Опера и смерть

Ещё примечательно, что Паркс отказался драться на дуэли с этим Роберто, но дрался с майором Рейс-Морганом. Но это как раз понятно: одно дело – какой-то итальяшка, другое – английский джентльмен.

Затем я постучался в дверь номера, где обитали, согласно записи в гостиничной книге, «сеньор Октавио Ларраньяга с женой, сыном и служанкой». Почему «сеньор»? Он малограмотен?

В комнате находились две женщины: одна молодая, смуглая и скуластая, с замедленными движеньями; вторая – пожилая и толстая, с усиками над губой. На коленях у молодой лежал младенец. Она говорила медленно, не совсем правильно выговаривая слова, представилась:

– Донья Лус Пердомо де Ларраньяга. Моя служанка, Чечилия.

Она, наверно, из какой-то дальней провинции. И явно из низших слоев общества.

– Майор? Нет, не помню. Сеньор Паркс был у нас музыкант, играть на контрабас. Приятный человек.

Он улыбнулась.

– Он говорить: кто держит pet, тот хороший человек. У нас есть собака, а у доньи Рубины – кошка.

Симпатичный спаниэль как раз обнюхивал мои ноги.

– Вы дружили?

Лус Пердомо де Ларраньяга обдумала ответ.

– Наверное, да.

Неожиданно она оживилась:

– Почему Вы спрашивать? Он приехать?

– Нет. Он умер.

На этот раз я увидел живейший отклик: донья Лус ахнула и всплеснула руками, служанка вскрикнула и замахала руками, как мельница крыльями, хозяйка перекрестилась, служанка перекрестилась, сложила молитвенно руки и помянула мадонну.

– Почему?

– Его убили, – сообщил я. И бестактно добавил. – Майор Рейс- Морган.

Не успел я мысленно осудить себя за неуместную болтливость, как она была вознаграждена.

– Майор Рейс… Это он убить свой сын?

– Что?!!

Глава 11.

Рассказывает Пол Эверсли.

– Мы гулять с собака. Мой муж и я. Встретить Паркс с его friends. Нет, сначала Рубина, потом Паркс и friends.

Она, похоже, знала отдельные английские слова.

– Дон Артур плохо говорить о синьоре Ангиссола. Она брать деньги свой отец, он нищий. Died in povery…. In poverty, yes? I’m speak English badly. Донья Рубина говорить: I don’t believe. Friend говорить: майор Рейс убить свой сын.

Она подумала и добавила:

– Моя мать умерла, меня брать добрая женщина, сеньора Марта Ортис. Её муж был полковник Рийес. Он глядеть строго, но быть добрый. Я думать: Рийес был добрый, а Рейс злой.

Чушь какую-то она говорит.

– О, мадонна, какие ужасы вокруг, – вмешалась служанка. – С каждым днём всё страшнее и страшнее!

– А Ваш муж где? Спросил я. С таким знанием английского она способна всё что угодно переврать, поэтому желательно сопоставить её рассказ с рассказом другого человека.

– На сцене, – сообщила дама с гордостью. – Исполняет партию Надира. He is amazing!

– У моего хозяина прекрасный тенор, – опять встряла служанка. – И синьора выступала на сцене, хористкой, пока не стала матерью.

Тут у меня возникла идея. Конечно, расспрашивать слуг недостойно джентльмена, но я уже ступил на этот путь.

– Вы позволите, мадам, задать несколько вопросов Вашей служанке?

Кивок.

Служанка оказалась гораздо словоохотливее своей госпожи, и, кстати, говорила гораздо грамотнее.

– Луджи? Предан своему хозяину, но болтлив без меры, хуже бабы. Безусловно, честный, не ворует. Можно ли верить его словам? Наверное, можно, хотя может и приврать, просто так, ради разговора, прости господи.

– А Вы в хороших отношениях со служанкой синьоры Ангиссола?

– Лаурой?! Нет, конечно! Что госпожа, что служанка мне не нравятся. Она прекрасная певица, но ведёт распущенную жизнь, замуж не выходит, меняет любовников. Конечно, не молода, но у неё есть приданное, могла бы постараться, но не старается. У неё есть любовник, какой-то русский: он часто приезжает по своим делам в Италию и всегда встречается с синьорой Терезой, а когда они ездили в Россию, то она у него жила – меня тогда здесь не было, и хозяева мои в труппе не состояли, но мне рассказали. Но в отсутствие русского донна Тереза и другими мужчинами не брезгует. Мы сначала поехали во Францию, в Марселе и Париже были, в Кале, а потом сюда, так в Марселе хозяин гостиницы всё увивался вокруг донны Терезы, и она его у себя принимала.

