Ловцы снов

– Понятно. Не за что.

Спрятав книжку в сумку, она принялась перекладывать с места на место ручку и карандаш. Я нерешительно потоптался рядом. И вдруг неожиданно для самого себя ляпнул:

– Ты когда-нибудь слушала музыку руками?

Вскинув голову, Эгле удивлённо подняла брови.

– Я тоже нет, – торопливо продолжил я, пока она не передумала со мной говорить, – просто вчера схватил наушники, хотел надеть, а плеер, оказывается, был включен, я и услышал, что музыка играет. Вот.

– Ну, – сказала Эгле, – по-моему, эти штуки так и устроены, нет? Мой плеер всегда включается сам, когда я надеваю наушники. Правда, руками я их не слушала. Это как-то… странно.

– Я просто не успел их надеть, – проворчал я. – Совсем вымотался, пока домой дошёл. Думал, прямо там и сдохну, уже почти двигаться не мог.

Ой. Зря я это сказал. Эгле резко изменилась в лице.

– Чистые квинты… – тихо сказала она. – Сим, прости, пожалуйста.

Вид у неё был самый что ни на есть несчастный.

– Я же слышала, что ты на пределе. – Она приложила обе ладони ко лбу, что означало крайнюю степень замешательства. – Но я не знала, что ты забыл плеер, правда!

Когда всё успело стать ещё сложнее? Теперь уже Эгле не знает, куда деться от чувства вины.

– Не парься, – нерешительно сказал я. – Я сам виноват. Тоже наговорил тебе всякого…

– Но ты хотя бы пытался помочь, – пробурчала Эгле.

Я кашлянул. И храбро возразил:

– Ничего я не пытался. Помочь – это узнать, кто над тобой издевается, и морду ему набить.

– Много чести, – поморщилась Эгле. – Связываться ещё…

Невыносимую из-за взаимной неловкости сцену примирения милосердно прервал звонок.

Ну вот, подумал я, садясь на место, теперь Эгле знает, что я правда могу помереть, если она будет на меня злиться. Зато, кажется, мы снова разговариваем. Проблему подонков из старших классов это не решает, но хотя бы не усложняет.

И ещё промелькнуло – «ну вот, а я думал, она удивится». Это про моё открытие.

И снова – «всё-таки, кто?»

…К концу дня тревога почти испарилась. Мы шли домой вместе, а по пути болтали про книжку, которую я вернул Эгле.

И ещё целую неделю всё было хорошо.

А потом снова была моя очередь дежурить. И когда я отправился домой, путь мой лежал мимо заднего двора школы, как и всегда. Мимо служебного входа, который вёл в столовую, и нескольких больших мусорных баков.

Крепко закусив губу, Эгле презрительно смотрела на старшеклассника, стоявшего перед ней. Он был ко мне спиной, и я не сразу опознал в нём Кори Мита. Вероятно, Кори боялся не справиться в одиночку, раз привёл ещё одного подонка. Он-то и удерживал Эгле, заломив ей руку.

Мне показалось, что мой позвоночник превратился в лёд. Уши словно заложило. Увидев меня, Кори расплылся в радостной ухмылке. Он что-то говорил, но я его не слышал.

Я узнал и подонка, державшего Эгле. Конечно, я его помнил. Моя единственная полная и безоговорочная победа. Одна из моих последних драк. Эх. Последние месяцы я провёл слишком славно и спокойно, вот уже и забыл об этом. А ведь первое время так осторожничал. Знал же, что он попытается отомстить. Знал. Но мне показалось, что мир подонков и начинающих сволочей остался по ту сторону наушников. Показалось, что они не тронут меня, когда я перестану тянуться к ним, чтобы нарваться на очередной мордобой.

И вот мир подонков пришёл за мной сам.

Я не слышал ничего, кроме своего сердцебиения. Вернее, это в первый момент я подумал, что стучит моё перепуганное сердце. Потом вдруг оказалось, что стучит оно довольно-таки спокойно и уверенно. И не совсем оно. Это был отсчёт ритма для вступления. Несколько тактов спустя я услышал остальные инструменты.

