Шарада

–Никаких проблем, братан! – без оговорок отвечаю я.

С ним лучше не спорить. Я пожимаю руку «парню с голосами».

–Счастливо! – говорю ему.

И также прощаюсь с Айдыном.

–Домой! – говорит он мне. – Ты понимаешь меня?

Хоть меня это и раздражает, я киваю, и отправляюсь восвояси.

На выходе на меня падает совсем нетрезвый Олег.

–А вот и наш несломленный малой! – говорит он мне, повиснув на моем плече. – Куда направляешься? И почему в одиночестве?

–Нам всем следует проспаться.

–Как мудро, мать твою! – Он смеется, и запускают свою пятерню в мои волосы. Я выворачиваюсь от его ладони. – Недотрога! Маленький недотрога!

Я молчу. Его провокации не срабатывают.

–Проваливай! – Он нагло толкает меня к выходу. – Черт!..

Тяжко вздыхая, я выхожу на свежий воздух.

Утро нового дня есть Божье благословение. Свет снова побеждает тьму, и все демоны отступают прочь, в ожидании своего часа.

Действительность прославляет саму себя: щебетом птиц, шелковистостью рассвета, бодрящей прохладой.

Ночная жизнь юного студента остается позади где-то на парковочной стоянке около ночного клуба, с ее разговорами возле машин, и легкой эйфорией.

Городской пейзаж окутывает утренняя дымка полусна. Все готово к очередному старту. Несколько коротких часов отделяют естественное спокойствие от будничного движения.

Мне нужно идти домой. Прилечь, отоспаться. Но мне хочется насладиться тишиной пустых улиц, свободными лавочками, пустыми окнами и солнечными бликами.

Я плутаю разбитыми дорожками, тротуарами, среди высаженных живых изгородей, и песочно-травяными тропками. Эти излюбленные пути! Такие тайные, такие личные! И такие одинокие! У каждого свои…

–Домой… Ах, мой милый-милый дом!

–Бесцельное шатание – результат разнузданности мысли, – говорит мне поравнявшийся рядом со мной молодой человек.

–Поэтому приятно осознавать отчетливые очертания конечного пункта, – отвечаю я ему.

–Выбранное направление не всегда верно. Вектор соскальзывает с плоскости и плюхается в лужу. Тебе нужно вернуться домой.

–Я не хочу. Бессмысленно возвращаться туда, где ничего не меняется. Меня там никто не ждет.

–Ожидания и мечтания. Сомнения и неверие. Тупики.

–Со временем все осознают трагичность. Двигаются в темпе нового дня. Ничего нового.

–Хорошо здесь, не правда ли?..

Он сорвал травинку и положил ее себе между губ. Покусал, подумал.

–Представь, что все улицы принадлежат тебе одному. Когда ты идешь по ним, люди вынуждены расступиться, попрятаться по своим норам. Дорогу хозяину! Занавески задернуты, свет выключен, шептаться запрещено! Ваш променад весьма эгоистичен, молодой человек!

–Мне достаточно одной полянки в лесу – не замусоренной использованными пачками, пустыми бутылками и точно такими же людьми, – уверенно сказал я.

И вдруг услышал третий голос, ту его интонацию, которая преследовала меня этой ночью:

–Война – отец всего! Взойди на алтарь! Ты ключ к божественному!

Я оглянулся по сторонам и никого не увидел.

Я все также был один.

Вопреки представлениям о бесцельном шатании я все же добрался до конечного пункта своего получасового наслаждения местностью.

Не единожды посещаемый мной палисадник всегда встречал меня, как тайный друг. Редко я натыкался здесь на наглых эксбиционистов с нервным блеском в глазах и милых парочек, сладострастно поделивших свое совокупление с красотой природы. Несколько раз мне и самому доводилось привести сюда кого-то еще и разделить свое возбуждение в стане таких же nature love men (между прочим, каждый из нас мог легко угадить за подобные проделки в историю о нарушении закона, в котором страсть обесценивается и прячется под плинтусом). Отсюда можно сделать вывод, что я не делал из этого места какой-то секретности и не думал присваивать его себе лично. Место моего одиночества всегда было общественным.

Лишь небольшой облюбованный закуток оставался единственной точкой во всем периметре палисадника, которую я постоянно оставлял для своего кроткого уединения. Здесь, среди веток пестрых кустарников, я валился на высохшею листву, давно опавшую с деревьев (она хрустела подо мной так, как стонет старая, но все еще любимая кроватка), и оставался наедине с солнечными лучами, изображавшими на полотне закрытых век искажения тонов и красок.

