Кровь и пламя. Песнь Радибора

Руслан Фаизов

Кровь и пламя. Песнь Радибора

ГЛАВА I. ЗОВ ПРЕДКОВ

«Зрим ли мы ныне, како жили праотцы? Как град их стоял меж рек и холмов, как дым поднимался от жертвы богам, как гром разрывал небеса, знаменуя рожденье вождя?»

Так начинается летопись Велиграда, славного града, что стоял на пути времен, охраняемый лесами, полными тайн и опасностей.

Сквозь тёмные леса ветер принёс запах разорения: горелого дерева, крови, дегтя и влажной земли. Он нёс в себе предвестие беды, шёпот сожжённых селений, женский плач, стук копыт. Там, где ещё недавно царила жизнь, теперь – пустота, и вороны кружили над городом, ожидая трапезы из человеческой боли.

Велиград высился на холме, меж двух рек, что были защитой и проклятьем его. Стены дубовые, высотой в три роста воина, кольцом обнимали град. Башни, сложенные из камня, возвышались над срубами, над торговыми рядами, над храмами, над княжьим теремом. Внутри крепостных стен теснились дома, крытые тёсом, загоны с овцами, конюшни, кузницы, амбары. Узкие улочки, утоптанные тысячами ног, пропахли хлебом, дымом очагов, навозом, квасом и потом трудяг, что с первыми лучами солнца брались за дело.

На площади, у самого терема, разносился запах варёной репы, медовухи и жареного мяса. В котлах, подвешенных над огнём, кипела каша, вялилась рыба, на вертелах крутились гуси, сочащиеся жиром. Лавки торговцев ещё не открылись, но уже готовились к утру, расставляя керамику, тюки льна, бочонки с солью и мёдом, связки сушёных трав.

Радибор стоял на стене, глядя вдаль. Ветер трепал его волосы, играл краями тёплого плаща, застёгнутого на груди серебряной фибулой в форме головы волка. В руках его был меч – древний, отцовский, выкованный северными мастерами, тяжкий, сбалансированный, с узором змия на клинке.

Позади него стояли дружинники. Все они знали, что грядёт. Не было нужды говорить лишнего. Они знали – князь идёт с войском не ради дани. Он несёт новую веру, огнём и сталью.

– Час близится, княжич, – пробасил ведун, стар, сед, но голос крепок, как дубовый корень. – Перун ведение мне дал. Огнь воссияет над Велиградом, кровь смоет грехи, да не всякому узреть утро грядущее. Кто падёт – к Нави ступит. Кто устоит – путь предков продолжит.

Радибор не дрогнул.

– Не склонять глав! – гремел он, и голос его разносился по крепости, по крышам, по улицам, умирая в тёмных лесах. – Велиград не падёт! Боги с нами!

Но в душе его затаилась тень сомнения. Что, если не услышат они? Что, если уже отвернулись?

Тьма сгущалась. Меж деревьев загорались первые огоньки. Ветер принёс протяжный гул рогов.

Они шли.

Княжий терем был самым высоким строением в граде. Срубленный из вековых сосен, он стоял у центральной площади, окружённый деревянными стенами, резными столбами с волчьими головами. Внутри пахло дымом, хвоей, воском свечей, горячим мёдом. Стены украшали шкуры медведей, щиты, мечи, трофеи, добытые в битвах.

За столом, тяжёлым, как сам Велиград, сидел князь Сварог. Могучие плечи его покрывала медвежья шкура, ладони – грубы, с шрамами, а взгляд тяжёл и глубок. Напротив его сидела княгиня Велеслава, с очами, что видят глубже, нежели обычные смертные.

– Парень-то вымахал, – пробасил Сварог, поднеся ко рту кубок. – Только шлем на нём, будто горшок на малом отроке.

– А меч держит крепко, – усмехнулась Велеслава, доливая мёд. – В крови твоей – жар, в моей – разум. Узрим, что перевесит.

Дверь распахнулась, и вошли двое.