И Голос.

Голос звучал внутри меня. Не знаю, как. В этой песне тоже была всего одна строчка, которую я понимал. Но он звучал, не оставив мне выбора. Хотя, собственно, выбора не было с самого начала.

Нет, старик, ты ошибался, когда пел, что я не один, думал я, аккуратно поставив школьную сумку на землю и беря разгон. Я один. И всё равно у нас численное преимущество. Потому что один и один, и ещё один – это три, вот тут ты абсолютно прав, а их всего двое. Мы их уделаем. Я, ты и Эгле.

Глава 6. Сеть

Больничные лампы жужжали на низкой, угрожающей ноте. Обычно они издавали монотонный, выматывающий душу звук. Этот звук и так сложно было счесть благим предзнаменованием. Но сегодня их жужжание по-настоящему нагнетало обстановку.

Я тихонечко расковыривал дырку в окровавленном носовом платке. Эгле нервно мяла в руках бинт, которым были обмотаны её костяшки. Ну, то есть сейчас с костяшками всё уже было в порядке, но поначалу их пришлось забинтовать.

– Прости, – наконец вполголоса сказала Эгле.

– За что? – Я почти по-настоящему удивился. – Не ты же привела этих полудурков.

Эгле угрюмо потеребила бинт.

– Можно считать, что я. Ты ведь уже догадался?

Я скосил на неё глаза:

– Насчёт чего это?

Выражение лица Эгле напомнило мне момент нашего знакомства. Тогда она тоже сжала зубы, выпрямилась и сказала то, что должна была сказать.

– Я тебе соврала.

И даже голос так же звучит – немного механически.

– Я сказала, что не знаю, кто надо мной издевается. А я знала.

– Очень интересно, – ответил я. В прошлый раз я так себя и вёл – говорить можно без выражения, главное, продолжать вставлять реплики. Чтобы разговор продолжался. Глядишь, всё прояснится.

Эгле беспокойно убрала со лба светлую чёлку.

– Я просто не хотела, чтобы они и к тебе лезли.

– Ты думала, я сразу пойду с ними разбираться? Я польщён.

– Да хоть бы и не сразу. Всё равно этим бы всё кончилось.

– Тогда почему ты мне не рассказала?

– Надеялась, что смогу им не попасться.

– Ты совсем балда, что ли? – сердито спросил я. – При чём тут «смогу не попасться»? Им пора было начистить рожи ещё месяц назад, если я правильно помню.

Эгле прямо взглянула мне в глаза.

– В смысле, я должна была подойти к тебе и сказать: «Вот там стоит гадёныш, он портит мои вещи, чтобы ты попытался с ним подраться, не делай этого ни в коем случае». Так, что ли?

– Нет, не так. Ты должна была сказать: «Вот там стоит гадёныш, он портит мои вещи, пошли, будем драть ему задницу». Я тебе друг или хвост поросячий?

– Друг, – с отчаянием в голосе ответила Эгле, – и вот именно поэтому я и не могла тебя втягивать.

– Че-го-о?

– Того, – буркнула Эгле. – Их много. И Кори с тем недомерком – это так, отросточек. Они в той шайке единственные, кто ещё в школе учится.

Не могу сказать, что меня это очень напугало. Но неприятные ощущения в области загривка точно появились.

– Это у них стиль такой, – мрачно продолжала Эгле. – Если они хотят что-то тебе сделать, они ловят твоего друга-слабака. И потом всячески тебя унижают, а тебе приходится терпеть, чтобы они больше не прикапывались к твоему другу.

Злорадная ухмылка получилась у меня совершенно без усилий.

– Только они не учли, что ты не слабак.

– Да, – важно кивнула Эгле. – И не учли, что ты не будешь ничего спрашивать, а сразу драться полезешь.

– И Хлою не учли.