– Чечилия, нехорошо так говорить, – мягко упрекнула её госпожа. Но прислуга уже разошлась:

– И безбожница она, прости господи! А Лаура берёт с неё пример, кокетничает с мужчинами, в церковь ходит два раза в год, дерзит старшим. Синьора Тереза живёт одна, про её родителей или родственников никто ничего не знает. Она как с неба свалилась, прости господи. Охотно верю всему, что говорит синьора Лус: такая особа вполне способна на непочтительность по отношению к старшим.

– Я не говорить, – уточнила бывшая хористка. – Дон Артур говорить.

– Родителям Лауры следовало бы иметь в виду, что ничему хорошему их дочь не научится у такой хозяйки! Но они за детьми плохо следят…

Родители Лауры меня не интересовали, но пришлось выслушать их родословную, описание их привычек, перечень их детей и рассуждения о нахальстве современной молодёжи.

Её хозяйка пожала плечами.

Я откланялся.

История, рассказанная «доньей Лус Пердомо де Ларраньяга» показалась мне настолько дикой и неправдоподобной, что я даже не огорчился.

Выйдя из номера в коридор, я вдруг увидел: дверь синьоры Ангиссола распахнулась, и оттуда вышла бледная красивая блондинка со свечой в руке. Она шла по коридору с видом сомнамбулы и заметила моё существование только тогда, когда я громко кашлянул.

– Слушаю.

Слава богу, на английском языке.

Я представился.

– Я Элизабет Мак-Генри.

Я обрадовался. Британка в этой иностранной компании! С ней можно будет поговорить свободно.

Мы зашли в номер. Молодая женщина держалась сухо и настороженно, совсем не проявляя британской приветливости. От знакомства с майором Рейс-Морганом решительно отреклась, о Парксе сказала коротко: «наш музыкант».

– Вы были в хороших отношениях?

– Нет.

– Почему?

Пожала плечами. Впервые я видел этот нелепый иностранный жест у подданной Её Величества.

– Это очень странно, мисс Мак-Генри. Обычно британцы в иностранном окружении ищут общества друг друга.

В глазах мисс вдруг мелькнула неприязнь.

– Мне это иностранное окружение нравится. Я вполне довольна своими партнёрами и общества Паркса не ищу. Точнее, не искала.

У меня дух захватило от столь грубого заявления. А секунду спустя осенило:

– Паркс Вас шантажировал?

–Нет! – Крикнула мисс Мак-Генри. Крикнула так громко и резко, что я мгновенно понял: лжёт.

– Мисс, лучше Вам сказать правду.

– Я на исповеди?

– Я подозреваю, что Вы меня обманываете.

– Я слышала, сэр, что сто кроликов не составят одну лошадь, а сто подозрений – одно доказательство.

Вот уж не ожидал, что она разбирается в юриспруденции!

Мисс немного успокоилась, но смотрела враждебно. Рухнули мои расчёты! Но я всё решил рискнуть.

– Вы знаете о смерти Паркса? Откуда?

– Синьора Тереза сказала.

Ах да, она же выходила из номера светловолосой итальянки.

– Я отношусь к соотечественникам не так плохо как Вы, мэм. И потому хочу спросить Вашего мнения. Что Вы можете сказать о синьоре Ангиссола?

– Она отличная певица, контральто. Исполняет партии Орфея [3], гадалки в «Бале-маскараде», маркизы в «Дочери полка», но самая её любимая роль – Изабелла из «Итальянки в Алжире».

– Меня она интересует не столько как певица, сколько как личность. Умна она или глупа? Замужем ли? Кто её родители?

– Она очень умна. А также великодушна и справедлива. Её все в труппе уважают и обращаются к ней за советом. Не замужем. Родители…

Девушка задумалась

– Вот про родителей ничего не знаю.

– Паркс её шантажировал?

– Об этом Вам лучше спросить у неё самой.

– А что Вы скажете о супругах .. эээ ..Ларран…. – я забыл.

– Ларраньяга, – без запинки продолжила собеседница. – Ничего, кроме хорошего. Октавио иногда бывает резковат, но и только. Прекрасный тенор… Ну, это Вам, если не ошибаюсь, неинтересно. Заботливый муж и отец – это даже удивительно, при его внешности и при том, что он испаноамериканец…

– Как? – Я был изумлён. – Разве он не итальянец?

