Чугунные облака

От прикосновения человека (?), давно ушедшего из жизни, у меня началась истерика. Улыбавшись и морщинясь от щекотавших лицо холодный каплей дождя я рассматривал незнакомку. Несмотря на ливень её густая кудрявая укладка оставалась сухой и такой же блестящей. Должно быть, о подобной фишке мечтает каждая девчонка.

– Ах, Евочка – я нисколько не удивился тому, что она знает мою девушку– Ты должен понимать, кто она на самом деле. Это крайне важно. Она…

«АААААААА!!!»

Фразу девушки оборвал резкий пацанский крик, низкий, слегка хриплый. Он отбивался от обрывистых стен каньона и моментально разлетался по всему парку. Ужас, отчаяние, непонимание. Как же мне знаком этот крик, правда человек другой. Гена. Теперь и он познал ужас во всей красе.

Я обернулся, чувствуя как выплясывают в ритме диско мурашки на спине. Яр казался чёрной дырой, бесконечной, глухой, затягивающей в себя. Крик продолжал выползать из него, пугать, волновать.

Парк покрылся дымкой, ползающей у сырой земли. Теперь воображение рисовало десятки теней мертвецов, ходивших между деревьев. Они жили своей жизнью тут, в «Дубовом» – немного странной, но со своими законами и правилами.

Этот жуткий момент ничего не могло сделать ужаснее, но я ошибся. Всё, что нужно было для полноты картины – наполненный отчаянием крик.

Обернувшись, я не обнаружил блондинку на своём прежнем месте. Там где она стояла ранее витал туман, неторопливо перемещаясь далее в самую чащу леса.

Казалось, что разговор с мёртвой был очередной моей безумной фантазией. Реалистичной галлюцинацией. Но после себя незнакомка оставила приторный привкус на губах как напоминание о нашем разговоре.

Когда земля в этом яру превратилась в один сплошной ручей жидкой коричневой грязи? Липкой, густой, напоминающей тёмный шоколад с содержанием какао в восемьдесят девять процентов.

– Влад?! – кричал Геннадий, стараясь перепрыгивать с одного сухого островка на другой так, чтоб не угробить кроссы. Чувствовал он себя как персонаж древнего аркадного платформера, которые часто выставляют в самые далёкие залы парка с автоматами – Ау, я победил! Я задрался сидеть под этими клятыми кустами! – ноги жутко затекли. Даже после начала в воистину тропического ливня он терпеливо выжидал, боясь издать хоть малейший звук. Но, судя по всему, его никто и не собирался искать – ВЛАД?! – кричал он, вслушиваясь в собственный голос и шум дождя. Тьма вокруг сгущалась с невероятной силой, скрывая в тенях глубокую яму. Уже нельзя было различить, где топкая шоколадная грязь, а где сухая земля или невысокий пень.

– Вот чёрт! – рявкнул он, провалившись по щиколотку в мерзкую лужу. Кедам хана. Чёрные конверсы, подаренные дедом на четырнадцатый день рождения. Он дарил их с таким лицом, будто собирался передать в руки внука власть над каким-то маленьким богатым княжеством в Альпах. Это одна из «фишек» его общения – делать всё так, будто для тебя даже малейшее усилие над собой – великий подвиг. Малейшая трата – безумное транжирство. «Дед, помоги мне с алгеброй?» Он непременно закатит глаза и скажет «А ты сам уже до такой степени деградировал, что банальных тем понять не можешь?». «Дед, помоги мне вставить лампочку в комнате». Он непременно чмокнет и выскажет все факторы, подтверждающих что ты, маленький прыщавый уродец, не заслуживаешь жизни в этом мире.

Но это ещё цветочки. Большое спасибо что в те моменты он не «горячился», как называет это бабушка.