Остромир – рослый, плечист, рыжебородый, с голосом, подобным грому. Ведань – худ, быстр, сметлив, с ножом в руках, что никогда не был спрятан в ножны.

– Радиборе, како духом? – ухмыльнулся Остромир. – Готов ли креститися? Али вновь в рощах на колени падать пред истуканами?

– Лучше сам испытай, – усмехнулся Радибор. – Авось первым из Велиграда в рай ворота откроешь.

Остромир засмеялся, но в очах его плясала тень.

– Ведань, не стой как пень в поле! – рявкнул он. – Час не ждёт!

– А я, стало быть, на украшение сгодился? – фыркнул Ведань. – Ладно, погляжу, чем тебе голову спасать, коли дрогнешь.

Смех звучал в их голосах, но под ним – сталь.

У колодца стояла старая Груня, знахарка. Вода в ведре была черна, как ночь.

– Вижу огонь круг тебя, княжич, – хрипло молвила она. – Но не огонь битвы, а судьбы. Стезя твоя уж проложена, а ноги твои лишь ступили на неё.

– Груня, полно тебе речи молоть, – усмехнулся Ведань. – И без того веселье скудно.

– Боги слышат тебя, княжич. Но услышишь ли ты их?

Она исчезла во тьме.

Радибор сжал меч.

Тишина.

И тогда, вдалеке, прозвучал рог.

За границей леса двигались они.

Всадники в рогатых шлемах, с мечами тяжкими, со стягами алыми.

– Час пришёл, братие. Боги узрят наш подвиг.

ГЛАВА II. ПЛАМЯ БИТВЫ

«Встанем мы стеной над градом,За дом, за кровь, за память предков.В горне плавится железо,В пламени судьба куется.»

С первыми лучами солнца Велиград содрогнулся. Гул рогов разнёсся над равниной, дрогнули стены, в воздухе повисло зловещее напряжение. Лес, что окружал град, был уже чужд, враждебен. В его тени шли они – железные люди князя, и их было множество.

Радибор стоял на стене, сквозь узкие бойницы вглядываясь в строй врага. Княжеская дружина выстроилась подле холма. Их было не менее трёх тысяч – опытные воины, привыкшие к крови. Передний ряд – копейщики, со щитами круглыми, обитыми железом. За ними – мечники, кольчужники, чьи лезвия уже не раз входили в плоть. По краям – конные дружинники, их шлемы украшены золотыми крестами. Позади стояли тяжёлые пехотинцы в железных доспехах, а у самых телег – стрельцы, что держали луки с натянутыми тетивами. Их предводители вели коней, покрытых бронёй.

Велиград защищало всего около пяти сотен дружинников и ещё две сотни ополченцев – мастеров, кузнецов, рыбаков, пахарей. Оружия у них было мало. Некоторые держали луки, другие – простые копья, ржавые мечи, дубины. У ворот, у стен, за крышами домов уже были подготовлены ловушки: кувшины с горячей смолой, вёдра с кипятком, тяжёлые камни, огненные стрелы. Велиград был готов к бою.

– Вои! Град наш – щит Руси! – Радибор возвысил голос. – Склоните головы – падём в цепях. Встанем плечом к плечу – боги узрят подвиг наш! Щиты загремели. – Велиград устоит! Но уже тогда он знал – они не устоят.

Княжеские воины двинулись вперёд, подобно медленной, но неумолимой лавине. Их боевой порядок был отточен, их доспехи сверкали в утреннем солнце, точно гладкие щиты самой Судьбы. Впереди шагали таранщики – пять десятков воинов, неся перед собой брусья, обитые железом. Они двигались сомкнутым строем, щиты покрывали друг друга, образуя "черепаху", защиту от стрел и копий. За ними шли мечники и копейщики. Их круглые щиты, покрытые воловьей кожей, были расписаны символами нового бога. На их одеждах – вышитые кресты, на шлемах – золотые накладки. Они шли ровно, уверенно, зная, что за их спинами ждут тяжёлые пехотинцы в кольчугах и латах, а ещё дальше – конные дружинники, готовые ударить в тот момент, когда стены падут.