– Нет. Он из Гватемалы.

Посмотрела на меня с каким-то странным выражением, словно бы презрительным.

– Это маленькая страна в Центральной Америке. А Лус, его жена – сама покладистость. Мы с ней вместе пели в хоре, пока она не перешла в матери, а я – в солистки. Очень застенчива и поначалу неловко чувствовала себя в Европе, но понемногу привыкает.

Так вот почему она так странно разговаривает по-итальянски! И почему они «сеньоры».

– У нас в труппе есть представители из разных стран и частей света. Синьора Тереза как-то смеялась, что у нас встретились индейцы и индийцы.

– Как это?

– Лус индеанка или метиска, в её жилах – кровь коренного населения Америки – или если хотите, Вест-Индии. Возможно, что и в жилах Октавио тоже, но выглядит он как испанец. А мадмуазель Пернэ и её слуга приехали из Ост-Индии – ну, где слоны и махараджи.

Я вспомнил молодого слугу. Его я тоже принял за итальянца.

Мисс Мак-Генри успокоилась и стала даже улыбаться, отчего похорошела. Я попросил её рассказать о Роберто Кассини.

– Весёлый и приветливый человек, что называется душа компании. Храбр. Галантен с дамами, причём совершенно бескорыстно. Немного ловелас. Если Вас интересуют родители: из актёрской семьи.

Ну что ж, и на том спасибо.

– А с Парксом у него какие были отношения?

Пожатие плеч.

– Не знаю.

– У Вас есть оружие?

– Да.

– Не могли бы Вы мне его показать?

– А зачем? – Она снова насторожилась.

– Я очень прошу Вас, мисс.

Результат превзошёл всё, что я мог ожидать: мисс вынула из кармана плаща, мирно висевшего на вешалке, превосходный армейский пистолет. Откуда у женщины такое оружие?

– Я женщина и живу одна. Должна быть готова к обороне. Приобрела первое, что попалось.

Я ушёл из номера весьма изумлённый.

Следующим моим – и последним в тот день – собеседником оказался гобоист Каэтани. Она сидел у себя в номере с компрессом на ноге и высказывал надежду, что к завтрашнему дню поправится.

– Завтра у нас «Бал-маскарад». Вы слышали? О, сходите непременно! Синьор Верди – гений, а это одна из лучших его опер! Синьора Ангиссола уговаривает директора поставить «Трубадура» – это ещё лучше. А сегодня играют «Искателей жемчуга», и без меня обойдутся. Знаете?

– Я три раза собирался послушать эту оперу, и все три раза неудачно. В первый раз произошла драма – в тенора стреляла обиженная женщина, и спектакль отменили. Во второй раз – перед самым выездом стало плохо моей матери, и мы остались дома. Третий раз был недавно в Карлайле – погиб мой родственник, и мне уже было не до театра.

Синьор Каэтани слушал мой рассказ с живейшим вниманием, а после последней фразы сочувственно заахал.

– Собственно, из-за этого родственника я к Вам и пришёл.

– Вы знакомы с майором Рейс-Морганом?

– Нет.

– А с мистером Парксом?

– Разумеется! С ним что-то случилось?

Реакция гобоиста совершенно отличалась от реакции синьоры Ангиссола. Он искренне огорчился, стал спрашивать, надо ли ему хоронить покойного друга и что с ним случилось. Я почувствовал невольную симпатию к собеседнику и коротко рассказал ему об обстоятельствах дела.

– Артур пришёл к нам после смерти Жюстин. Она скончалась внезапно, на представлении «Дочери полка», в конце спектакля. Больше мы его не ставили. Пришёл по объявлению отвратительный тип, с которым невозможно было работать. Потом синьор Имолезе привёл Артуро. Мы с ним поладили, и музыкантом он был неплохим. О себе он рассказывал, что недавно потерял невесту. Некоторое время жил в доме её брата, потом решил устроиться на работу. Был он несколько чопорный, как и все англичане, но хороший сосед… Нет, но как же так! Такой хороший человек! У него есть родственник, надо ему написать!

Я успокоил итальянца – кузену покойного уже написали.

– У мистера Паркса было оружие?

– Если и было, то я его не видел.

– А что случилось в воскресенье?

– Да ничего особенного! Он пошёл в церковь, ну в вашу, протестантскую. Есть ли наша церковь в Карлайле, мы не знали, поэтому собрались в номере у Джорджо, помолились. Потом стали играть в карты.

Только итальянцы способны чередовать молитвы с картами.

