправили. Поэтому без лишних вопросов он со всех ног побежал к лагерю.

– Это и правда так важно было? – Шёпотом спросила Алеся.

– Нет, конечно, – усмехнулся в бороду лекарь, – я это только что придумал, чтобы любопытного пацана подальше отправить. Нам ведь лишние глаза не нужны, так ведь?

Парни дружно закивали, поддерживая хитрость Василия Никитича.

– Через лаз вон в том сарае я и вылез, – указала рукой Алеся на грубо сколоченный сеновал с соломенной крышей.

– Файна сарайка, затышна, – сказал Грыць оглядывая помещение. Сально ухмыльнулся и сквозь зубы процедил, – мабудь тут наш пан сотник и гарцюе на дывицях, молодыцях та удовицях…

– Но-но, парень! – Строго пресёк пошлые шуточки лекарь, – думай головой, перед тем слухи подхватывать словно баба базарная! Я Илью больше десяти годов знаю, ни разу за это время он ни одной девки не испортил. Слышал про такую штуку как “честь”? Так вот, у него она есть! Командир наш не святой. И бабы его сами привечают. Есть такое. Но он всегда следовал завету своей матери. Уж она как никто знала, что случается с юными девками в лихие времена. Ей можно сказать повезло, что Остап выкупил то того, как… Сам понимаешь, что бывает. Когда мы с Ильёй из отчего дома уезжали, она так и сказала: “Запомни, сынок, хоть раз девку невинности лишишь, али снасильничаешь, в миг удача от тебя отвернётся! Без вести сгинешь, а я даже палец в твою сторону не протяну. И сёстрам твоим накажу тебе не помогать”! Вот так-то, паря. А для вдовиц ребятёнок только первые годы нахлебник, потом глядишь, подрастёт и подмогой будет. От таких, как Илья и другие наши хлопцы сам бог рожать велел, крепкие детишки получаются. Своими руками роды у местных баб принимал на долгих стоянках. Причём не зная, кто постарался, или сотник, или кто другой. И ни разу я не замечал, чтобы Илья на какую-то бабу пальцем показывал и подвигами хвалился! Так что сам запомни и другим передай. А теперь делом займись. Гляди, как Мирон с Олесем корячатся обвал раскапывая!

Алеся не видела выражение лица Грыця в момент нотаций, но по тому как тот принялся яростно махать лопаткой, видно было, что слова Василия Никитич его проняли. Может он и не понял смысла слово “честь”, а вот удар кулака в челюсть за длинный язык красочно представить мог. Ещё она подумала, что может и хорошо, что её закинуло в эту эпоху в тело парня. Останься она девушкой, рисков было бы намного больше.

Когда парни достаточно освободили проход, они закрепили один конец верёвки за поперечину люка, зажгли свечной фонарь и пошли по мрачному коридору. Лекарь, как и обговорили заранее, в это время должен был изображать мирного травника вблизи сеновала и в случае чего, подать сигнал дёрнув за верёвку.

На перекрёстке парни разделились. Мирон с Алесей пошли по проходу дальше, а Грыць, привязав один конец шпагата к главной нити, пошел в ответвление. Пока никаких лазов наружу они не заметили. Теперь Алеся уже разглядела, что проход шёл неравномерно – то по прямой линии, то извиваясь. Сам коридор тоже то расширялся, то сужался по ширине. И высота потолка плясала. Местами они спокойно перемещались в полный рост. Иногда приходилось ползти на карачках. На некоторых участках Мирон шёпотом отмечал перепады глубины. Говорил, что чует это по громкости доносящихся с поверхности шорохов.

На ещё одном перекрёстке они снова разделились. Перед этим Мирон долго прислушивался. Потом сказал, что кажется слышит отдалённые звуки поселения и голоса людей, разговаривающих на “индюшином” языке. Может где-то там впереди и правда был проход к крепости? Как старший в группе он пошёл туда. А Алеся зажгла от свечи Мирона свой фонарь и поползла дальше одна. Лаз сузился настолько, что пришлось карабкаться одними ногами, помогая себе локтем, прижимавшим к телу лук. На вытянутой второй руке она держала фонарь, освещая себе путь. Через некоторое время забрезжил солнечный свет. Она задула свечу и прислушалась, пожалев, что её слух не такой острый как у Ярчука. Сверху доносился шелест приминаемой сухой травы. Может заяц в траве следы путал от лисы, а может…

Она осторожно высунула голову. С ракурса от уровня земли, увидела как кто-то медленно пробирается пригнувшись сквозь высокую траву.

“На животное не похоже”, – промелькнуло в голове.

Стараясь не делать резких движений, Алеся бесшумно привстала на колени. Подниматься в полный рост она не рискнула, чтобы не стать удобной мишенью. А так, с уровня колен, её макушка лишь слегка показывалась над высокой травой. Машинально достала из колчана стрелу. Замерла на месте, вслушиваясь и готовясь к любому повороту событий и понимая, что рассчитывать придётся только на себя и свои навыки. По её расчётам, Мирон с Грыцем, даже если и нашли другие выходы, должны были быть далеко отсюда. Быстро и бесшумно добраться по верху они бы не смогли. А Василий Никитич, как и договаривались, должен был их ждать в сарае.

