Опера и смерть

Дон Октавио, в простой светлой одежде, подошёл к краю сцены. Его лицо посветлело и приобрело значительность.

– Je crois entendre encore…

Всё слилось воедино: музыка и голос, стало подниматься вверх фонтаном радости и света, трогательным гимном любви. Ни ярости в нём не было, ни надуманности – лишь благоговейное удивление перед этим счастьем, ниспосланным свыше.

Всё-таки Октавио очень талантлив.

Прошло некоторое время, прежде чем зрители среагировали. Кажется, даже английских невежд проняло. Миссис Бредли повернулась ко мне:

– Так, наверное, ангелы в раю поют!

Всё дурное, грязное словно отлетело прочь.

Незадолго до конца спектакля слуга Рубины молча вышел из ложи. Он сидел с краю, и никто, кроме меня этого не заметил. Я вышла следом. Он сидел на банкетке и плакал.

– Если бы мой сын был жив… Он был бы чуть младше, чем госпожа или дон Октавио… Он мог бы так же петь…

Я попробовала прикинуть даты. Кажется, у бедняги плохо с математикой; «чуть-чуть» – это шесть или семь лет. Но понять его чувства можно.

На следующий день мы уезжали. Гобоист Каэтани, живший с Парксом в одной комнате, смог только сообщить, что «Артур в воскресенье ушёл и не вернулся». Раздражённый директор призвал меня в качестве переводчицы и стал выяснять у хозяйки, что она видела и что знает. Хозяйка ничего не видела и ничего не знала. Поскольку ехать в Эдинбург было всё-таки надо, синьор Петрич велел Каэтани собрать вещи Паркса и оставил их на хранение хозяйке, дав ей за это хранение денег, и присовокупил к хранимому имуществу письмо. Я тоже оставила хозяйке немного денег, сообщила, в какой гостинице мы собираемся остановиться в Эдинбурге и просила дать мне знать, если будут новости.

Уехали.

В Эдинбурге предполагалось дать четыре представления: «Орфей и Эвридика», «Любовный напиток», «Искатели жемчуга» и «Бал-маскарад». Я первый раз в жизни должна была петь главную партию – партию Адины. Боже, помоги мне!

Глава 7.

Рассказывает Пол Эверсли.

В октябре 1874 года я гостил у майора Рейс-Моргана, вдовца моей сестры, в его поместье Браун-Хаус возле Карлайла. Погода была отвратительная: то дождь, то мокрый снег, то ветер. Жили мы уединённо, но эта уединённость мне даже нравилась.

Однажды в субботы мы с майором решили сыграть в бильярд. Не успели начать, как появился лакей:

– Мистер Паркс просит Вас принять его, сэр!

– Кто это? – удивился майор и ушёл в кабинет.

Я отрабатывал удары. Спустя некоторое время майор вернулся. Он выглядел мрачным. Мы стали играть. Неожиданно мой партнёр спросил:

– Пол, Ваша сестра писала Вам перед смертью?

– Нет.

Я был удивлён и внимательно посмотрел на Винцента. Он выглядел как обычно.

Вечером мы поехали в театр: заезжая труппа давала «Итальянку в Алжире». Я был настроен критически, но всё оказалось не так уж плохо. Я искренне наслаждался, чего нельзя было сказать о майоре. Он ничего не понимал ни в музыке, ни в пении, а внешний вид актёров его раздражал.

–Вы только посмотрите: жену бея играет хорошенькая куколка лет восемнадцати, а вожделеет он к даме, которой явно за тридцать. Это же просто неправдоподобно!

Мистер Марк Пауэлл, кузен и наследник майора, слушал эти сентенции и веселился:

– Но у этой итальянки прекрасное контральто!

– Ну и что? Моложе она от этого не становится!

