Гримус

– Смерть, – проговорила она. – Смерть смерти.

Джо-Сью из своих бутылочек не сделал ни глотка. Вскоре это должно было разделить их.

После долгого молчания, во время которого расстояния растянулись, как вселенные, во все стороны, Птицепес наконец заговорила со своей обычной решительной суровостью:

– А теперь ступай, Джо-Сью. Ступай в город.

И я спустился с плато аксона на равнину Кружащихся демонов, которых я был приучен бояться; но невысокие вихри, которые возникали на этой бесплодной равнине, вскоре оказывались, как и говорила сестра, обычным ветром, поэтому, без труда уклоняясь от них, я добрался до города без приключений. В городе я увидел автомобили, и прачечные, и музыкальные автоматы, и одетых в пропыленную одежду людей с каким-то отчаянием в глазах; я увидел, как все это скрывается за дверями и заборами и таится в коридорах, но сам, думаю, оставался незамеченным. В конце концов я насмотрелся вдоволь; то, что я видел, навсегда заразило меня, хотя я еще не понимал этого, точно так же, как была заражена Птицепес.

И в городе жили белокожие люди.

На обратном пути со мной произошел любопытный случай. Я заметил на камне, примерно на высоте плеч, сидящего орла, который смотрел прямо на меня. Не скрою, что я остановился как вкопанный. Это был взрослый, жестокий на вид орел чудовищных размеров. Я медленно, очень медленно подходил к птице все ближе и ближе. Орел не шевелился и не выказывал страха, будто ожидал моего прихода. Я протянул к орлу руки, и птица мирно прильнула ко мне. Еще одно поразительное событие этого поразительного дня. Несколько мгновений я держал орла и гладил его, а потом вдруг птица – и это было так же неожиданно, как и ее прежнее спокойствие, – начала яростно вырываться. Само собой, я моментально раскрыл объятия, но орел уже успел оцарапать мне грудь своим могучим клювом. Потом он улетел. Я долго смотрел птице вслед; можно сказать, частица меня улетела вместе с орлом.

– Взлетающий Орел, – раздался у меня за спиной голос Птицепес. Она видела все, что произошло. – Вот подходящее имя для тебя. Взлетающий Орел. Зачем иначе этот орел, прежде чем напасть на тебя, подошел к тебе? Это твое воинское имя и никак иначе, – добавила она.

– Взлетающий Орел, – громко сказал Джо-Сью. – Да.

– Этому имени нужно соответствовать, – сказала Птицепес.

– Да, – ответил я.

– И теперь самое время начать, – сказала она.

Птицепес легла на камень, с которого она наблюдала за моей встречей с орлом, и высоко задрала свою потрепанную юбку.

Так в один день я получил возможность жить вечно, нарушил закон аксона, получил благодаря знамению воинское имя и потерял девственность с собственной сестрой. По мне, так всего этого вполне достаточно для того, чтобы почувствовать: когда тебе исполняется двадцать один год, начинают происходить особенные вещи.

IV

Шаман вошел в вигвам Взлетающего Орла с магическим посохом в руках, которым он потряхивал с видом мрачного школьного учителя-садиста, полный глубокого сожаления о том горе, которое он любил причинять. Шаман говорил, что любит причинять боль другим, только когда его к этому вынуждает долг, потому что он любит свою работу. Шаман походил на огромного неуклюжего моржа c бусами, а Взлетающий Орел был для него напряженной, молчаливой и тихой устрицей.

– Прошу простить за вторжение, – скорбным голосом произнес шаман. – Но мне кажется, нам нужно обсудить одно деликатное дело…

(Взлетающий Орел обратил внимание на рот шамана – по его углам была видна слюна.)

– Гм, – продолжил шаман. – Не знаешь ли ты случайно, где… она?

Как и большинство аксона, шаман не хотел признавать право Птицепес на воинское имя; и так же, как большинство аксона, он забыл, как ее звали раньше.

– Нет, – ответил Взлетающий Орел. – Но здесь ее нет. У аксона ее нет.

– Совершенно верно. Надеюсь, ты понимаешь, что это ставит нас с тобой в довольно неловкое положение? По отношению к закону, так сказать.

Все было очень просто. Исчезновение Птицепес означало, что Взлетающий Орел, следующий за ней по старшинству и единственный член ее семьи, должен держать ответ перед племенем. Поскольку нарушительницу закона нельзя было наказать, ее вина ложилась на Взлетающего Орла. Наказание было только одно: изгнание.