Внутренне собралась и превратилась в слух. Было слышно как в траве стрекочет кузнечик. Когда на долю секунды над травой показалась чалма, она выстрелила. Человек хрюкнул и затих в траве. Не выпуская из рук лука, Алеся на четвереньках поползла к упавшему человеку. Там и правда лежал турок. Из его плеча торчала стрела. Не дожидаясь, пока тот начнёт сопротивляться, она быстро его скрутила верёвками и сунула в рот кляп, сооружённый из его собственной чалмы. Хорошо, что веревок ещё осталось достаточно, чтобы обездвижить противника. Убедившись, что тот надёжно связан, она потащила его за шиворот поближе к лазу. Ползти через узкий проход вдвоём был не вариант. Быстро прикинув в голове все возможные идеи, она начала энергично дёргать верёвку в надежде, что кто-то из парней заметит колебания и приползёт к ней.

Ждать пришлось долго. Всё это время турок сверлил её наполненными ненавистью глазами и мычал.

“Хорошо, что я ему рот заткнула”, – подумала она изображая меланхолию и игнорируя его косые взгляды. Показывая, что ей всё равно, отвернувшись начала жевать травинку.

Через какое-то время в отверстии хода показалась голова Грыця. Алеся большим пальцем показала на лежащего возле неё мужика. Оперевшись руками о края, парень резко выскочил наружу. За ним так же шустро вылез Мирон. Оба одобрительно покивали головами и скривили выразительные гримасы уважения.

– До стану його треба видвэсты, – шёпотом сказал Ярчук, – якщо вин тут шарывся, точнисенько тут ще э не одын прохид.

– Как? – Одними губами спросила Алеся косясь в сторону крепости, как бы намекая, что оттуда их могли заметить.

– Повзком, – буркнул Лымарь и оглядевшись показал рукой направление, – до стану туды.

– Он кровь теряет, – чуть слышно заметила Алеся, – надо чтобы Василий Никитич его сначала оглядел.

– До сараю туды, – махнул рукой чуть в сторону Грыць.

– Нам бы сейчас маскхалаты не помешали бы, – задумчиво заметила Алеся, размышляя, что три ползущих тыла, волочащих четвёртого, с высоты крепостных стен будут видны как на ладони – стреляй не хочу. Увидев полные недоумения глаза парней она поняла, что опять ляпнула что-то лишнее. Скорее всего и маскировочные костюмы придумали намного позже. Думать об этом было некогда. Надо было что-то предпринимать здесь и сейчас.

– Хлопцы, ещё верёвки есть? – В её голове промелькнула шальная мысль.

Те закивали головами, доставая из заплечных мешков мотки.

– Траву рвите, сейчас ею обмотаемся, – хитро подмигнула она и принялась маскировать пленного турка под сноп. Без лишних слов, парни тоже стали хаотически рвать траву, так чтобы не оставлять на заросшем лугу слишком большие прогалины и привязывать к себе пучки травы. Когда закончили, неторопливо, делая частые остановки поползли в сторону сеновала. Первой ползла Алеся, таща за собой связанного по рукам и ногам мычащего турка. На небольшом расстоянии от неё, прикрывая тыл, ползли парни.

Им повезло добраться до сарая незамеченными. Перед входом Ярчук залихватски свистнул. Алеся догадалась, что это знак для Василия Никитича. Ввалившись в помещение, они с удовольствием присели прямо на пол, подперев спинами стены и вытянув гудящие ноги. Пленного турка они положили в центре, так чтобы тот был на виду.

Вскоре, нагруженный охапками трав, в сарай вошёл лекарь. Окинув взглядом покрытых пылью парней, кивнул на турка:

– Кто из вас “языка” взял?

Грыць с Мироном показали пальцем на Алесю.

– Молодец, – похвалил Василий Никитич и стал осматривать раненого.

Парни, допивая остатки воды из фляг, наблюдали на лекарем.

– Жить будет, – вынес вердикт тот, – но надо в стан его оттащить, чтобы стрелу вытащить и зашить. Ну, и конечно, передать “языка” Илье, чтобы он ему язык-то и развязал. – И первым хохотнул от случайного выданного каламбура.

При этих словах парни стали снимать с себя охапки травы.

– Ээээ, не, не надо, – остановил их лекарь, – пусть и другие хлопцы полюбуются, как вы снопами прикидывались. Да и травки с вас я сам сниму и переберу. На Олесе я уже несколько лечебных пучков заметил.

– А как этого тащить? – Спросила Алеся кивая в сторону раненого турка, – он же с минуты на минуту сознание потеряет, носилки бы сюда…

– Волокуша была бы кстати, – согласился лекарь, – вот только из чего её сооружать посреди поля? Может пусть “язык” своим ходом идёт? Не так уж и сильно его задело. Я ему сейчас плечо перетяну бечёвками, чтобы кровь остановить. И древко стрелы обломаю. А на месте уже остриё выну.

Так они и вернулись в лагерь. Впереди шла Алеся, поддерживая за талию связанного турка, семенящего спутанными над коленями ногами. Позади шли обмотанные травой Лымарь с Ярчуком, таща на плечах по мешку с целебными травами. Замыкал процессию довольный вылазкой Василий Никитич.