– Потом спохватились, что пора на репетицию. Я зашёл в номер, мы с Артуро вместе жили. Его не было. Я оделся потеплее и пошёл в театр, на репетицию. В театре Артуро не было, куда он пропал- не знаю. Да я синьору Стефану всё это рассказывал.

– Синьор, я вижу, что Вы очень умный и приятный человек, – я почти не врал. – Не могли бы Вы мне рассказать о Вашей труппе, о её членах. Вот, например, Ваш директор. Что Вы о нём знаете?

– Синьор Стефан – хорват из Рагузы. Был, говорят, в молодости отличный певец – баритон, но рано потерял голос. Потом играл на скрипке, на контрабасе и ещё на чём-то, а когда умер синьор Дюмурье – стал директором. Человек он хороший, справедливый, но уж больно скучный.

– А синьора Ангиссола?

– Незаурядная женщина! Умная, решительная. Дружит с директором. Причём тут не роман, а именно дружба, как между мужчинами. Синьор Паоло, Вы мне не передадите печенье?

Печенье стояло на полочке. Я передал синьору Каэтани печенье, затем налили стакан вина, он устроился с удобствами и стал увлечённо рассказывать:

– Я Вам говорил про синьора Дюмурье? Он был наполовину француз, наполовину итальянец, директор труппы. Он был человек, что называется, деловой, но однажды дела пошли наперекосяк. Синьора Жюстин, которая мне всё это рассказывала, говорила, что его вины там не было, а было неудачное стечение обстоятельств. Ну, артисты и музыканты стали разбегаться, синьор Дюмурье был в отчаянии, вокруг него остались только самые стойкие, в том числе его собственная дочь, флейтистка, синьор Стефан – он как раз тогда переквалифицировался в музыканты, синьора Жюстин, а из певцов – только синьора Тереза и синьор Роберто. Никакие оперы в таком составе ставить было нельзя, поэтому давали концерты: Тереза и Роберто пели арии и дуэты, а музыканты играли. Какое-то время работали все за кусок хлеба, не очень толстый, синьор Петрич и синьора Ангиссола даже вложили свои деньги в дело – он побольше, она поменьше, потому что любит тратить, но потом Дюмурье выкарабкался. Синьор по гроб жизни считал, что он у этой компании в долгу. Потом дочь Дюмурье вышла замуж и перестала выступать, сам Дюмурье умер, а эти четверо так и остались друзьями. Точнее теперь уже трое, потому как Жюстин в прошлом году тоже умерла. Хорошая была женщина: и умная, и добрая. Её дочь, которая теперь наше главное сопрано, ей в подмётки не годится. Даже по красоте: мать была блондинка, посветлее синьоры Терезы, с тёмными глазами. Когда она умерла и сказали, что ей было сорок восемь лет, я ушам своим не поверил – выглядела она на десять лет моложе. А дочери её было всего семнадцать, и синьора Тереза оформила над ней опеку.

– Дочь Вам, видимо не нравится?

– Да не то, что не нравится… Какая-то она вялая.

Впрочем, дочь мадам Жюстин меня интересовала мало. Точнее, совсем не интересовала.

– А о родителях синьоры Ангиссола Вы что-нибудь знаете?

Гобоист хмыкнул.

– Может знаю, а может и нет.

– Вы говорите загадками, синьор Каэтани.

Он помолчал, съел печение и выпил вина.

– Были мы в Лукке, на фестивале… После спектакля пошли мы с Артуро и Джорджо Банфи в харчевню, а там местные на нас набросились с вопросом: у синьоры Ангиссолы настоящая фамилия или псевдоним? Джорджо сказал, что настоящая, он её паспорт видел, а я сказал, что нет: она приняла псевдоним в честь Софонисбы Ангиссола, своей любимой художницы, а потом взяла его официально, как фамилию. Не помню, кто мне это говорил. Тогда местные жители стали утверждать, что опознали в донне Терезе свою землячку, как бишь её… Не важно. Якобы она убежала из дома, и никто не знал с кем, в смысле – с каким мужчиной. Старик, её отец, был очень недоволен – дочери нет, зятя нет, внуков и наследников нет. Он умер спустя несколько лет, а дом его – нам потом показывали – и всё добро отошли, как выморочное, городу Лукке. И тут местные стали выяснять: будет синьора Тереза с городом судиться или нет. Мы им ничего сказать не могли. Мы даже толком не знали, действительно ли она эта… Вспомнил! Катарина Джулиани.

Я слушал очень внимательно.