Велиградцы стояли на стенах, сжимая оружие. Их было пять сотен дружинников и ещё две сотни ополченцев – пахарей, кузнецов, охотников, у которых вместо копий были вилы, вместо щитов – деревянные крышки от бочек. Они не были обучены войне, но каждый знал – если город падёт, то пощады не будет.

Первый натиск был на засеки. Велиградцы заранее уложили брёвна с заострёнными концами, смазанные жиром, чтобы вспыхнули быстрее. Когда первые воины князя добрались до преграды, со стен взлетели стрелы. Огненные. Они с глухим шипением вонзились в деревяшки, и пламя вспыхнуло мгновенно, разгораясь жирными, алыми языками. Смола, что пропитывала брёвна, загорелась моментально. Крики раздались среди княжьей дружины. Некоторые отшатнулись, кто-то отступил, но сразу же в спину им пошли новые ряды, сталкивая их в огонь.

– Кипяток! – донёсся голос с башни. Крестьяне опрокидывали вниз глиняные кувшины. Раскалённая вода, что бурлила в медных котлах, с шипением падала на вражеские шлемы, проникая под кольчуги, обжигая руки и лица. Люди князя визжали, роняли щиты, сбрасывали доспехи, пытаясь скинуть пламя и кипяток с себя. Но за ними шли другие.

Таран ударил в ворота. Первый раз. Глухой удар, от которого содрогнулась земля. Второй. Древесина скрипнула, щепки посыпались в стороны. Третий. Трещина пошла по дубовым створкам, словно змея, что ползла к своей добыче.

– Щиты к воротам! – крикнул Радибор, выхватывая меч. Дружинники и крестьяне бросились к воротам, подкладывая толстые подпорки, зарывая их в землю, укрепляя чем могли. Другие засыпали проход раскалённым песком и золу – если враг прорвётся, они будут скользить и падать, теряя равновесие. Но княжеские дружинники не собирались ждать.

– Лестницы!

Сразу несколько тяжёлых деревянных лестниц с грохотом ударились о стены.

– Огонь на них!

С башен полетели горящие брёвна, кувшины со смолой, кипящая вода. Одна лестница накренилась и рухнула, вместе с ней полетели вниз те, кто уже почти добрался до края стены. Кости их ломались под тяжестью доспехов. Но две лестницы удержались. Первые воины князя взобрались на стену.

– Руби их! – рявкнул Остромир, размахивая топором. Топор вошёл в шлем врага, тот зашатался, отступил назад и сорвался вниз. Радибор встретил первого мечника. Клинки сошлись, от удара в воздухе взвизгнул металл. Радибор шагнул вперёд, отбил выпад, крутанул меч и нанёс резкий, точный удар в прореху кольчуги, под правую руку. Враг захрипел, упал на колени, схватившись за рану. Но его место тут же занял другой.

Битва кипела. Воздух был густым от вони горящего дерева, крови, пота. Крики людей смешивались с ржанием коней, с лязгом оружия, с воем раненных, что ползли по земле, пытаясь дотянуться до своих. Где-то у ворот княжеские воины уже прорубали брёвна, оставляя широкие трещины в дереве.

Ведань метнулся между врагами, его ножи мелькали, находя мягкие места между кольчужными кольцами. Он прыгнул на выступ стены, скинул вниз двоих, но его тут же окружили.

– Радибор! – рявкнул он, отбиваясь.

Княжич развернулся, бросился на лестницу, перехватывая меч обеими руками. Он не видел, кто перед ним, не думал, чьё лицо скрыто под шлемом, не искал глаз врага – он бил. Клинок уходил в плоть, разрывая кольчуги, пробивая рёбра. Чувствовал, как металл встречает сопротивление, как тело дрожит, прежде чем осесть на камень. Тёплая кровь хлынула, обжигая руки, стекала по запястьям, заливая рукоять меча, превращая её в скользкий от липкости обрубок. Один пал. Другой. Следующий шаг. Удар. Он не слышал, как кричали умирающие, не слышал рёва боя. Только звон, звон металла, удары стали о кость, стук шагов, топот бегущих.