Гена устремился к тропе, по которой опустился в этот проклятый яр. Узкая извилистая дорожка, напоминающая уменьшенную копию серпантина где-нибудь в Андах. Как же он ужаснулся, увидев что дорожка превратилась в ручей. Грязь текла водопадом, очертания тропы смыла вода. Теперь стена каньона казалась зловеще не преступной. Тут точно не выберешься. Кажется, он стал узником этого мрачного места.

Резиновые презервативы тонули в лужах. Капли тарабанили по железным банкам от пива и «пепси», будто выбивая чёткий ритм. Мусор смешался в этом шоколаде с опавшими колючими ветвями и листьями. Порой, в темноте, находились довольно неожиданные находки: записки на промокших насквозь клочках бумаги, прочитать которые не представлялось возможным. Кажется, в луже плавали чьи-то зубы, хотя, возможно, это белоснежные сахарные конфеты.

А между тем, с нарастанием паники, дед в голове кричал всё громче и громче.

«Ах так, гадёныш? Решил мне перечить?»

БУМ!

«Ха-ха! Теперь ты закрыл свой рот! ЗАКРЫЛ… СВОЙ… РООТ!» Последнее предложение он проговаривал с длинными страстными паузами между слов, избивая Гену ремнём как непослушную скотину.

Это больно. Железная пряжка из раза в раз оставляла красный ожог, болезненный синяк, болящий на протяжении всей следующей недели. Частно синяки замечали однокашники, хоть им, по большому счёту, всегда плевать на невзрачного запуганного одноклассника. Таких там называют «пиньята»: «Чем больнее треснешь, тем больше вывалиться». Чуя запах страха и насилия, происходившего над Геной дома, ребята не упускали свой шанс – забирали у парня всё, что можно вообще забрать. Деньги, обеды в которые обычно входили дешёвые йогурты, бабушкины паровые котлеты и тошнотворные брокколи. Но им плевать, что отбирать – даже омерзительные тушёные овощи сгодятся.

Сейчас он забил болт на единственные кеды. Ноги почти по колено ушли в грязь. Яр превратился в медленно заполняющуюся жидкой грязью яму. Чем дольше шёл дождь, тем выше тягучая масса подбиралась к самой вершине.

Гена тяжело дышал, стараясь прибавить шагу. Глаза не привыкли к голубоватой темноте, безуспешно пытались зацепиться за что-то. Вокруг лишь тонкие нуарные тени деревьев, напоминающие тёмные мазки на картинах художников-сюрреалистов. К глазам поступили слёзы, а потом в ушах вновь прозвенел басистый крик:

«СОПЛЯ! Ты позорище, ревешь как самая последняя сучка!»

После этого дед небрежно харкнул на пол рядом с Геннадием. Жирная слюна растекалась по холодному деревянному паркету подобно гордости парня, превратившуюся в мокрую харчу. В глазах деда написана ненависть, глаза мигали красным, как светофор. Он стоял громоздком шкафом над плачущим внуком, подогнувшим колени под грудь, будто пытаясь спрятаться от родного деда. Мужчина не мог собирать оскорбления в связанные предложения: то ли из-за количества выпитого алкоголя, то ли из-за количества приходивших в голову оскорблений: «сопляпридуроктунеядецтварьпозорищеуродмалолетнийпрыщподоноквыродокпиздюкмерзавец».

Делая уверенные шаги вглубь яра, Гена всматривался в отвесные стены в надежде найти самую захудалую тропу наверх. Сам себе он напоминал бесстрашного героя масштабного боевика. Эдакого Дикаприо, выживающего в дикой среде. Тощее тело сдували резкие холодные порывы ветра, его пытались смыть миллионы капающих со стального неба капель, шоколадная грязь маняще втягивала ноги в себя. Но он не сдастся, не позволит одержать панике победу, нет!