Мистер Пауэлл хохотал, а я раздражался. Когда моя мать, теперь уже покойная, болела, мы прожили в Италии два года. За это время я выучил итальянский язык – поступок, безгранично удививший всю английскую общину – и приобрёл вкус к итальянским развлечениям. Замечания майора и смех мистера Пауэлла мешали мне получать удовольствие.

В воскресенье всё было как обычно. Вскоре после возвращения из церкви майор сказал, что хочет прокатиться, сел на лошадь и уехать.

Он не вернулся ни к файф-о-клоку, ни к ужину. Я начал беспокоиться.

Ночью вернулась лошадь.

Утром я разогнал слуг по всем адресам, по которым мог отправиться хозяин дома. Все слуги вернулись с неутешительными известиями; следом за одним из них приехал мистер Пауэлл:

– Вы думаете, случилось несчастье?

Я вывел из псарни лучшую собаку. Вчера вечером шёл дождь, и я не был уверен, что собака возьмёт след. Но Долли, умница, взяла.

Она привела нас к заброшенной мастерской Бейкера, ворота которой были полуоткрыты и снабжены надписью «продаётся». Мы вошли во двор и увидели, что посреди каких-то полуразвалившихся построек, гниющих досок и пустых бочек лежат два тела. Одна принадлежало моему зятю; второе – неизвестному молодому человеку.

Я пощупал – оба тела были уже холодными.

Плащ майора был распахнут, и виднелась прикреплённая к поясу кобура со старым армейским пистолетом.

Глава 8.

Рассказывает Пол Эверсли.

Я не первый раз видел смерть, в том числе и внезапную.

Люди суеверные даже считают, что наш род проклят: ни одно поколение Эверсли не обходится без какой-нибудь нелепой или трагической гибели. Брата моего деда отравила ревнивая любовница. Мой отец утонул. Из пяти его детей живы сейчас только двое: сестра Эдна и я. Брат разбил себе голову, свалившись с коня, сестра Вивьен, жена майора Рейс-Моргана, умерла при родах двенадцать лет назад, ещё одна сестра стала жертвой несчастного случая. Возможно, поэтому я первым пришёл в себя.

– Надо немедленно оповестить полицию. Идите за ней, Доркас. Мистер Пауэлл, Вы знаете этого человека?

– Первый раз вижу.

– Он приходил вчера, – неожиданно сообщил Доркас. – Майор приказал его выгнать.

– Да? Это очень интересно. Но идите же за полицией.

Мы с Пауэллом остались вдвоём.

– Странное дело, – заметил он. Похоже на дуэль. Но почему без секундантов?

Я подошёл ко второму убитому. Это был очень высокий, красивый молодой человек лет двадцати восьми – тридцати, с вьющимися светлыми волосами и славными английскими чертами лица. Ни в его внешности, ни в костюме не было ничего странного, эксцентричного; пальцы правой руки разжались, и из них выпал маленький револьвер. Этот предмет привлёк моё внимание: я взял его в руки и осмотрел.

Это был маленький, типично дамский револьвер, очень хорошего качества, с отделкой из бронзы. На маленькой бронзовой табличке было выгравировано «Вивьен от отца».

«Вивьен от отца»? Имя моей сестры на оружии, убившем её мужа? Какая странная усмешка судьбы. Случайность это ли нет?

Я был растерян. Имя «Вивьен» не такое уж частое, но и не уникальное. Такой подарок совершенно в духе моего покойного отца, но фамилии здесь нет.

Явилась полиция в лице крепкого, флегматичного молодого парня.

Он осмотрел тела, расспросил мистера Пауэлла и меня. Потом пришли слуги, перенесли тело майора в Браун-Хаус, а полицейский стал расспрашивать слуг. Я попросил разрешения присутствовать при допросе – полицейский не мог отказать джентльмену.

Другие слуги подтвердили сообщение Доркаса: этот тип приходил к майору в субботу утром, они о чём-то разговаривали в кабинете, а потом майор громовым голосом созвал лакеев и приказал вышвырнуть посетителя за ворота – что и было сделано.