Он не чувствовал усталости, только глухую боль в плечах от постоянных ударов, от тяжести меча, от напряжения, которое вгрызлось в мышцы и не отпускало. Он продолжал бить. Вниз, в сторону, снова вниз. Кто-то повалился, кто-то хрипел, хватая за ногу, пытаясь потянуть с собой, но он лишь выдёргивал сапог и шёл дальше. Но он видел. Видел, как падает линия обороны. Видел, как Велиград дрожит, как стены теряют силу, как кровь защитников стекает в каменные щели мостовой. Слышал треск ломающихся ворот, видел, как всё, что они держали, всё, что защищали, рушится. Над башнями, где ещё недавно развевались стяги Велиграда, теперь поднимался другой знак. Крест. Белый, вышитый золотом, на алом полотне. Он увидел, как этот стяг затрепетал на ветру, как враги под стенами взревели, как их крики смешались с плачем женщин, с воплями детей, с гулом горящего города.

В тот миг что-то в нём оборвалось.

– Ведань! – он едва слышал свой голос среди рёва битвы. – Они прорываются!

Ведань, покрытый потом и кровью, ухмыльнулся, стоя над телами убитых, вытирая окровавленный нож о край своей рубахи.

– Держи град, княжич. Мы ещё живы.

Но Радибор знал, что это ложь.

Они не могли удержать Велиград.

И всё же он стоял.

И всё же он бился.

Пока не упадёт.

Он видел всё, что происходило вокруг. Воины князя тащили женщин – их лица были бледны, глаза полны ужаса. Дети плакали, пытаясь вырваться, но маленькие руки не могли сражаться с железом. Люди, его люди, умирали. Радибор не мог отвести взгляд. Он слышал стон старика, которому не успел помочь. Он слышал крик женщины, которой уже никто не поможет. Он не мог это остановить. Но он не мог и уйти.

У терема стоял князь Сварог. Вокруг него лежали тела – дружинники Велиграда, павшие, но не покорившиеся. Они сражались до последнего вздоха, и теперь их застывшие глаза смотрели в пустоту, тела осыпаны золой, руки всё ещё сжимали мечи. В крови, в пыли, с оружием в руках. Ступени терема были залиты алым. Щепки впитали последнее тепло умирающих. Сварог держался. В его груди торчало копьё, глубже, чем даже сам князь осознавал. Оно вошло под рёбра, но он не падал. Дыхание было тяжёлым, рваным, но рука всё ещё сжимала меч. Рукоять вытерта до блеска – так держат оружие те, кто уходит, но не сдаётся.

Рядом стояла Велеслава. Её глаза были пусты, но в руке – нож. Она не смотрела на мужа, не дрожала, не молила. Она бросилась вперёд. Клинок её вошёл в горло врага, и чёрная кровь брызнула на землю. Тело качнулось, но в тот же миг другой меч нашёл её. Клинок разорвал кожу, пробил плоть, и она осела на колени.

– Нет! – Радибор застыл. Мир сжался до одной точки. Шум битвы исчез. Исчезли крики, грохот оружия, ревущий пожар – всё исчезло, кроме них. Сварог глянул на сына. – Радибор… – Его губы дрогнули, но кровь хлынула сильнее, не давая сказать больше. Велеслава подняла глаза. В их тёмных зрачках отражался огонь Велиграда. – Беги… – прошептала она.

Радибор сделал шаг вперёд. – Нет. – Он чувствовал, как мир рушится под ногами. Как всё, кем он был, кем они были, исчезает в один миг. Руки его дрожали, но меч всё ещё был в ладони. Но прежде чем он успел что-то сделать, его схватили.