Нежданно-негаданно я мог услышать шум моря, почувствовать прикосновение соленых (но таких желанных!) губ, и представить себе, что я вновь просыпаюсь дома у своей бабушки, и мчусь к ней, чтобы она меня крепко поцеловала, любвеобильно обругала и отпустила на все четыре стороны так же легко, как отпускают грехи дураку.

Тогда мне снова станет не по себе. Сердце начнет биться быстрее обычного. Я открою глаза, и скажу себе «нет!» воспоминаниям. Увижу красный знак и белое слово на нем: «СТОП!». Остановлю время. Приду в себя.

В этот раз, когда я упал в любимом логове, меня одолело огромное, как гигант, чувство благодарности за то, что я наконец-то могу немного поваляться. Каким-то чудом я не придавал странной форме поведения своего сознания какую-то оценочную мерку. Эта ночь была ночью неожиданных открытий. По большому счету, я был счастлив. Меня больше занимало ослепительное солнце и чирикающие птички, а не результат нескольких подходов в серии смешиваний «медикаментов» со спиртным.

Я тогда и не мог подозревать, что кристально чистые в своем видении и осязаемо слышимые в своем звуке, эти частые галлюцинации станут моими спутниками на долгое время.

Находиться в плену своего коротконогого счастья в большей мере означает – «рыть себе глубокую яму».

–Так-так-так! А я то думал, что уже не найду тебя!

Я сразу узнал этот голос.

Это был Олег.

Я перестал дышать ровно, и мне еще больше не хотелось поднимать голову с земли, – я смотрел на небо. Оно почему-то вдруг показалось мне серым.

–Ты нырнул в кусты, как шпион! – говорил он, двигаясь в мою сторону. – Уровень маскировки восемьдесятого уровня, черт возьми!

Под его ногами тихо хрустнули ветки. В следующий момент его лицо закрыло мне солнце.

–Fuck ye! – сказало его довольное лицо. – Балдеешь, да?

–Батарейки заряжаю! – ровно ответил я, и проверил температуру своей ярости: очень высоко!

Я поднялся, маленько отряхнулся, и сказал:

–Братан, только не говори мне, что ты следил за мной!

–И не скажу! Вот те крест!

Он провел невидимые линии ото лба к груди, от одного плеча к другому.

Я нащупал в кармане толстовки сигареты, достал, закурил – проигнорировал этот богохульный юмор.

–Значит, здесь твое укрытие, – говорит он, смотря по сторонам. – Очень недурно! Тихо. Безлюдно. Идеальное место преступления!

Посреди желто-зеленого оттенка палисадника он выглядит, как инородное тело, заброшенное сюда по дикой случайности. Ему это место не по нраву. Это читается в его пафосном и пренебрежительном выражении лица.

–Место преступления? – переспрашиваю я.

–Да. – Он кивает головой. – Можно напасть на жертву и делать с ней все, что угодно. Никто ничего не услышит.

Я шумно выдыхаю дым. Недовольство переполняет меня. Так нагло мое уединение, кажется, не прерывалось еще никогда до этого.

–Ладно, – говорю я и отворачиваюсь. – Пойдем потихоньку.

–Да перестань! – Он разводит руками в стороны. – Давай постоим немного! Пообщаемся!

Ведет себя, как рубаха-парень. На самом деле, просто исполняет роль. Для чего? Этого я не знаю.

–Мне не хочется, – говорю я ему. – Пора домой. Я ухожу.

–Ты уходишь?

–Да. Оставайся, раз тебе здесь так понравилось. Найдешь подходящую жертву, попируешь…

Я нагло подмигиваю ему, и вновь собираюсь уходить. Но слышу за своей спиной его внятный голос – несколько уверенных шагов на шатком бревне.

–Лучше бы тебе остановиться, малой!

Он говорит это так, что я действительно замираю, и не могу сдвинуться с места. Не знаю, что конкретно заставило меня остановиться, – его устрашающий голос или моя неспособность ровно отреагировать на оценочное высказывание в мою честь («малой»), – ясно одно. Он загипнотизировал меня, не прилагая особых усилий.

Он продолжал говорить все тем же ровным уверенным голосом:

–Вот так. Теперь, – я повторюсь, – мы немного постоим и пообщаемся. Ты еще куришь свою сигарету? Кури. Не торопись.

Он подошел ко мне.