«Ты никчёмное дерьмо, понимаешь? Просто я смотрю на тебя, и мне хочется блевануть. Вот иди сюда – дед схватил его за руку и расторопно проводил к зеркалу. Наблюдая за тем, как заплаканный внук красными опухшими глазами смотрит в зеркало, он расплылся в улыбке – Твоя рожа точно у бабки позаимствована. Она была такой же уродкой. Твой характер – как у моего папы. Мерзопакостная дрянная сопля, жалкое ничтожество! Ха-ха! Да ты же УРОД! Маленький грязный уродец! Бесхарактерное создание!»

– Нет, я не бесхарактерный! – под нос прошептал Гена, делая шаг к стене. Кед поскользнулся на скользкой земле, потащив парня за собой. «Шлёп!» – и он лежал в луже грязи, как одна из свиней на их ферме. Когда идёт дождь они любят выбегать из сараев и плюхаться жирными тушами в лужи. Визжат, ликуют, радуются.

Гена попытался встать, но противный конверс вновь соскользнул. Точно он самая настоящая

«Свинья! Жалкое грязное ничтожество!»

Гена барахтался в грязи, пытаясь нащупать точку опоры. Перевернулся на живот (покойся с миром, омерзительная футболка со смайликом) и оперевшись об ствол дерева попытался подняться на ноги. Рука слетела, и он с хлюпаньем упал обратно в лужу. Живот ударился о камень, дыхание перехватило ещё сильнее.

В глазах темнело: тени медленно охватили всё дно яра. Кажется он медленно теряет сознание…

«Прошу! Отпусти меня!» – орал он в узком мрачном коридоре второго этажа, хватаясь за рамки со старыми ценными семейными фотографиями. Дед держал его за волосы громоздкой потной рукой так, как охотник держит за уши подстреленного зайца. От него пахло водкой, крепкой, пьянящей и сводящей сума – «Отпусти!»

«Закрой рот, животное!» – брызжа слюной ответил он своему внуку. Замахнувшись и нанеся удар в живот, дед прорычал – «Закрой… Ау!»

Гена ударил локтем в пухлое пузо, вырвавшись из крепкой хватки. Устремившись к лестнице, он заметил жалобный взгляд бабушки, вышедшей из коридора. В её руках намытая до блеска фарфоровая тарелка. В глазах сожаление и при этом пугающее равнодушие.

Сделав первый шаг на скрипящую деревянную лестницу Гена вскрикнул: дед поймал его, ещё более разгневанный, ещё более сильный.

«Малолетняя мразь!» – парень схватился за тонкие поручни, держась за них как за последнюю надежду. Смотря вниз, на бабушку он шептал сквозь слёзы:

«Помоги!?» – но она лишь качала головой и заявляла в ответ – «Он хочет воспитать в тебе мужчину» – сдерживая слёзы.

«Тебе тут никто не поможет, гавнюк!» – вопил дед, оторвав внука от лестницы и потащив его обратно в глубины мрачного коридора.

Одежда парня окрасилась в коричневый. Грязь попала даже на лицо, он чувствовал её привкус во рту, она залепила его глаза. Ещё одна попытка встать не увенчалась успехом, и смотря вверх, на самодовольно возвышающиеся над ямой деревья, он думал что никогда больше не встанет. Дубы в перемешку с соснами будто злорадствовали, снисходительно осматривали затерявшегося в лужах невзрачного паренька.

– И ещё разок! – рука, идущая надёжную опору наткнулась на что-то холодное и твёрдое. Опустив глаза на лужу, парень не поверил глазам. Холодным неопознанным объектом оказалась чья-то грязная ладонь. Сырая земля забилась под тонкие ногти, бледные пальцы выглядывали из-под лужи, по коже цвета парящей в небе тяжёлой тучи вниз стекали липкие кали чернозёма, перемешавшегося с дождевой водой.

Как ни странно, резкий испуг помог парню подскочить на две ноги, как солдат утром на подъёме. И опора нашлась, и кеды не соскальзывали. Беглый взгляд окинул землю, а мозг незамедлительно пришёл к поражающему выводу – под ним труп человека. Самый настоящий труп человека.