Ушлёпка, державшего Эгле, я сразу проигнорировал, бросился на Кори. Эгле справилась сама – ударила его макушкой в подбородок, а когда он взвыл и выпустил её – добавила кулаком в зубы. Сильно рассадила костяшки, но вроде даже что-то ему выбила. Не скажу, что мы так уж хорошо дрались, но смогли продержаться до подхода Хлои. Потом Эгле прикинулась напуганной барышней, а я – храбрым рыцарем. Хлоя не прониклась. Тогда мы весьма убедительно изобразили приступ. Точнее, я изобразил приступ, а Эгле принялась носиться вокруг с причитаниями. Так мы из двух зол выбрали Кейна. Тем более, что мы и вправду считали его более дружественным взрослым. По сравнению с Хлоей.

Это мы, конечно, немножко просчитались. Мы что-то пищали в своё оправдание, но он всё проигнорировал. Молча остановил носовое кровотечение у меня, залечил разбитые костяшки Эгле и ушёл. Велел сидеть здесь и никуда не высовываться. И его не было уже очень долго – страшно представить, куда за это время можно пропасть.

Причём с каждой минутой всё страшнее и страшнее. Куда там мифической шайке юных шантажистов.

– Кстати, – встрепенулся я, – откуда ты всё это знаешь? Ну, про Кори и его шайку.

– Ох, там такая алингийская опера… – вздохнула Эгле. – В общем, слушай. Ты хорошо знаком с Мирандой?

– Воображала, – откликнулся я. – Их четверо, я даже не знаю, кто из них хуже.

Эгле кивнула.

– Да. Подходит она ко мне сегодня и спрашивает: «А что ты делаешь после занятий?». Сказала, что их девчачий клуб хочет познакомиться со мной поближе.

– Миранда сказала? – Недоверчиво уточнил я.

– Вот именно. Видимо, на этом месте я должна была умереть от восхищения. Как же, богини красоты снизошли до меня…

– Я и сам бы умер, – буркнул я, – тут же.

Эгле хихикнула.

– Ну, выбить меня из колеи ей удалось, факт. Я так удивилась, что ответила честно. Сегодня я не очень хорошо себя чувствую, никуда не пойду, отправлюсь сразу домой, проведу вечер в скорбях и сожалениях, что лишилась такой компании.

– И что Миранда? – Я всё ещё не мог представить себе Миранду разговаривающей с Эгле, поэтому нуждался в деталях. Мне кажется, у неё должен был взорваться мозг ещё до того, как Эгле попыталась бы открыть рот.

– Ой, – сказала Эгле, – как она хлопала ресничками и заламывала ручки, ты бы видел. Столько соболезнований мне, кажется, ещё никто не высказывал. Короче, милая наша девочка сильно перегнула палку, и я заподозрила неладное. Подошла на следующей переменке к Юлсу, спросила, как Миранда, не болеет ли…

– Почему именно к Юлсу? – удивился я.

Эгле посмотрела на меня с жалостью:

– Сим, ты совсем в танке? Юлсу нравится Миранда. Она вроде как с ним гуляет, но вроде как нет. Он у неё такая синица в руках.

– Ну дела, – разочарованно протянул я, – а ведь он мне казался вполне здравомыслящим парнем.

– Он и есть здравомыслящий, – возразила Эгле. – Юлс мне всё выложил. – И помрачнела: – Правда, мне это не помогло.

– Забей, – поморщился я. – Ты же не могла знать, что Кори подкараулит тебя у самого выхода. Давай дальше, про Юлса и Миранду.

Эгле кивнула и продолжила:

– Оказывается, Миранда синичку свою не отпускает, но и на журавля в небе тоже замахивается. И знаешь, кто этот журавлик?

– Подожди-ка… – медленно сказал я, – ты же не хочешь сказать, что речь идёт о типичнейшей ошибке школьниц средних классов?

– Хочу.

– У неё большие и светлые чувства, а он её использует?

– Да.

– Ей так польстило внимание старшеклассника, что она этого не замечает?

– Именно.