То, что Птицепес сказала ему перед уходом, сводилось к следующему: «Сегодня я снова видела Сиспи. Мы уходим». Сказано это было еще в предрассветные часы. И только потом Взлетающий Орел сообразил, что лет ему сейчас ровно столько же, сколько было сестре в день, когда она впервые повстречала бродячего торговца. Тридцать четыре года, три месяца и четыре дня. Словно его будущее вдруг соприкоснулось с ее прошлым.

Уход сестры стал неожиданностью для Взлетающего Орла, однако они стали отдаляться друг от друга еще с тех пор, как он отказался выпить желтый Эликсир. Взлетающему Орлу было тошно видеть, что его сестра застыла в неизменном возрасте: каждая клетка день за днем в точности воспроизводилась, каждый выпавший волос на голове заменялся новым. Что касается Птицепес, то для нее видеть, как младший брат медленно, но неуклонно становится ее ровесником, было постоянным отказом от себя и от принятого ею когда-то решения. Знакомство с желтым Эликсиром стало главнейшим событием ее жизни, но тут Взлетающий Орел отказался следовать за ней.

Они даже несколько лет не занимались любовью; и им обоим очень этого не хватало. Теперь, подумал Взлетающий Орел, у нее есть Сиспи. Женщина бродячего торговца – какой грустный финал.

Шаман откашлялся. Взлетающий Орел заставил себя прислушаться к его витиеватым словоизлияниям.

– Здоровье, – сказал морж напыщенно, – очень хитрая штука. Ужасно хитрая. Весь фокус вот в чем: для полной уверенности нужно всегда оказываться на шаг впереди. Это еще сложнее, чем крадущийся микроб, если, конечно, ты понимаешь, о чем я. Нужно успеть поймать червя, прежде чем он извернется, хм-хм.

Аксона были просто одержимы здоровьем и чистотой. На эту тему у них в запасе имелось больше метафор, чем у самого дикого ипохондрика.

– Боюсь, что сейчас (лицо шамана превратилось в трагическую маску) остов преступления категорически против тебя, дружище.

– Состав, – подал голос Взлетающий Орел.

– Вот именно. Категорически против. Температура поднимается. Плато лихорадит, если ты улавливаешь мою мысль. Кое-кто даже советует прибегнуть к небольшому кровопусканию (губы шамана слегка скривились в изящном отвращении), но, конечно, я не совсем согласен с этими людьми. Прошу заметить, я понимаю их точку зрения. Просто не могу согласиться. Должно быть, мешает мое либеральное воспитание.

– Что вы предлагаете? – поинтересовался Взлетающий Орел.

– А? Что я предлагаю? Ага. Стало быть, ты хочешь это знать? Процитирую одну из заповедей аксона, и поправь меня, если я ошибаюсь: «Все, что Неаксона, Нечисто». Боюсь, мы не можем позволить заразе находиться здесь, пойми. Она распространяется быстрее лесного пожара. Не успеешь оглянуться, как, бац, появляется болезнь. Дело, естественно, не в тебе. Всегда думал, что ты скорее жертва, чем преступник. Но вот как все обернулось, и ничего не поделаешь, боюсь, из-за нее тебя ждет наказание. И если уж на то пошло, возможно, ты уже заражен.

– Так что вы предлагаете?

– Я тебе скажу. Я тебе СКАЖУ. Сегодня вечером, после наступления темноты – следишь за моей мыслью? – почему бы тебе не уйти куда глаза глядят? Это избавит всех нас от кучи неприятных сцен. Вот что я предлагаю. Подумай об этом. Мне очень жаль, что так вышло.

Оставшись в вигваме один, Взлетающий Орел откинул циновку и принялся копать ножом землю. Вскоре они обе уже были у него в руках: и желтая, и голубая.

– Если уж мне суждено жить дальше на равнинах, – сказал он себе, – то по крайней мере у меня будет одно преимущество.

И он выпил Эликсир жизни до дна. Вкус у него был горько-сладким. Голубую бутылочку Взлетающий Орел спрятал в карман.

Выше я уже упоминал, что жизнь с аксона во многом подготовила меня к острову Каф. В частности, таким образом: она научила Взлетающего Орла тому, что в одержимости есть сила.