Недалеко из-под земли выглядывал подростковый кед «New Balance” и гниющая голень, выглядывавшая из-за высокого подката. Тут же обнаружилась и вторая рука – те же тонкие ногти, под которыми забилась тёмная грязь. Лицо, словно глиняной маской, скрыл за собой здешний «шоколад».

– О Боже – тихо прошептал Гена, задрожав ещё больше. Машинально он отходил назад, уходя всё дальше от стены. Чёртов конверс чёртового деда вновь соскользнул, тело покачнулось вперёд и с плеском упало в лужу, в аккурат рядом с трупом.

– Боже… – шептал он, протягивая дрожащую руку к телу. Холодная щека окрасилась в коричневый, закрытый глаз залили тёмные капли. Ладонью парень вытер лицо мертвеца и как следует его рассмотрел.

Узнав лежащего рядом с ним человека, Гена приглушённо вскрикнул. Он ходил с этим пареньком на физкультуру. Порой они вместе качали пресс, в паре. Их дуэт нельзя было назвать многословным, они становились вместе лишь когда учитель настаивал.

С начала года никто не слышал об пропавшем без вести пареньке. В их школе часто сбегали из дома, и это считалось чем-то вроде местного обряда посвящения во взрослую жизнь. Убеги из родительского гнезда, плюнь на всё, пощекочи нервишки родных и станешь настоящим мужиком!

Но, скорее всего, далеко от города парень не уехал. Провёл своё лето тут, лёжа под ароматными соснами и могучими дубами, синий и холодный как лёд.

Длинные ресницы пудрой припорошили мелкие кусочки земли. Между пухлых губ копошилась неизвестная Геннадию мошка. Она перебирала мелкими лапками, жужжала, холерически осматривалась по сторонам, как недовольный житель, чей дом решили потревожить непрошеные гости.

Закрыв глаза и не имея сил, чтобы вновь подняться, Гена отчаянно завопил. Всё его тело ощущало холод лежащего в паре сантиметров трупа.

«Закрой рот, грёбанный сосунок, чтоб тебя!»

Я должен был привыкнуть к этому, принимать как должное с каменным лицом и без капли удивления. Но эта загадочная блондинка… Её мелодичный голос, проронивший такие понятные и всё объясняющие слова:

«Ты всегда в нужное время в нужном месте, потому что город выбрал именно тебя».

Благодаря этому предложению каждая деталь этого момента стала сигналом, коротким словом, в котором я пытался найти подсказку. Сирены скорой помощи мигали азбукой морзе, окрашивая дубы парка в красно-багровые тона. Тени исчезали и появлялись таинственными пятнами вновь, в них до сих пор стояли мёртвые жители парка, с интересом наблюдая за происходившей на их территории ситуацией.

Парни в белых халатах тянули носилки с трупом молодого парня, лет ему точно столько же сколько и мне. Может быть пятнадцать. Высокого роста, смазливое лицо окрашено в цвет сырой земли и повёрнуто к полю. Закрытые глаза с длинными ресницами, опущенными вниз, заглядывали на меня (да-да, я выделял знаки даже в закрытых глазах). В тёмных влажных волосах запутались большие куски грязи. Бледное тело начало гнить.

Парни учтиво сказали чтоб я ушёл с дороги и занесли мертвеца в машину. Этих чуваков я скоро выучу по именам, да и они уже относятся ко мне как к старому дружку. Увидев меня на месте инцидента руками замахали с ни капли не озадаченным: «О, привет Влад! Ты снова тут?»

Ситуация выходившая из ряда вон: умершего я не знал, скорее всего с ним разделались ещё до моего приезда в город (гниющая кожа в подтверждение). Гена нашёл труп во время наших «пряток», и сейчас из задрота он превратился в немого задрота. Весь в грязи, дрожит будто под его ногами десятибалльное землетрясение начинается, глаза с ужасом осматривают мёртвого мальчика. Единственное, что я понял из его обрывков слов: он знал паренька.