– Мы не можем здесь умереть! – крикнул Ведань, дёргая его назад. – Отпусти меня! – зарычал Радибор, вырываясь. – Велиград пал! – Я не оставлю их! – Остромир схватил его с другой стороны, помогая Веданю. – Тогда ты падёшь вместе с градом, княжич!

Они тянули его прочь, пока он бился, как зверь, пока пламя плясало в глазах, пока стена терема рушилась, обрушиваясь в огне. Позади оставался Велиград. Радибор видел, как враги окружали князя. Видел, как Сварог поднял меч в последний раз. Видел, как его настиг удар. И тогда он закричал. Горло рвануло болью, но звук потонул в треске огня, в ржании коней, в победном рёве княжьей дружины.

Князь мёртв. Княгиня мертва. Дом сгорел. Город пал. Радибор упал на колени. Пальцы его вдавились в землю, тёплую, напитанную пеплом. – Это конец… – Ведань присел рядом. – Нет, – сказал он, тихо, но твёрдо. – Сие начало. – Остромир молча положил руку ему на плечо. Радибор медленно поднял голову. В его глазах не было слёз. Только пламя.

ГЛАВА III. СКИТАЛЬЦЫ

«Падёт град, но память жива,Кровь на камне, пепел в траве.Не сломить нас, не сжечь нас,Пламя битвы ведёт вперёд.»

Тьма леса сомкнулась над ними, поглощая силуэты беглецов. Ветви хлестали по лицам, колючие кусты цеплялись за одежду, земля под ногами была мягкой, скользкой, пахла сыростью и перегнившей листвой. Лес дышал вместе с ними – холодный, голодный, враждебный. Позади, за холмами, догорал Велиград. Последние языки пламени пожирали остатки стен, выжигая камень, разрывая деревянные срубы, прожигая кости. Ветер нёс запах горелой шерсти, крови, сожжённого мяса. Крик погибших больше не звучал – остались только вороны, уже рвавшие тёплую плоть.

Радибор остановился, обернулся. Его пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони.

– Не гляди, княжич, – пробасил Остромир, вытирая ладонью потемневшее от копоти лицо. – Назад пути нет.

– И вперёд его нет, – хрипло бросил Бурислав. – Где ни ступи – всюду князь.

– Сего не ведаем, – усмехнулся Ведань, но улыбка его была остра, как лезвие ножа. – Может, доля светлая ждёт нас за холмами? Может, хлеба стога высоки, а реки златом стелются?

– Или виселицы стоят, – глухо ответил Остромир.

Радибор молчал. В нём бушевало другое пламя – не огонь пожара, но ярость, что жгла сердце сильнее.

– Мы ныне не беглецы, братие. Мы – тени.

Он отвернулся от гибнущего города и шагнул вперёд.

Река текла медленно, несла в своих водах отражение багрового неба, пепел сожжённого града. Их шаги утопали в мягком иле, сапоги хлюпали, оставляя следы, что вскоре смоет дождь.

– Доколе будет длиться власть князя? – спросил Ведань.

– Доколе будут бояться его, – бросил Остромир. – Пока люд падёт ниц, пока земля не захлебнётся кровью.

Радибор не ответил. В его голове звучало лишь одно слово: месть.

На рассвете они вышли к деревне. Хижины, крытые соломой, теснились друг к другу, стены их потемнели от дождей, занозились от времени. Заборы покосились, но крепкие дубовые двери не уступали чужакам. В воздухе пахло свежей выпечкой, дымом от печей, кислой капустой, мокрым деревом. Женщины у колодца стирали холсты, мужчины тесали брёвна, дети бегали босиком по грязным тропам. Как только незнакомцы вышли из леса, жизнь замерла. Мужики схватили топоры, заступы, кто-то нырнул в хату за луком. Женщины уводили детей в дома, крестясь на незнакомцев.

– Кто вы? – подал голос седобородый старец, упираясь на посох.

Радибор шагнул вперёд.

– Из Велиграда мы.