Город назывался Феникс, потому что когда-то давно он восстал из пепла другого города – тот был гораздо больше и тоже назывался Феникс, но его уничтожил великий пожар. Никто не знал, почему старому городу дали такое имя. Новый Феникс был значительно меньше предыдущего.

Проезжая по улицам таких городков, как Феникс, Ливия Крамм внимательно за всем наблюдала, хотя и напускала на себя вид томный и скучающий. Миссис Крамм была хищницей в обличье человека: с совершенно нездоровой алчностью она насыщалась любовным пылом мужчин. Она выжала все жизненные соки из несчастного мистера Крамма, несуразного миллиардера небольшого роста и в очках, после чего он, шепча слова благодарности, испустил в ее сокрушительных объятиях дух и оставил ей все свои миллиарды. Кроме того, мистер Крамм оставил молодой супруге свои автомобили, лошадей, поместья в Америндии и на Кавказе и, что самое главное, яхту. А если в мире и существовало нечто, способное соблазнить миссис Крамм сойти на время с пути соблазна, это было море. То была их общая с мистером Краммом любовь: единственная их общая любовь.

– У мистера Крамма, – частенько говаривала миссис Крамм в те дни, когда еще не облагородила свою речь, – была излюбленная морская шутка. Если вдруг моряк на корабле почувствует себя грустно или растерянно, так заявлял мистер Крамм, ему нужно вспомнить про нежности. Понимаете, промежности. У него было ужасное чустваюмара. Он, в некотором смысле полиглот, называл меня своей юнгфрау. А когда я однажды спросила, почему он так меня зовет, то он моментально ответил: мол, детка моя, называть тебя фройляйн уж никак нельзя! Хоспади, вот такое чустваюмара. Я люблю остроумных мужчин. Особенно тех, у которых есть морское прошлое.

В тот день, когда миссис Крамм повстречала Взлетающего Орла, она была уже гораздо более изысканна и менее разборчива. Она любила мужчин молодых, но не слишком; высоких, но не слишком; светлокожих, но с легким темным оттенком. Другими словами, она принимала их такими, какими они были. В городах вроде Феникса она всегда внимательно за всем наблюдала, поскольку в таких местах было полно достаточно молодых, достаточно высоких безнадежно неустроенных кандидатов любых оттенков.

При виде Взлетающего Орла сердце Ливии Крамм учащенно забилось. Охотничий азарт никогда ей не приедался. Вот это да, мелькнула у нее в голове мысль.

– Эй, ты, большеглазый, – позвала она. – Ку-ку.

Этот зов заставил Взлетающего Орла прервать ленивую прогулку и поднять глаза. Пустая жестянка, которую он гнал перед собой, загремела еще раз и замерла.

– Работа нужна?

– А что нужно делать? – спросил Взлетающий Орел, стараясь не показывать свое воодушевление.

– Зарабатывать деньги, что же еще, – гаркнула в ответ миссис Крамм. – Разные поручения. Что-то типа того.

Взлетающий Орел обдумывал услышанное от силы мгновение. Потом смело приблизился к длинной машине миллиардерши.

– Мадам, – произнес он, – там, откуда я родом, есть одна поговорка. Живой пес лучше мертвого льва, но смерть предпочтительней бедности.

– Чувствую, мы с тобой замечательно поладим. Мне нравятся мужчины с мозгами.

Покуда машина мчала их дальше, Взлетающий Орел мысленно сказал себе, что им снова управляет женщина старше его. Но он не имеет ничего против – сразу же пришла следующая мысль. Я умел приспособиться к любым условиям, был скорее хамелеоном, чем орлом, и всегда лучше реагировал, чем действовал. Впрочем, миссис Крамм выглядела вполне подходяще для активных действий.

V

Николаса Деггла Взлетающий Орел сразу же невзлюбил. Во-первых, он не мог взять в толк, кто он миссис Ливии Крамм. Казалось, Деггл лишь изредка показывает ей магические фокусы и получает за это крупные суммы – или разные драгоценности.

– Это подарки, дорогой, – объясняла миссис Крамм. – Николас – мой хороший друг, и, что еще важнее, он гений. Настоящий злой гений. Могу я преподнести своему другу подарок?

Взлетающий Орел не видел в Николасе Деггле ничего гениального, за исключением, может быть, гениальной способности с изящной непринужденностью принимать щедроты от своей благодетельницы. Ничто – ни его темное утонченное одеяние, ни его перстни и духи, ни роза в петлице – не говорило о том, что он нуждается в подарках.