Шокированного Геннадия за плечи обхватила Вика, стыдливо отводя глаза от носилок. На её лице написана гримаса отвращения к трупу: может быть из-за исходившей от него невыносимой вони, может быть из-за страха.

В «Дубовом» собрались все. У начала густой полосы леса стояли два громоздких пикапа: наш старичок смотрелся молодым зажигательным студентом в сравнении с фермерским красным авто семьи Гены.

Тут стояли и бабушка, чья искусственная улыбка в миг исчезла. На её место пришли стекающие вниз по сморщенным щекам обильные слёзы. Тут был и дед, нагонявший на меня жуть, чёртов домашний насильник. Даже сейчас он по-брутальному скрестил свои руки, напоминавшие саксонские сосиски, на груди и с бесстрастием разглядывал труп.

Моя мама эмоций не скрывала: обняв меня с силой зэка, душащего другого зэка, она уткнулась мягкой щекой мне в плечо и сдержанно всхлипывала. Думаю, её не сильно заботила судьба неизвестного мальчика. Её пугало то, что я вновь оказался в центре мрачных действий. Радость солнечного жаркого утра как рукой сняло, штормом сдуло, пришли будничные слёзы и ужас. Если бы я знал, во что превратиться это воскресенье, не стал бы утром доставать маму и папу за их хорошее настроение.

А папа… Только взгляните, как он хорошо держится! Поднятая к небу чёлка, щедро смазанная матовым гелем, отражает в себе свет сирен, как и блестящие глаза. Он, как и мама, склонился надо мной и положил тёплую ладонь на плечо. Его прокачанная рука напряженна до такой степени, будто в тот момент поднимала сорока килограммовую гирю.

Ощущая тепло и поддержку родителей, я понимаю, что пока что не хочу сходить с ума. Спасибо им за то, что спасали меня от полного безумия. Когда я собирался занырнуть с головой в тёмные пучины своего сознания, тёплые и уютные, абстрагироваться от дурацкого и мрачного мира, они останавливали меня и ласково произносили: «Влад, всё будет хорошо…»

Тропический ливень прекратился, сейчас с почти чистого вечернего неба капал безобидный дождик. Та буря оставила после себя лужи, размером с озеро Виктория, труп, психическую травму для Гены и с десяток вопросов для меня.

Верить в то, что каким-то образом я могу поймать убийцу категорически не хотелось. Да и верить словам призрака, из которого сочатся черви, тоже не хотелось. «Избранный, в нужном месте, тебя выбрал город…» И почему я впрямь почувствовал как это место давит на меня, пытается подтолкнуть к действию, когда дрожа от холода и страха смотрел как очередная машина скорой увозит очередной труп?

Трасса окружённая подсолнечным полем заполнилась свидетелями: не понятно какого чёрта плачущими старухами, гулявшими с крупными собаками мужчинами, пассажирами проезжающих мимо машин, несколькими подростками… Оказывается, в этой глуши было достаточно народу, только вышли они, как упыри, ночью, на свет ярких мигалок. Смотреть за развязкой очередного убийства стало нечто вроде шоу для жителей. Тоскующих, напуганных, но всё равно жаждущих увидеть хоть одним глазком деталь новой городской интриги.

Бабушки вставали на цыпочки, пытаясь подслушать разговор шэрифа с Геной. По большей части парень лишь кивал, я прекрасно понимаю, где он тогда находился и почему не говорил: в глубине себя, далеко от суеты и страха, плавая в мыслях, фантазиях, мечтах, в мире бесконечно далёком от шерифа пахнущего перегаром.

В участок нас пообещали не везти, спасибо на этом. На сигнал «ЧП» к подсолнечному полю съехались: два грузовика скорой, две машины полиции, полицейский-стажёр на байке и с десяток жителей соседнего посёлка. Шпана галдела, обсуждая личность погибшего. «Вроде как спортсмен, мой старший брат с ним дружил. Он к нам домой приходил с ним проект делать.»

