скачать книгу бесплатно
«На холсте появился Город: белый, в окружении высоких гор. Солнце слепило бликами с тонких шпилей, и отражаясь в оконном стекле домов…»,– задумчиво повторил он первую строку, закончив чтение.
– Очень красиво, – он повернулся ко мне. – А можно ознакомиться со всем произведением?
– К сожалению, нет, – я замялся. – Повесть не окончена, и неизвестно будет ли.
– Почему это?
– Знаете, последнее время я очень стеснён в средствах, скорее всего мне придётся начать работать, вероятнее всего физически, и, боюсь, у меня не будет ни времени, ни сил.
Жан потёр лоб, задумавшись. Затем отхлебнул из кружки и сказал:
–Добре. Мне кажется, у вас может получиться хорошая повесть. Найдите время, зайдите ко мне на днях – если мы сойдёмся в условиях, то заключим договор, и я выплачу вам небольшой аванс.
Я совершенно опешил, зато наши приятели, притихшие было, подняли гвалт:
– Не дай себя обмануть!
– Не позволяй этой жидовской акуле сожрать тебя!
– Бейся за каждый грош!
И всё в таком духе. Жан вновь повернулся ко мне:
– Вы должны понимать, что это – не благотворительность, а контракт. Я плачу вам деньги за талантливое произведение. Это бизнес. Как говорится, ничего личного!
Я кивнул.
Узнав его поближе, я понял, что он лукавит. Многих своих друзей он поддерживал деньгами, покупая у них абсолютно бездарные стихи, романы, картины, инсталляции, так что бизнес, строго говоря, не был для него основным критерием. Видимо, он – последний из могикан, Чингачгук меценатов.
Деньги достались ему нежданно. Дядя, которого Жан никогда не любил и видел лишь раз, потерял единственного сына в страшной автокатастрофе. Как говорят, стечение обстоятельств: Феррари, дерево, кокаин и водка. Кроме несчастного бедолаги и племянника убитый горем престарелый мультимиллионер наследников не имел, так что очень скоро Жан стал обладателем огромного состояния. Сам Жан ничего особенного не ощутил, это что-то арифметическое: было мало, стало много. Он этих денег не зарабатывал и не знал, а потому пользовал счёт легко и доверчиво. Но сколько ни тратил, не мог серьёзно уменьшить капитал. Тот лишь рос, причём не благодаря владельцу, а скорее вопреки.
Кроме прочего, Жану достался небольшой дом, выстроенный в какие-то древние времена на одной восхитительной улице в Градчанах. Туда-то мы и направились.
Взявшись за руки, мы шли по серой брусчатке узкой мостовой мимо двухэтажных домов, прихотливо оригинальных, старинных, словно войдя в невидимую дверь, вдруг оказались в одной из сказок Андерсена, которые я так любила в детстве. Эти окна, наверняка, помнят, как плавился иней под разогретым в ладошке пятачком. А там!…
У двухметровой стены из отёсанных валунов стояла на кованых ножках скамейка потемневшего дерева, для двоих, слева от неё – тонконогий чугунный фонарь, а справа – каменная чаша питьевого фонтанчика. С высоких деревьев чёрными ветвями подметавших небо, нёсся вороний грай, оттеняя тишину.
– Как здорово!– выдохнула я, присаживаясь.
Ты посмотрел на меня, как художник: пристально, оценивающе:
– Вы так подходите друг другу. Ты и Европа.
Я улыбнулась.
Эту секунду я не забуду никогда. Эта скамейка, этот фонарь и ты запечатлены теперь во мне вечной фотографией.
Ты сидела под фонарём, положив руки на колени, улыбаясь. Я сел рядом, осторожно обнял тебя за плечи.
– Ты заключил с ним договор? – невпопад спросила ты.
Меня немного покоробил подход, я убрал руку:
– Да, он выплатил мне аванс. Но договором это можно назвать с большой натяжкой: одна страница текста. Скорее – уговор.
– Ну, хорошо, ты – писатель. Ты печатаешься? Кроме того, что хочет издать Жан?
– Нет. Я убеждён, что писатель – это тот, кто пишет.
Ты хмыкнула:
– Звучит увесисто. А о чём ты пишешь?
Я рассмеялся:
– Извини, дурацкий вопрос!
– Да ладно, меня интересует сюжет!
– Потом читать не интересно будет.
– Читать я буду форму.
– Да? Ну, тогда слушай, – я откашлялся, чтобы голосом, каким рассказывают сказки, продолжить: – Давным-давно Город был скрыт туманом, который никогда не рассеивался, год за годом всё плотнее укрывая улицы и дома своим сырым пологом. Большинство горожан привыкли к нему, перестали его замечать, и стали его частью. Но несколько человек не смирились с очевидным, и сильно от этого страдали. Их стремления к солнечному свету никто не понимал, потому что все давно забыли, как он выглядит. И вот, услышав легенду, что где-то совсем недалеко есть Пещера, пройдя которую насквозь, обязательно окажешься в месте, где тумана нет, они отправились в путь.
Ты выждала немного:
– Это всё?
– Хочешь, я изложу тебе сюжет «Идиота»?
– Нет, пожалуй, – усмехнулась ты, – а чем кончается твоя повесть?
– А вот это пока секрет.
– Но большая трагическая любовь там присутствует?
– Обязательно!
– Хорошо.
Здесь, под фонарём, время остановилось ещё до нас. Всегда кричали вороны, твоя рука всегда была в моей. Холодно.
– Пойдём?
– Пойдём.