Пока еще незнакомый с опустошительными последствиями возраста, Взлетающий Орел не способен был понять причины столь сильной зависимости Ливии от Деггла. По мере того как она старела, она все больше увлекалась сверхъестественным. Она погружалась в таро, священные писания, каббалу, хиромантию, в общем, во все, что свидетельствовало о том, что в действительности мир – это гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, и физический конец, по сути дела, вовсе не конец. Поскольку Деггл не только активно разделял интересы миссис Ливии, но был в этих областях гораздо более сведущ, та находила его совершенно незаменимым.

У Деггла была привычка всегда носить с собой один предмет, который он называл волшебной палочкой. Вещица эта была занятной: цилиндрической формы, около шести инчей длиной, слегка изогнутая. И самое поразительное – палочка Деггла была искусно выточена из цельного камня. Ничего подобного Взлетающий Орел в жизни не видел.

– Где вы нашли эту палочку? – спросил он однажды Деггла. Тот недоуменно взглянул на него и ответил:

– Это стебель Каменной розы; я отломил его собственными руками.

Взлетающий Орел почувствовал себя глупо; но, задав такой вопрос, он сам напросился на издевку.

Волшебной палочкой Деггл пользовался во время нечастых демонстраций своего магического искусства, когда он, длинноносый и мрачный, в черном плаще, творил чудеса из воздуха. Зрелище производило впечатление даже на Взлетающего Орла, что настроило его против Деггла еще сильнее. Маг никогда не раскрывал своих секретов, но за эти трюки Ливия его обожала.

Однажды, после очередного сеанса, миссис Крамм тоже пожелала продемонстрировать свои сверхъестественные способности. Он властно поманила Взлетающего Орла.

– Иди присядь со мной, дорогой, и позволь Ливии прочитать линии на твоей ладони.

Взлетающий Орел неохотно повиновался. Ливия долго рассматривала его ладони, сжимала, мяла их, водила по ним пальцем; потом напустила на себя вид величайшей серьезности.

– Ну что же, дорогой мой Орел, – произнесла она. – У тебя ужасная рука.

Сердце у Взлетающего Орла екнуло.

– Ты точно хочешь знать, что я там увидела? – строго спросила миссис Крамм.

Послушать ее, так может показаться, что у меня есть выбор, подумал Взлетающий Орел. Заглянув в ее нетерпеливые глаза, в которых поблескивало роковое знание, он кивнул.

Ливия Крамм опустила веки и нараспев произнесла:

– Ты будешь жить долго и перенесешь всего одну серьезную болезнь. Эта болезнь будет болезнью разума, но ты излечишься от нее, хотя она может сильно повлиять на твою карьеру. Ты никогда не женишься и не будешь иметь детей. Никакой профессии ты не приобретешь, и большого таланта в тебе нет. Удача не будет тебе сопутствовать. Твой удел – быть ведомым другими; в конце концов ты примешь его. Но самое главное – ты опасен для окружающих. Ты принесешь боль, горе и страдания всем, кого знаешь. Не преднамеренно; по натуре ты добрый человек. Но злые ветры следуют за тобой всюду. Там, где ступаешь ты, ступает Смерть.

Чтобы унять дрожь в руках, Взлетающему Орлу пришлось напрячь мышцы. Сама того не зная, Ливия Крамм в точности повторила проклятие его рождения и настоящего имени.

Она подняла голову и улыбнулась, словно желая утешить.

– Но ты очень привлекательный мужчина, – закончила она обычным голосом.

Следом за Ливией улыбнулся и Деггл.

День ото дня зависимость миссис Крамм от Деггла росла. Что бы ни предложил Взлетающий Орел – направить ли яхту туда, перезимовать ли здесь или даже пообедать в том или в другом месте, – головка миссис Крамм неизменно совершала вопросительный полуповорот в сторону Деггла, и только после этого она либо с радостью соглашалась, либо мягко отвергала предложение. Все это немало раздражало Орла. Принятые решения не обсуждались.

Более всего Взлетающему Орлу досаждали две фразы. Одна принадлежала Ливии Крамм. Когда бы с мрачных уст Деггла ни слетело очередное темное соцветие глубокомысленных слов, Ливия неизменно горячо хлопала в ладоши на манер молоденькой девушки пубертатного возраста, которой за розовым кустом показали что-то неприличное, и восклицала (а в ее восторге проскальзывал тщательно выработанный акцент): «Да неужто это сам Деггл соблаговолил заговорить с нами». Шутка эта нравилась ей чрезвычайно. Взлетающий Орел всякий раз поджимал губы и уходил в себя.