– Она способна на любую гадость, лишь бы он продолжал с ней общаться?

– Точно. – Эгле изобразила восхищение моей интеллектуальной мощью. – А я-то думала, ты врёшь, что на самом деле ты умный, просто una corda мешает.

– Вот возьму и ни словечка Кейну не скажу, когда он потребует подробных объяснений, – пригрозил я. – Сама ему будешь рассказывать, какой я великий герой.

– Да ладно тебе. – Эгле шутливо толкнула меня плечом. – Я бы и так рассказала. Но пока что я рассказываю про этого собачьего Кори. Или как, дальше ты сам?

– Сам, конечно, – проворчал я. – Теперь-то всё ясно. Юлс хочет, чтобы Миранда перестала заглядываться на Кори. Значит, Кори должен перестать кадрить Миранду. В смысле, понять, что она бесполезна. То есть, Миранда должна облажаться.

– Не совсем, – покачала головой Эгле. – Юлс не хочет, чтобы Миранда связывалась с Кори, это правда. Но побуждения у него более высокие. Рано или поздно вся шайка очень крепко влипнет. А когда она только начнёт влипать, в первую очередь не поздоровится школьникам.

– А-а, – глубокомысленно промычал я. – Какие страсти.

– Так я и говорю, – уныло подтвердила Эгле, – алингийская опера. Мы были бы в курсе, если бы почаще вылезали из наушников.

– Угу-у…

Мы замолчали. Не знаю, как Эгле, а я вспомнил, что нам предстоит неприятный разговор с Кейном. И, вероятно, с родителями. Зависит от того, что он им скажет.

В худшем случае, сеньора Элинор Вайс сочтёт меня начинающим уголовником и запретит своей дочери со мной общаться. И мама…

Ох, чёрт. Я достаточно эгоистичный и плохой сын, чтобы не интересоваться жизнью родителей. Когда Эгле спросила, есть ли у мамы хобби, я не смог вспомнить. Да что там, за несколько лет я ни разу не ответил ни на одно письмо от отца, которые каждый месяц приходили из Тихих Земель. Но даже я заметил, как мама радуется, что я не влипаю в неприятности и дружу с хорошей девочкой Эгле.

С хорошей девочкой, которая спокойно выбила зуб плохому мальчику.

Это обнадёживало.

Дверь кабинета бесшумно распахнулась. Мы, признанные столпы спокойствия, в смысле, пеньки бесчувственные, непроизвольно пододвинулись чуть ближе друг ко другу.

– Сеньора Вайс, марш домой, – строго велел Кейн, взметнув полами белого халата. – Сеньор Нортенсен, вы остаётесь.

– Но мы же… – запротестовала Эгле.

– Никаких возражений.

– Вы хотите отправить её домой одну?! – возмутился я.

– Не об-суж-да-ет-ся. – Кейн развернулся ко мне. – Успокойтесь. Сегодня драк больше не будет.

– Так ведь это же не мы…!

– Я знаю, – неожиданно спокойно отозвался Кейн. – А теперь замолчите – оба – и подумайте. Кто-нибудь видел, как Сим изобразил приступ?

Мы с Эгле озадаченно переглянулись.

– Нет, – наконец ответила Эгле. – Те двое убежали, когда Хлоя вышла, а кроме них, там больше никого не было.

– Значит, они не знают, что вы отправились ко мне. Если сеньора Вайс, – Кейн послал ей суровый взгляд, – не будет валять дурака и сразу поедет домой, у них очень мало шансов где-то её подкараулить.

Тупые взрослые. Городские хулиганы всегда находят тех, кого хотят поколотить.

Но сколько бы мы ни пытались возражать, Кейн и слышать ничего не хотел. В конце концов, Эгле скрылась за дверью, бросив на меня виноватый взгляд. Я кивнул ей – понимаю, дружище, ты не специально.

– Отчитывать будете? – С вызовом спросил я, когда Кейн уселся на своё место.

Ответ меня удивил.

