Магия абстракций

В Москве деньги быстро закончились. Пришлось устроиться официанткой и сменить просторную однушку на маленькую студию у МКАДа. Волосы полностью выпали в течение месяца после переезда в Москву, поэтому купила симпатичный тёмно-рыжий парик. Он быстро опротивел мне. Затем купила каштановый. Потом наступило полное безразличие. Родителям сказала, что решила жить самостоятельно, нашла перспективную работу в столице. Они сильно обиделись, что исчезла без предупреждения и с тех пор со мной не общались. Однако за перспективную работу похвалили. По сути, их всегда волновали только деньги, а на меня было насрать.

Следующие два года проходили как в тумане. Я завела близких друзей. После очередной пьянки до шести утра я возвращалась домой через огромный пустырь, который пересекали ЛЭП и толстые водопроводные трубы, обмотанные грязной теплоизоляцией.

В одном месте тропинка проходила под этими трубами. Даже с моим маленьким ростом приходилось нагибаться. Всё ещё пьяная, я сильно ударилась макушкой. Парик цвета блонд, который мне тогда очень нравился, слетел. Трава под ногами неожиданно засияла, несмотря на очень пасмурное небо. Выпрямившись, в промежутке между двумя трубами я увидела грязно-оранжевое солнце. На нём, как и тогда, елозили чёрные пятна.

Я кинулась в высокие кусты, которые росли под теми же трубами. Пряталась в них до сумерек – лицом в траве, сжав ладонями затылок. Некое чувство подсказало, что солнце исчезло. Я вылезла обратно на тропу. Мой парик лежал втоптанным в грязь. Пришлось надеть его таким.

Когда вернулась в квартиру, тут же позвонила хозяйке – сказать, что съезжаю. Денег бежать в другой город не было, поэтому месяц жила у подруги, продолжая ходить на работу. Купила розовый парик на гаражной распродаже. Во-первых, он был самым дешёвым, во-вторых – в нём я мало походила на себя, что давало некое спокойствие.

Ещё я не хотела уезжать из Москвы, потому что большими усилиями смогла завести тут друзей и стабильную работу. Однако удержать своё окружение в итоге не получилось. После недавнего появления солнца я постепенно стала очень суеверной и осторожной, поэтому резко оборвала все связи. Арендовала другую квартиру на противоположном конце города.

Теперь езжу на работу через всю Москву, периодически меняя маршруты. Ни с кем не общаюсь и жду, когда оранжевое солнце, покрытое чёрными пятнами, вновь поднимется над моей головой.

Вспоминать московские события не так больно, как произошедшие на Канонерке. Остров был мне роднее, чем родители. Возможно, таким же родным, как бабушка. Те двести тысяч я потратила в основном на психотерапию. Слишком жестоко грызло чувство утраты. Добавился стресс от замены тихого уюта, какой есть только на Канонерке, на бессмысленные широченные дороги, уродливые сталинские и современные здания. А ещё непрерывный поток людей. Они все куда-то целеустремленно идут. Из-за этого появлялось ощущение, что я иду не туда. Отчуждение. И, конечно же, воспоминание о солнце, как о враге, который лишил меня всего.

Психотерапия очень помогла. Я раскрылась и смогла найти друзей. Иногда хочется обесценить её позитивный эффект за то, что притупилось чувство опасности. Слишком расслабилась – гуляла и напивалась. Только это ерунда. Сейчас мне всего двадцать четыре – впереди ещё долгие годы, которые я не собираюсь хоронить. План скрываться в розовом парике никуда не приведёт. Солнце уже нашло меня в Москве, найдёт и снова…

Надо встать с кровати.

Снова иду в душ. На этот раз не для того, чтобы смыть пот и слёзы, а зарядиться энергией для новых решений. Трогать шрамы всё ещё неприятно. Похоже, это не изменится никогда. И насрать. Холодные струи бьют в лицо, мелкие брызги разлетаются по всему телу – они леденеют в воздухе, а когда оседают, каждый волосок на коже встаёт колом.