Автором второй фразы был как раз Деггл. На вилле миссис Крамм на южном побережье Мориспании он всегда появлялся и исчезал неведомым образом, неспешно заходил в нее и так же выходил. И каждый раз, покидая виллу, Деггл без улыбки махал рукой и говорил:

– Эфиопия!

Эта сложная и чудовищная шутка корнями восходила к архаическому имени этой уединенной, отгородившейся от всего мира местности (Абиссиния – I'll be seeing you – Увидимся…) и портила настроение Взлетающему Орлу, стоило ему услышать ее. Эфиопия. Эфиопия. Эфиопия.

Присутствие Деггла иногда заставляло Взлетающего Орла задуматься о том, способен ли он вынести назначенную ему судьбу.

Став личным жиголо Ливии Крамм, Взлетающий Орел прожил при ней двадцать пять лет. Резоны были самыми простыми: в его распоряжении имелось больше времени, чем у любого существа во вселенной, но не было денег. У Ливии же было много денег, но очень мало времени. Таким образом, предоставляя в распоряжение миссис Ливии небольшое количество своего времени, Взлетающий Орел приобретал изрядную часть ее наличных. Решение, которое он принял, было чрезвычайно циничным, рожденным отчаянием и не обещавшим ему никаких возможностей мертвенным будущим, которое со всей очевидностью ожидало его до того момента, как в городе Феникс миссис Крамм заметила его. Вполне возможно, что он мог бы чувствовать за собой большую вину, если бы не одна важная деталь: Ливию Крамм он не любил.

Ливии Крамм было сорок пять лет, когда она повстречала Взлетающего Орла, и тогда в ней можно было найти лишь остатки былой красоты, но при этом значительную сексуальную притягательность и магнетизм. С тех пор, к семидесяти годам, сексуальная притягательность миссис Крамм исчезла. А магнетизм превратился в надоедливое, клаустрофобное приставание. Ливия яростно цеплялась за Орла, словно желала умертвить его на себе, как это вышло когда-то давно с уже забытым мистером Оскаром Краммом. На людях ее костистая лапа никогда не отпускала его; наедине с ним она лежала, положив голову ему на колени и обхватив свои ноги руками так крепко, что костяшки пальцев белели; в постели она обнимала его с силой просто поразительной – нередко он чуть не задыхался. Если Ливия вдруг замечала, что Взлетающий Орел разговаривает с другой женщиной, то немедленно нависала над ними и принималась отпускать своим хриплым каркающим голосом такие вульгарные и оскорбительные замечания, что несчастная дама спешила спастись бегством. После этого миссис Ливия тоном девочки-скромницы (это было тошнотворное зрелище) приносила Взлетающему Орлу свои извинения:

– Ах, прости меня, дорогой, я, наверно, испортила тебе все веселье?

Деваться от миссис Крамм было просто некуда.

Деггл появился на сцене сравнительно недавно – всего каких-нибудь восемнадцать месяцев назад. Появление мага сделало жизнь Орла еще более невыносимой, поскольку с этих пор он перестал быть тем единственным, кто помогал Ливии определяться с ее шагами на тривиальном пути неуклонного умирания. Он был просто символом ее людской власти, воплощением мужской физической красоты – и размышления никак не входили в круг его обязанностей. Он был ее прибежищем от разрушительного потока одряхления.

– Мой Орел не знает, что такое старость, – гордо заявляла иногда она. – Взгляните на него: в пятьдесят один год (в день первой встречи Взлетающий Орел сбавил себе с десяток лет) он выглядит не старше тридцати. Наглядный пример пользы хорошего секса.

Вежливые знакомые миссис Крамм обычно отвечали:

– Он не единственный пример, Ливия. Вы выглядите просто невероятно, поверьте.

Это и было настоящей целью ее замечания. Но таких знакомых оставалось все меньше и меньше.

Единственной дозволенной Взлетающему Орлу возможностью контакта с реальным окружающим миром был Николас Деггл. И время от времени Орлу приходилось пользоваться этой возможностью, до того ему было тесно и душно в навязчивом обществе миссис Крамм. Взлетающий Орел старательно убеждал себя, что относится к Николасу Дегглу как к шлюхе Ливии в социальном плане, притом что он сам был ее шлюхой в сексуальном смысле; но Деггл слишком часто брал верх в их разговорах, чтобы его можно было целиком вписать в это определение.