– Зачем бы? – пожал плечами Кейн.

– Ну, – сказал я, – вы же сейчас родителям нашим звонили, да?

– Звонил.

– Всё рассказали, наверное. Сообщили, что я плохо влияю на Эгле. Попросили принять меры. Да? Чтобы я одумался, вёл себя прилично…

Я осёкся, потому что Кейн утомлённо посмотрел на меня поверх пальцев, сцепленных в замок.

– Ну что ты несёшь? – негромко спросил он, дождавшись, пока я заткнусь. – Думаешь, я не знаю, что вам ещё не раз придётся кому-то давать отпор? Думаешь, я не понимаю, что два – это больше, чем один? Причём не в два раза больше, а в десять, если речь идёт о противостоянии.

Великая Гармония. Кейн. Кейн ведёт себя так, как будто он когда-то тоже был человеком!

Я смотрел на него во все глаза, стараясь не упустить ни одного слова, ни одной интонации, ни одного движения мимических мышц.

– За что тебя отчитывать? – продолжал Кейн. – За то, что ты друга выручил? Я прекрасно понимаю, что ты вовсе не хотел ни с кем драться.

Вот это да. Я-то думал, он поверил Хлое, которая утверждала, что я взялся за старое. Я-то думал, он ничего не понял из наших с Эгле попыток рассказать, как всё было. Я-то думал, он позвонил нашим родителям и пересказал им слова Хлои, попутно домыслив пару-тройку гадостей.

– Всё я понял, – устало сказал Кейн.

Ой. Кажется, я так обалдел от всего этого, что произнёс вслух часть мыслей.

– А если вы всё поняли, то почему отправили Эгле домой одну? – не удержался я.

– Сим, – снисходительно начал Кейн, – ты что, не знаешь повадки школьного хулиганья? Ни за что не поверю. Они ещё дня два будут приходить в себя. Сегодня вам обоим точно ничего не грозит. Эгле пора домой, потому что сеньора Элинор Вайс знает – дочь помогала своему другу добраться до больницы. Не потому, что кто-то должен был залечить ей содранные костяшки. Сеньора Дана Нортенсен знает, что её сыну стало плохо, но сейчас всё в порядке. Плохо – потому что у него серьёзная болезнь, разбитый нос тут совершенно ни при чём. Поэтому ты пока побудешь тут.

– А как же Хлоя? – недоверчиво спросил я. Надо же. Я был уверен, что она первой добралась до наших родителей.

– А что Хлоя? – безмятежно переспросил Кейн. – Не разобралась, подняла панику, так часто бывает.

– У меня одежда кровью закапана, – мрачно напомнил я.

– Что же, – сказал Кейн, – конечно, есть звукомагические способы вывести пятна. Но они работают только с влажной тканью, а твоя кровь уже засохла. Впрочем, это означает только то, что ты должен незаметно пробраться в свою комнату и переодеться. И в кои-то веки самостоятельно постирать одежду. Полагаю, это единственный сложный момент во всём плане.

Издевается ещё.

– Год кончается, – сообщил я, – надвигается последнее родительское собрание. Хлоя обязательно захочет поговорить и с моей мамой, и с мамой Эгле. И скажет, что вы всё…

– А мотивы? – Кейн надменно вздёрнул бровь. – Кто в здравом уме поверит, что я стану тебя прикрывать? У нас с тобой натянутые отношения, это все знают.

Ну надо же. Я думал, он не знает.

– В любом случае, – Кейн вздохнул, откидываясь на спинку стула, – это будет потом. Сейчас… я не хочу, чтобы ваши родители делали поспешные выводы. Сейчас вас обоих нельзя тревожить. Ты слишком привязался к Эгле, а она – к тебе. Вас уже невозможно просто изолировать друг от друга. Даже думать не хочу, какие будут последствия. Так. – Он слегка хлопнул ладонями по столу. – Враки враками, а за твоей мелодией после такой эмоциональной вспышки действительно надо понаблюдать.