Есть один писатель. Брат моей бывшей подруги Оли. Иногда он присутствовал на наших тусовках. Как-то даже все собирались у него. Закрытый человек, пока дело не доходит до обсуждения психологии и всяких философских наблюдений. Мы с ним сходились во многих взглядах, однако виделись редко. Почему-то сейчас возникло сильное желание встретиться. Его звали Костя – высокий, худой парень. Возможно, я ошибаюсь, но кажется, он один меня понимал, пусть и не знал о моём прошлом. Контактов, увы, не осталось, а спрашивать у кого-то из прежней компании просто немыслимо. Я примерно помню, где живёт Костя. Остаётся только идти туда, потому что сил справляться самой уже нет. Нужно просить помощи.

Основательно вытираюсь. Хорошо, что не нужно сушить волосы. Перехватываю из холодильника пару бутербродов. Теперь пора собираться. Стоп, сейчас же ночь. Смотрю в телефон – два часа. Но я не вынесу терпеть до утра. Если не получится – пофиг. Терять нечего. Надеваю узкие джинсы, белую футболку и синюю толстовку. Дольше обычного поправляю розовый парик, чтобы сидел как можно крепче.

Воздух слегка прохладный. Можно было даже накинуть куртку. Выхожу на длинную прямую улицу – здесь недалеко останавливается ночной автобус. Костя живёт через пять станций метро от меня. Удачно, что автобус едет практически до его дома.

Смотрю из огромного окна на проплывающие огни, только чтобы унять тревогу. Нечем тут любоваться – не переношу Москву даже ночью. Выхожу из автобуса гораздо более спокойной, чем заходила в него. Нужно только перейти дорогу и продраться сквозь нагромождения хрущёвок. Они хаотично упираются друг в друга углами, отрезая путь до дома Кости.

Пешком от остановки оказалось идти дольше, чем обещали гугл-карты. Наконец нахожу дом Кости, но понимаю, что не знаю номера квартиры. В печальном отупении сажусь на лавку у одного из многочисленных подъездов. Меня слегка потряхивает от холода. Время – полчетвёртого. Смотрю в телефон ещё раз – ровно четыре. Дверь подъезда широко распахивается. Появляется Костя с двумя пакетами мусора и проходит мимо, практически вплотную ко мне. От замешательства не могу произнести ни слова. Он оборачивается.

– Вика? Что ты тут делаешь? Привет.

Как ответить на этот вопрос, я не знаю. Просто мямлю что-то бессвязное.

– Привет! Я была в гостях недалеко отсюда. Домой ехать не хотелось, решила прогуляться. Потом вспомнила, что ты живёшь рядом. Мы с Олей и ребятами как-то у тебя были. Ну вот, а подъезд твой и квартиру забыла. Знаю, сейчас ночь, просто я выпила и потянуло обсудить глобальные вопросы, так сказать. Как обычно мы с тобой делали, помнишь? Извини, что вот так припёрлась. Наверное, я просто напилась и не в себе. А почему ты не спишь?

Задаю этот вопрос, только чтобы прервать чушь, которую несу.

– У меня бессонница. Зато есть желание делать что-то полезное по дому. Вот, старый хлам разобрал.

Он кивает на один из пакетов. Сквозь целлофан просвечивают диски со старыми играми. Быстро отвожу взгляд – неприлично рассматривать отходы чужой жизни. Костя улыбается. Неужели рад меня видеть?

– Подожди, сейчас до помойки дойду и вернусь.

– Конечно, не торопись.

Однако возвращается он бегом.

– Ну всё, пойдём. Налью тебе горячего чаю, а то замёрзла. Подискутируем, спать всё равно не могу. Кстати, классные волосы.

– Это парик, – впервые за долгое время я улыбаюсь.