Деггл откинулся на спинку парчовой софы.

– Сомнений больше нет, – протянул он. – Ливия Крамм – чудовище.

Взлетающий Орел ответил молчанием.

– La Femme-Crammpon, – продолжил Деггл и разразился пронзительным смехом, похожим на фальцет.

– Что?

– Мой дорогой Орел, я только что все понял. Знаете ли вы, к кому на крюк вы попали?

Деггл снова зашелся смехом от своей совершенно непонятной шутки.

Взлетающий Орел попросил объяснений:

– Давайте. Растолкуйте, что к чему.

– Да ну что вы, дорогой мой, ведь она la Femme-Crampon! Женщина-крюк! Старуха из моря, если так понятнее! Сама костлявая!

От неудержимого смеха Деггл схватился за бока. (Я сидел неподвижно, побледнев как полотно. В такие минуты Николас Деггл меня пугал.)

– Все сходится, – выдавил Деггл сквозь душащие его спазмы. – Она достаточно стара. Она достаточно уродлива. Она живет морем. Она высматривает по пути молодых бродяг вроде вас, хоть лично вы и не так молоды, как кажется. После этого она цепляет вас на крючок и трясет, тормошит и дергает, пока из вас весь дух не выйдет вон. Ливия Крамм – гроза путешественников! А что – она даже привила вам любовь к морю, чтобы легче было вами управлять! Бедный морячок, несчастный красавчик матрос – вот кто вы такой. Вы всего лишь ходячий труп с костлявой на плечах, ее ноги крепко-крепко обхватывают вас и подобны мертвой петле, которая, пока вы с ней боретесь, все туже и туже затягивается вокруг вашей – ха-ха – трахеи.

– На вашем месте я бы и бороться не стал, – закончил Деггл, утирая слезы.

Вот другой отрывок из разговора Взлетающего Орла с Николасом Дегглом:

– Вас никогда не интересовала судьба старого Оскара Крамма?

– Не особо, – отозвался Взлетающий Орел. У него было слишком много других тем для размышлений.

– Против этой старой людоедки у него не было ни единого шанса, – сказал тогда Деггл. – Знаете, ходят слухи, что он отдал концы, занимаясь с ней любовью? Интересно, не было ли у него следов укусов на шее?

– Вы хотите сказать… – начал Взлетающий Орел.

– Все возможно, – улыбнулся в ответ Николас Деггл. – Знаете, он был совсем не стар. И если Ливии вдруг придет в голову, что вы стареете, то она может начать подыскивать вам замену.

– У вас нет абсолютно никаких причин… – снова начал Взлетающий Орел, но Деггл опять его перебил. В разговоре с этим мрачным шутником Орлу удавалось закончить лишь считаное число фраз.

– Я хотел сказать только, что по непонятным причинам питаю к вам привязанность и мне не хотелось бы, чтобы вы, такой красавчик, закончили столь же печально, как некоторые.

После этого разговора Взлетающий Орел ловил себя на том, что следит за миссис Крамм; и когда она обвивала его руками или ногами, он вспоминал, как умер Оскар Крамм, и начинал нервничать. В итоге переживания несколько раз пагубно сказались на его мужских способностях, и после таких конфузов миссис Крамм задумчиво хмурилась, поджимала губы и лишь потом принималась уверять его, что ничего страшного не произошло. Она выпивала немного воды из кувшина, который всегда стоял на ее прикроватном столике, окруженный великим множеством таблеток, поворачивалась к Орлу спиной и засыпала.

Одной ночью Взлетающему Орлу приснился поразительный сон. Кошмар. Ливия Крамм крепко обхватила его горло тонкими руками и давила, давила большими пальцами. Во сне он тоже спал и проснулся, лишь когда почувствовал, что жизнь выдавливают из его тела. Он вступил в борьбу, пытаясь освободиться, и, когда он это делал, она непрерывно превращалась во всевозможные мокрые, отвратительно пахнущие, бесформенные скользкие вещи. У него не получалось ухватиться за нее, а она все крепче сжимала его горло. И уже теряя сознание, он выдавил из себя такие слова:

– Ты старая, Ливия. Ты жалкая старуха. Ты не найдешь никого другого.