На этом удивительные открытия кончились. Теперь всё стало привычным. Снова датчики, снова жужжание больничных ламп, наморщенный лоб Кейна, шорох ручки, стремительно скользящей по бумаге.

Но я не обманывался. Теперь-то я знал, что всё в один момент может измениться. Может быть, вообще ничего не очевидно, восторженно размышлял я, потом окажется, что у Кейна тоже болезнь внутренней мелодии, и он вот сейчас резонировал с Эгле и со мной.

– Я отойду на несколько минут. – Голос Кейна отвлёк меня от размышлений. – Если я запущу музыку с проигрывателя, а не с плеера, ты сможешь просто сидеть и ничего не трогать?

Я только кивнул. Я всё ещё переживал крушение привычной картины мира. За обломками маячила совершенно иная реальность. В ней Кейн вёл себя по-человечески. Не читал нотации. Не давал бесполезных советов. Не требовал заведомо невыполнимых обещаний. Знал, как себя ведут подонки вроде Кори, и действовал в соответствии с реальным положением вещей. А не руководствовался идиотскими представлениями о мире, которые обычно люди приобретают в его возрасте.

Может, у него ещё и друзья есть. А что? Чем чёрт не шутит.

Хотя нет, это я, пожалуй, замечтался.

Мне нужно было время, чтобы со всем этим свыкнуться и решить, как жить дальше.

Что же. С такой картиной мира я, пожалуй, был согласен. Настолько, что даже был готов ещё некоторое время – так и быть – сидеть и ничего не трогать. Просто из признательности. Жизнь понемногу налаживалась. То есть, и до этого всё было относительно неплохо. А сейчас, когда подключился Голос, я и вовсе почувствовал себя человеком.

Голос. Я вспомнил, как услышал музыку вместо привычного глухого стука в ушах. Выходит, это теперь я. Это я теперь так звучу. Я звучу как песни о танцах на улице, как песни о дружбе, как песни о ветре, снах и полётах. Звучу с этим вот простором и смелой вольностью, граничащей с пофигизмом, но не с равнодушным пофигизмом, а с весёлым, который выражается словами: «И ничего вы мне не сделаете».

С ума сойти.

Глава 7. Ночь

– Вот и погуляли, – уныло подытожила Эгле.

– Угу, – так же уныло отозвался я.

Мы оба умолкли.

– Похоже, теперь действительно придётся… – Она закончила фразу с непередаваемым отвращением: – …вести себя хорошо.

– Уж по крайней мере, никаких ночных прогулок, – грустно хмыкнул я.

Эгле скомкала в руке записку, бывшую причиной нашего общего расстройства, и со злостью запустила в сторону урны.

Всё началось с того, что Эгле пожаловалась на сеньору Элинор – мол, шагу ступить не даёт, скоро придётся запрашивать письменное разрешение на выход из дома. Я понимал Эгле лучше, чем хотелось бы. Ну, всё-таки, наши матери растили детей с болезнями внутренней мелодии. Было бы странно, если бы они над нами не тряслись. Но мы были маленькими неблагодарными паршивцами, достаточно хитрыми, чтобы придумать, как обойти контроль.

Итак, мы придумали отличный, замечательный план на эту ночь. Мы разрабатывали его несколько дней и воплощали несколько недель. Мы угробили кучу времени на дипломатическую работу. Чего стоила операция «Очередь», когда мы подгадывали время приёмов у Кейна – так, чтобы наши мамы постоянно сталкивались друг с другом. Чтобы они проводили друг с другом достаточно времени для установления взаимной симпатии. Но – и это важно! – меньше, чем требуется для того, чтобы подружиться. Мы были тошнотворно хорошими детьми всё время до начала каникул и потом ещё неделю.