Заходим в тесный, затхлый лифт, который, трясясь, поднимает нас на шестой этаж. В квартире Кости очень чисто. Видать, действительно прибирался всю ночь. За окном уже довольно светло. Я прохожу в крошечную кухню, усаживаюсь на табурет, пока Костя заваривает чай. Как это непривычно – быть не одной, в гостях, с кем-то. Люди на моей работе не в счёт – там не принято здороваться и вообще смотреть друг другу в глаза. Все словно враги.

Костя ставит передо мной дымящуюся ароматную кружку. Так приятно обхватить её закоченевшими руками и сделать глоток – голимый кипяток, но и это приятно. Поднимаю взгляд – он уже сидит напротив. Ждёт, когда я буду говорить.

– Костя, как у тебя дела? Помню, ты писал сборник рассказов. Уже закончил?

Он ухмыляется и опускает глаза в стол.

– Нет, ещё в процессе. Но близок к завершению. Нужно снова всё отредактировать, чтобы выдержать концепцию. Вяло идёт в последнее время… А ты как? Что-то случилось? Выглядишь встревоженной.

Теперь уже я притупляю взгляд и выдавливаю ухмылку.

– Вообще, да… Кое-что случилось. Думаю, ты заметил, что я исчезла из компании. Наверное, лучше показать…

Я снимаю парик. Это первый раз, когда кто-то видит мою лысую голову. Глаза Кости округляются. Решаю идти до конца и разворачиваюсь к нему затылком – пусть оценит всё.

– Ого… Не знал… Очень неожиданно. А что это за шрамы?

– Это длинная история. Но тот, кто их оставил, сейчас преследует меня. Последние полгода я одна, мне плохо, страшно… Пришлось отказаться от общения со всеми, чтобы никого не подвергать опасности. Но я так больше не могу. Нужно что-то делать. Мне нужна помощь, поэтому пришла к тебе. Я не собираюсь просить у тебя денег, если ты подумал об этом. Деньги тут бесполезны. Мне необходимо, чтобы рядом был человек, а кроме тебя не могу никого просить. Ты меня понимал раньше, надеюсь, поймёшь и сейчас.

Костя, нахмурившись, долго молчит. Мне страшно и некомфортно.

– Так, подожди… Я понял, что ты в беде и нуждаешься в помощи. Но я не могу помочь, если не знаю, что с тобой. Может, всё-таки расскажешь?

Надеваю парик обратно. Лысина просто горит, когда на неё смотрит кто-то другой.

– На Канонерке два с половиной года назад со мной произошла беда. Кажется, говорила, что я оттуда родом. Что именно случилось, сложно объяснить. Это похоже на бред и галлюцинации, но здесь, в Москве, я проходила обследование. Оно показало, что с мозгом всё в порядке. В общем, эти шрамы появились, когда я потеряла сознание и ударилась о дерево. Но причина не в этом, а в каком-то странном солнце. Понимаешь, оно взошло с юго-запада, что абсурдно. Затем я упала. Потом из солнца появились тени и погнались за мной. Я еле спаслась и сбежала в Москву. Тени хотят убить меня. Полгода назад я решила исчезнуть, потому что увидела их здесь, в Москве. Но больше прятаться нет сил. Короче говоря, я хочу, чтобы ты поехал со мной на Канонерку и помог решить всё раз и навсегда. Извини, если говорю непонятно. Спрашивай, постараюсь объяснить лучше.

Костя снова долго молчит. Уже не так страшно. Я высказалась, а дальше – будь что будет.

– Ну, я немного в шоке, мягко говоря. Не знаю даже, что спросить. Ты точно уверена, что это не последствия удара о дерево?

– Нет. Солнце я увидела раньше, чем ударилась. К тому же потом я внимательно обследовала тот участок дерева – на нём не было ничего, что могло оставить такие шрамы. Да и кровь не шла. Позднее стали выпадать волосы. Ну ты сам видел лысину.