О чём они разговаривали и из какого дупла вылез этот Паркс – осталось неизвестным.

В течение последующего времени мы с Марком занимались похоронами. Похороны прошли достойно; полиция ничего нового так и не узнала. Маленький револьвер не давал мне покоя, и я телеграфировал сестре Эдне. Ответ усилил моё беспокойство: Эдна сообщила, что отец каждой из троих своих дочерей подарил по изящному револьверу с дарственной надписью.

Не надеясь больше на помощь полиции, я стал сам наводить справки.

С разрешения нового владельца Браун-Хауса я познакомился с архивом майора. Архив этот был невелик: Винсент не отличался сентиментальностью и не любил копить бумаги. Только одно письмо, написанное почему-то печатными буквами, меня заинтересовало.

«Майор!

Я надеюсь, что Вы уже успокоились и как следует подумали. Я знаю достаточно, чтобы обратить Вашу репутацию в прах. Приготовьте сумму, о которой мы говорили, и приходите завтра в полдень в пустующий дом Бейкера, на выезде из города по Норд-стрит.

Берегитесь! Я знаю больше, чем сказал!

Артур Паркс.»

Шантаж? Но что дурного мог сделать майор Рейс-Морган, безупречный джентльмен?

Марк Пауэлл не мог удовлетворить моего любопытства: он был много моложе Винсента, и познакомился с кузеном только после его возвращения в Англию из колоний.

– Это было двенадцать или тринадцать лет назад. Я тогда был школьником, приезжал к родителям в Карлайл только на каникулы. Майору и его молодой жене меня представили, но видел я их редко. О смерти Вашей сестры узнал месяц спустя, когда прибыл домой на Рождество.

– У майора было оружие?

– Разумеется! И охотничье, и старый добрый армейский пистолет, который был при нём в день его смерти.

– А маленький револьвер? Ну, помните, который мы видели?

– Нет, не было. Если бы было, я бы удивился: это дамское оружие.

На коронёрском суде было сообщено, что из пистолета майора было сделано два выстрела. И два выстрела поразили этого Паркса или кто он там был на самом деле.

Дамское оружие стреляло один раз, и практически прямо в сердце майора.

По всем признаком выходило, что произошло взаимное убийство: «случай редкий, но возможный», как выразился коронер. Видимо, мой зять застрелил этого Паркса, потом спрятал оружие, но раненый успел перед смертью произвести выстрел.

Когда мы возвращались, мистер Пауэлл сказал:

– Вам может помочь мой кузен, Эдвард. Он женился в Ирландии на девушке низкого происхождения, отец в гневе прекратил с ним всякие отношения, и молодожёны переехали в Карлайл. Я вдруг вспомнил, что они были хороши с кузеном Винсентом и его женой. Сейчас Эдвард живёт в Эдинбурге.

– Это Паркс не местный, никто его не знает, – категорически заявила полиция.

– А в гостиницах вы искали? – спросил я почти безнадёжно. И, к своему немалому удивлению, услышал:

– Где?

Полицейский никогда не уезжал из Карлайла и не имел дела с гостиницами.

В такую наивность трудно было поверить, но я поверил. Иной человек может годами жить, не зная о вещах, которые соседу кажутся очевидными.

Мы стали искать вместе. В пятой по счёту гостинице седая, но бодрая хозяйка любезно ответила:

– Паркс? Да, был такой. Но исчез.

– ?

– Ушёл из номера и не вернулся.

Мы попросили рассказать подробнее.