–Не торопись…

Сделав последнюю затяжку, я бросаю окурок на землю и тушу его ботинком.

–Смотри, не сделай нам всем пожар, малой, – говорит он мне. – Иначе сгорим. Будем полыхать в вечном пламени. Пока не оставим прах после себя.

–Рано или поздно, это произойдет с каждым, – говорю я просто, чтобы что-то сказать. Молчать нельзя.

–Только не сегодня.

Он тянет к моему лицу свою ладонь, и я немного отстраняюсь.

–Можно? – спрашивает он. – У тебя здесь что-то…

Он снимает с моей брови какую-то пылинку.

–Изъян! На таком красивом лице не должно быть изъянов!

И в следующий момент его кулак врезается в мою скулу. Вокруг меня все превращается в какой-то звездный парад. Во рту – привкус соли. Я не удерживаюсь на ногах и падаю в траву.

–Всем нужна хорошая трепка, малец Тим!

В его голосе слышится удовлетворение. Так говорит человек, который встречается со своей первой порцией спиртного за день. Нередко и я говорю точно так же.

–Эти руки! – Он показывает свои ладони. – Эти кулаки! – Сжимает их. – Они могут создать произведение искусства с любым телом! Любой художник, специализирующийся на телесных патологиях, позавидовал бы мне! Представь себе – создавать шедевр на живом человеке! Превращение красоты в уродство!

Я отхаркиваю кровью и прихожу в себя. Как и всегда, от чьих-то кулаков не чувствуешь физической боли. Здесь больше психологических факторов. Ты отвечаешь тем же, не потому, что защищаешься от ударов или тебе больно. Ты отстаиваешь свою честь и самолюбие.

Поэтому я поднимаюсь на ноги, судорожно думая о том, как буду защищаться и отвечать. Терпеть ублюдочные выходки не в моем стиле.

–Не будь ты таким настырным, – говорит он мне, – я был бы с тобой более терпим. Но ты проявил свой сложный характер, малой! Поэтому тебе придется принять сложное наказание за свое поведение!

–Да ну?!

–Вот видишь! – Он ликующе смотрит на меня. – Ты продолжаешь! Что может остановить тебя и принять иное решение? Ответ: ничего в этом мире! Ты упрямый осел, малой! Признай это!

Я уже давно держу ладонь сжатой в кулак, и это самый удобный момент, чтобы стукнуть его, пока он так сосредоточен на моем взгляде. Но он опережает меня (будто прочитал мое намерение в моих же глазах). От его удара у меня снова все пляшет и водит хоровод. На этот раз он сходил по моей переносице. Поэтому передо мной не просто звездочки, а бенгальские искры.

–Да! – восклицает он. – ДА!!! Сопротивляйся мне! Думай, что сможешь справиться со мной! Да не угаснет надежда!

Он валит меня с ног легким толчком ноги. Я падаю на колени, упираясь одной рукой о землю. Потом воздеваю взгляд к небу, – мне кажется, что так можно остановить кровь, хлещущую носом. Но приходится снова плеваться бордовыми ошметками.

Я тяжело вбираю воздух, и из меня непроизвольно вырывается звучный выдох с нотой отчаяния.

–Хватит!

Это кто-то третий.

Боже, спасибо! Ты не оставляешь своих грешников!

В нашу сторону, вдоль тропинки, уверенным шагом идет Айдын.

Вы прикалываетесь, мать вашу!

Что он-то здесь делает?

–Пришел спаситель, и все испортил, – сказал Олег. – Малой получил по заслугам! В основном, за свой характер…

–Если не хочешь, чтобы твои яйца оказались у тебя на голове в качестве петушиного гребешка, – говорил ему Айдын, – лучше заткнись.

Потом мне:

–Поднимайся!

Мой обидчик несколько опешил от такого к нему обращения. Поэтому его реакция не заставила долго ждать. Теперь его целью стал Айдын. И, пожалуй, зря…

–Что ты сейчас сказал?

Олег не мог просто так промолчать. И стоять на месте после того, как его оскорбили, он тоже не мог. Он уже делал короткие, но очень уверенные, шаги к своему противнику, – к Айдыну, который, одной рукой поддерживал мое равновесие, не упуская ни на секунду из вида Олега.

–Повтори то, что ты сейчас сказал, урод!

Олег был настроен серьезно.

Видимо, Айдын не стал тратить нервы на бессмысленный треп, и сразу перешел к внушительной обороне. Он достал из-за пояса пистолет и направил его на Олега (увидев ствол, я был шокирован; такого поворота событий я никак не ожидал).