– А что за тени? Ничего не понимаю…

– Они опустились с солнца и погнались за мной. Я нырнула в воду, а когда выплыла, их уже не было. Солнца тоже. Понимаю, это всё звучит как полная хуйня. Сама каждую минуту убеждаю себя, что это сон или симптом ментального расстройства. Но я обследовалась! А ещё полгода ходила на психотерапию. Возможно, проблемы есть, но я точно вменяема. Ты никогда не был на Канонерке. Остров – место мистическое, тебе любой его житель скажет.

– Мистических мест полно, только не везде разворачиваются сценарии на подобии всратого фильма ужасов.

– Представь, это никакой не сценарий. Я чуть не погибла, а ты про фильмы ужасов говоришь.

Костя замолкает и смотрит серьёзным, но пустым взглядом, как будто сквозь меня. Затем говорит в глаза.

– Знаешь, я всегда тебя уважал за рассудительность, живой ум, отсутствие стереотипов. Вижу, ты сейчас не в себе, но звучишь так же уверенно. Для меня эти тени и солнце – дичь полная, однако я готов помочь, если ты страдаешь. Вижу, это так. Работу я не могу найти уже несколько месяцев, а в последнее время просто забил. И вообще разочаровался во всём. Пишу – это хоть как-то спасает, но редко, поэтому времени свободного много. Расскажи, что нужно сделать? Ты всегда мне нравилась и я испытывал к тебе только самые светлые чувства.

На моих глазах наворачиваются слёзы. Неужели меня поняли, приняли, готовы помочь?

– Костя, я даже не могла рассчитывать… Точнее, я надеялась, а ты взял и согласился… Спасибо тебе!

– Пока не за что. Попробую помочь, чем смогу.

Размазываю пальцами бегущие слёзы. Костя подрывается с места. Достаёт из шкафа салфетки.

– Спасибо… Собственно, я уже говорила – хочу, чтобы ты поехал со мной в Петербург. На Канонерку. Конкретного плана у меня нет, но думаю, нужно вернуться туда, где всё началось. На поляну. Ещё там есть некие развалины. Мне кажется, они тоже играют здесь роль. В общем, пока что план – отправиться на Канонерку. Потом решим, как быть дальше.

– Чёрт, ну дела. В Петербург, значит… Время-то свободное есть, но с деньгами проблема.

– У меня недавно была зарплата, билеты на поезд возьму. А на Канонерке, думаю, пробудем совсем недолго. Эти мрази быстро появятся.

Костя с минуту сидит, облокотившись на стол, закрыв лицо ладонями.

– Хорошо. Когда ты хочешь ехать?

– Чем скорее, тем лучше. Все вещи у меня с собой.

– Даже так… Что ж, можно тогда прямо сегодня. Посмотри билеты. У тебя тут интернет ловит или пароль от вайфая сказать?

– Да, ловит. Сейчас посмотрю.

На Сапсан денег нет, поэтому ищу обычный плацкарт. Вот этот едет всего восемь часов. В десять утра. А сейчас сколько? Половина шестого. Вот если бы раньше… Но поезда в семь и девять едут на целых два и три часа дольше. Так время не сэкономить, а ещё ведь надо добраться до вокзала…

– Костя, я беру билеты на плацкарт на десять утра. С Ленинградского вокзала. Нормально?

– Бери.

Останавливаю взгляд на лице Кости – пытаюсь разглядеть, не злится ли, что вот так залезла в его жизнь? Он смотрит на меня в ответ.

– Вика, думаю, тебе лучше поспать немного. Ложись на кровать в комнате. Я пока вещи соберу.

Соглашаюсь. Я правда измотана.

Узкая кровать скрепит, задница проседает и ударяется о что-то твёрдое. Нищий писатель, как стереотипно – не может купить новый матрас. На этой мысли я вырубаюсь.

Просыпаюсь от того, что Костя деликатно потряхивает меня за плечо.

– Вика, скоро надо выходить, вставай. Будешь ещё в поезде спать.

Выползаем на улицу – там уже неимоверно жарко. В Москве жара наиболее отвратительна – хоть в обморок падай. Я сюда точно больше не вернусь. Готова для этого даже погибнуть на Канонерке. От этой мысли становится радостно. Конница Рохана, на смерть!