– Несколько месяцев назад мне пришло письмо от какого-неизвестного мне иностранца. Не знаю, кто ему обо мне рассказал, но он желал поселить у меня целую труппу. Написал подробно, сколько мужчин, сколько женщин, какие номера нужны. Я и побаивалась – иностранцы ведь, и рада была – они всю гостиницу заняли, три кровати пришлось покупать. Приехали – я испугалась: чернявые все, как цыгане, кричат, руками махают, не по-нашему болбочут. Но заплатили честно, ничего не украли, разбили только одну чашку. Некоторые там по-английски говорили и переводили остальным. Одна девушка, ирландка, хорошенькая, и говорила грамотно, пригласила меня на спектакль, бесплатно. Никогда я раньше в это господское развлечение не ходила, а сходила – понравилось. Особенно первое представление, про девушку и этого, султана. Я потом говорю этой ирландке – а Вас почему на сцене не было? А она отвечает – была, играла служанку. Я не поверила. Так она одела служанкину одежду, парик, подошла ко мне – мать бы родная её не узнала! А вторая опера мне понравилась меньше, там только юноша очень хорошо пел – как ангел.

Я догадался, что речь идёт о знаменитой арии Надира, которую мне так ни разу и не довелось услышать.

– Вы расскажите лучше про Паркса, – попросил полицейский, чуждый искусству.

– Он у них вроде как музыкантом был. Англичанин. Высокий такой, с курчавыми волосиками. Перед отъездом в меня их директор прямо вцепился, а девушка переводила: мол, не видела ли я его, когда и куда он ушёл? А я ничего не видела! Вся гостиница в кои-то веки забита, мы с прислугой с ног сбивались. И все они день-деньской куда-то ходили и даже бегали. Вставали поздно, но мне мисс Элизабет сказала – это потому, что поздно ложатся после спектаклей.

– А когда он пропал?

– Да вроде в воскресенье… Но уехали они во вторник утром, а мне его вещи оставили и деньги, за хранение…

– Что?!

Вскоре мы смогли ознакомиться с вещами таинственного визитёра. К баулу было приколото письмо на итальянском языке:

«Синьор Паркс!

Весьма огорчён Вашим отсутствием. Надеюсь, что у Вас были важные причины, извиняющие Ваше поведение.

Мы едем в Эдинбург, в гостиницу «Олень и пёс». Если Вы не догоните нас в Англии – вынужден буду нанять другого человека.

Искренне Ваш,

Стефан Петрич.»

– Эдинбург – это не Англия, это Шотландия, – заметила полиция.

– Иностранцы не очень в этом разбираются, называя Англией всю Британию, – ответил я. – Для итальянца письмо слишком деловое.

– А директор у них не итальянец, – вмешалась хозяйка. – Мне мисс Элизабет сказала – хорват. Я удивилась – это вроде как по-французскому галстук, мне муж покойный говорил. А она объяснила, что это нация такая, которая первая начала носить галстуки, вот и получилось совпадение. Я подивилась: чего только в мире не бывает! В общем, – вздохнула миссис Бредли. – Они мне даже понравились под конец.

В бауле хранилась одежда, скромная, но хорошего качества, две газеты и шкатулка, с которой пришлось повозиться. Спасла положение миссис Бредли, пожертвовав свою шляпную булавку.

В шкатулке нашлись:

деньги;

дорогие часы с цепью;

записная книжка;

письмо от какого-то Майкла из Дублина;

портрет красивой девушки, по виду – итальянки;

завещание.

«Я, Артур Майкл Паркс, завещаю всё моё имущество обратить в деньги и оплатить из них мои похороны. Всё, что останется – отдать моему двоюродному брату, Майклу Льюису Парксу. Если, по воле божией, смерть настигнет меня в Британии, похоронить меня следует на протестантском кладбище в Дублине, рядом с родителями. Если же умру я в Италии – на кладбище в деревне Сан-Феличе-Новелла, возле Генуи, рядом с моей покойной невестой Джульеттой Гамба, по сцене Орсини.»

Подпись покойного заверили два свидетеля: Джанкарло Каэтани и Джорджо Банфи.

Хозяйка тоже захотела прочитать завещание и громко ахнула:

– Джульеттта! Как в романе! Это, наверное, её портрет, да?

– Вероятно, – ответил я. И пояснил, что Джульетта – довольно обычное итальянское имя.