А потом я пошёл к Эгле в гости посмотреть на звёзды. И надо же было такому случиться, что Эгле тоже решила посмотреть на звёзды. В гостях у меня. Да ещё и в ту же ночь. На наше счастье, у Эгле был какой-то наполовину игрушечный телескоп, а у нас – вполне пристойная крыша. Сеньора Элинор поначалу не хотела отпускать Эгле. Она сказала, что это всё очень хорошо, но смотреть на звёзды можно и с их крыши. Эгле страдальчески подняла брови – «но мама, у нас ведь такой бардак, мы ведь всё никак не можем раскидаться после переезда». Взяв с Эгле клятву явиться домой не позднее семи часов утра, сеньора Элинор всё-таки разрешила ей пойти ко мне. Что касается моей мамы, она была рада, что моя жажда приключений ограничивается желанием созерцать ночное небо.

Ни на какие звёзды мы, конечно, смотреть не пошли. Мы пошли к морю. Набережная была недалеко от дома Эгле, каких-то сорок минут ходьбы – и вот уже слышны волны. Такой путь нам обоим был под силу. Кроме того, целую неделю мы честно выполняли все-все предписания, как следует выспались накануне вылазки и зарядили плееры.

На самом деле, было не так уж важно, куда идти. Главную задачу мы уже выполнили. Мы вышли из-под контроля, и сейчас никто не знал, где мы. Непривычное чувство.

Обалденное чувство.

Сначала мы шли в молчании, но когда немного отдалились от дома Эгле, уже вовсю болтали. Ощущение полной свободы и гордость – да, мы страшно гордились, что план сработал – оказались лучшей подзарядкой. Впервые за несколько лет Ленхамаари казался мне прекрасным городом. Нет, в теории я знал, что у нас куча архитектурных памятников, что ежегодно сюда наведывается толпа художников и звукомагов, ищущих вдохновения. Но сейчас я это как-то… понял, что ли. Ах, да. Прочувствовал, вот. Это называется «прочувствовал».

Гулять предстояло долго. Эгле предложила идти не напрямик, а немножко поплутать по кварталам. Я был не совсем уверен в том, что мы сможем потом найти дорогу. Но раз Эгле не боялась заблудиться, я не стал возражать. Да и какой бы дурак стал лезть с нудными предупреждениями в такую ночь.

Нам и вправду очень повезло со временем, которое мы выбрали для прогулки. Было очень тепло, но не душно. Сумрак, таящийся между домами, казался бархатным. Каждый источник света был прекрасен. Фонари? Отлично, пусть они светят всегда. Фары последних автобусов, возвращающихся в депо? Доброй ночи. Лимонно-жёлтые окна? Конечно же, за стеклом самые уютные квартиры. Вроде и понятно, что там обитает какая-нибудь скучная тётка с неудавшейся жизнью, сидит сейчас на кухне и пытается понять, где же она свернула не туда. Или просто у кого-то бессонница. Или кошмары. Из-за чего ещё приличные люди могут не спать в это время суток? А всё равно. Сейчас это всё как-то и понятно, и неважно.

Эгле всё ускоряла шаг, словно предчувствовала что-то ужасно интересное впереди. А я наоборот вертел головой во все стороны, глазел на ночной город, как впервые увидел. Временами проверял, где Эгле, догонял её, и всё повторялось.

Когда я в очередной раз нашёл её взглядом, оказалось, что она застыла у поворота во дворы. У неё как-то странно напряглись плечи.

Слегка забеспокоившись, я подошёл ближе. Хотел встать рядом, но Эгле вдруг вскинула руку, преграждая мне путь. Повернулась и тихо, почти беззвучно прошептала:

– Пойдём обратно?

Нахмурившись, я шагнул к стенке, быстро выглянул за поворот.

Нет, мы ни на секунду не забывали о существовании в этом мире Кори и его мерзавцев-приятелей. С помощью Юлса мы выяснили всё, что могли выяснить о любителях собрать толпу побольше и найти жертву послабее. И мы точно знали, что в этом районе нам встреча с Кори не грозит. Потому что у этого района было своё сборище, которое называло себя орденом. Тоже ничего хорошего, но у ордена, по крайней мере, были принципы. Например, они не били девчонок и не нападали на одного скопом.