На верхней боковушке плацкарта, словно в уютном гробике, я снова вырубаюсь. Сквозь крепкий сон иногда пробиваются высказывания соседей о вонючих пиндосах и великом предназначении России. Вместо того, чтобы испытывать раздражение, ныряю обратно в глубину бессознательного. А там приключения из «прошлой» жизни: как я училась вокалу и влюблялась, дружила и курила во дворах между хрущёвками. Глупые бессвязные обрывки, но так легко от них на душе.

С этим светлым чувством просыпаюсь. Поезд замирает на месте. В вагоне звуки торопливых сборов: топот, шуршание одежды, жужжание молний. Высовываю голову в проход. Снизу макушка Кости, на коленях он держит плотно набитый рюкзак. Я вяло сползаю вниз. Там и мой рюкзак, который даже не открывала за время пути, а отдала на хранение Косте.

В Питере прохладно. Это здорово. Перед отправлением из Москвы я решилась позвонить отцу. Странно, однако он спокойно меня выслушал. Вроде даже обрадовался, что возвращаюсь на родину. Так я узнала, что квартира на Канонерке давно пустует, а родители теперь живут у Парка победы в новом доме бизнес-класса. Ключ от нашей старой квартиры незаметно болтался у меня в рюкзаке все эти годы.

Выйдя с Московского вокзала, мы с Костей сразу заворачиваем в метро. Доезжаем до Балтийской. Затем маршрутка везёт нас вдоль Обводного канала, потом через тёмный узкий тоннель под водой. Вот и печальная школа, а за ней – гигантский серый ЗСД, нависающий над родным островом.

Белые ночи прошли, небо быстро чернеет, поэтому когда добираемся до дома, на улице уже стоит кромешная тьма. На входную дверь квартиры нужно прилично надавить, чтобы ключ повернулся. Воздух внутри спёртый. Включаю свет. Лампочка в коридоре вспыхивает искрой и сразу гаснет. Прохожу в кухню. Костя, запинаясь о гарнитур, следует за мной. На кухне свет успешно зажигается. Отправляюсь по комнатам и повторяю ту же процедуру. Мебель осталась там, где я помню. Ничего не поменялось, только всё в пыли. Возвращаюсь на кухню. Костя стоит у окна, потерянный. От него поступает логичный вопрос:

– Тут есть балкон? Хочу покурить.

– Да, пойдём, я с тобой. Заодно надо открыть все окна – дышать тяжело.

Балкон не застеклён, поэтому свежий ветер сразу ударяет в лицо. Поодаль мелькает и шумит ЗСД. Мы закуриваем сигареты. Костя впечатлён:

– Чёрт возьми, вот это место. В голове не укладывается. Дома прямо под этой штукой…

– Да. Утром, при свете, оценишь полный масштаб пиздеца. Покажу тебе дом, где раньше жила. Потом над ним построили эту «штуку» и мы переехали сюда.

– У меня очень много вопросов, Вика, но в поезде я не спал, а ещё несколько суток до этого. Сейчас что-то накрыло, упаду прямо тут, на балконе. Покажи, куда можно лечь.

Веду его в бывшую комнату родителей. Костя плюхается на их огромную кровать, не заботясь о том, что она покрыта слоями пыли. Выключаю ему свет. Иду в ванную ополоснуться. Почему родители не сдают эту квартиру? Дом хороший, в отдалении от ЗСД. С каких пор их не заботит доход? Очень интересно, но выяснять желания нет.

Под душем мне приходит мысль написать старым друзьям. Может, запостить в инстаграм, что я вернулась и хочу встретиться? Это дало бы мне сил. Точно, завтра так и сделаю.

Когда выхожу из ванной, Костя уже громко храпит. Пора и мне ложиться. В своей комнате нахожу старое постельное бельё. Когда-то оно было постирано, но запах чистоты выветрился. Затем достаю шерстяное одеяло и зарываюсь в него на кровати. Окна в квартире остались настежь.