– Однако завещание уже нарушено, – мрачно заметил полицейский. – Мы его здесь похоронили. А где этого Майкла найти?

Стали смотреть записную книжку. Там без особого труда отыскался Майкл, проживающий в Дублине на Истерн-роуд, а также миссис Л. Бёрк, проживающая в Дублине на Роуз-стрит. Кроме этих двух адресов, в книжке были какие-то цифры, значки, ноты и в самом конце – адрес майора Рейс-Моргана и описание дороги к его дому.

Эти результаты чрезвычайно понравились полиции и расположили её в мою пользу.

– Вы и про гостиницу догадались, и письмо директора прочли. Я бы эту тарабарщину иностранную никогда не понял!

Я ещё догадался посмотреть гостиничную книгу. И обнаружил, что Артур Паркс проживал в одном номере с Джанкарло Каэтани. Возможно, они даже дружили.

Я решил поехать в Эдинбург.

Глава 9.

Рассказывает Пол Эверсли.

Хозяин гостиницы «Deer and dog», мрачный набожный шотландец, совершенно не походил на общительную миссис Бредли.

– Сдать номер я Вам могу, но предупреждаю – вся гостиница забита какими-то иностранцами. Противные они.

– А они сейчас в гостинице?

– В основном нет. Пошли на свой богомерзкий спектакль.

За вознаграждение хозяин разрешил мне записать, кто где живёт.

Я занял простенький номер и пошёл по коридору второго этажа. Коридор был пуст и тёмен; лишь кое-где за дверями виднелся свет. Я подошёл к одной из светящихся дверей и поднёс свою свечу к номеру, а затем сверил со своим списком.

Тереза Ангиссола.

– Avanti!

Я вошёл. Синьора Ангиссола – я её сразу узнал – сидела в кресле у камина, закутавшись в меховой палантин, с книгой в руках. В соседнем кресле устроилась с шитьём вертлявая девица, по-видимому, служанка, при виде меня вскочившая и сделавшая реверанс.

Я представился и попросил разрешения задать несколько вопросов. Певица молча кивнула.

– Вы хорошо знали майора Рейс-Моргана?

– А кто это?

Так, понятно.

– А мистера Паркса?

Певица пристально посмотрела на меня.

– Вы имеете в виду нашего контрабасиста?

– А Вы знаете другого Паркса?

– Нет. Но я знаю, что у разных людей иногда бывают одинаковые имена.

Что ж, трудно спорить.

– Вы можете рассказать мне о мистере Парксе?

Синьора Ангиссола словно выдавливала из себя слова.

– Он пришёл к нам одиннадцать месяцев назад. Умерла наша музыкантша и моя добрая подруга Жюстин Пернэ… Точнее, она носила фамилию…

Губы певицы произнесли что-то немыслимое. Вроде «Шаривари»

– … но часто пользовалась sa famille de jeune fille [2]. Нужно было срочно искать человека на её место. Сначала пришёл один человек, имя которого, извините, не помню, но он у нас не прижился. Потом синьор Имолезе, – тут певица сделала неприятную гримасу, – привёл мистера Паркса. Кажется, они выступали раньше в одной труппе, но это лучше узнать у самого синьора Имолезе. Паркс работал добросовестно, поэтому когда в прошедшее воскресенье он не явился на репетицию, все очень удивились. С ним произошло какое-то несчастье?

– Почему Вы так думаете?

– Потому, что Вы пришли ко мне и расспрашиваете. Но вообще-то я первая задала вопрос.

– Да, мадам, произошло несчастье. Он убит.

Певица не высказала ни страха, ни сожаления, но явно оживилась. Странно.

– А кем?

Мне не хотелось дурно отзываться о своём родственнике, но пришлось.

– По-видимому, майором Рейс-Морганом.

– Как интересно! А почему?

– Это мне самому, хотелось бы понять, синьора. Вы относились к Парксу с симпатией?