– Спасибо, синьор Каэтани, Вы мне очень помогли!

– Рад, если так.

– А что Вы знаете о синьоре Кассини?

– Он римлянин. Из актёрской семьи – его мать до семидесяти лет на сцену выходила. Есть брат и сестра. Воевал за свободу Италии в рядах «тысячи». Вообще смелый парень. Прожил бурную жизнь, от которой уже утомился. Голос у него портится, фигура расползается, он ждёт – не дождётся, чтобы умер муж синьоры Аннунциаты. Тогда Роберто женится на богатой вдове и оставит сцену.

– Вы знаете про роман синьора Кассини?!

Гобоист захохотал.

– О нём знает вся Италия и несколько сопредельных стран! Луиджи хороший слуга, за хозяином пойдёт в огонь и воду, но словеса из него хлещут, как вода из хорошего фонтана.

Я вспомнил Луиджи Гоцци и не мог удержаться от смеха.

– Аннунциата Беккариа выступала как певица, потом вышла замуж за богача и оставила сцену. Они как-то встретились с Роберто, мирно попили шоколаду, как старые знакомые, а потом стали любовниками. Им помогает встречаться наша костюмерша, донна Джулия, они с Аннунциатой в каком-то родстве, но донна Джулия как раз помалкивает. Старик богач вроде бы тяжело болен, и три человека нетерпеливо ждут, когда он наконец умрёт: его жена, её любовник и Октавио Ларраньяга.

Я удивился:

– А он-то здесь причём?

– При том! Роберто – друг директора, и пока он в труппе – лучшие теноровые партии его. Октавио со скандалом вырвал себе Надира. Если же Роберто уйдёт – его партии переходят к Ларраньяге.

Действительно, как всё просто.

– А Ларраньяга честолюбив! Он мечтает о славе Мануэля Гарсиа, старшего, разумеется, потому что младший был басом, ха-ха! [4] Чтобы выбраться из своей Гватемалы в Европу, они с женой устроились прислугой на корабль, ибо денег на каюту у них не было! И для честолюбия есть основания: и голос хороший, и внешность.

У меня уже голова шла кругом от этих сведений. В коридоре послышался шум, дверь приоткрылась; появилась чья-то курчавая голова, озабоченная состоянием ноги «друга Джанни». Я воспринял это как знак свыше, пожелал синьору Каэтани выздоровления и ушёл.

Очевидно, представление закончились. Люди явно иностранного происхождения ходили и бегали по гостинице, выражая самые разнообразные чувства и желания на разных языках, преимущественно итальянском. Я прошёл к себе в номер и заснул.

Глава 12.

Рассказывает Пол Эверсли.

Утром я навестил доктора Пауэлла.

Он оказался худым и бледным молодым человеком, а его жена – хорошенькой пугливой козочкой. Мы обменялись обычными любезностями, а потом прошли в кабинет доктора.

– Мне жаль майора, – сказал доктор. – Он и Ваша сестра поддержали нас, когда мы с Софи поженились.

– Вам известны обстоятельства его смерти?

– Да. Софи рассказала. Сам я не мог поехать на похороны: мой пациент требовал неослабного наблюдения.

– Вы слышали когда-нибудь фамилию «Паркс»?

Доктор улыбнулся:

– Слышал многократно, и носили её самые разные люди.

– Я имею в виду Артура Паркса, музыканта?

– Вот о таком никогда не слышал.

Я помолчал.

– Как умерла моя сестра?

– Она умерла при родах.

– В самом деле? А мне сказали, что повесилась.

Пауэлл вздрогнул.

– Кто?! Кто Вам мог такое сказать?!!

– Неважно.

Он нервным движением потёр лоб.

– Важно. Важно знать, кто распространяет эти чудовищные слухи!

– А отчего умер мой племянник?

Пауэлл посмотрел на меня, затем отвёл глаза в сторону. Его тело явственно дрожало.

– Естественная смерть… Младенцы часто умирают от непонятных причин.

Тут мне стало страшно.

Глава 13.

Рассказывает Пол Эверсли.

Придя в себя и слегка успокоившись, я вернулся в гостиницу. По дороге обдумал всё услышанное. Неужели это правда? Неужели доктор Пауэлл покрывает убийство маленького ребёнка? Это чудовищно. Но объясняет всю эту мрачную историю. За исключением маленькой детали: револьвера.

В гостинице я первым делом навестил семейство Ларраньяга. Пресловутый дон Октавио был дома: он оказался красивым – даже слишком красивым для мужчины – молодым парнем и прилично говорил по-английски.