Наступила тишина. Люди переглядывались. Кто-то отвёл взгляд, кто-то сделал шаг назад.

– Велиград пал, – наконец произнёс один из мужиков. – Князь забрал его себе.

– Знаем, – Радибор не дрогнул. – Нам нужен кров и пища. Завтра нас тут не будет.

Старик сплюнул в грязь.

– А куда?

– Туда, где люд ещё держит голову высоко.

Он встретился с ним взглядом.

– Тогда мы выстроим его заново.

Им дали кров. Не сразу, не с лёгкостью. Староста долго смотрел в глаза Радибору, изучал, словно взвешивал на ладони. Мужики у порога стояли крепко, руки их сжимали топоры, ножи, тяжёлые дубины. Они не верили, не ждали спасения, но и предать тех, кто сбежал из горящего града, тоже не спешили.

– Война ныне, – тихо молвил старик. – Вои и псы княжьи кругом бродят. Не всякий странник – друг.

– И не всякий друг – враг, – ответил Радибор, не отводя взгляда.

Староста молчал, потом кивнул.

– Будет вам кров. Ночь одну. Завтра уйдёте.

Он махнул рукой, приглашая их внутрь.

Изба была просторной, с толстыми стенами, пахла хлебом, луком, чесноком, копчёным мясом. Тепло от печи пробиралось в кости, разгоняя стылость, что за эти дни вжилась в тело, как второе дыхание. На стенах висели вязанки трав – иссушенные пучки зверобоя, мяты, полыни, отгоняющие болезнь и дурной глаз. В центре комнаты стоял тяжёлый дубовый стол. На нём – деревянные миски с парящей похлёбкой, горбушки хлеба, глиняные кружки с квасом.

– Садитеся, коли с миром пришли, – буркнул старик. – Ежели с иным – знай: в каждом дворе нож да топор наточен.

Остромир кивнул, с трудом сдерживая усталый смешок.

– Не пришли мы брать, а пришли просить.

Они сели. Ложка в руке Радибора дрожала. Он не ел горячей еды с той ночи, что предшествовала падению Велиграда. Тогда всё казалось простым – мясо таяло во рту, мёд был сладок, как солнце, смех друзей был громким. Теперь же каждый кусок имел вкус пепла. Каша была густой, пахла дымком, с привкусом пережаренной муки. Хлеб был мягким, с хрустящей коркой, соль крупными зёрнами оседала на языке, щипала губы. В похлёбке плавали куски репы, разваренного мяса. Квас тёплый, с терпким привкусом сбражённого мёда.

– Ешьте, – молвила женщина в тёмном платке, поправляя его на голове, словно прячась.

Остромир вытер бороду.

– Первый раз за три дня в горло пища идёт.

Радибор отложил ложку, поднял глаза на старосту.

– Ныне не пища нам нужна, а вести.

Старик провёл рукой по седой бороде.

– Какие вести тебе, княжич? Мир твой ныне иной.

– Кто ещё не пал пред князем?

Староста вздохнул.

– За болотами люди есть. Не склонили головы. Говорят, волхвы меж них.

В комнате стало тише. Радибор медленно кивнул.

– Туда и направимся.

– Путь тяжек, – старик устало потёр виски. – Дозоры княжьи стерегут тропы, люд там не всякому рад.

– Мы не ищем лёгкого пути, – вставил Ведань.

И тут вперёд шагнула девушка. Черноволосая, с высокими скулами, прямой осанкой, в холщовом тёмном плаще, подпоясанном кожаным ремнём. Под ним льняная рубаха, простая, но чистая, шерстяная понёва, на ногах сапожки из тёмной кожи, промятые, но ещё крепкие.

– Я проведу их.

Староста нахмурился.

– Ты?

– Я ведаю тропы. Князь не ждёт, что кто из деревни пойдёт супротив него.

Радибор посмотрел ей в глаза.

– Как имя твоё?

– Лада.

Она не дрогнула.

– Тогда веди.