– Нет.

– Он был Вашим врагом?

–Он был мне безразличен.

–Почему?

–Не знаю.

Не сказать, чтобы она была очень болтлива.

– А где Вы были в день убийства?

Она посмотрела на меня в упор.

– А откуда я знаю, когда произошло убийство? Он мог погибнуть в любой день после субботы… И даже в любую ночь.

– Почему именно после субботы? – я несколько растерялся.

– Потому, что в субботу вечером он был жив и играл на контрабасе, – снисходительно объяснила мне собеседница.

Для женщины и иностранки она рассуждала довольно логично.

– По всей вероятности, он погиб в воскресенье.

Она задумалась.

В воскресенье у нас не было спектакля… А в репетиции я не участвовала. Сидела дома, потом мы с друзьями немного покатались…

– А кто Ваши друзья?

– Роберто… синьор Кассини. Синьорина Мак-Генри. Синьор Амати.

– Где Вы катались?

–Откуда я знаю? По Карлайлу и окрестностям. Мы сказали слуге: «вези куда-нибудь». И он нас вёз, куда глаза глядят. Когда мы решили возвращаться – выяснили, что заблудились. По счастью, была середина дня, и мы встретили прохожего, который объяснил, как вернуться.

– Вы помните этого прохожего?

– Нет.

– А где вы его встретили?

– Нет. Зачем мне это надо?

– А не проезжали ли вы мимо Браун-Хауза?

–«Браун-Хаус» – это, вроде, коричневый дом? Может, и проезжали. Не помню.

– А мимо мастерской Бейкера?

Певица задумалась.

– А как это пишется?

По её просьбе служанка подала бумагу и карандаш. Я постарался изобразить на бумаге вывеску заброшенной мастерской. Тереза Ангиссола некоторое время рассматривала изображение.

– Мне кажется, – сказала она медленно. – Мы проезжали мимо такой надписи. Там ещё были ворота полуоткрытые, из старых досок, и вроде какие-то цепи…

– Всё верно, – подтвердил я. – А Вы не видели там людей? Или каких-то странностей?

– Не разглядывала. Я просто бросила взгляд, и мы поехали дальше.

Я не знал, о чём её ещё спросить. Потом догадался.

– Были ли у Паркса друзья среди членов вашей труппы?

– Кажется, он был в дружеских отношениях с синьором Имолезе и синьором Каэтани.

– А кто это? – Каждое слово приходилось вытаскивать клещами.

– Синьор Имолезе наш певец, бас, а синьор Каэтани – музыкант, играет на гобое.

На этом мне и пришлось откланяться.

Глава 10.

Рассказывает Пол Эверсли.

Есть вещи, которым положено иметь определённый вид и содержание. Собаке положено иметь хвост, чай положено пить в пять часов пополудни, а женщина, да ещё иностранка, да ещё и актриса, должна быть женственной и болтливой. Когда порядок нарушается, это неприлично. Синьора Ангиссола всем своим поведением нарушала порядок, и мне это было неприятно.

Следующим номером, за дверью которого я увидел свет, был номер синьора Кассини.

Мне открыли сразу же, без всяких вопросов. В номере были двое мужчин; одному на вид было около 50 лет, второму – лет 30 или чуть больше. Старший был прямо-таки образцовый итальянец: низенький, толстенький, носатый и болтливый. Мне даже приятно было, что всё встало на свои места.

– Синьора Роберто нет дома, а я его слуга, Луиджи Гоцци. Синьор Роберто ушёл на прогулку, я очень боюсь, как бы он не простудился в этом холодном городе. Ему завтра исполнять партию Риччардо… Вы знаете «Бал-Маскарад»? О синьор Верди – величайший композитор современности, он создаёт шедевр за шедевром…

Мне едва удалось прервать этот поток слов.