В комнату хреначит солнце – свет его белый и тёплый. Пахнет сигаретами. Поднимаюсь с постели, прохожу в другую комнату, на балкон. Костя протягивает сигарету. Он уже успел всё осмотреть:

– Да, теперь вижу. Это ужасно – такая гигантская хуёвина. Шум страшный, даже здесь гудит. Ты говорила, покажешь, где раньше был твой дом.

– Видишь, вон тот, с забитыми окнами. Когда я уезжала, в нём ещё жили люди.

– Здесь круто. Мрачно, но круто. Пожалуй, именно поэтому. Вика, я жду, когда ты скажешь, что нам делать дальше.

Я была не готова к такому вопросу в лоб. Нужно отвечать.

– Вчера перед сном я думала написать старым друзьям. Мы не общались с моего отъезда. Точнее, они писали, а я не отвечала. Хотелось бы встретиться.

– Для чего?

– Хороший вопрос… Не знаю. Вчера перед сном тоска захлестнула. Очень захотелось увидеть их смеющиеся лица и представить, что ничего не было. Наверное, это бессмысленно. Мы приехали сюда с конкретной целью и задерживать тебя я не хочу. Всё будет так, как договаривались.

– А как мы договаривались? Пойми, я нервничаю, потому что не знаю, в чём требуется моя помощь. Мы приехали, выспались, теперь нужно поесть и начать решать твою проблему.

Его тон меня очень взбесил.

– Не дави на меня так! Я тут не паспорт потеряла, вообще-то! Только же сама сказала – задерживать тебя не буду. Сейчас пойдём на юг, где всё началось. Возьмём чего-нибудь сожрать по дороге.

Захлопываю все окна в квартире. Скидываю парик. Умываю лицо, лысину и шею холодной водой. В миллионный раз пробегаю кончиками пальцев по шрамам на затылке. Сейчас я вновь пойду по узким извилистым тропам. Как страшно… Но вы, суки, поплатитесь – тени, солнце и хуй знает что ещё. Усиленно тру лысину полотенцем. Напоследок пристально смотрю в зеркало. Без отвращения, без стыда. Надеваю розовый парик. В своей жизни я ни на секунду не сомневалась в том, что красива. Последние два с половиной года, наполненные ненавистью к себе, – лишь симптомы страха, способ уберечься от смертельного ужаса, возникшего при первой встрече с грязно-оранжевым солнцем. А кто бы не испугался? Решение бежать – самое разумное, которое можно было принять. Прятаться, носить парики, страдать – всё это логично в подобной ситуации. И даже несмотря на это мне удавалось заводить друзей, работать и хоть иногда улыбаться. Более того, я поехала устранять корень зла, отравляющего мою жизнь. И попросила помощи. Не испугалась быть осмеянной, отвергнутой. Вот я здесь. Вместе с человеком, который понял меня, пожертвовал своим временем и комфортной жизнью. Что ж, основной путь в этой истории пройден. Теперь осталось поставить точку.

Мы выходим из квартиры с практически пустыми рюкзаками. Поворачиваю ключ в замке до упора. Как же хочется есть…

Доедаю на ходу треугольный сендвич с индейкой и чем-то влажным. Солнце слегка поджаривает, но не причиняет дискомфорта. Быстро оставляем за собой жилые дома, парковки, склады.

Спустя полчаса ступаем на территорию, обильно заросшую красными кустами. Тропы сужаются. Сердце стучит в ушах. Вдруг, словно мощной взрывной волной, нас отбрасывает назад. Распластанная на земле, еле-еле собираю тело в кучу и поднимаюсь. На глаза как будто надели красные очки, которые невозможно снять. Трясу головой, но это помогает только на секунду – затем мир вновь становится красным.

Костя тоже встаёт и по тому, как он осматривается вокруг, я понимаю – видит он то же самое.

– Вика, что это за хуйня?!