–Стой там, где стоишь! – сказал Айдын.

И в этот момент стало ясно, что просто так все не кончится. Такой отморозок, как Олег, не испугается вида оружия.

–Мальчик с пукалкой! – улыбаясь, сказал Олег.

Он тоже не ожидал, что все так повернется, и, остановился больше от неожиданности, нежели чем от предупреждения.

–Да кто ты вообще такой?! Кто ты такой, чтобы угрожать мне?! Чтобы появляться, как черт из табакерки, и портить мне удовольствие! А?! Малой, это твой дружок? Ну, конечно! Твой верный защитник! От него ты здесь прячешься? Или нет… Вы здесь встречаетесь! Точно! Вы договорились встретиться здесь; ты ждал его в вашем тайном месте! А тут появился я, и все испортил! Ух, какая горячая история! Чудовище в саду наслаждений! Садист и любовники!

–Ты придурок! – с горечью в голосе сказал ему Айдын.

–А вот это уже чересчур! Это уже слишком много! Лучше тебе стрелять, если ты не хочешь знать, на сколько это много!

–Придурок и несешь хрень!

–Ох, любовничек, ты распаляешь во мне жар!

–Дебил!

–Держите меня семеро!

–Подрочи и успокойся!

–Нам всем нужно успокоиться…

–Начинай молиться, малой! Когда я доберусь до тебя, пощады уже не будет!

–Айдын!..

Я уже ничего не соображал. Мне хотелось, чтобы все закончилось мирно, но эта мысль терялась где-то между прошлым и настоящим.

Тем временем они обменялись еще парочкой скабрезностей, и тут Олег заорал, как сумасшедший, и бросился на Айдына. Я стал пятиться от них. Они вцепились друг в друга, как дикие звери. Мне казалось, что Олег окажется сильнее и проворнее, и от этой мысли у меня подогнулись ноги.

Пистолет всегда был где-то между ними. Все время, пока продолжалась их неистовая борьба, оружие было, как камень преткновения между ними. Все упиралось в пулю. Прошли долгие секунды молчаливого пыхтения, и мне подумалось, что все обойдется, что парни просто выпустят друг на друге пар, и успокоятся на этом. Но вдруг, нарушив утреннюю тишину, раздался выстрел, раскаты которого перепугали все живое, что было в лесопосадке, – сразу все вокруг зашуршало и стало разбегаться и разлетаться по разным сторонам.

Я замер.

Айдын оттолкнул от себя Олега, который держал руку на животе, в том месте, где прошла пуля, и где уже появилось огромное красное пятно.

–Такие игрушки не для детей, малой, – прохрипел он. – Запомни это!..

Он упал на спину, и стал захлебываться собственной кровью. Смотреть на это было страшно, но и продолжалось это недолго. Хладнокровный Олег принял смерть быстро, не противясь ей.

Вот он, тот момент, который меняет все. Ничего и никогда уже не будет, как прежде. Жизнь поделилась на «до» и «после»; «до» этого было затмение, темнота незнания; «после» открылось второе зрение, все поменяло контуры, стало отчетливым и внятным.

–Этого не должно было случиться, – внятно сказал мне Айдын.

Я словно очнулся от его слов, и почувствовал, как меня трясет мелкой дрожью. Мое тело и моя одежда смешалась пылью, потом и кровью. Мое тело было не моим. Меня не должно было быть здесь; в этом отношении Айдын был прав. Этого не должно было случиться, и мы не должны были быть здесь.

Но когда он сказал, что надо избавиться от тела (от мертвого тела, черт возьми!), я был полностью с ним согласен. Ему было виднее, и он разбирался в таких делах больше меня (промелькнула мысль, что это уже не первое убийство, которое он совершил).

Дело было не в том, чтобы как можно скорее скрыть труп. Для меня все сосредоточилось совсем на другом.

Айдын, которого я знал, ни много ни мало, два года, и с которым у нас завязались вполне доверительные отношения, он, этот человек, только что совершил страшное деяние. Одним словом, смертный грех. Не убий! Прописная истина.

Совершенно ясно, что для Айдына не существовало истин. У него были свои принципы, по которым он жил, и вполне удачно (по крайне мере, создавалось подобное впечатление). Он производил на меня впечатление достойного человека. Он мог быть отличным другом, но никогда не нарушал чужих границ и уж тем более не подпускал никого к себе.