У полного до краёв бетонного стакана рядом с бронзовой колонкой ты долго смотрела на воду. Забыв обо мне, ты шевелила губами, замерла, а потом ударила по чёрной воде ладонью. Мир, отражавшийся на поверхности, пошёл волнами, смешался, исчез и расплескался по камням.
– Ой, – ты словно очнулась. – Ничего?
– Ничего.
Взяв под руку, я повёл тебя прочь от высокой стены-террасы, что царила над всем районом, по извилистой мощёной улочке, круто забиравшей вверх, мимо окон, что ниже наших глаз, к дверце под кованым фонарём.
– Он живёт в этой сказке?
Я кивнул.
– Неплохо устроился твой приятель-работодатель! – ты коснулась массивного кольца, служившего ручкой.
– В общем, да. Но сам он не придаёт этому такого значения, как мы. Есть и есть. Он и в нашем номере чувствовал бы себя отлично.
Я тихонько улыбнулась этому «в нашем номере». Мурашки бегут по телу, когда видишь, как «моё» превращается в «наше».
– Я тоже там себя отлично чувствую, – сказала я. И с удовольствием добавила:
– В нашем номере.
Дверь отворил высокий грузный брюнет с вытянутым добродушным лицом, украшенном огромным носом и печальными глазами сенбернара.
– Бонжур… мадемуазель, – сказал он, склонив голову, так что стала видна наметившаяся лысина.
– А может быть, я – мадам?
Хозяин бросил на тебя быстрый взгляд:
– Как вам будет угодно. Но по вам не скажешь. Впрочем, это всё равно.
–Да, всё равно…. Гуттен так.
– Самое время представить вас друг другу, – вмешался ты. – Лиза, это Жан – буржуй, пьяница и развратник. Жан, это Лиза, самая прекрасная девушка из всех. Кстати, имей в виду, что если ты попробуешь протянуть к ней свои загребущие лапы, то я их запросто отрублю.
– Очень приятно, – Жан поцеловал мою руку, улыбнулся тебе и провёл нас в дом.
– Лиза, вы знаете, что Илья – типичный русский хам? Но чертовски талантлив, за что я прощаю ему его выходки.
– Жан, я типичная русская хамка, так что мы – два сапога пара.
– Вам, Лиза, можно простить вообще всё, что угодно за светлую красоту! Но я пропал – два милейших хама на мою бедную еврейскую голову!
– Не бойся, мы сегодня тихие, – ты упал в кресло. – Довольно любезностей, угости нас лучше своим превосходным кофе из личных запасов, мы замёрзли, пока добрались до тебя, как бродячие магаданские собаки.
– Айн момент! – Жан скрылся в боковой двери.
Его кабинет был так же мал, как и все комнаты в этих крохотных домиках на Новом Свете. Вдоль стен – антикварная мебель, уставленная старинными артефактами вроде астролябии, печатной машинки, песочных часов, столовых приборов, игральных карт и прочего хлама, оставленного за ненадобностью молодым веком. Мерцающий Эппл на журнальном столике, помнящем перчатки дам эпохи Наполеона, выглядел здесь, как танк при Ватерлоо. Напротив стояли два кресла и диван на гнутых золочёных ножках. Я опустилась на диван. Ты сел рядом.
– Странно, что нет прислуги.
– Ничего странного. Миллионер Жан – хипповый романтик до мозга костей. Он на дух не выносит буржуазность во всех её проявлениях.
Вернувшийся хозяин поставил на стол серебряный поднос с микроскопическими чашечками, молочником и медной туркой такого вида, что сразу становилось ясно: она старше всех присутствующих вместе взятых.
– Мне сказали, вы не выносите буржуазность. А как же это, – я обвела глазами антикварное изобилие.
– Это – выношу. Легко, – улыбнулся Жан. – Угощайтесь!
Кофе завораживал.
– Вы прекрасный баристо, Жан!
Он улыбнулся.
– Спасибо. Но лучшей благодарностью для меня стало бы ваше разрешение перейти на «ты».
Ты рассмеялся:
– Жан, если ты не перестанешь ухлёстывать за чужими женщинами, тебя когда-нибудь побьют!
– Мой подслеповатый друг! Ты, видимо, просто не углядел разницы между ухаживанием и учтивостью! Советую купить очки!
– А я советую тебе жениться на чеченке, которая своей свирепой ревностью укротит твою любвеобильную натуру.
– А я, в свою очередь, посоветовала бы вам обоим зарубить себе на носу, что я влюблена. А когда я влюблена, другие мужчины для меня не существуют.
– Ты влюблена в меня? – Жан прижал ладони к груди и встал.
– Нет, – я посмотрела в твои глаза. – Я влюблена в него.
Ты замер с чашкой в руке.
Я поцеловала твои губы – они пахли кофе.
– Прекрасно, дети мои! Слёзы умиления выступают на моих глазах всегда, когда я вижу настоящую любовь, – сказал Жан чуть иронично.
Я обернулась к нему:
– А я вот не знаю «настоящей любви». Дурное понятие, оно допускает, что есть любовь «ненастоящая». Так не бывает.
Жан мягко улыбнулся, подошёл, взял мою ладонь своими большими руками.
– Лиза, ты романтик! Парадокс, но в современном мире романтичного мужчину встретить значительно проще, чем романтически настроенную женщину. Я тебя непременно отобью у этого мужлана.
Я отняла руку, села в кресло.
– Спасибо, Жан. За кофе.
Возникла пауза, естественно неловкая, как бывает всегда, когда высокая духовность касается своим невесомым крылом более двух человек разом. Некоторое время тишину нарушало лишь умиротворяющее тиканье старинных напольных часов красного дерева и позвякивание тонких, почти прозрачных фарфоровых чашек.