– Знал ли мой хозяин майора… как Вы сказали? Кажется, нет. Но у вас, англичан, такие трудные имена… А синьора Паркса кто же не знает! Это наш музыкант. Такой был добросовестный, всегда вовремя приходил, а потом вдруг пропал. Я думаю, дело в женщине. О, любовь, любовь, что ты делаешь с людьми!

– Он появился у нас меньше года назад – когда умерла твоя хозяйка? Синьора Жюстин, такая прекрасная женщина, а умерла внезапно, прямо во время представления. Давали «Дочь полка» юная Рубина пели Мари, это была её любимая роль и вдруг крик! Синьорина прямо со сцены бросилась к матери, но ей уже ничем нельзя было помочь!

Тут толстяк перевёл дух и показал на молодого:

– Он долгие годы ей служил, а сейчас служит её дочери.

Молодой – худой, смуглый и миловидный до женоподобия – молча кивнул.

– Тогда дали объявление и пришёл один неаполитанец, горячий такой, подрался с синьором Каэтани. О мадонна, я думал, он всё здание разнесут! Потом синьор Имолезе привёл этого синьора Паркса. Он был чопорный, как все англичане, но очень аккуратный. Сначала мы думали, что он порядочный человек, а оказалось – негодяй.

Так, это уже интересно.

– Есть такое слово, хозяин сказал, я забыл, шарж или шамаж. Он узнавал про людей всякие тайны и потом требовал деньги, да-да! А мой хозяин… это такая драма, он так любит синьору Аннунциату, а у неё муж, и Паркс обещал всё сказать мужу. Синьор Роберто ничего не боится, но синьора Аннунциата – слабая женщина, синьор Роберто должен был её защитить. Он дал негодяю пощечину и вызвал на дуэль, но Паркс отказался драться – можете такое вообразить?! Хозяин вынужден был давать ему деньги.

Это словесный фонтан изливался со скоростью, сильно затруднявшей восприятие, а между тем был захватывающе интересен.

– Умеет ли синьор стрелять?! О, мадонна! Да синьор Роберто неподражаемый стрелок, волшебный, лучше Вильгельма Телля! Он воевал под знамёнами Гарибальди! Он всех потрясал своей храбростью! Да я Вам покажу…

Тут толстяк замолчал и дал мне опомниться. Но не надолго: вскоре перед моим лицом замаячила открытая коробочка с бронзовой медалью «За воинскую доблесть». Я постарался изобразить изумление и восторг.

– Кого ещё? Синьору Терезу. Выдумал какую-то гадость, но она отказалась платить. Какую гадость? Не знаю.

– Есть ли у моего хозяина оружие? Да я Вам сейчас покажу…

У хозяина нашлись два превосходных револьвера, ничего общего не имеющих с дамской игрушкой, сыгравшей столь странную роль в этой истории. Я вспомнил, что не спросил об оружии синьору Ангиссолу.

– А Вашу хозяйку Паркс шантажировал?

Молодой слуга был явно шокирован:

– Моя госпожа – невинная девушка, она никогда не делала ничего плохого.

– А оружие у неё есть?

– Нет.

Он разговаривал с каким-то странным акцентом. Но мне было не акцентов слуг.

В коридоре я попытался осмыслить услышанное. В известном романе Дюма «Граф Монте-Кристо» есть прекрасная сцена, когда гостиничный слуга кричит: «подать карету ко дворцу»! Это грубая ложь, потому что подают дрянную телегу к дрянной гостинице, но ложь эта основана на правде: ведь транспортное средство подают к месту проживания. Насколько сильно приврал слуга в своих рассказах? Отчасти об этом можно судить по медали: никаких сверхъестественных подвигов этот Роберто, понятное дело, не совершил, иначе бы ему дали золотую медаль или Савойский военный орден. Но штабным писарям медаль «За воинскую доблесть» не вручают – значит, всё же участвовал в боях. Все англичане знают, что актёры и учёные – трусы и слабаки, но этот Кассини, наверное, был неправильный актёр. Или медаль у него фальшивая?