– Нечто новенькое. Продолжение всратого хоррора, как ты тогда выразился. Думаю, это означает, что мы на правильном пути. Просто идём дальше.

Успеваем сделать всего несколько шагов, как раздаётся грохот, похожий на звук падающего здания. Кусты вспыхивают странным пламенем, которое словно наложено поверх них. Оно встаёт стеной в паре метров от нас. В шоке мы шарахаемся назад и снова падаем.

Я скрючиваюсь на земле и зажимаю голову локтями, переплетая пальцы на затылке. Глаза крепко зажмурены, но даже так, сквозь веки, продолжаю наблюдать световое шоу из бегающих красных пятен. По ощущениям это длится час, затем меня больно ударяют в позвоночник и кричат:

– Вика, поднимайся, тут везде снег! Трава завяла, деревья голые, вода замёрзла! Ты лежишь на снегу, вставай!

Очень болезненно разжимать пальцы на затылке и опускать локти – как будто суставы заклинило. На улице была жара, поэтому, когда выходила из дома, надела только футболку и джинсы, а ещё лёгкие кроссовки в сеточку. Теперь же всё тело колит холод и я просто в ужасе смотрю на происходящее.

– Вика, что делать?

Костя произносит это дрожащим, хлюпающим голосом – он ревёт. Мне становится невыносимо жаль его. Я затащила сюда Костю, а теперь он может погибнуть в любой момент. По моей вине. И здесь нечего будет обсуждать на терапии. Моя вина – прямая. Захотелось схватить его за руку и скорее бежать обратно, но не в квартиру, а с острова, из Петербурга – обратно в Москву, ведь там было безопасно, сейчас я это понимаю. Костя заканчивал сборник рассказов, наводил порядок в квартире. Боже мой, как хочется всё вернуть обратно! Что я натворила!

Так, устремив взор внутрь, я пронзаю себя упрёками, оседая и оседая под гнётом сожаления и вины. Тем временем Костя уже давно не ревёт, а стоит напротив, будто изучая меня.

– Вика, я давно хотел тебе сказать. Ты прекрасна. Я всегда хвалил твой ум, но не внешность. Твои черты, да и вся целиком, ты – чудесна. Я не допущу, чтобы ты здесь погибла. Теперь мне всё понятно. Тени, солнце…Мистика – это так таинственно, маняще. Неизвестное притягивает. Но глядя на вот это вот всё… Есть места, куда лучше не ходить, и силы, которым лучше не существовать. Блять, удалю я все свои философские рассказы – буду писать про бандитов. Абстракции опасны тем, что их нельзя потрогать. Зато на твоём острове мы видим, как они довольно успешно трогают нас. Холод, жара, пламя, тени, солнце – это же самые банальные абстракции. Не злись, я сейчас не философствую. Просто удивляюсь, насколько опасным может быть то, что утекает сквозь пальцы и, казалось бы, не существует. Но это заблуждение. Играться с такими вещами нельзя. Теперь идём, давай руку.

Я бы снова списала рассуждения Кости на его временами раздражающую писательскую натуру, но что-то во мне откликнулось. Абстракции, с которыми мы играемся… А природа – ни одна ли из них? Если вспомнить, всё началось с крошечного огонька, который я стала преследовать, пробираясь сквозь заросли южной части острова. Как сказал Костя: «Есть места, куда лучше не ходить, и силы, которым лучше не существовать». А ещё: «Насколько опасным может быть то, что утекает сквозь пальцы…». Пока искала источник огонька, я рассуждала про мистический страх, который не провоцирует бежать, а наоборот – манит познать себя. Кажется, тогда я вспоминала каких-то христианских святых. Верно, они получали скрытое удовольствие от того, что отдавали себя на растерзание во имя невидимой силы, которую называли господом. То, что они вкладывали в это слово – и есть абстракция, утекающая сквозь пальцы. Святые, жертвуя собой, верили, что в момент гибели могут ухватить единственно верный смысл, который оправдывал не только их существование, но и каждой частицы во вселенной.