Ларраньяга практически повторил слова жены, но с существенным дополнением: жуткую историю рассказывала не парксов друг, а его жена, и в доме майора она была горничной. Что ж, как говорят в простонародье, понятно, откуда ноги растут.

Оружия у Паркса он не видел, но видел другое:

– Сеньорита Элизабет как-то странно смотрела на синьора Артуро, когда он спиной стоял. Объяснить на чужом языке я это не могу… не добрый взгляд.

Я откланялся и пошёл к Имолезе. Низенький бас был искренне расстроен.

– Мы познакомились в труппе Мелинти… Клоака это была, прости господи, выгребная яма, а не труппа. Ещё хуже этой. Артур собирался жениться на Джульетте, хористке… Дочь простого рыбака, носила вульгарную фамилию Гамба, на сцене представлялась Орсини. Я ещё сказал: что ты так поскромничала, назвалась бы лучше Борджа! Обиделась, дура. Все бабы дуры, а в особенности те, которые считают себя умными. Я тогда попал в тюрьму… за долги. Неловко получилось, знаете ли… Потом мы с Артуро встретились в Турине, выпили по чашечке граппы. Он сказал, что ищет работу. И так удачно получилось – не прошло и недели, как откинулась мадам Пернэ.

– Вы её не любили? – спросил я. Глупый вопрос, и совершенно бесполезный для дела.

– Да за что её любить-то было? Как раз такая дура, которая воображает себя умной. Таскалась бог знает где бог знает с кем. Например, была у неё связь с каким-то богатым индусом – в результате Жюстин обрела несколько превосходных драгоценностей и внебрачную дочь. Вы видели, какое ожерелье одевает Рубина на сцене? Когда исполняет партию Лейлы? Так вот, это не имитация, а настоящие драгоценности, и какие! Разумеется, Жюстин утверждала, что была замужем, но это явное враньё – вдов они сжигают. Да и потом уняться не могла – старуха уже, а спуталась с Каэтани, который её вдвое моложе…. Ну, не совсем вдвое, но у мужчин и у женщин время течёт по разному. А когда взяла дочку из пансиона, так стала делать вид, что стесняется.

Теперь понятно, почему синьор Джанкарло недолюбливает юную Рубину.

– Было ли у Артура оружие? Не видел. Что я делал в воскресенье? Молились в комнате у Джорджо Банфи, потом в карты играли, потом репетировали. Репетиция была – хуже некуда: Артур не пришёл, Ларраньяга и Амати фальшивили, девчонка устроила истерику: по мамочке, видите ли, тоскует! Так я ей и поверил! Все бабы, даже мать и дочь, друг друга ненавидят! Когда Тереза и Жюстин всячески целовались, они могли других обмануть, но не меня!

Последним был визит к Рубине. Сначала не мог найти её номер в списке, потом припомнил ту чудовищную фамилию, которую озвучила Тереза Ангиссола.

Уже знакомый слуга открыл мне дверь. В номере приятно пахло кофе, сваренным, как я сразу понял, на стоявшей тут же спиртовке. Хозяйка номера сидела в кресле возле камина, одетая в красный халат, украшенный белым и желтым кружевом. На её коленях с удобством помещалась белая с чёрными подпалинами кошка, уставившаяся на меня немигающими жёлто-зелёными глазами.

Рубина была очаровательна и в самом деле походила на драгоценный камень; всем известно, что смешение кровей противоестественно и очень вредно как для потомства, так и для общественной нравственности, но внешность Рубины Пернэ, казалось, вознамерилась опровергнуть эту очевидную истину. Возможно, впрочем, что за столь красивой вывеской скрывалась глубокая порочность.

В довершенье всего оказалось, что она медленно, но довольно прилично изъясняется на языке Шекспира.

– Синьора Паркса я знала мало. После смерти мамы я оставила сцену на время траура. Когда скончалась одна из наших певиц скончалась, а другая вышла замуж…

Полные губы тронула улыбка

– … это звучит странно, но такова жизнь – тогда дон Стефан попросил меня вернуться. Я не могла их подвести. Труппа мне как семья.

Поразительная наивность у такой взрослой девушки. Или она ловко притворяется?

– Майор Рейс-Морган? Нет, не слышала.

– Один из друзей мистера Паркса рассказывал мрачную историю об убийстве младенца. Мне говорили, что Вы при этом присутствовали.

Девушка медленно подняла на меня чёрные глаза. Они были прекрасны. В них можно было утонуть, и утонуть с восторгом.