Мне хотелось помочь ему. Я не хотел, чтобы у него были проблемы…

–Да ладно, черт возьми! Что кружить вокруг да около? Ты влюбился в него! Признайся в этом себе хоть сейчас! Когда уже все былью поросло!

–Ничего не поросло! Я хочу выйти из машины! Выпусти меня!

–Ты не можешь двигаться, Тим! Еле шевелишься! Посмотри! Куда ты пойдешь? Здесь везде темнота! Ночная степь! Куда ты пойдешь в таком состоянии? В нору к сусликам?

–Я пойду своей дорогой…

–Смирись, Тим! Твоей дороги больше нет. Ее смыло наводнением. Ее уничтожило землетрясение. Сам Бог подписал распоряжение по ее деконкструкции! Чего ты хочешь теперь? Выйти на очередной перекресток? Задуматься, какой на этот раз выбрать путь? Хочешь попросить о втором шансе? Так вот он, этот шанс! Я обещаю тебе, – когда ты взойдешь на алтарь, все уже будет не важно! Алтарь – это твой большой шанс! Ты – ключ к божественному! Ты откроешь двери новому миру!

–Я слышу эту чушь уже очень долгое время! Ты понял, чертов придурок?! Слишком долго! СЛИШКОМ!..

Настолько долго, что я уже принял это за веру. Кому могли принадлежать эти голоса? Кто увидел во мне миссионера? Возможно, это был Он? Тот, кто узрел мое мученичество и решил отпустить мне мой великий грех?

Какая чушь!.. Не могу поверить, что я все еще могу так думать!..

–Это был твой выбор, Тим! Ты должен смириться с этим!

Это правда…

Я призываю свою смерть

Я никогда не хватался за соломинки. Не буду этого делать и теперь. В этом нет никакого смысла, и никогда не было.

Слишком пусто в воздухе. Ветер носит с собой только песок. На руинах поставлен крест.

Джунгли в тумане…

–Зачем мне все это?..

–Ваш променад был слишком эгоистичен, молодой человек! В конечном итоге, все мы возвращаемся домой после долгой прогулки. Ты вдохнул столько воздуха, сколько тебе хотелось. Увидел мир таким, каким хотел его увидеть. Пришло время возвращаться домой. Туда, откуда ты пришел…

–Дом… Мой милый-милый дом…

Скрипучая половица и пара ступенек. Небольшой палисадник. И свет… Как же много света!..

Смирение…

По большому счету, я уже давно смирился со многим.

Мир – это большая книга фактов. И пока листаешь ее, плачешь, как маленькая девочка. Частенько, смирение помогало мне не останавливаться на режущей глаз строчке. Кажется, что здесь, в этом самом месте, грубая опечатка. А после, – нет, никакой ошибки. Все верно! Не остается ничего, как перейти на следующую страницу. Нередко, в этом помогало смирение…

-У меня никогда не будет детей, – сказал я Дине.

Она закатила глаза, потому что поняла, что я снова собираюсь немного поныть.

Мы пили уже часа четыре к ряду. Пришло время для жалоб. Для обоснованных жалоб.

–По сути, ты счастливый человек, – продолжил я. – Возле тебя вертится потенциальный муж, с которым ты можешь зачать и родить в любое время. Я же, в свою очередь, готов избегать любых намеков на то, чтобы быть окольцованным.

–К твоему сведению, – парировала Дина, – пока я и мой будущий супруг, более или менее, не встанем на ноги, ни о каких кольцах не может быть и речи! Нищая семья – это грустно. Как ни крути. Зачем плодить нищету?

–Чтобы любить друг друга во что бы то ни стало.

–Ммм… Ну, да! Конечно!

Она чокнулась со мной, и прикончила очередную порцию красного полусладкого.

–Будут у тебя дети! – уверенно сказала она мне, ткнув в мою сторону пальцем. – Повзрослеешь – перебесишься!.. Или наоборот… Не знаю! В любом случае, рано или поздно, настанет момент, когда ты перестанешь заниматься глупостями, экспериментировать и находиться в вечном поиске! Это будет тот самый момент!

Она полагает, что я просто балуюсь или развлекаюсь; ищу себя; пробую разные вещи… Мне даже сложно представить себе что-то более мерзкое, чем та степень вульгарности, о которой она говорила. Именно таким она меня видела – подростком, находящимся в режиме поиска.

Дина не задавалась целью оскорбить меня. Поэтому я пропускаю ее слова мимо ушей. Уничтожаю их контекст.