«Да врёшь ты!»

«И вовсе нет!»

В центре этого балагана находились мы: промокшие, грязные, напуганные, напоминающие актёров в какой-нибудь пьесе. Место рядом с машинами скорой помощи и шерифом – сцена, зрители – всё окружающие. Почётная главная роль как всегда досталась какому-то выскочке Владу, черт бы его побрал. Уже надоел на сцене мелькать, дорогу молодой крови и новым лицам!

Меряя захудалую дорогу шагами я осматривал лица собравшихся вокруг. Бесспорно, смотрели они на меня с чёткой ненавистью, небрежностью. Они видели во мне врага, убийцу, ловко скрывающего свою настоящую сущность. Интернет, социальные сети и сплетни в унисон доказывали что я тот самый, тот кровожадный и хладнокровный – убийца.

В толпе приглянулась красноволосая девчонка, собравшая свои огненные патлы в толстую дульку. Жёсткие карие глаза наполнились слезами, обрывающимися вниз, на красные пухлые щёки.

Не знаю, почему именно она так привлекла моё внимание. Возможно (возможно!) она была немного секси. Большая грудь, пухлые красные губы, нахальный взгляд. Такие нравятся пацанам, я её насквозь вижу – дерзкая и холодная. Но сейчас она явно была растеряна и опустошена. Может быть знала убитого?

Уловив моё внимание она бросила последний взгляд на белоснежную машину, повернулась спиной, на которую накинута рваная джинсовка, и растворилась в десятках голов и тел.

Взгляд заскользил по толпе далее, наткнувшись на очередные обильные слёзы. Долговязый, худощавый, на скелетоподобном теле накинута серая футболка «Марвел». Такие я часто видел в «Forever21”, когда жил в столице. Они как раз выкупили патент на одежду с героями Дисней, а это ох какой гигантский выбор персонажей. Можно заманить к себе и ГИК-фанатов Звёздных войн, и малолетних любительниц Золушки с Эльзой, и прыщавых обожателей Мстителей.

Длинная чёлка, точь-в-точь как у Бибера в лучшие годы, до того как он связался с наркотой, скрывала лоб. Удивительно было видеть на лице этого парня столько слёз.

Ещё одна жуткая тайна омрачила существование всего города. Ещё один подросток, ещё одна смерть, ещё один ужас…

Поцелуй с мёртвой. Её разговор стал бы для меня очередной галлюцинацией, если бы не её привкус на моих губах. Хитрая мёртвая стерва знала что делать: в подтверждение своего существования она оставила след на губах, свой собственный вкус, запах, холод прикосновения. Она знала, чертовка, что я почувствую её, запомню и не смогу выкинуть из головы.

Закончив окидывать шумную толпу беглым взглядом я перевёл взгляд вверх, на чистое тёмное небо усыпанное мелкими звёздами. Тучи улетели, хоть и казалось что моё небо больше никогда не будет безоблачным. Ночь выкидывает свои сюрпризы, оставляя горькое послевкусие, ощущение, будто всё происходившее нереально, какой-то безумный мрачный кошмар.

Удивительная вещь: думаю, вы помните что в тяжёлые моменты я имел привычку поднимать глаза вверх, к звёздам. Смотреть на голубое небо, радоваться солнцу, с восторгом осматривать круглую луну. В небе я всегда искал надежду на лучшее будущее, на то, что всё вновь станет на свои места. Может быть из-за этого зимой или в конце осени, когда моё небо затягивали бесконечные тучи, на землю опускался воздушный туман и в самом воздухе застывал аромат безнадёги, я уходил в затяжную депрессию. Много думал и ещё раз думал, уходил в себя, грустил, испытывал головные боли. Но тучи уходили, и я, как цветок после таяния снега, опять становился счастливым.