***

Ночь они провели на лавках у очага. Жар печи прогонял стужу, но не мог вытянуть холод из души. Женщины принесли деревянную кадку с горячей водой, промыли раны. Старая ведунья, кутаясь в шерстяной плат, ловко перевязывала их руки, плечи, грудь, шепча что-то себе под нос. Повязки пропитаны мёдом, крепки, промочены отваром дубовой коры, чтобы остановить кровь.

– Живы будете, вои, – молвила она, протирая узловатыми пальцами лицо. – Только души ваши не заживут.

Радибор молча смотрел, как она повязывает разорванное плечо Остромира, натягивает узлы, закрепляя их крепче. Они спали плохо. Во снах горел Велиград.

Утром, перед уходом, деревня собралась. Мужики стояли в стороне, хмурые, сдвинув брови. Женщины молчали, но глаза их следили за каждым шагом беглецов. Староста вынес узел с припасами.

– Берите. Больше дать не можем.

В узле – мешок муки, вяленое мясо, горсть сушёных ягод, хлеб.

– Слово скажу, княжич, – тихо молвил он, кладя ладонь на плечо Радибора. – Не ходи за болотами искать судьбы. Болото души не отпускает.

Радибор сжал ремень на плече.

– Судьбу творим мы сами.

Староста вздохнул, но больше ничего не сказал.

Они двинулись в путь. Туман висел над землёй, цеплялся за сапоги, стелился белыми клубами, будто живой. Он проникал в лёгкие, впитывался в кожу, пропитывал одежду холодом и сыростью. Болото было черным, бездонным, и его дыхание ощущалось в каждом шаге, в каждом хлюпающем звуке земли под ногами. Лес позади исчезал, затягиваемый серой пеленой, словно его и не существовало. Деревья здесь были иными – не гордые дубы и сосны, а скрюченные, узловатые стволы, облитые слизью, с голыми, будто обожжёнными ветвями. Их корни выползали из земли, извиваясь, как змеи. Где-то вдалеке раздался глухой всплеск – то ли что-то упало в воду, то ли сам моховой островок ушёл в трясину.

– Держитесь за мной, – молвила Лада, не оглядываясь. Её голос был ровен, но в нём сквозило напряжение.

Она шагала уверенно, точно зная, куда ведёт. На ней был тёмный, до колен, холщовый плащ, подбитый мехом, перехваченный на талии простым кожаным ремнём. Под плащом – рубаха из льна, туго зашнурованная у горла, да понёва из грубой шерсти, запорошенная болотной грязью. На ногах у неё были кожаные сапожки, изрядно потрёпанные, но ещё крепкие. За поясом – нож, не боевой, но острый, крепкий, с рукоятью из берёзы, гладкой от долгих лет работы. Через плечо переброшен мешок из плотной ткани, в нём – небольшой бурдюк с водой, кусок вяленого мяса, да маленькая глиняная банка с чем-то, что едва слышно пахло полынью.

Остромир бросил взгляд на Ладу. Её руки были тонкими, но двигались уверенно. Она знала, куда ступать. Её ноги не вязли в мягкой земле, плащ не цеплялся за ветви, а сапоги оставляли лёгкие следы на влажном мху.

– Часто тут ходишь? – хмыкнул он, поднимая ногу из тянущейся жижи.

Лада не обернулась.

– Коли бы не ведала троп, не вела бы вас.

Она шагнула на выступающий из воды камень, чуть наклонилась вперёд, будто вбирая в себя звуки болот.

– И сего не боишься? – Ведань шагнул чуть ближе, уклоняясь от низкой ветки, что, казалось, пыталась схватить его за плечо.

– Болото не терпит страха, – ответила она, не замедляя шага. – Оно пьёт его, кормится им. Чем больше боишься, тем скорее заберёт.

Радибор шагал молча. Он вглядывался в пустоту перед ними. Казалось, болото жило. Оно шептало, оно дышало. Из глубины тумана доносился слабый звук – будто кто-то двигался в воде, осторожно, размеренно.