Она мечтательно воззрилась в потолок и сказала:

–Ребенок появляется у тех, кто к нему готов. Кто нередко думает о нем. Где-то там, на задворках своего сознания, человек постоянно ищет свое продолжение… Продолжение самого себя!

–Да, – сказал я, вспоминая своих родителей. – Пожалуй, ты права!

Признаться честно, меня никогда не занимал вопрос о продолжении рода. Мне попросту хотелось, чтобы у меня был ребенок. Это могло означать, что я способен следовать стандартам; что я не отклоняюсь от нормы… Кажется, здесь попахивало тривиальной прихотью.

При этом я не имел ни малейшего понятия об отцовстве и воспитании… Боже! Да из меня бы вышел никудышный отец, черт возьми! О чем я только думаю?!

–А ты готова к ребенку? – вдруг спросил я у Дины. – Ты думаешь о нем?

–Я? – Она изумленно посмотрела на меня. – Нет! Тим, о чем ты говоришь? Меня мать на первом же столбе повесит, если узнает, что я забеременела! Даже и речи быть не может!

Логика девушки-подростка из воспитанной семьи частенько кажется мне очевидной.

–Похоже, твоя мама не из добрячек! – сказал я.

–Это нормально! – Она небрежно махнула рукой. – Так у всех! Поверь мне!

После этого мы замолчали – добавить было нечего.

Была холодная осень. Тепло по домам еще не дали. Мы мерзли в нашей старенькой съемной квартирке. День становился короче, и вечерами мы согревались горячим душем, чаем или кофе. Сегодня мы решили подключить тяжелую артиллерию – начали с глинтвейна, но потом побежали за бутылкой грузинского вина. Ушли за одной, вернулись с двумя.

Было приятно сидеть в этой мерзлой тишине, вдвоем, и, на пьяную голову, думать о чем-то личном; о какой-нибудь глупости.

Но внезапно время остановилось. Секундная стрелка на кухонных часах встала, словно получила инсульт. Комната наполнилась ярким светом, и интерьер оказался им парализован – замерло дыхание жизни.

Дина застыла в своей задумчивой позе, превратившись в человекоподобный манекен. Ее хотелось разбудить. Но я не стал прикасаться к ней, потому что понимал – это уже не моя подруга. Она стала иллюзией. Моей иллюзией.

Я поднялся из-за стола и вышел в коридор.

Куда-то пропала мебель. И наших вещей тоже не было. Квартира, и без того похожая на умирающего больного преклонного возраста, теперь, со своими голыми стенами и желтыми пятнами по углам, стала отдавать ветхостью и заброшенностью.

Медленно и бесшумно открылась балконная дверь, и только сейчас я обратил вниманием, что вся улица утонула в тумане. Окно от этого превратилось в белый прямоугольник, обрамленный деревянной рамкой. Я подошел к нему, преодолевая высушенную до краев пустоту. Ничего не было видно: соседние дома, тротуары, небо, – все проглотил туман.

Я переступил обветшалый порожек, оказался на балконе и вдруг понял, что все это время ходил, замерев дыхание. Это просветление помогло мне немного ослабить деревянную хватку, сковавшую все внутри меня, и я постарался сделать глубокий вдох. Который сразу перебил чей-то внятный голос, который назвал меня по имени:

–…Тим…

Откуда-то по левую сторону от меня. Кажется, с соседнего балкона.

Возможно, мне просто показалось… Точнее, мне хотелось бы, чтобы этого жуткого и холодного голоса просто не было. Но он был. И снова он произнес, более настойчиво:

–Тим!

Я медленно стал поворачиваться в его сторону, боясь увидеть того, кто обращался ко мне. Но в тумане все было скрыто.

–Скажи, ты видишь меня? – спросил он.

–Нет, – ответил я, и почувствовал, как паника покатилась от меня в разные стороны мелкими градинами. – Кто ты?

–Как же так, Тим! – почти разочаровано сказал голос. – Это я! Ты меня не узнаешь?

Напротив меня, на расстоянии пяти шагов, как раз там, где проходила полоса тумана, я стал различать чью-то огромную тень. Ее очертания постоянно менялись в какой-то размеренной хаотичности. Единый образ уловить было невозможно.

Кто-то

(что-то)

смотрел на меня оттуда, и от этой расчетливой неизвестности становилось страшно не по себе.

–Скажи, кто ты?

Я решил быть настойчивым.