Сейчас даже в излюбленном небе я не видел надежды. Я смотрел вверх, и с безумным шумом участившегося пульса сердца понимал, что никогда ничего больше не встанет на свои места. Теперь всё по другому, и этот страх будет жить со мной вечно.

Высокие подсолнухи прогибались под порывами ветра, который то начинал бушевать, то впадал в спячку. Скорая помощь отъехала, полицейский-стажёр собирался запрыгнуть на мотоцикл и скрыться восвояси. Шериф оставался, всё ещё пытаясь выманить хоть слово из Гены с упорством рыбака, пытающегося славить Марлена в шторм.

Среди множества лиц и тел белым силуэтом загорелась знакомая маска. Улыбка от уха до уха, вырезанные на качественном дереве глубокие морщины, белый румянец.

Я вздрогнул. Сердце упало в пятки. Судорожно осматриваясь по сторонам и ища в первом попавшемся человеке поддержки я вцепился в рукав кофты отца.

А тем временем маска двумя пустыми тёмными пятнами осматривала меня. Леди… Нет, это не она. Другая маска, изображающая мужчину: над узкими растянутыми в улыбке губами красовались темные густые усы. Подражатель? Второй маньяк-убийца?

– Сынок, что такое? – заинтересовался отец, пытаясь откинуть меня от своей дорогой кофты «Bogner”. Не хватало ещё, чтоб я растянул шмотку за двести евро.

Объемная шляпа летала над головами ничего не подозревающей толпы. Их увлекли обсуждения мёртвого и убийцы, сплетней и новых слухов. А между тем, кружок мирных местных жителей не спеша обходил хладнокровный убийца.

«Зови шерифа, придурок!»

– ШЕРИФ! – завопил я, отпрянув от папы – ШЕЕРИФ!

– Что, сынок? – в другой ситуации я бы дал ему по яйцам, ведь какой я «сынок» тебе, алкаш с перегаром? Но сейчас не то время.

Обернувшись к толпе, я с удивлением обнаружил что силуэт исчез. Исчезла и белоснежная белая маска, и широкая шляпа. Я вновь выгляжу как безумец, да и чувствую себя сумасшедшим параноиком.

А между тем толпа галдела, выпуская из виду ходящие запредельно близко опасные тени.

ЭПИЗОД ЧЕТВЁРТЫЙ

Глава 27 #язнаючтовысделалипрошлымлетом

*Стояла непроглядная ночь, тьму которой освещали яркие звёзды. Тут, за городом они были намного ярче чем в самом центре. Окружённая густым парком местность не освещалась яркими фонарями, а значит была идеальным местом для любителей понаблюдать за звёздами и помечтать.*

Но наша героиня таковой не была. Сопливые мечтатели, бестолково наблюдающие за звёздами – не её типаж. Уверенная и прямолинейная, всегда умеющей говорить в лицо людям то, что им положено услышать. Казалось, именно это и отталкивало её одноклассниц от общения с ней, а вовсе не склонность к алкоголю. О да, она подсела на него ещё с конца восьмого класса, с поводом и без поглощая его при каждом удобном моменте: отметив контрольную, день рождения её многочисленных кошек или начало масленицы. Сама того не понимая, она пила и медленно губила свою жизнь.

Жизнь, в свою очередь, разделилась на «до» и «после» первой бутылки. Как сейчас помнит, Арина – чёртова сука – пригласила её на день рождения подруги подруги, которая дружит с подругой играющего на ударных в инди-группе парня, в свою очередь общающегося с Ариной. Общением, правда говоря, это сложно назвать. Музыкант взмахивает своими длинными волосами цвета осеннего каштана, улыбается улыбкой сошедшего с рекламы шампуня сёрфенгиста и абсолютно несмешно шутит. Арина навязчиво смеётся (бонус ей за актёрское мастерство) и мычит что-то в ответ.